Кубатай поднял на них тяжелый взгляд и сказал:
— Что-то ты разболтался, младший майор! Секреты разглашаешь!
И работа закипела вновь. Не прошло и часу, как в руках Кубатая оказалась пара фальшивых сережек. Точь-в-точь как настоящие, не придерешься!
Манарбита заковали в цепи, последний раз ему руку пожали, и оставили в подвале, наедине с камнями холодными да улитками, по ним ползающими.
Настоящие сережки в антенну вставили, иголочку серебряную на место припаяли. Потом пошли в подвал, и Иван-дурак торжественно главную кнопку нажал.
Учинился тут шум да треск великий, стены мхом обросли, Манарбит в Кащея обратился да и завыл в своих цепях дурным голосом: «Уничтожу! Всех уничтожу! Все уничтожу!» Мумми-бластер у Ивана на поясе кладенцом обернулся, только не гнула уже к земле тяжесть его. Вновь силушка богатырская в Иване плясала! И события странные, что накануне случились, словно туманом подернулись. Вроде и помнилось все, но задумываться об этом не хотелось. Ну негр, ну богатырь не от рождения, а посредством чародейства. Ну и что? Главное — оптимизм!
— Ура, друзья! Вернулась ко мне силушка! — воскликнул Иван, да и повернулся.
За спиной у него кот сидел пушистый, грустно заканчивающий вылизываться, да утка, уже одно яйцо снесшая. Вздохнул Иван, взял своих незадачливых спутников под мышку, да и двинулся из замка Кащеиного прочь.
На том самом месте, где давеча Смолянин с Кубатаем в зверушек превратились, груз в руках Ивана потяжелел.
— Тормоза! — завопил толмач, обернувшийся вновь человеком. Кубатай выскользнул из рук Ивана, выгнул спину дугой, потом со вздохом поднялся на ноги.
— Что ж, — грустно сказал он. — Большая часть наших приключений закончена. Удивительное, что ни говори, ощущение, котом побыть...
— Ты бы яйца нести попробовал, — огрызнулся толмач. — Такие эмоции — опупеешь!
Но Кубатай его не слушал. Он мечтательно поглядел в небо и непонятно сказал:
— Теперь я лучше буду понимать ИХ. Гораздо лучше...
— Сфинксов, что ли? — вопросил Смолянин. — Ну и дела! Отважный диверсант Кубатай готов помириться с заклятыми врагами человечества!
Кубатаю, явно, было на все плевать. Он обнял Ивана за плечи и мечтательно произнес:
— Почему мы не птицы? Почему не летаем? Обернулся бы я голубем сизым, да полетел над Русью... Эх... И все бы на меня смотрели, говорили: «Это летит Кубатай. Он настоящий герой! Он летает!»
Ивану от такой лирики стало не по себе. Он отпихнул Кубатая, и, чтобы сгладить грубость, сказал:
— Да, мудрец. Герой ты, ничего не скажешь. Тяжко тебе пришлось.
— Ничего, — отмахнулся Кубатай. — Я ведь, если честно, кошек очень даже люблю. И они меня уважают. Стоял я однажды на кочке, ждал рейсового прыгохода... ну, повозки, в общем. И подошел ко мне котенок. Маленький, пушистый, ласковый. Стал об ноги тереться, мяукать. Следом увязался, домой пришел. Уж на что у меня домашние кошек не любили — и то умилились...
— Ты его воспитал, да? — растроганно спросил Иван. Кубатай понурился.
— На улицу выкинул. Через силу, да делать нечего. Мы ведь там, на большой земле, со сфинксами конфликтуем. А они вроде кошек больших. Посуди, как мне, генералу, дома кошку держать? Боевой дух упадет! Выкинул я его. В окно.
— Не беда, кошка всегда на ноги упадет, — утешил его Иван.
— Ты наших домов не видел, — тихо произнес Кубатай. — Ладно, хватит комплексы пережевывать! Мне очень помогло превращение в кота! Теперь я понимаю истоки своего неприязненного отношения к сфинксам. И смогу с ними бороться, не со сфинксами, конечно, а с истоками.
