Снова зашуршала галька: волна лизнула каменную стену. Он опустил голову и посмотрел вниз, поверх спасательного пояса, через распахнутые полы плаща, на мокрые обкатанные камушки в самом углу расселины. Взгляд наткнулся на белые гетры — там ноги.
И зачем только я сапоги скинул…
Он осторожно шевельнул левой ступней и напряг колено, перенося на нее вес. Ноги вели себя странно: они ничего не чувствовали, пока не наступали на что-нибудь острое, и становились частью тела, лишь ощущая боль или попадая в поле зрения.
Волна дотянулась до расселины, шлепком ударила в стену и окатила лицо. Он издал какой-то звук и только теперь понял, в каком плачевном состоянии находится плоть, доставшаяся ему во владение. Звуки клокотали в глотке и оставались там, открытый рот не помогал им выйти наружу. Отвисшая нижняя челюсть упиралась в жесткий воротник плаща. Бульканье усилилось, зубы, повинуясь команде, со щелчком сомкнулись, из окоченевших губ вырвались слова:
— Как мертвец…
Еще одна волна обдала лицо брызгами. Он с трудом взбирался по бугристой каменной поверхности, пока на скале не осталось ничего живого — ни блюдечек, ни мидий, одни крошечные ракушки и зеленые водоросли. Ветер напирал сзади, вдавливая тело в расселину, море угрожающе бормотало.
Щель становилась все уже. Неожиданно голова оказалась в отверстии, которое едва позволяло протиснуться. Он уперся расставленными локтями и взглянул вверх. Дальше стены вновь расходились, образуя воронку, поверхность которой, хоть и неровная, не позволяла удержаться за счет одного трения. Каменный склон уходил вверх наподобие ската крыши, расстояние до вершины составляло примерно два человеческих роста. Глаза медленно задвигались, выискивая точки опоры для рук, и не нашли ни одной. Правда, на полпути к вершине виднелась впадина, но слишком мелкая. Онемевшие распухшие пальцы едва ли зацепились бы за сглаженный край.
Снизу донесся глухой удар. Мощная волна ударила в угол, разбилась и отхлынула. На мгновение смутно показались светлые очертания гальки и сразу исчезли в зеленоватом потоке. Между телом и скалой взметнулся фонтан брызг. Руки и ноги опять задвигались, тело с трудом протиснулось сквозь дыру, высунувшись до пояса, и привалилось к наклонной стене воронки. Ноги уперлись в те места, где прежде были локти. Колени медленно выпрямились, дыхание тяжело вырывалось из груди. Правая рука вытянулась вперед, пальцы сомкнулись на гладком краю углубления, ухватились покрепче. Нога оставила опору, колено поползло вверх… теперь другая нога…
Он повис на наклонной стене, удерживаемый одной рукой и трением. До вершины оставалось совсем немного, но слабые пальцы дрогнули и разжались, и тело вновь сползло к отверстию, ведущему вниз, в расселину. Камень перед глазами расплывался, вытянутые руки остались где-то наверху.
Внизу шумело море, отвоевывая шаг за шагом. Удары волн следовали один за другим. Прямо перед глазами о стены воронки разбивались тяжелые брызги и стекали вниз. Вода уже окатывала ноги. Голова приподнялась, оторвавшись от скалы. Оскал напрягся, борясь с онемевшими мышцами лица.
— Как блюдечко.
Тело прилепилось к каменной поверхности и застыло неподвижно. От гальки внизу остались лишь неясные контуры в коловращении морской пены.
Потом и галька, и скала исчезли, а следующая волна окатила с головы до ног. Он стряхнул брызги с лица и вгляделся в отверстие воронки, словно мог увидеть что-то, кроме воды.
Блюдечко!
