Бен вернулся к себе в комнату. А ночью пошел в бедные кварталы, в поисках девушки, но никого не нашел. Он собирался попробовать еще раз на следующую ночь. Бен думал о Рите, вспоминая лишь доброту, но прежде чем он смог бродить вдоль побережья, следовать за улыбками шлюх, подвергаясь риску, случилось кое-что еще.
У стойки портье кинорежиссер из Нью-Йорка беседовал с двумя молоденькими женщинами, которые должны были заказать ему обратный билет в Нью-Йорк. Алекс был человеком средних лет, но выглядел по-американски моложаво — худой, здоровый, в молодежной одежде, дорогой и яркой. Возвращение домой означает поражение. Три года назад, после продолжительных тревог и кризисов Алекс снял фильм — не тот, который хотел, на него но получилось раздобыть денег. Фильм рассказывал о том, как в южноамериканских городах молодые ребята становятся преступниками и наркодилерами, фильм оказался популярен, и Алекс был уверен, что люди ждут его следующую работу. В этот раз он будет бороться за то, чтобы снимать тот фильм, который он хочет, а если на это потребуется время… Время действительно требовалось, а деньги кончались. Весь год Алекс был одержим, как безумец, единственной мыслью: какой фильм, какой сюжет? В голове у него кружились идеи, даже во сне он мечтал то об одном городе, то о другом, но вскоре идеи уходили — они были недостаточно хороши; потом им овладевала новая фантазия. Дошло до того, что все, что он видел — каждая улица, бар, вокзал или аэропорт, — рождало сценарий. Весь мир стал фантасмагорией киносюжетов, и Алекс понимал, что понемногу сходит с ума. С полгода он думал, что будет снимать фильм про былые славные дни какого-нибудь средиземноморского порта, поэтому и приехал сюда. Но эта идея так ни во что и не оформилась, пора было уезжать. Однако Алексу не хотелось покидать этот берег, мечты о нем… Открылся лифт, и в фойе появился Бен, Алекс принялся следить за ним взглядом. Бен вышел через вращающиеся двери на улицу, остановился, вошел назад и плюхнулся в кресло. Он ухмылялся, — возможно, от приятной мысли о чем-то личном. Алекс давно уже не мог смотреть ни на что и ни на кого просто так, его воображение обязательно наполнялось яркими пленительными сценами. Он увидел мрачный горный склон, низкое хмурое небо, нагромождение черных вздымающихся камней, старые мощные деревья; услышал плеск воды; и вот из-за маленького водопада выходит приземистое волосатое существо с широкими плечами и мощной грудью, поднимает враждебные сияющие глаза, смотрит на чужака, Алекса, рычит, и на угот звук из-за камней и деревьев выходят ему подобные, бегут вверх по склону в пещеру — большое отверстие в склоне, — собираются там и настороженно ждут, гадая, какую угрозу может таить неизвестный. Внизу были кроны старых деревьев — Алекс мог бы поклясться, что никогда таких не видел, — и острые камни повсюду. Племя чего — карликов? Йети? Ни в кино, ни по фотографиям Алекс не помнил никого похожего на существ, которые стояли там и смотрели на него. Самые высокие — пять футов и три-четыре дюйма, остальные ниже — может, женщины? Из-за того, что они такие волосатые, сложно разобрать, кто какого пола. Жесткие светлые волосы на плечах, бороды, зеленые глаза. В руках появились дубинки, камни, некоторые — острые, как ножи… Видение потускнело и исчезло, и Алекс уставился на прилично одетого Бена, а тот смотрел на вращающиеся двери и думал, что он вернется в Лондон и будет искать Риту, в конце концов, в сейфе у него лежат деньги. Но Джонстон… Из-за мысли о Джонстоне на его лице снова появился испуганный оскал. Бен понял, что Джонстон его обманул, одурачил и бросил тут беспомощного, среди людей, издающих непонятные звуки.