— Вот и ладно, вот и славненько, — залопотал Иван. — А теперь поспешим, хорошо? Василиса ждет...
— Дело, — заявил толмач. — Только знаешь, Иван, просьба к тебе есть. Я сейчас на пару шагов к Кащеиному замку подойду, обернусь уткой, да и снесу десяток яичек. А ты потом меня обратно вынеси. И яйца не забудь захватить. Я вот котомку под них подготовил, сложишь туда. Лады?
К болоту друзья пришли, когда стало вечереть. Кубатай твердо печатал шаг, держа руку на эфесе сабли и глядя вдаль. За ним шел Иван-дурак, размышляя о пережитом. Следом плелся толмач, одной рукой держась за поясницу, а другой придерживая котомку с яйцами. Золото тянуло его к земле-матушке, но он не сдавался.
— Алеша! — завопил Иван в клубящийся испарениями сумрак. — Попович! Друг! Выходь!
Болото молчало. Кубатай почесал затылок и заметил:
— Стоит позвать кикимору. Слух у нее тонкий, плюс магические способности... Услышит.
Иван вздохнул. Не хотелось ему с кикиморой коварной общаться, да что поделаешь...
— Лизавета! — крикнул он. — Русалочка болотная! Выплынь-ка на бережок, укажи, где мой дружок!
Тишина.
— Алексей! Алешенька! Дружок! — снова крикнул Иван. И тут болото забулькало, завоняло, образовало длинную цепочку кочек, и до Ивана донесся знакомый голос.
— Да здесь я, угомонись! Как дела? Кащея побили?
— Побили, побили... — прослезился на радостях Иван. — Алеша! Жив!
— Как видишь, — самодовольно заявил Попович, выходя из темноты.
— Отпустила тебя злыдня болотная, — радостно прошептал Иван. — Вот счастье-то!
— Но-но! — посуровел Алеша. — Не ругайся на жену мою будущую! Осерчаю!
— Что? — оторопел Иван.
— Невеста она моя, — отчеканил Алеша. — Сейчас пожиточки соберет, да и придет. Повенчаемся мы с ней в Киеве, да и заживем припеваючи. Она, пусть на жабу и похожа, зато без обмана — и днем и ночью одинакова.
— Ну, коли так, — смутился Иван. — Что ж, совет да любовь!
Алеша просветлел лицом и зашептал Ивану на ухо:
— А главное, теща со мной не поедет в Киев! Останется в этом болоте! Жену я нашел, тещи не будет! Чего еще богатырю желать?
По кочкам тем временем грациозно вышла на бережок кикимора. В кружевном платьице она показалась Ивану не такой уж уродливой. А что зеленая... Так ведь и сам — не беленький... Кубатай галантно подал даме руку и сказал:
— Рад за вас, очень рад. Примите мои поздравления, прелестница.
— Ох, льстец... — смущенно залопотала Лиза. Кубатай подхватил ее за пояс, и повел по кочкам. Следом двинулись Иван с Алешкой и покряхтывающий Смолянин.
— А у нас тут, на болоте, чудо дивное случилось, — делился впечатлениями Алеша. — Представь, почудилось вдруг мне, что никакой я не Алеша Попович, а простой мужичок по имени Васасек. И не богатырь я вовсе, а торговец мелкий, срамными картинками на базаре торговавший. Будто жил я в неведомой стране, а потом приехал на Остров Русь... — Алеша запнулся, и неуверенно продолжил: — ну да, вроде как на остров, и богатырем обернулся! Представляешь?
— Не бери в голову, Попович, — ласково успокоил его Иван. — То морок был, Кащеем напущенный. Ты — богатырь. Зовут тебя Алеша.
— Да, наверное, — задумчиво сказал Алеша. — Я богатырь. Зовусь Васа... тьфу, Алешей! Вот сволочь, Кащей! Ладно, рассказывай, как побил ты ворога?
И дурак принялся вдохновенно врать, понимая, что не стоит забивать другу голову неприглядной истиной. Так, за разговором, и болото форсировали. На берегу привал разбили, пожевали, да спать легли. А утром дальше в путь тронулись. Впятером оно куда веселее было...