Он решительно спустил ноги в дыру, нащупал опору и стал протискиваться вниз, застывая и прижимаясь к скале при каждом ударе волн, а потом переводя дыхание и отплевываясь. Холода от воды больше не чувствовалось, но била она с каждым разом все сильнее, все упорнее тянула вниз. Сорвавшись, он пролетел последние несколько дюймов: волна подхватила его, грубо отбросила в угол расселины, поволокла за собой. Увязая в рыхлой гальке и шатаясь, он поднялся на ноги по колено в воде и тут же упал на четвереньки, погребенный под зеленоватой массой, которая ударила в скалу, взметнув фонтаны брызг. Вода пыталась опрокинуть его, но руки держались крепко. Он достал складной нож и раскрыл его, потом наклонился — перед глазами расплылись очертания камней и водорослей, море шумело в ушах поющей нотой. Наконец он выпрямился; нож снова болтался у пояса, а в руках оказались два морских блюдечка. Волна снова сбила с ног и поволокла, перевернув вверх ногами. Он едва успел схватиться за скалу, выжидая и переводя дух. Еще толчок — теперь пришлось цепляться, чтобы лезть медленно, сохраняя контроль над телом. После каждой волны он изо всех сил прижимался к каменной стене, стараясь не двигаться, не дать унести себя в море. Атаки воды постепенно утрачивали свинцовую тяжесть, но становились все изощреннее и злее. Волны рвали одежду, били между ног, задирали полы плаща, сбивая их к поясу. Стоило взглянуть вниз, как волна наносила удар в лицо или живот, выталкивая тело вверх по тесной расселине.
Протиснувшись в отверстие, он дождался, пока вода схлынет, и жадно вдохнул соленый, пропитанный влагой воздух. К носу прилипла прядь волос, раздваиваясь перед глазами. Очередная волна поднялась в дыру и обрушилась мощным водопадом, но тело осталось на месте, заклиненное в самой узкой части воронки. Преодолевая дрожь, он распластался на склоне и стал выпрямлять ноги. Лицо терлось о камень, потоки воды окатывали спину. Он вытащил из кармана блюдечко, прижал к скале, и, как только схлынула следующая волна, стукнул по раковине рукояткой ножа. Блюдечко слегка накренилось и плотно присосалось к новому месту. Человек и раковина вместе висели на скале, сопротивляясь напору воды.
Ноги напряглись, тело застыло неподвижно. Правая рука протянулась вверх и нащупала ту самую выбоину со сглаженными краями, за которую в прошлый раз не удалось удержаться. Затем рука опустилась, пошарила в кармане, залитом водой, и двинулась в обратный путь с зажатым в кулаке вторым блюдечком. Глаза бесстрастно смотрели в упор на каменную стену, вся жизнь, что еще теплилась в теле, сосредоточилась в медленно ползущей руке. Отыскав углубление, рука прижала раковину, тело вытянулось вперед на несколько дюймов и вновь застыло, пережидая волну. Вот рука снова опустилась, вернулась с ножом, слепо потыкала в скалу, нащупала онемевшими пальцами блюдечко, ударила по раковине рукояткой.
Задрав голову и вжимаясь в скалу под ударами волн, он внимательно смотрел на блюдечко. Нож выпал из руки, звякнул о камень и повис на поясе. Рука нашла колпачок резиновой трубки, открутила его. Воздух с шипением вышел, тело плотнее прижалось к скале. Голова склонилась набок, движение прекратилось. Дыхание оставляло на влажной каменной стене мутные разводы, то и дело смываемые очередным водопадом. Нож болтался внизу, со стуком ударяясь о скалу.
Голова шевельнулась, взгляд снова устремился вверх. Рука крепко сжала раковину морского блюдечка, правая нога дрогнула и поползла, ища опоры. Наконец колено наткнулось на первую раковину — ту, что была внизу. Рука разжала хватку, опустилась к ноге и подтянула ее. Оскал, притаившийся за безжизненным лицом, ощутил боль в колене — это означало, что оно держится. Зубы сжались, тело задвигалось, изогнулось. Рука вновь вцепилась в верхнее блюдечко. Левая нога двинулась к правой, оттолкнула ее в сторону, оперлась краем ступни на раковину и стала медленно выпрямляться. Еще одна волна накатила на скалу и обрушилась.