Алекс снова повернулся к женщине у стойки, которая уже ждала, что он спросит про Бена: они привыкли к таким вопросам. У них родились собственные представления о Бене. Одна говорила, что он лежал в больнице для душевнобольных, что он богат, и его отправили сюда с надзирателем. Другая говорила, что он, без сомнения, борец-тяжеловес. Третья утверждала, что в лаборатории поставили неудачный эксперимент и что у нее от этого типа бегут мурашки по коже. Все покровительствовали Бену, давали советы на английском, уделяли ему время, заходили в его комнату, чтобы проверить, есть ли у него ваза для фруктов, или помогали найти что-нибудь — один раз это был паспорт, Бен все утро испуганно думал, что потерял его. Бену казалось, что этот документ — единственное, благодаря чему он не становится пустым местом, без паспорта кто поверит, что он Бен Ловатт, шотландец, киноактер тридцати пяти лет?
Сейчас за улыбающимися участливыми лицами служащих скрывалось намерение защитить Бена от этого режиссера. Они-то знали, что Бен беспомощен, и беспокоились, что его могут использовать в сомнительных или даже жестоких целях. Когда Алекс спросил:
— Кто это? — одна сказала:
— Он из Лондона.
Другая:
— Отдыхает тут.
Но была и третья, которая не верила, что Бен актер, и которой не понравился Алекс. Она сказала:
— Он снимается в кино.
Алекс приказал:
— Забудьте про билет на самолет. Я останусь еще ненадолго. — Он подошел к Бену, сел рядом и представился.
Бен продолжал скалиться, метал туда-сюда испуганные взгляды, но потом дружелюбные глаза Алекса напомнили ему о Ричарде и даже о старушке, и ужас сменился улыбкой. Алекс отвел Бена пообедать, потом в кафе, так прошел день, за ним еще один, неделя, и все это время Алекс мысленно вынашивал этот образ, или видение, с карликами, или кем там они были, думал о том, что снимет Бена в кино. Но у него не было сценария и, более того, денег тоже. Идеи для сценария появлялись и исчезали, каждая на какое-то время завладевала его воображением. Алекс был одержим этими существами — кто? — что? — это не животные, потому что Бен вел обычную жизнь, пользовался ножом и вилкой, каждый день подравнивал бороду и подстригал волосы, менял одежду — она уже немного износилась. Алекс слышал, что Джонстон заказывал Бену рубашки и пиджаки. Кто такой Джонстон? Бен сказал, что у него были машины и водители, и он отправлял в них людей по всему Лондону, но потом уехал. Бен обо всем говорил расплывчато. Границы его восприятия были достаточно узки, а из-за всех его симпатий и антипатий образы получались еще более странные. Он рассказывал о старушке, а о кошке — нет, говорил о Джонстоне, а о Рите — нет, потому что ему было очень грустно о них думать. Рассказал, что у него есть семья, что отец его ненавидит, зато никогда не упоминал Пола или мать. Алекс Бейл понял из всего этого лишь одно: Бен ни к чему не привязан. Его можно использовать, и никто не потребует объяснений или — чего? Он не будет эксплуатировать Бена! Даже заплатит ему. Присмотрит за ним. Бену снова сшили рубашки и два пиджака, один теплый, другой легкий, и несколько шелковых рубашек с высоким горлом, чтобы волосы на груди и шее были незаметны.
Бен понял, что новый друг, который собирается о нем заботиться, хочет снять его в фильме: он настоящий актер. Бену не нравилось кино, от него слепило глаза и становилось плохо. Алекс отвел его в кинотеатр, тщательно подобрав фильм, словно для ребенка: хороший крепкий сюжет, волнение, опасность. Но Бен сидел с закрытыми глазами, иногда ненадолго открывая их, в надежде что-нибудь разглядеть, но ничего не видел, потому что не мог переносить яркие вспышки света.
Алекс повел Бена к окулисту, чтобы ему выписали очки, поскольку был уверен, что темные не подходят. Бен предпочитал сумерки дневному свету, никогда не сидел на солнце, часто прикрывал глаза, щурился. Этот окулист тоже обеспокоился. Когда он вышел из лаборатории, чтобы поговорить с Алексом, поскольку пообщаться с Беном не получилось, то сказал, что у Бена необычные глаза. Плохо адаптируются к изменению света. Представление врача о Бене походило на мнение той девушки, которая считала его неудавшимся лабораторным экспериментом, но ему не хотелось об этом говорить, чтобы не впутаться в неприятности. Он сказал, что темные очки подходят Бену так же, как и любые другие, но предположил, что очки светлого оттенка лучше, чем очень темные. У Бена сильно слезились глаза; он скалился — от смущения, подумал окулист, но Алекс уже уяснил, что означал этот широкий оскал.
