Кукольный дом — моя любимая игра, хотя я, наверное, уже слишком взрослая для кукол. Конфетка тоже хотела с ним поиграть, как только научилась ползать, но вместо игры только жевала мебель. Она даже как-то раз чуть Арахису не проглотила.
Я хотела ее отвлечь, но она еще сильней тянулась обратно. Домик теперь ей стал вместо опоры, она все время хваталась за козырьки окошек и ломала их. Однажды я не выдержала и шлепнула ее по цепким пальчикам. Это увидела мама и раскричалась: я плохая сестра, ревнивица, эгоистка, я должна делиться игрушками с Конфеткой! А я была готова отдать Конфетке любые свои игрушки, но только не кукольный дом. Я перетащила домик в шкаф и закрыла дверь, чтобы Конфетка не достала.
И хорошо, что больше я его оттуда не вытаскивала, потому что Ас, научившись крушить вещи, превратился в настоящий ураган. Только на этой неделе он сломал все мои фломастеры и оторвал голову Суме, самой большой медведице.
Но в закрытом шкафу мой Город-Гардероб в полной безопасности. Я открываю дверцы, только когда Ас и Конфетка уйдут гулять или лягут спать. Из обувных коробок я сделала еще три домика, склеив их вместе, и мебель туда тоже сделала сама. А еще из деревянных блоков я соорудила высотку с квартирами. Но после того как случилось несколько ужасных катастроф, мне пришлось склеить эти блоки, и на это дело у меня ушло несколько тюбиков клея.
У меня есть еще целых два магазина. В одном продаются хлопья на завтрак, баночки варенья и даже выпивка в бутылочках и самая разнообразная готовая еда из пластилина. Другой магазин торгует джинсовой одеждой, там целая куча курточек и штанов, которые я сшила из старого комбинезона. Еще у меня есть ферма, на которой можно купить свежие молоко и яйца, а еще гараж, и в нем целая коллекция изящных машинок. Втайне от всех я собираю деньги на замок, хотя не представляю, как я туда его запихну.
Я никому не рассказываю о Городе-Гардеробе. В школе решат, что я ненормальная. Свою школу я ненавижу. Я уже ходила в четыре разные школы, и почти все они были ужасные. Мне нравилась моя предпоследняя школа, когда нам задавали домашнее задание, а в Риджмаунт-хаус, где я учусь сейчас, мне совсем не нравится: там никаких правил. Даже к урокам не надо готовиться, если ты не в настроении. Ученики там в основном валяют дурака. А я туда не вписываюсь. И меня все терпеть не могут. Зовут Уродиной. И я там ни с кем не дружу.
Пожаловаться папе с мамой я не могу. Они тут же расскажут про свои школы, куда они ходили, и посоветуют держать выше нос и веселиться с остальными, тогда у меня тут же появятся друзья. Вот как у Конфетки, например.
Она учится в той же школе, что и я, только в первом классе, и все ее одноклассники мечтают с ней дружить.
За дверью раздался вой и — цап-царап-царап.
— Иди спать, уже поздняя ночь, — зашептала я.
Я собиралась, пока в доме тихо, по-другому расставить спаленки в домике, но Бесси замяукала под дверью и так горько стала жаловаться на жизнь, что пришлось захлопнуть шкаф и пойти к ней.
Я взяла ее на руки. Бесси уже старенькая, но все равно очень красивая кошка, толстая, черная, с белыми лапками. Еще котенком ее подарили моей маме после одной из фотосессий, но мама совсем о ней не заботилась, а папа просто не любит кошек. У Конфетки, говорят, на кошек аллергия, а от Аса Бесси сбегает сама, потому что он за ней гоняется. В общем, ухаживаю за ней только я.
— Еще рано для завтрака, Бесси, — прошептала я и потерлась щекой о мягкую пушистую голову.
