Он присел на край кровати. Глаза его сверкали.
— Я совершенно уверен, что здесь где-то есть амфитеатр, — сказал он. — Какое открытие! Думаю, это будет одно из самых значительных поселений в Англии. Профессор Браунли не перестает говорить о своей удаче. Ты знаешь, что они нашли тарелку с изображенной на ней головой? Если они смогут выяснить, чья это голова, находка станет настоящим открытием!
— Знаю, — ответила я. — Я видела, как ее складывали из кусочков.
— К сожалению, недостает нескольких фрагментов. Но, конечно, самое захватывающее — это мозаичный пол. Я бы датировал черно-белую мозаику где-то семьдесят четвертым годом нашей эры.
— Я уверена, что ты абсолютно прав, Тибальт.
— Но нельзя сказать наверняка… пока не найдутся неопровержимые доказательства… Почему ты улыбаешься?
— Разве я улыбалась? — я протянула руки к нему. — Может, я просто подумала, что в жизни существуют более интересные вещи, чем римские руины.
Он тотчас приник ко мне, и на несколько мгновений мы замерли в объятиях. Я тихо рассмеялась.
— Я знаю, о чем ты думаешь. Да, есть более интересные вещи. Но я думаю, гробницы фараонов гораздо любопытнее!
— О, Джудит, — воскликнул он. — Как замечательно быть вместе! Я так хочу, чтобы ты поехала вместе со мной!
— Конечно, — сказала я. — Из-за этого ведь ты и женился на мне.
— И по разным другим причинам.
— Эту причину мы обсудили… теперь давай поговорим о других.
Я радовала и забавляла его. Мое откровенное наслаждение нашей любовью — я была в этом уверена — наверняка бы шокировало Доркас и Элисон. Да, многие, очень многие сочли бы меня бесстыдной и развязной.
Не знаю, считал ли меня такой Тибальт.
— Понимаешь, — сказала я, — я совершенно не умею притворяться. И никогда не умела.
— Я недостоин тебя, Джудит.
— Но ты можешь постараться быть достойным! — воскликнула я и обняла его.
Я была счастлива. И он тоже. Но так ли счастлив, как когда стоял на мозаичной мостовой или держал в руках осколки старинной тарелки?
«Действительно ли он счастлив?» — думала я.
Глупо, конечно, допускать такие пустые сомнения. Но я не могла забыть пророческие взгляды Доркас и Элисон, их намеки и причитания, фанатичные глаза старого Пеггера на крыльце церкви… Если бы сэр Ральф не оставил мне наследства, вот тогда бы я была совершенно уверена, что Тибальт женился на мне ради меня самой.
Но все это можно было забыть… на время. И я пообещала себе, что со временем все равно сумею прогнать эти мысли.
А потом мы вернулись в Гиза-Хаус.
* * *Мы приехали домой под вечер, темным пасмурным днем в начале ноября. Октябрьские ветры уже сорвали с деревьев почти все листья. Но когда мы ехали в экипаже со станции, вокруг было непривычно тихо, потому что ветер стих. Стояла типичная для ноября погода — тепло и сыро. Когда мы въехали в железные ворота Гиза-Хаус, Табита вышла навстречу.
— Не очень приятный день, — сказала она. — Вы, должно быть, продрогли до костей. Заходите скорее, мы сразу же выпьем чаю.
Она внимательно смотрела на нас, словно подозревала, что наш медовый месяц получился не очень удачным. Почему у меня сложилось впечатление, что все считают, что мы с Тибальтом не подходим друг другу?
«Это все выдумки и мое воображение!» Я посмотрела на дом. «Дом с привидениями!» — подумалось мне. Я помню, как дразнила Теодосию, пугала ее, заставляя бежать по тропинке прочь от дома. Я подумала о няне Тестер, которая, наверное, сейчас выглядывает из окна верхнего этажа.