Тело лежало на крутом каменном склоне, опираясь одной ногой на раковину, но держалось в основном за счет трения. Блюдечко, в которое вцепилась рука, было прямо перед глазами. Другая рука шарила над головой, ища новую опору, тело отчаянно тянулось вверх. Выше, еще выше — и вот наконец пальцы нащупали острую кромку. Правая рука поползла следом, ухватилась. Он подтянулся, отталкиваясь обеими ногами. За кромкой скалы виднелся провал, проблески моря, нагромождения камней, покрытые чем-то белым. Он перевалился через край и рухнул ничком.
3
Он лежал в скалистой впадине, перед глазами поднималась выветренная стена, длинная полоса воды уходила вдаль. Тело пряталось где-то позади, в совсем другом месте, не имевшем ничего общего с этой картинкой, — ноги разбросаны по разным мирам, шея неестественно вывернута, скрюченная правая рука придавлена к земле. Костяшки пальцев больно, но терпимо впивались в бок — не стоило прикладывать титанические усилия и сдвигаться с места. Другая рука вытянулась вдоль впадины, наполовину под водой. Правый глаз почти касался воды, так что веко, моргнув, задело ее ресницей, ощутив сопротивление. К тому времени, как взгляд стал осмысленным, водяная пленка успокоилась, хотя щека и уголок рта, остававшиеся под водой, заставляли ее слегка вздрагивать. Левый глаз смотрел вдоль длинной лужи странного грязно-белого оттенка, слишком светлого для простого отражения пасмурного дневного неба. В углу рта неприятно покалывало. Время от времени на воде появлялись крапинки, от которых расходились едва заметные переплетающиеся круги. Блестящее водное зеркало ограничивалась сверху темной аркой глазницы, а снизу — бледно-розовой кожей носа.
В мозгу вяло зашевелились мысли.
Я упал в расщелину… Голова уперлась в стенку, шея свернута набок. Ноги, должно быть, задрались кверху и свесились с противоположного края, оттого бедра и ноют. Сильнее всего болят пальцы на правой ноге. Я лежу на согнутой руке, и она давит на ребра. Пальцы совсем одеревенели… Белое под водой — это пальцы другой руки, которую почти не видно.
Сверху донесся пронзительный крик, послышалось хлопанье крыльев. Над стеной расщелины появилась чайка. Широко раскинув крылья и вытянув когтистые перепончатые лапы, она затормозила в воздухе над самой скалой и с сердитым клекотом скользнула вбок, обдав холодным дуновением щеку. Белесая вода покрылась рябью, тревожа закрытый глаз, щеку и угол рта. Жжение усилилось.
Тупая боль в теле не вызывала желания шевельнуться, и даже жжение ощущалось лишь снаружи черепа. Левый глаз все так же вглядывался в белизну руки под водой. Память возвращала картинки, появились и новые: человек карабкался по скале, прилеплял к ней раковины.
Образы в голове тревожили сильнее, чем боль. Рука сжалась в кулак, рукав плаща заколыхался в воде. Дыхание участилось, по воде пошли волны, достигли края и вернулись назад.
Вода плеснула в открытый рот. Тело дернулось, забилось. Ноги, брыкнув, качнулись в сторону, голова чиркнула о скалу и повернулась. Расплескивая белую воду, руки уперлись в дно. По лицу стекала скользкая жижа, под правым веком стрельнула острая боль. Болезненно оскалившись, он сплюнул, глядя на лужи с толстым слоем грязно-белого осадка и чайку, скользившую прочь над зелеными океанскими валами. Рванулся вперед, свалился в соседнюю впадину, выбрался из нее на кучу битого камня и двинулся вниз по склону, скользя и спотыкаясь, то и дело падая. Вокруг гладких приплюснутых валунов плескалась вода, кишевшая растительной жизнью. Ветер нетерпеливо подгонял, не давая выбрать безопасный путь. Стоило на миг задержаться, как новый толчок в спину нарушал шаткое равновесие тела и опрокидывал его на острые камни. Окружающее воспринималось не целиком, а отдельными пятнами, только самое важное — трещина, выступ, желтоватое пятно, неотвратимо надвигающееся, словно летящий кулак. Боль от ударов взрывалась яркими вспышками, но самой главной бедой была игла, засевшая в глазу, потому что она проникала внутрь, в темные глубины черепа, где скорчилось сознание. Тело жило и двигалось снаружи, а от иглы некуда было деться.
