Чем ближе оказывался Хоукмун к цели своего путешествия, тем сильнее дул ветер. И вот, наконец, взору его предстали знаменитые болота Камарга. В заводях поблескивала вода, и камыш склонялся под порывами мистраля.
Он подъехал к одной из высоких старинных сторожевых башен и, завидев вспышки гелиографа, понял, что в замке Брасс узнают о прибытии гостя задолго до того, как он туда доберется. Лошадь не спеша продвигалась по петляющим болотным тропам, и Хоукмун, крепко держась в седле, безучастно разглядывал красоты Камарга. Рябь бежала по болотной воде, птицы парили в бесцветном тусклом небе.
У замка Брасс Хоукмун оказался в сумерках, и вид террас и изящных башенок, четко вырисовывавшихся на фоне предзакатного неба, не вызвал в его сердце никаких особых чувств.
ГЛАВА 5. ВОСКРЕШЕНИЕ
Вновь наполнив вином кубок Дориана Хоукмуна, граф Брасс негромко обратился к гостю:
– Прошу вас, продолжайте, милорд.
Вот уже второй раз Хоукмун повторял свою историю. В парадном замке графа Брасса его собрались послушать сам граф, прелестная Иссельда, молчаливый Ноблио и фон Виллах, который то и дело приглаживал усы и хмуро пялился в огонь.
– …Вот почему, граф Брасс, я отправился искать помощи в Камарге, зная, что только здесь могу оказаться в безопасности, – закончил свое повествование Дориан Хоукмун.
– Вы здесь желанный гость, – объявил граф. – Но неужели, кроме, убежища вам более ничего не нужно?
– Ничего.
– И вы не просите, чтобы мы выступили против Гранбретании! – воскликнул Ноблио.
– Я сам сделал эту ошибку и слишком дорого заплатил за нее, чтобы теперь уговаривать и других впустую рискнуть жизнью, – отозвался Хоукмун.
Вид у Иссельды был разочарованный. Судя по всему, большинство собравшихся в зале, если не считать мудрого графа, желали войны с Гранбретанией. Возможно, при этом они преследовали разные цели. Иссельда, скорее всего, надеялась отомстить Мелиадусу. Ноблио исходил из абстрактного желания уничтожить мировое зло, а фон Виллах просто желал поразмяться и помахать мечом, как в старые добрые времена.
– Вот и прекрасно, – воскликнул граф. – Ибо все эти бесчисленные просьбы утомили меня. Ну, а сейчас… у вас очень усталый вид, милорд, а мы своими расспросами, боюсь, замучили вас окончательно. Пойдемте, я покажу вам ваши покои.
Итак, все прошло успешно. Однако Хоукмуну обман не доставил никакого удовольствия. Он лгал лишь потому, что ему было приказано это сделать. Граф провел Хоукмуна в отведенные ему апартаменты. Там была спальня, ванная комната и небольшой кабинет.
– Надеюсь, вам здесь будет удобно, дорогой герцог.
– Конечно, – просто ответил Хоукмун.
Граф уже собрался было уйти, но остановился в дверях.
– Этот камень у вас во лбу… – медленно произнес он. – Вы говорите, Мелиадус не успел завершить свой эксперимент?
– Именно так.
– Понимаю, – граф задумчиво уставился в пол. – Возможно, если вас это беспокоит, я сумел бы помочь вам удалить его…
– Нет, благодарю вас, это ни к чему, – отозвался Хоукмун.
– Ясно, – с этими словами граф вышел из комнаты.
Ночью Хоукмун неожиданно пробудился. Нечто подобное произошло с ним несколько дней назад в деревенском трактире. Ему вновь показалось, что он видит в комнате человека – того самого воина, закованного в черные с золотом доспехи, но в тот же миг его отяжелевшие от сна веки сомкнулись, а когда он вновь распахнул глаза, в комнате никого не было.
В душе Хоукмуна зародилось странное противоречие – возможно, противоречие между человеколюбием и его отсутствием или между совестью и отсутствием ее, если, конечно, подобное противоречие вообще может существовать.