Но Бесси не согласна. Лично она считает, что завтрак хорош в любое время суток. Я спустилась вместе с ней на кухню и положила ей в миску банку корма. Она с аппетитом его глотает, а я с ней за компанию жую кукурузные хлопья. В доме тишина. Клаудия спит столько, сколько спит Ас. Маргарет, наша экономка, по воскресеньям приходит готовить завтрак поздно. Ее муж Джон до обеда не будет стричь газон или чинить что-то по дому, чтобы не разбудить папу. Рано утром в доме всегда спокойно.
Бесси доела свою еду раньше меня, направилась к черному входу и мяучит, чтобы ее выпустили. Непростое это дело — открыть все замки на двери и разобраться со всеми засовами, но я уже наловчилась. Я открыла дверь, и Бесси стрелой помчалась на улицу через большую лужайку, вокруг бассейна, шмыгнула под батут и оттуда по дорожке в заросли, где высокая некошеная трава и где она может спрятаться.
Я иду следом за ней в одной пижаме, накинув сверху старую садовую куртку Джона с крючка на двери. А вот в его садовые ботинки мне влезать совсем не хочется, и я пошла босиком. Трава мокрая и щекочет. Кое-где хлюпает под ногами. И я скачу по траве, размахивая руками и ногами, воображая себя балериной.
Когда мне было пять лет, мама записала меня в студию танца. Наверное, чтобы я ей не мешала: тогда только-только родилась Конфетка. Мама говорила, что на занятиях я научусь грациозно двигаться. Я продержалась там целый год. Мне нравилась мисс Люси, наша учительница. Она была очень доброй, не злилась на меня, если я начинала не с той ноги или поворачивалась не туда. Я была единственной из всей группы, у кого не получался шаг вприпрыжку. Я заливалась краской и потела, а девочки смеялись, глядя, как я спотыкаюсь. Но мисс Люси повторяла:
— Неплохо, Солнце. Вижу, ты стараешься.
А потом однажды мама не смогла отвести меня на занятия: задержалась у стилиста, наращивала волосы, а няня отвозила Конфетку к врачу, у Маргарет и Джона был выходной, а девушка на временную замену в тот день так и не пришла. И на танцы я пошла с папой.
Он сел рядом с другими мамами, которые тут же всполошились и зашушукались, оказавшись так близко с Дэнни Килманом, потому что почти все были в него когда-то влюблены. Папа наслаждался их вниманием, сидел, откинувшись на спинку, руки за голову, широко расставив длинные худые ноги в остроносых ковбойских сапогах. Я так гордилась тем, что это мой папа. Но как только я начала танцевать, он сел ровно. Потом сгорбился и наклонил голову, чтобы меня не видеть.
В конце занятия, когда я со всеми девочками присела в неуклюжем реверансе, папа подскочил ко мне и за руку потащил в другую комнату.
— Солнце, тебе нравится танцевать? — спросил он.
— Не знаю, — тихо ответила я.
— Не вижу никакого смысла тебе дальше ходить на эти уроки, дорогая. Не получается у тебя ни черта, — сказал папа, и на танцы я больше не пошла.
Я и сейчас знаю, что у меня ничего не выходит. Но мне нравится кружиться и прыгать, и, не видя себя со стороны, я легко представляю себя в белом обтягивающем платье и розовых пуантах. Я кручу восьмерку вокруг бассейна, прохожу, взмахнув руками, по высокой траве и исполняю танец лесных нимф вокруг деревьев. Мне не хватает воздуха, и я замедляю шаг и приседаю в глубоком реверансе перед воображаемой публикой, которая хлопает мне, кричит «браво» и кидает букеты цветов.
И вдруг я действительно слышу чьи-то хлопки! Они настоящие, приглушенные, но отчетливые. Я выпрямилась и увидела чье-то лицо над стеной, локти и две хлопающие ладони. Я залилась краской с головы до ног. Господи, какой же я, наверное, кажусь дурой со стороны! Кто это? Девочка примерно моего возраста. Темненькая, тоненькая, волосы забраны в хвост.