— Гиза-Хаус всегда интриговал меня, — сказала я, входя в холл.
— Теперь это — ваш дом, — напомнила мне Табита.
— Когда мы вернемся из Египта, Джудит, может быть, захочется что-то поменять в доме, — сказал Тибальт, взяв меня под руку. Он улыбнулся мне. — Но пока мы должны сосредоточиться на наших планах.
Табита проводила нас в нашу комнату. Она была на втором этаже, рядом с той комнатой, где я видела саркофаг. Пока нас не было, Табита заново обставила ее.
— Вы молодец, — похвалил ее Тибальт.
Я увидела в полумраке Мустафу и Абсалама и заметила, что они внимательно смотрят на меня своими темными глазами. Они, конечно, помнили меня шумным ребенком, а потом — компаньонкой из Кеверол-Корта, которая приходила брать книги. Теперь я стала их новой хозяйкой. Или этот титул остался за Табитой?
Как бы мне хотелось, чтобы люди не засевали мою душу зернами своих дурных предчувствий!
Сначала Табита отвела меня в нашу комнату и оставила там, чтобы я могла привести себя в порядок, а сама вернулась с Тибальтом в гостиную. Служанка принесла горячей воды. Умывшись, я подошла к окну. Сад, как всегда, зарос кустами и деревьями и поэтому выглядел очень темным. Я видела паутину на кустах, блестевшую капельками влаги там, где на нее падал свет. Я видела это много раз в такое время года…
В комнате шторы были темно-синего цвета, отороченные золотой тесьмой с греческим орнаментом. Кровать была большой, на четырех столбах, с балдахином и шторами. Ковер — толстый, пушистый. На одной стене — ряды книжных полок. Я просмотрела корешки. Некоторые из этих книг я когда-то брала почитать. Они касались только одного предмета. Я вдруг подумала, что эта комната была спальней сэра Эдварда до того, как он уехал в свою фатальную экспедицию. Казалось, меня обволакивает прошлое. Мне захотелось, чтобы для нас выбрали какую-нибудь другую комнату. Но потом вспомнила, что я — хозяйка этого дома, и если мне не нравится какая-нибудь комната, я могу сказать об этом.
Я переоделась и спустилась в гостиную. Тибальт и Табита сидели рядом на диване и разглядывали какие-то бумаги.
Как только я вошла, Табита вскочила.
— Сейчас подадут чай, — сказала она. — Я уверена, что вы с удовольствием выпьете чаю. Путешествия так утомительны!
Элен ввезла столик на колесиках и стояла рядом, пока Табита наливала чай.
Табите, наверное, хотелось узнать, каковы наши первые впечатления от супружеской жизни, а Тибальт начал долго и подробно рассказывать о том римском городе.
— Тибальт, вам, наверное, было безумно интересно, — с улыбкой сказала Табита. — Надеюсь, Джудит было не менее интересно, — она с сомнением взглянула на меня, и я поспешила заверить ее, что мне очень понравилась наша поездка в Дорсет.
— А теперь, — проговорил Тибальт, — мы должны всерьез заняться нашими планами. Просто удивительно, как бежит время, когда еще столько всего нужно сделать! Я хочу отправиться в путь не позднее середины февраля.
И мы говорили о нашей поездке. Было приятно сидеть у огня, смотреть, как угасает день за окном. Я всегда думала о таких вечерах, когда мечтала о совместной жизни с Тибальтом.
— Я счастлива, — говорила я себе. — Я достигла всего того, о чем мечтала!
* * *Мой первый вечер в Гиза-Хаус! В спальне было жарко натоплено, и языки каминного пламени отбрасывали причудливые тени на стены. Как сильно отличались эти тени от тех, которыми я любовалась в Дартмуре! Эти тени казались такими зловещими, словно могли в любой момент ожить. Как тихо в доме! За синей бархатной шторой находилась еще одна дверь. Открыв ее, я увидела ту комнату, где раньше стоял саркофаг.