Пальцы вцепились в бурые спутанные плети, море омывало плечи и голову. Приподнявшись, он заполз на плоский камень с лужицей в середине, окунул лицо в воду и слегка поболтал рукой, чтобы промыть глаз. Затем руки разбрелись по сторонам и вернулись с комками морской тины. Он поднялся на колени и приложил липкую зеленую примочку к глазу и правой щеке. Откинулся на спину, не обращая внимания на слизь, острые края и раковины моллюсков, положил левую руку на колено и стал искоса разглядывать ее — скрюченные пальцы, бледная кожа с просвечивающей синевой, глубокие складки ладони. Игла не исчезала, вторгаясь под темные своды черепа. Стоило пошевелить глазом, как она впивалась еще глубже. Глаз открылся и тут же наполнился водой, сочившейся из комка тины.
Из груди вырвался хрип. Звуки выходили один за другим плотными сгустками, от которых содрогалось тело. Струйки соленой воды вытекали из обоих глаз, сливаясь со следами, оставленными морем и белой жижей. Руки и ноги тряслись.
Ниже по склону на скале виднелась еще одна лужица, поглубже. Он добрался до нее, снова нагнулся, окунул лицо и заморгал, пытаясь избавиться от иглы. Картинки из памяти отступили так далеко, что стали почти незаметными. Руки тоже нашли воду и погрузились в нее. Хриплые стоны сотрясали грудь.
Чайка вернулась, с ней другие. Резкие птичьи крики переплетались над головой, словно следы в воздухе. Море тоже издавало звуки: вода бурлила меж камней под самым ухом и тяжко бились мощные волны, перехлестывая скалистый барьер, заполняя трещины и расщелины. Не обращать внимания на боль… Мысль возникла и засела в самом средоточии тьмы, где таилось сознание. Глаза открылись, превозмогая страшную иглу, и уставились в безжизненно белые ладони.
— Спрятаться. Найти укрытие. Иначе смерть.
Он осторожно обернулся. Выступы скалы, так нещадно обдиравшие его во время спуска, сливались теперь в картинки. Взгляд выхватывал целые куски, которые расплывались, как только игла впивалась в мозг и исторгала из глаз соленую влагу. Надо снова карабкаться наверх.
Ветер стих, но длинные струи дождя все так же висели над головой. Следующее препятствие было невелико, чуть выше человеческого роста, однако чтобы преодолеть его, пришлось тщательно обдумывать и согласовывать действия разных частей тела. На плоской верхушке утеса удалось прилечь и немного отдохнуть. Поднимавшийся склон расплывался водянистыми пятнами. Солнце стояло над вершиной скалы, освещая расщелины, заполненные белой жижей. Свет пробивался сквозь облака и завесу дождя. Над скалой кружили птицы. Тусклое солнце вышибло из глаз новые слезы, игла впилась еще сильнее. Он зажмурился и вскрикнул.
Ощупью проползая через ямы и расщелины, он изредка поглядывал одним глазом и выбирал путь там, где ничего не белело. Ноги приходилось перетаскивать через зазубренные края ям, словно чужие. Боль от иглы притупилась, но внезапно вернулись холод и смертельная усталость. Наконец, повалившись ничком в какую-то щель, он замер, предоставив тело самому себе. Озноб пробирался все глубже, под кожу, в самые кости. Сдайся, твердили холод и усталость, откажись от надежды вернуться. Оставь все как есть, не цепляйся за жизнь. В белых сгустках плоти нет ничего привлекательного, ничего интересного. Лица, слова — все это было в другой жизни, и не с тобой. Здесь, на скале, час длится дольше целой жизни. Что тебе терять, кроме бесконечных мучений? Брось. Отступись.