Я ее знаю? Ее лицо знакомо. Она не из школы, ни разу не приходила играть ко мне домой, она… Она была на премьере фильма вчера вечером и сказала, что мне очень повезло!
Но что она делает здесь? И как взобралась на стену? Тут высота почти два метра. Я дрожу, все еще красная как кирпич, и не знаю, что делать. Наверное, надо срочно бежать в дом. Найти Джона (он отвечает за безопасность).
Сказать ему, что у нас на стене девочка.
— Привет, — робко сказала она.
— Привет, — ответила я, словно наша встреча само собой разумеющееся.
— Мне понравилось, как ты танцуешь.
Сердце мое подпрыгнуло, но, кажется, она меня не дразнит.
— Наверное, я выглядела полной идиоткой, — пробормотала я.
И тут до меня доходит, что я до сих пор как полная идиотка — в розовой пижамке с мишками и старой куртке Джона. А она в черной футболке — такая небрежно-стильная! На руках все те же маленькие черные перчатки. Помню, мама ее была одета точно так же.
— А где твоя мама? — спросила я.
— Со мной, здесь, спит.
— Спит здесь? Это как?
Она кивком показала за стену:
— Прямо здесь!
— Твоя мама спит прямо на тротуаре?
— Ага.
— Она себя хорошо чувствует?
— Кажется, да.
Она посмотрела вниз и чуть не поскользнулась:
— Ой! Подожди секундочку.
Девочка изо всех сил подтянулась, изловчилась и наконец забросила одну ногу на стену.
— Осторожней! Упадешь!
— Нет, не бойся, я сейчас! — Она поставил ногу поудобней, снова изогнулась, подняла ногу и через мгновенье с гордым видом сидела верхом на стене.
— Как это у тебя получилось? Как ты умудрилась забраться по стене?
Она кивком показала за стену:
— Прямо здесь!
— Твоя мама спит прямо на тротуаре?
— Ага.
— Она себя хорошо чувствует?
— Кажется, да.
Она посмотрела вниз и чуть не поскользнулась:
— Ой! Подожди секундочку.
Девочка изо всех сил подтянулась, изловчилась и наконец забросила одну ногу на стену.
— Осторожней! Упадешь!
— Нет, не бойся, я сейчас! — Она поставил ногу поудобней, снова изогнулась, подняла ногу и через мгновенье с гордым видом сидела верхом на стене.
— Как это у тебя получилось? Как ты умудрилась забраться по стене?
— Я хорошо умею лазать. И еще тут полно уступов, есть за что зацепиться. Хочешь, я спрыгну прямо к тебе?
— Ну…
— Я бы зашла в ворота, но они закрыты, и вдобавок еще, кажется, кодовый замок, да?
— Да, наверное.
— Как же к тебе приходят твои друзья, если хотят позвать тебя гулять?
— Они ко мне домой не приходят. Сначала моя мама и другая мама договариваются о встрече по телефону, — неловко объяснила я, не желая открывать, что у меня и друзей-то нет.
— Ну хорошо, вот я пришла к тебе в гости. Можно мне войти?
Я знаю, что лучше бы ее не пускать. Мама точно будет в ярости. Она все время твердит папе, что надо усилить охрану. Хотела сделать стену еще выше и сверху положить битое стекло, но тут жители Робин-хилла выступили против и сказали, что тогда стена будет портить вид. Мама рассвирепела, обозвала соседок сворой скандалисток, везде сующих свой нос и не желающих понять, что нам нужна усиленная охрана. Конечно! У них мужья скучнючие старики-управленцы, а не рок-звезды, знаменитые на весь мир. К нам не только воры могут ворваться! А если детей украдут и потребуют выкуп?
Но эта девочка с хвостиком совсем не похожа на воровку или похитительницу детей. Какое странное чувство: я ее совсем не знаю, а все равно не стесняюсь рядом с ней. Такое чувство, будто что я ни скажу, она не будет смеяться, или крутить пальцем у виска, или говорить, что я какая-то странная.