Я задумалась о сэре Эдварде и его жене, которая никогда не жила в этом доме, потому что умерла еще до того, как они сюда переехали. А на верхнем этаже живет няня Тестер, которая знает, что мы с Тибальтом вернулись из нашего путешествия. Я думала о том, чем она сейчас занимается и почему Тибальт так долго не идет ко мне. Он разговаривает с Табитой? Он рассказывает ей о том, во что не хочет посвящать меня?
Я не должна давать волю ревности.
«Все дело в доме», — сказала я себе. Я почувствовала это с самого начала, еще до того, как они сюда переехали, тогда, когда я пугала Теодосию.
В комнату вошел Тибальт — и все зловещие тени растаяли. Огонь в камине успокаивал, и свечи горели ровно и красиво.
— Ты что, заглядывала в ту комнату? — спросил он.
— Я заметила дверь. Это — та самая комната, в которой стоял саркофаг?
Тибальт рассмеялся.
— А ты не собиралась нарядиться мумией… чтобы напугать меня?
— Тебя — пугать мумией?! Да я же знаю, что ты их безумно любишь.
— Не так безумно, как тебя.
В те редкие моменты, когда Тибальт так говорил, я была совершенно счастлива.
* * *— Вам понравилась комната, которую я приготовила? — спросила Табита на следующее утро.
Тибальт сидел в своем кабинете. У него скопилось много писем, касающихся предстоящей экспедиции.
— Немного призрачная, — ответила я.
— Джудит, дорогая, что вы имеете в виду? — со смехом спросила Табита.
— Я всегда считала, что Гиза-Хаус — дом с привидениями.
— Это все из-за деревьев и кустарника в саду. Эта комната — лучшая в доме. Поэтому я и выбрала ее для вас. Раньше она принадлежала сэру Эдварду.
— Я так и поняла. А примыкающая к ней? Та самая, где стоял саркофаг.
— Сэр Эдвард хранил там все, над чем работал в тот период. Он часто засиживался за работой допоздна… Вы хотите поменять комнату?
— Нет, не думаю.
— Джудит, вы можете делать все, что хотите. Теперь вы хозяйка в этом доме.
— Мне трудно привыкнуть быть хозяйкой чего бы то ни было.
— Привыкнете со временем. Вы счастливы?
— Я получила то, чего желала всю жизнь.
— Немногие могут так сказать, — заметила она со вздохом.
— А вы, Табита?
Мне хотелось, чтобы она доверилась мне. Я была уверена, что в ее жизни есть какие-то тайны. Она была довольно молода — вдова, наверное. У нее еще вся жизнь впереди. И все же ощущалась в ней какая-то надломленность, а еще таинственность, которая, пожалуй, и делала ее столь привлекательной.
— У меня в жизни были моменты счастья, — ответила она. — Возможно, не следует просить большего.
Да, у нее, определенно, есть какая-то тайна.
* * *Приближалось Рождество. Сабина сказала, что мы должны праздновать его в доме священника, и настаивала на том, чтобы мои тетки тоже были с нами.
Я это понимала. Но Элисон и Доркас немного расстроились. Они были довольно консервативны. Думаю, они были убеждены, что мне следовало бы прийти к ним или пригласить их в Гиза-Хаус.
Я отмела все их сомнения, указав на то, что предложение Сабины очень удачно. Как замечательно будет оказаться в старой гостиной, где мы провели столько рождественских праздников!
Дни летели быстро. Нужно было готовиться к Рождеству, и, конечно же, к будущей экспедиции.
Мы с Табитой украсили дом остролистом и омелой.
— Такого здесь еще никогда не было, — призналась Табита.
Служанки пришли в восторг. Элен сказала, что с тех пор, как мы вернулись, Гиза-Хаус стал гораздо больше походить на настоящий дом. Это — серьезный комплимент.