Когда Алекс узнал, что комната Бена оплачена еще на неделю, узнал про деньги в сейфе, ему стало легче. Каждая мелочь была полезна. Надо раздобыть где-нибудь денег на проект. Он часами разговаривал по телефону с Лос-Анджелесом, Нью-Йорком, другими городами, где рождалось кино, и, наконец, убедил продюсера, финансировавшего его предыдущий проект, дать ему необходимую сумму. У него не было единого сюжета: он придумал несколько. Когда Алекс описывал Бена, его голос был достаточно загадочным, удивленным и возбужденным, чтобы добиться финансирования проекта.
Теперь Алексу надо придумать сюжет. Проблема в том, что ему не приходило в голову ничего столь же привлекательного и своеобразного, как то видение с существами, которые собрались у входа в пещеру и смотрели сквозь пропасть времени — возможно, сквозь миллионы лет — в лицо Алексу, как он считал, их потомку. Если он им являлся. У него в теле где-то спят их гены? У него с Беном есть общие гены? Иногда Алексу казалось, что, конечно, есть, но в некоторые моменты понимал, насколько Бен ему чужд. Алекс тихонько повторял про себя, что Бен не человек, даже если большую часть времени ведет себя по-человечески. Но он и не животное. Он — какой-то атавизм. Если племя древних людей скорее похоже на животных, как Бену удавалось жить по-человечески — по крайней мере, большую часть времени?
Теперь Алексу надо придумать сюжет. Проблема в том, что ему не приходило в голову ничего столь же привлекательного и своеобразного, как то видение с существами, которые собрались у входа в пещеру и смотрели сквозь пропасть времени — возможно, сквозь миллионы лет — в лицо Алексу, как он считал, их потомку. Если он им являлся. У него в теле где-то спят их гены? У него с Беном есть общие гены? Иногда Алексу казалось, что, конечно, есть, но в некоторые моменты понимал, насколько Бен ему чужд. Алекс тихонько повторял про себя, что Бен не человек, даже если большую часть времени ведет себя по-человечески. Но он и не животное. Он — какой-то атавизм. Если племя древних людей скорее похоже на животных, как Бену удавалось жить по-человечески — по крайней мере, большую часть времени?
Алекса беспокоило, что когда он снимет фильм и все это закончится, Бен останется, и за ним надо будет приглядывать. Пока все шло нормально. Бен проводил время с Алексом днем и иногда вечером. У Алекса были друзья на побережье и в городишках, расположенных на холмах, он пытался брать Бена с собой в гости, но эти встречи проходили тяжело, с напряжением, так что он прекратил попытки. А что делал Бен вечерами, когда Алекс уезжал? Осторожно ходил по городу, будто охотясь или преследуя кого-то, и искал женщину. Нашел, но его снова назвали bete или cochon, и Бен понял, что его отвергают.
Но вдруг у Алекса появилась идея. Вернуться в Южную Америку и снимать там. На этот раз — в Бразилии. У него там были связи, Алекс даже снял там короткометражный фильм и поставил пьесу. Он поместит сюжет не в Северной Европе, которая больше ассоциируется с карликами, гномами, троллями, домовыми и более хрупкими существами — феями и эльфами, — Алекс избавится от этого груза, он поедет на юг, в леса, где… Но Алекс не разработал сюжет, в голове не зародилась никакая фабула. Он отправится в Рио и отвезет Бена в те леса, где летают бабочки размером с дрозда, где история такая же древняя и дикая, как и в Европе, — и тогда пусть к нему приходят видения.