— Да, конечно, спускайся, только осторожно. Сейчас, постой…
Я сняла куртку, свернула ее и положила под стену:
— Так будет мягче. Или хочешь, я тебя поймаю.
— Не надо, а то собью! Куртки хватит. Смотри!
И она прыгнула точно и изящно прямо на куртку: приземлилась, согнув колени, потом выпрямилась и раскинула руки в стороны, совсем как гимнастка.
— Моя очередь аплодировать, — сказала я и захлопала.
— Надеюсь, не сильно испачкала твою куртку, — и она подняла куртку с земли, отряхивая ее.
— Это не моя. Это Джона.
— Кто это?
— Смотрит за садом в основном, — я смутилась.
— Ну да. Стал бы Дэнни Килман сам там работать.
— А ты… тебе он очень нравится, да? Ты была вчера на премьере фильма.
Она помолчала.
— Все… очень сложно, — сказала она как взрослая, хотя явно смутилась.
— Понятно. А я вчера чуть не влюбилась в Дейви из «Милки Стар». Он такой хорошенький!
— Да, мне он тоже страшно понравился. Он с нами вчера даже пообщался.
— Да ты что?!
— Честное слово.
Она посмотрела на деревья возле дома:
— У тебя самый большой сад на всем белом свете, Солнце!
— Откуда ты знаешь мое имя? — спросила я, покраснев.
Она засмеялась:
— Ну ты даешь, твои фотографии есть во всех журналах о звездах!
— Я их терпеть не могу. Ну, то есть да, там мои мама и папа, и это понятно, они же знамениты на весь мир, но мне там делать нечего.
— Ты ведь тоже звезда! Я тебя совсем не понимаю. Ты всегда прекрасно получаешься. У тебя такая красивая одежда. Мне ужасно нравятся твои красные туфли и еще коротенькая черная кожаная курточка. Тебе так повезло!
Кажется, она ни капли не дразнится. Черная куртка мне уже маловата и жмет в подмышках. А эта девочка высокая, как я, но гораздо тоньше. Наверное, ей эта куртка будет в самый раз. Может, отдать? А вдруг она сочтет это за грубость и решит, что я веду себя надменно? А вдруг она обидится?
— Хотела бы такую же куртку? — осторожно спросила я.
— Что за глупые вопросы! — вскликнула она, при этом широко улыбнувшись.
— Ну тогда…
Но она меня перебила, и я тут же забыла о куртке.
— Я просто обожаю твою фотку, где ты совсем еще маленькая и играешь с отцом на пляже. Помнишь?
Я покачала головой.
— А ту, где ты играешь с кукольным домиком, когда Конфетка только-только родилась? Ее ты помнишь?
— Да.
— У тебя такой красивый домик, бело-розовый. Ты его уже Конфетке отдала?
Я промолчала.
— Нет, у нее своих игрушек полно.
— Он до сих пор у тебя в комнате?
— Да, в шкафу.
— Ох, какой же у тебя тогда огромный шкаф! Ты, наверное, иногда забираешься туда, когда никого нет дома, и играешь там, да? Я бы точно так делала.
Я кивнула, потому что она точно не будет надо мной смеяться. Я хочу позвать ее к себе, в свою комнату, показать ей Город-Гардероб. Уверена, ей понравится. Я бы познакомила ее с миссис Пушихой и всеми ее друзьями, мы бы вместе навели порядок в кукольном домике, потом пошли бы в торговый центр, заглянули бы на ферму, мы вместе, мы с моей подругой…
— Как тебя зовут? — спросила я.
Она помолчала, закусив нижнюю губу.
— Только не смейся, — ответила она.
— И не подумаю. Ты же не смеешься надо мной. А Солнце — ужасно дурацкое имя.
— Меня зовут Доля. Доля Уильямс.