Я пришлась по душе нашим горничным. Мне кажется, обращаясь ко мне, они с явным удовольствием произносили слово «миледи». Меня это обращение неизменно смущало, и приходилось уверять себя: «Да, это правда, ты не спишь. Твоя самая заветная мечта осуществилась!»
Первая неловкая ситуация возникла в начале декабря.
Я никогда не понимала Мустафу и Абсалама. В их присутствии я чувствовала себя крайне неуютно. Я сижу в кресле, вдруг оборачивалась — они стоят у меня за спиной. Они всегда ходили вместе. И я никогда не слышала их шагов, но довольно часто чувствовала, что их темные глаза прикованы ко мне. Иногда мне казалось, что они хотят заговорить со мной, но потом будто бы передумывали. Я никогда не могла точно определить, кто из них кто. И наверное, часто обращалась к ним неправильно. Табита с легкостью различала их, но она знала их уже много лет.
Это произошло днем — когда еще не начали сгущаться сумерки. Я шла в спальню, когда заметила, что дверь, ведущая в ту комнату, которую мы теперь называли комнатой саркофага, открыта настежь. Я подумала, что там — Тибальт, и заглянула внутрь. Мустафа — или, возможно, Абсалам, стоял у окна.
Я зашла внутрь, и второй египтянин мгновенно оказался позади меня — между мной и дверью. Я почувствовала, как у меня по спине пробежали мурашки. Совершенно непонятно почему.
— Мустафа… Абсалам, что-то случилось?
Тишина. Потом тот, который стоял у окна, коротко кивнул другому.
— Абсалам, ты говори.
Я повернулась лицом к Абсаламу.
— Миледи, — сказал он. — Мы ваши покорные рабы, миледи…
— Вы не должны так говорить, Абсалам. У нас здесь нет рабов.
Оба закивали.
— Мы преданно служим вам, миледи, — заговорил Мустафа.
— Конечно, — легко согласилась я, — но к чему…
Дверь позади меня была закрыта. Я посмотрела на вторую дверь, что вела в нашу спальню. Она была полуоткрыта. Но я знала, что Тибальта там нет, потому что он не заходил в спальню в такое время дня.
— Мы много раз пытались сказать вам…
— Ну так скажите сейчас, — предложила я.
— Этого нельзя делать, — проговорил Мустафа, печально качая головой.
Абсалам тоже стал качать головой.
— Чего — нельзя? — спросила я.
— Оставайтесь здесь, миледи. Скажите сэру Тибальту. Он не должен ехать.
Я начала понимать, что эти люди имели в виду. Они боялись возвращаться в Египет, туда, где случилась трагедия, которая свела в могилу их хозяина.
— Боюсь, это невозможно, — сказала я. — Уже разработаны планы. Их невозможно отменить.
— Нужно, — сказал Мустафа.
— Боюсь, что сэр Тибальт не согласится с вами.
— Там смерть. Там проклятие…
«Ну конечно, — подумала я, — О, как же они суеверны!»
— А вы говорили с сэром Тибальтом? — спросила я.
Они покачали головами.
— Бесполезно. Бесполезно было говорить и с его великим отцом. Бесполезно. И он умер. Его настигло проклятие. И оно настигнет других.
— Это только легенда, — уверенно проговорила я, — ничего более. Все будет хорошо. Сэр Тибальт позаботится об этом.
Абсалам подошел ко мне. Он сложил ладони вместе и поднял кверху глаза.
— Миледи должна поговорить. Миледи — молодая жена. Муж слушает ту, которую любит.
— Это невозможно, — сказала я.
— Но там смерть… смерть!
— Мне очень приятно ваше искреннее беспокойство, — сказала я, — но я ничего не могу сделать.
Они посмотрели на меня скорбными глазами и печально покачали головами.
Я пошла в спальню.
«Что ж, это вполне естественно, — снова сказала я себе, — они так суеверны».