Он описал Бену Южную Америку, Бразилию и Рио. Как всегда, ему было неизвестно, что Бен понял. Он привык следить за появлением ухмылки, которая так много говорила. Бен спросил, полетят ли они на самолете, и рассказал, что летал на аэроплане, на маленьком. Описал, как рассматривал Лондон сверху. Видел район, где живет старуха, и улицу, на которой работал Джонстон — раньше работал, а потом уехал. О самолете из Лондона до юга Франции Бен не упомянул, потому что его так и не убедили, что он в нем летел. Бен спросил, далеко ли Бразилия? Далеко откуда? — хотел бы знать Алекс, но спрашивать не стал. Его мучила совесть за то, что он делает. Тогда он пообещал себе, что проследит за тем, чтобы Бен вернулся либо сюда, либо в Лондон, где о нем позаботятся друзья.
Итак, Бен забрал оставшуюся пачку денег, и они вдвоем полетели в Рио-де-Жанейро.
***
Но все оказалось не так просто. Во-первых, пришлось лететь во Франкфурт, а там пересаживаться на самолет в Рио. Бен стоял в очереди, Алекс перед ним, держа в одной руке паспорт, в другой сумку. На улице средиземноморское слепящее солнце отражалось от оконных стекол, машин, листьев, облаков. Бен держал глаза полузакрытыми, даже несмотря на то что был в темных очках, и все время скалился. Может, я еду домой? — думал он, ожидая у стойки регистрации, Алекс стоял рядом с ним, он сказал, что Бену нужно место у окна. В этот раз, когда они зашли на самолет, Бен осознал, что он в самолете, и у иллюминатора, рядом с Алексом он сумел сопоставить то, что видел сейчас, с тем, что было видно с самолетика, на котором он летал над Лондоном. Потом самолет обволокло облако, пришлось смотреть на белое, оно светилось, и от него было больно. Бен закрыл глаза, откинулся на спинку, и Алекс сказал ему:
— Лететь всего один час, Бен. — Он имел в виду до Франкфурта, а там все повторилось снова: толпа, эскалаторы, яркий свет, ходьба по коридорам, потом ожидание у выхода с посадочным талоном в руке. Бен жался к Алексу, скалился.
Алекс смотрел на своего измученного товарища с сомнением и опасением. Он бы похлопал его по плечу — «все нормально, Бен, вот увидишь», — но вчера, когда Алекс по-дружески шлепнул Бена, то заметил, что его зеленые глаза сузились, закипела ярость, и кулаки… Алекс даже не знал, как близко был к тому, чтобы эти громадные руки раздавили его, а зубы впились в шею. Хотя он понял, что ситуация опасна.
От ярости у Бена перед глазами все побагровело, а кулаки налились убийством — он еле подавил ощущение опасности, еле сдержался. Бен знал, что ни в коем случае нельзя проявлять свою ярость, но Алекс-то его ударил… горе, которое затаилось в нем с тех пор, как не стало старушки и Джонстона с Ритой тоже, сопровождала ярость. Бену сложно было понять, чего ему хочется: вопить и выть от боли или крушить все вокруг и убивать.
Длинные идущие вниз коридоры с поворотами вели к двери в салон самолета: Бен никак не мог поверить, что это самолет: такой он большой. Бен даже не мог понять, насколько он огромен. До Бена дошло, что он летит не домой, а куда-то еще, в голове мысли постоянно боролись за то, чтобы сохранить контроль, и теперь Бен говорил себе, что его обещали отправить домой, но предали, и Алекс в этом предательстве участвует. Бразилия. Что такое Бразилия? Почему он летит туда? Почему он должен сниматься в кино?
В этот раз он не стал смотреть в окно, так как знал, что увидит лишь белые облака и болезненный блеск. Лететь одиннадцать часов — что Бену делать все это долгое время в скованном состоянии? Они летели эконом-классом: Алекс не мог позволить себе расточительства.
Принесли напитки. Алекс велел Бену выпить воды, и он выпил. Может, дать Бену снотворного? Но, возможно, его организм не воспринимает лекарств: все равно, что кошке дать человеческое болеутоляющее или снотворное, ему может стать плохо, он может даже умереть. Но проблема решилась сама собой, Бен снова заснул, вцепившись в ремень безопасности, который терпеть не мог. Нагрузка на организм была слишком велика, Бену трудно было ее переносить, иногда во время полета он просыпался, осматривался и снова засыпал.