— Очень… очень красивое имя. — Сначала я не поняла, а потом уточнила: — В одной из песен папа поет про сладкую долю.
— Да, «сладкая ты моя дооооля!», — протянула она.
Какой у нее странный, очень приятный голос, глубокий, взрослый.
И мы расхохотались.
— Представь, каково мне в школе с таким именем. Ненавижу, когда меня дразнят.
— И я ненавижу, — ответила я. Это правда. Впрочем, в моей школе Риджмаунт-хаус полно ребят со странными именами. К примеру, Христофор, или Бэмби, или Птенчик, или Сливка, или Примавера… — Школу терпеть не могу.
— И я! Но ты же можешь туда не ходить. Попроси себе частного учителя. Ведь у вас столько денег!
— Я бы с радостью! Найти бы такого, который со мной занимался только рисованием и английским.
— Ой, я тоже больше всего люблю эти предметы!
— Странно, у нас так много общего! — сказала я.
— Точно!
И судя по ее голосу, она тоже этому рада.
— Мы даже внешне с тобой похожи. Тебе не кажется?
Нет, не кажется. Да, мы обе темноволосые, но она тоньше, старше на вид и намного симпатичнее. Хотела бы я и правда быть на нее похожей.
— Может быть. Чуть-чуть.
— Нет, мы точно похожи, — говорит она, улыбнувшись во весь рот.
И тут мы услышали чей-то испуганный крик:
— Доля! Доля, где ты?
— Боже, это мама, — сказала Доля и бросилась обратно к стене: — Мама, все в порядке, я здесь. Я в саду.
— Что происходит? Что происходит? — повторяла та как ненормальная.
Доля подбежала к стене и хотела вскарабкаться, но не нашла, за что ухватиться. Она старалась как могла, но упала, расцарапав руки.
— Не надо! Тебе же больно. Иди к воротам, — быстро сказала я. — Бедные твои руки!
— Пустяки, я крепкая, не развалюсь, — ответила Доля. — Мама, ты меня слышишь? Солнце велит тебе идти к воротам.
— Солнце! Как я рада, что вы наконец встретились! — закричала она с другой стороны.
— Так ты хотела со мной встретиться?
Доля пожала плечами:
— Пусть лучше мама все объяснит. Она все сама расскажет Дэнни.
Я судорожно сглотнула. Как это она будет разговаривать с папой? Он никогда не общается с посторонними. О встрече с ним надо договариваться через Роуз-Мэй, его директора, и то он, скорее всего, не придет, если это не журналисты. Он даже с нами по утрам не разговаривает. До двенадцати мы все, даже Конфетка, не имеем права вообще приближаться к его спальне.
Я с беспокойством бегу за Долей вдоль стены. Увидев бассейн, она изумилась.
— У тебя собственный огромный бассейн! — воскликнула она. — Боже! Да он в форме гитары! Как же это круто!
— В нем немного неудобно плавать из-за всех этих изгибов, — ответила я. — Круги не намотаешь.
— Зато просто так поплавать можно. Я вот плохо плаваю. Сходила я однажды в бассейн. Меня кто-то потащил на дно, и вода залилась прямо в нос, я потом так орала. Больше ни за что не пойду. А ты можешь отдыхать в шезлонге после заплыва, загорать и потягивать пина-коладу.
— Настоящие коктейли мне пока не разрешают. Я пью только коктейль из разных соков с кусочками фруктов.
— Серьезно? Ты пьешь коктейли? А не врешь?
Доля изумленно покачала головой и, сощурившись, посмотрела на дом:
— Солнце, какой же огромный у тебя дом! Он один больше нашего квартала! А где твоя комната?
— Вон окна, в башенке.
— Я бы тоже выбрала именно ее! Она прямо как из сказки. Ты спишь вместе с Конфеткой?
— Нет, но она часто приходит ко мне ночевать. И Ас. Мне это не слишком нравится, потому что он писается.