Вскоре и рощица бамбуковая, посреди которой дуб могучий рос, показалась. А от дуба доносился посвист страшный, от которого бамбук словно ива плакучая гнулся.
— Худо дело! — воскликнул Алеша. — То Алена Соловейкина! Вспомнила папашины фокусы, да и стала Илюшку свистом пытать!
— На помощь! — крикнул Иван, выхватывая кладенец.
И друзья побежали к дубу, лавируя между гнущимися бамбучинами и придерживая шапки, норовящие улететь вдаль. Кубатай храбро размахивал сабелькой, и даже миролюбивый толмач воинственно крутил над головой увесистую котомку.
Только возле дуба остановились они, и рты в недоумении разинули. Потому что там, в огромном гнезде, сидели обнявшись Алена с Илюшей, да и свистели на два голоса, мечтательно в небо глядя.
— Ты губы трубочкой складывай, — поправляла Муромца Алена. — А язык в глотку подбери, тогда свист заливистый да могучий, как положено. Я же буду тебе подсвистывать, рулады выводить дивные...
Земля вокруг дуба была усеяна пустыми бутылками из-под зелена вина «Князь Владимир» и банановой кожурой. Видать, самобранка на славу потрудилась, чтобы помирить Илью с Аленой.
— Муромец! — заорал ошеломленный Иван. — Ты — свистишь?!
— Фрейдизм! — мудро изрек Кубатай, разглядывая насвистывающую парочку. — Вытеснение подсознательных комплексов. Илюша-то Соловья кончил, потому что сам слуха музыкального был лишен начисто. А теперь он преодолел свое эго...
— А, ребята! — радостно воскликнул Илья. — Полезайте на дуб, мы вас свистеть научим! Кстати, как там с Кащеем?
— Побили мы его, — хмуро сказал Иван. — Но не кончен еще труд наш богатырский! Надо сережки Василисе отдать, спасти ее от позора, а землю русскую — от междоусобицы.
— Надо, надо... — вздохнул Илья. — Видать не время мне еще от дел удаляться, да свистеть в свое удовольствие. Алена! Пойдешь за меня замуж?
— Еще спрашиваешь, охальник! — возмутилась Алена. — После всего, что у нас было! После того, как свистели на два голоса! Пойду!
И Алена с Ильей, не сговариваясь, с богатырской грацией спрыгнули с дуба. Когда пыль рассеялась, а банановая кожура улеглась, Илья заключил друзей в объятия и воскликнул:
— Теперь бы нам еще Добрынюшку спасти! Эх, погудели бы! Ой, ребята, а чего случилось-то со мной! Привиделось мне, что никакой я не Илья Муромец, а простой парень, с именем коротким — Яр, и силенкой, поболе чем у простых людишек. Что живу я в Киев-граде, только город тот на наш Киев не похож. Бананы там не растут, и говорят не по-русски. И вот я, то есть этот Яр, почувствовал в груди томление, поехал сюда и обернулся богатырем. Вначале тридцать три года баклуши бил, как положено, а потом стал крепким да добрым... Чудо дивное, друзья! А что Алене пригрезилось — этого мы никогда вам не скажем. Все равно не поверите.
— То морок, Кащеем напущенный, — сказал Алеша и повернулся к Ивану. — Правильно говорю, Вань?
— Правильно, правильно, — закивал дурак. — Ну что ж, в путь?
— В путь, Добрынюшку выручать, — кивнул Илья. — Все в Киеве знают — Яр друзей в беде не бросает!
Иван с Алешей сделали вид, что не расслышали обмолвку, и они всемером зашагали по дороге. Кубатай, по просьбе Ивана, исполнил песенку про Африку, потом, на бис, спел еще несколько песен на заморских языках.
Вскоре к реке Смородине подошли.
— Что делать-то будем? — спросил Иван у мудреца. — Подскажи, Кубатай!