Тело снова дернулось и поползло — не потому, что мышцы и нервы отказывались признать поражение. Голоса били, словно волны в борт корабля, но посреди всех картинок, ударов боли и голосов таилось нечто осязаемое и твердое, как стальной стержень. Оно было центром всего — настолько, что само не могло осознать себя, — и таилось во тьме черепа, в бездонной глубине, несокрушимое и самодостаточное, темнее и загадочнее, чем сама тьма.
— Укрытие. Найти.
Центр принялся за работу: отключил внимание от сверлящей иглы, осмотрелся, собрался с мыслями, принял решение, в какую сторону двигаться. Перебрал десятки путей и отверг их один за другим, прокладывая маршрут для ползущего тела. Открыл светящийся проем под сводами черепа и стал медленно поворачивать голову из стороны в сторону, подобно гусенице, что пытается перелезть с листа на лист. Тело уже приближалось к подходящему убежищу, а голова все ходила туда-сюда, опережая неповоротливые мысли.
Плита, отколовшаяся от стены, лежала косо, образовывая треугольный проем. Воды там почти не набралось, и белой жижи заметно не было. Темная дыра уходила вниз и в сторону, повторяя ход расселины, но выглядела даже суше, чем поверхность скалы. Голова прекратила движение, тело прижалось ко дну возле дыры, погрузившись в тень, и стало разворачиваться в узкой впадине, преодолевая сопротивление намокшей одежды. Дыхание тяжело вырывалось из груди. Когда наконец белые гетры оказались у отверстия, он просунул ноги внутрь и, лежа на животе, начал извиваться словно змея, которая никак не может сбросить с себя кожу. Вытаращенные глаза смотрели в никуда. Руки потянулись вниз, расправляя сбившийся плащ и проталкивая его в лаз. Жесткая прорезиненная ткань поддавалась с трудом, и тело двигалось понемногу, мелкими разрозненными движениями, подобно морскому раку, забирающемуся в нору. Тело плотно забилось в щель по самые плечи, спасательный пояс сместился кверху, до упора. Резиновая полоса мягко охватила грудь. Мысли лениво прибывали и убывали, глаза оставались пустыми, если не считать соленую влагу, которая продолжала капать из правого глаза, где засела игла. Рука отыскала трубку с затычкой. Он надул пояс — тот обрел упругость, — обхватил плечи руками: белая ладонь с каждой стороны. Уронив голову на жесткий рукав, он прикрыл глаза — не плотно, а слегка. Рот оставался открытым, челюсть отвисла в сторону. Изнутри дыры приступами поднималась дрожь, заставляя трястись руки и голову. Вода медленно сочилась из рукавов, стекала с волос по лицу, капала из носа. Мокрые складки сбившейся одежды плотно облегали шею. Глаза снова открылись — так было легче справляться с иглой, которая вонзалась в центр, где обитало сознание, только когда приходилось моргать, стряхивая воду.
Чайки кружили над скалой, потом уселись на самой вершине и задрали головы, широко распахнув клювы. Серое небо темнело, поверхность моря затягивалась дымкой. Птицы переговаривались, расправляли крылья, складывали их и прятали голову, устраиваясь на ночлег, похожие на белую гальку, усеявшую скалистый пик. Серый сумрак густел, превращаясь во тьму, сквозь которую виднелись лишь птицы и пятна их помета, похожие на хлопья морской пены в серой воде. Тьма заполняла каменные расщелины. Здесь, возле укрытия, не было грязно-белой жижи, и разглядеть можно было лишь смутные силуэты валунов. Ледяной ветерок веял над скалой невидимым дыханием, издавая непрерывный, еле слышный свист. Издалека, с наружной стороны, где в море стояла скала-спасительница, доносились удары волн, бивших в расселину. После каждого наступала долгая пауза, потом слышался шорох и плеск воды, стекавшей в воронку.