В Рио было утро, солнце светило невыносимо ярко, это разбудило Бена. Он вцепился в свою промежность и попытался подняться. Алекс вовремя довел его до туалета. Он думал, что это все равно, что с ребенком — у Алекса был ребенок, сын от брака, который закончился разводом.
С отелем проблем не возникло. Бен знал, что это такое, и уверенно предстал перед регистрационной стойкой. Но — поняв, что происходит, Алекс разозлился на себя — там говорили на другом языке, португальском, а Бен привык только к звучанию французской речи.
— Что такое? — спросил Бен — грубо, печально, зло. — Что они говорят?
Алекс объяснил. Он много рассказывал Бену о Бразилии, о Рио, о том, как там чудесно; о лесах, пляжах, море, но ему и в голову не пришло упомянуть о том, что люди говорят на португальском.
Алекс хотел бы жить отдельно, но боялся оставлять Бена одного в этом неизведанном отеле, так что они вдвоем поселились в одной комнате. На одну ночь: в Рио несложно снять квартиру, и на следующий день они переедут.
Алекс ужасно хотел спать, он ведь бодрствовал на самолете, присматривал за Беном, но он понимал, что надо держаться, потому что Бен выспался и был полон сил, ходил по комнате, словно животное, изучающее новое пространство, осматривал ванную — душ, туалет, — открывал и закрывал шкафчики и ящички. Они поселились высоко, Бен выглядывал из окна и смотрел вниз — похоже, это его не расстроило, хотя он и не любил лифт. Он лег на кровать и снова встал, а Алекс наблюдал за ним, утомленный сменой часовых поясов.
— Я голоден, — сказал Бен.
В номер подали бифштекс, Бен съел еще и порцию Алекса. В этой стране росли чудесные фрукты, и Алекс кое-что заказал. Бен ел ананас, мыча от удовольствия, но весь облился соком. Алекса поразило, что он сам, без указания, пошел в душ и провел там достаточно много времени. Алекс прислушался к звукам — что это? Пение? Какой-то грубый мычащий напев. Повсюду расплескалась вода, Алексу пришлось вытирать.
Был всего лишь полдень.
Алекс начал звонить друзьям. В городе у него было много друзей. Некоторые работали вместе с ним над пьесой, некоторые — в фильме, который снимали в Колумбии и Чили. Знакомые знакомых. Надо не заснуть. Он знал, что если уснет, то не проснется до завтра. Заказали ранний обед. Пока его будут готовить, Алекс с Беном отправятся осматривать город. Было жарко, от моря отражались солнечные зайчики, Бен шел, спотыкаясь, вцепившись в Алекса, почти полностью закрыв глаза. Алекс отвел его назад в отель, выяснив, что в Ницце они гуляли по вечерам и один раз днем, когда было облачно. Они расположились за столиком у отеля, пили фруктовые соки, Бен, съежившись, сидел на стуле, не скалился — Алексу было приятно это видеть, — но был так напряжен, отворачивал голову, чтобы больше попадать в тень от зонтика, оценивал новых людей, пытался понять новые звуки. Как и всюду, где побывал Бен, люди, которые приходили и уходили, которые сидели за соседними столиками, пытались постичь, что они видят. Первый случайный взгляд оценивает сцену в общем — но в голове остается что-то недопонятое, какой-то вопрос. Второй взгляд дольше первого: ну, это просто крупный мужчина, всего-то — вырасти таким большим и объемным не криминально, — но каковы плечи, говорите что хотите, какие плечи… после того, как отвернулись — третий взгляд, тайком, украдкой. Да, только и всего, просто мужчина крупного телосложения, но не красавец. И, наконец, последний, неприкрытый длительный взгляд, как будто странная внешность Бена — повод так невежливо таращиться. Да, но что это? Просто: что я вижу? Жаркий день подошел к вечеру, Алексу мучительно хотелось спать. Когда желание стало невыносимо, он заставил Бена вернуться в комнату. Бену идти не хотелось, ему нравилось на улице — смотреть, слушать, к тому же, некоторые женщины ему улыбались.