— Логичнее всего было бы пойти в Киев, — начал мудрец, но увидев лицо Ильи Муромца торопливо добавил: — Однако не бросать же Добрынюшку! Давайте попробуем найти Садко, уговорить его вернуться к морскому царю, заменить Никитича...
— Долго, — отрезал Иван-дурак. — Что ж мы, вдоль всей Смородины будем идти, искать хитрого купца? Он же наверняка без дела не сидит, торгует между делом.
— Такие низменные вещи мне в голову не укладываются, — вздохнул Кубатай. — Что ж, тогда кто-то из нас, самый плавучий, должен отправиться на дно морское...
— Сейчас ты отправишься! — завопил Алеша, прикрывая кикимору грудью. Но Лиза отстранила его и гордо сказала:
— Прав мудрец! Я одна могу Добрынюшку спасти. Я и отправлюсь в путь к царю морскому. А ты, Алешенька, не волнуйся. Царя я знаю, мы с ним вместе когда-то росли. Почти как брат и сестра друг другу, только еще лучше. Уговорю!
С этим оптимистическим заявлением Лиза прыгнула в воду. Минут пять друзья стояли и наблюдали за безмятежной речной гладью, потом расстелили самобранку и сели трапезничать.
— Лиза дело говорит, — успокаивал Алешу Илья. — Она одна способна Добрынюшку вызволить. Не по нраву мне вначале пришлась сия кикимора, а теперь вижу — душа у нее добрая. Будет она мне сестрой названной. И даже еще ближе.
— Она, она замечательная! — возбужденно воскликнул Алеша. — Спасибо, Муромец! И я тебе скажу — ты для меня — словно я сам, жена твоя — словно моя!
— Чего? — удивился Илья.
Алеша покраснел.
— Да это я так, по ошибке... Наливай, Илья.
Недолго пришлось богатырям переживать за судьбу Добрыни и Лизы. Волны речные забурлили, разверзлись, и из них показалась кикимора с Добрыней Никитичем на плече.
— Отпусти меня подобру-поздорову, чудище! — кричал Добрыня. — Не бери грех на душу, не неволь богатыря русского!
Кикимора молчала. Видать тяжело ей было тащить Добрыню.
— Никитич! — дружно завопили Алеша и Илья. — Все путем! Не бойся, это не чудище, а сестра твоя будущая!
— А? — Добрыня перестал вырываться и изумленно уставился на своих товарищей. — Ребята! Живы!
— Живы! — крикнул Иван. — А я Кащея побил!
— Молодец! — обрадовался Добрыня, оказавшийся на твердой почве. — А чего вы про сестру мою будущую говорили? — и он опасливо покосился на Лизу. Та зарделась.
Добрыне кратко объяснили ситуацию. И про примирение Ильи с Аленой поведали, и про подвиги Ивановы.
— Рад за вас, — тихо сказал Добрыня, выслушав богатырей. — Что ж, хоть кому-то из нас судьба ласково улыбнулась. Отрадно, отрадно...
Усевшись на бережку Добрыня стянул сапоги, выплеснул из каждого по полведра водицы, потом принялся вдумчиво, основательно выжимать портянки. Илья с Аленой переглянулись.
Кому как ни им была понятна печаль Добрыни! Забавушка Путятишна, дочь Владимира, давняя любовь Добрыни Никитича, по прежнему ходила в девках...
Илья хлопнул кулаком по скатерти-самобранке. Так сильно, что в Смородине вода плеснула, а с деревьев листочки принялись осыпаться.
— Не бывать такому, что мы оженимся, а ты в холостяках останешься! — грозно воскликнул Илья. — Значит так. Идем к Владимиру, да и говорим: или отдавай дочку за Добрыню, или...
— Или? — заинтересовался Смолянин. — Меня очень волнуют альтернативы!
— Или осерчаем, — зловеще добавил Илья. — Алешу и Ивана не спрашиваю, а тебя, толмач, и тебя, мудрец, перед вопросом поставлю! Поможете нам?
— С удовольствием, но полномочий не имею, — грустно сказал Кубатай. — Впрочем, словом мудреным, да обхождением вежливым, всегда помочь могу.
— И на том спасибо, — согласился Илья. — Ты, толмач?