* * *В тот вечер, когда мы легли в постель, я сказала Тибальту:
— Сегодня со мной говорили египтяне. Они очень напуганы.
— Чем напуганы?
— Тем, что они называют проклятием. Они полагают, что если мы поедем в Египет, случится непоправимое.
— Если они так полагают, им лучше оставаться дома.
— Они просили меня поговорить с тобой. Сказали, что если муж любит свою возлюбленную, то внемлет ее мольбам.
Он рассмеялся.
— Я сказала им, что это бесполезно.
— Они суеверны.
— Иногда мне становится страшно.
— Тебе, Джудит?
Я прильнула к нему.
— Мне страшно за тебя, мой родной. Что, если случившееся с твоим отцом повторится с тобой?!
— С какой стати?
— А что, если действительно существует какое-то проклятие?
— Джудит, дорогая моя, но ты же не веришь во все это?!
— Если бы кто-то другой руководил экспедицией я бы высмеяла эту идею. Но тут дело касается тебя!
Он рассмеялся в темноте.
— Дорогая моя Джудит! — только и сказал он.
* * *Мне хотелось, чтобы дни бежали быстрее. Какие они темные перед Рождеством! Было много дождей, и хвойные деревья блестели и роняли капли на землю. Пахнущий морем юго-западный ветер свистел и завывал за окнами.
Каждый раз, когда я сталкивалась с египтянами, их глаза были прикованы ко мне с печалью и надеждой.
Я виделась с няней Тестер, но только в присутствии Табиты, потому что старушка постоянно находилась в своих комнатах и редко появлялась во дворе.
Теодосия и Эван приехали в Кеверол-Корт на Рождество. Мы с Тибальтом и Сабина с Оливером были приглашены туда в канун праздника. Приехал Адриан. Он собирался оставаться там до самого отъезда в Египет.
В Кеверол-Корт существовала традиция петь рождественские гимны в центральном холле, куда приходило множество людей со всей округи. Оливер отправлял праздничное богослужение, как раньше это делал преподобный Джеймс Осмонд. Это была особо торжественная служба, а потом в Кеверол-Корт отправлялась целая процессия с пылающими факелами.
После рождественских гимнов избранные гости леди Бодриан шли в зал, где подавался ужин, состоявший обычно из всевозможных пирогов, которые уже многие века считались любимым блюдом на праздничном столе — с голубями, с бараниной и говядиной, — и, конечно, корнуоллская сдоба. Все это запивалось медовыми настоями и напитком, называемым кеверольским пуншем, который готовился в огромной оловянной чаше. Рецепт этого напитка был известен только дворецкому Кеверола. Он передавался от одного дворецкого другому на протяжении уже четырехсот лет. Пунш был довольно крепким.
Меня позабавило отношение ко мне леди Бодриан. Когда она не знала, что за ней наблюдают, то рассматривала меня с подозрительным удивлением, но когда мы с ней оказывались лицом к лицу, она превращалась в саму любезность.
— Рада видеть вас, леди Трэверс. — сказала она.
Я захихикала в душе, но вежливо ответила на приветствие. После того как нас попотчевали пирогами и пуншем, мы отправились в церковь на службу и вернулись домой уже глубокой ночью. Все было так же, как всегда, и я радовалась, что все друзья моего детства собрались вместе в такой светлый праздник.
Рождественский день в доме священника тоже прошел очень славно. Было забавно наблюдать, как Сабина сидит за столом на месте хозяйки — там, где всегда сидела Элисон. За обедом подали индейку, фаршированную каштанами и маслом, смешанным с бренди, из-за которого, как я помню, всегда очень переживали Элисон с Доркас. Сабина же не выказывала никакого беспокойства. Она безостановочно болтала, заставляя нас смеяться и поддразнивать ее. Потом торжественно внесли сливовый пудинг, полили его традиционным бренди и подожгли. Далее пришел черед сладких пирожков, покрытых сахарной пудрой.