— У меня отпуск кончается, — засуетился Смолянин. — Боюсь, не успею вернуться вовремя, мне Кейсеролл голову оторвет. А вот яичко золотое, для ублажения княжеского взора, могу от души оторвать.
Илья подумал и кивнул:
— Оторви уж пару яичек. Мы и Василисе презент преподнесем.
Смолянин пошевелил губами, потом кивнул:
— Ладно, пару. Все равно я в прибыли.
На том и порешили. Илья с Аленой пошли плот сколачивать, а Иван, по дурости своей любознательный, к Добрыне с вопросом подъехал.
— Добрынюшка, а не было ли чего дивного в подводном царстве?
— Было, — согласился Добрыня. — Примерещилось мне, что я не Добрыня-богатырь, а простой парень по имени Завгар. Неплохой вроде парень, умный, но сложения не богатырского. То ногу сломаю, то другую. Скучная, одним словом, жизнь. А потом поехал я на Русь, богатырем стал... Но рассудив трезво решил я, что галлюцинации эти были мороком, Кащеем напущенным. И больше их вспоминать не собираюсь.
Так Иван и не удовлетворил толком любопытство, не узнал, чем занимался Добрыня в прошлой жизни. А вскоре и плот подоспел, сели на него всей командой и в путь отправились. Плыть не в пример легче было. Кикимора Лиза то плот подталкивала, плывя за кормой, то встречных русалок распугивала, не давала им петь песни свои завлекательные.
А уж сколько радости было, когда к бережку пристали, да коней своих увидели! Те, бедненькие, уж и травку всю выщипали, и листочки с деревьев пообрывали. Рассупонили их богатыри, разнуздали, водичкой сладкой напоили. Иван на радостях Гнедка в губы поцеловал!
Немножко по направлению к Киеву вместе проехали, а потом толмач прощаться стал.
— Богатыри! — улыбаясь сказал он. — Рад я был с вами познакомиться, но пора и честь знать. Отправлюсь я к себе на родину, и всем буду про вас рассказывать.
— Это правильно, — благосклонно кивнул Алеша.
— Привет Кейсероллу, — сказал Кубатай. — У меня в Киеве еще дело есть, так что я завтра приеду.
— Увижу — передам, — похихикивая сказал Смолянин. — Видишь ли, Кубатайчик, ухожу я из ДЗР.
— Чего? — поразился Кубатай. — На что ты жить-то будешь? Кому твой русский язык нужен, кроме нашей конторы?
Смолянин гордо потряс в воздухе кулечком с яйцами.
— Вот оно — мое будущее! Организую я компанию, назову ее «Я+Я». Буду яйцами торговать.
— Почему «Я+Я»? — изумился Кубатай.
— «Я плюс Яйца»! — пояснил Смолянин. — Звучит?
— Ну, в общем, да, — признался Кубатай. — Только ж яйца твои кончатся быстро, вот и прогоришь.
Смолянин загадочно улыбнулся.
— Во-первых, золотые яйца товар дорогой, штучный, на любителя. А во-вторых — он невольно схватился за поясницу, — во-вторых прав был Манарбит.
— В чем прав?
— Остаются кое-какие свойства после пребывания в этномагическом поле! — загадочно изрек толмач и пришпорил коня.
Кубатай, разинув рот, следил за стелющимся за Смолянином облаком пыли. Потом тревожно сказал:
— Что ж мне-то останется? А, Иван?
— Весной увидишь, — дипломатично предположил дурак.
Кубатай кивнул и сказал:
— Придется мне с Кейсеролла молоко требовать за вредность работы. Молоко... и сливочки, и сметанку...
Так и поехали дальше — Илья с Аленой и Алеша с Лизой счастливые, Добрыня — надежд преисполненный, Кубатай — задумчивый, а Иван-дурак, по обыкновению, радостный.
А при дворе князя Владимира тем временем начинался бал. Была приглашена вся знать русская, послы кавказские, половецкие, и печенежские, татарва пленная да киргизы заезжие. Столы ломились от икры, блинов да зелена вина.