Впрочем, что бы ни послужило тому причиной, несомненно было одно – характер Хоукмуна вновь начал меняться. Разумеется, это был уже не тот Дориан Хоукмун, что так отважно сражался в битве при Кельне, однако и не тот, что, впав в состояние апатии, готов был сгинуть в зловонном подземелье Лондры, но совершенно новый, словно рожденный заново человек.
Однако признаки этого перерождения пока еще оставались едва заметны и нуждались в своего рода толчке, как, впрочем, и в определенном окружении.
Тем не менее, ранним утром Хоукмун проснулся с одной-единственной мыслью – как бы поскорее похитить Иссельду и вернуться в Гранбретанию, чтобы там избавиться от Черного Камня и получить обратно во владение земли своих предков.
В коридоре он встретился с Ноблио.
– Доброе утро, дражайший герцог, – приветствовал его философ, взяв гостя под руку. – Не пожелаете ли вы немного рассказать мне о Лон-дре? Я много путешествовал, однако таммне побывать не доводилось.
Хоукмун обернулся и взглянул на него, прекрасно осознавая, что сейчас владыки Гранбретании видят лицо поэта. Однако в глазах Ноблио читался неподдельный интерес, и Хоукмун решил, что в просьбе философа не содержится ничего, кроме обычного человеческого любопытства.
– Это огромный сумрачный город, – ответил Хоукмун. – Загадочная архитектура и множество всяких сложностей.
– А его дух? Истинный дух Лондры, каково ваше впечатление о нем?
– Мощь, – объявил Хоукмун. – Уверенность в своих силах.
– Безумие?
– Боюсь, перед вами не тот человек, который способен определить, что безумно, а что нет, господин Ноблио. Впрочем, сдается, вы и меня самого находите довольно странным, не правда ли?
Подобный поворот разговора застиг Ноблио врасплох, и он удивленно покосился на Хоукмуна.
– Ну… почему вы об этом спрашиваете?
– Потому что ваши вопросы кажутся мне совершенно лишенными смысла. Поверьте, я не желаю вас обидеть, – Хоукмун потер подбородок, – но я и вправду нахожу их совершенно абсурдными.
По широкой лестнице они начали спускаться в парадный зал, где уже был накрыт стол для завтрака и где старый фон Виллах уже перекладывал себе на тарелку большой кусок жареного мяса с подноса, принесенного слугой.
– В чем смысл? – пробормотал Ноблио. – Вы не знаете, что такое безумие, мне неведомо, что есть смысл.
– Мне нечего вам сказать, – промолвил Хоукмун.
– Вы замкнулись в себе. Это и неудивительно, столько всего вынести, – с сочувствием в голосе промолвил Ноблио. – Подобное случается. Словно что-то отмирает в душе. Сейчас все, что вам нужно, это хорошая пища и приятное общество. Вы правильно сделали, что приехали именно сюда, в замок Брасс. Возможно, вас послало само провидение.
Хоукмун выслушал философа без всякого интереса, пристально наблюдая за Иссельдой, которая как раз спускалась по противоположной лестнице и улыбалась гостям.
– Хорошо ли вы отдохнули, герцог? – спросила она. Не дав Хоукмуну ответить, Ноблио произнес:
– Ему пришлось куда хуже, чем мы предполагали, и мне думается, нашему гостю понадобится не меньше двух недель, чтобы полностью прийти в себя.
– Не желаете ли присоединиться ко мне нынче утром, милорд? – предложила Иссельда. – Я покажу вам сад. Он восхитителен даже среди зимы.
– С радостью, – ответил Хоукмун.
Ноблио улыбнулся, ибо понял, что страдания Хоукмуна тронули пылкое сердце Иссельды. Кроме того, подумал он, для герцога не может быть лучшего лекарства, чем живое внимание милой сострадательной девушки.
Они не торопясь гуляли по террасам сада. Здесь росли вечнозеленые растения, зимние цветы и овощи. Небо было ясным, ярко светило солнце. От холодного ветра их защищали теплые меховые плащи. Они любовались крышами городских зданий, повсюду царили тишина и покой. Иссельда, взяв Хоукмуна под руку, весело щебетала, не ожидая ответа от своего красивого, неизменно печального спутника. Поначалу, правда, Черный Камень несколько смущал ее, но затем она решила, что это украшение мало чем отличается от диадемы из самоцветов, под которую она порой убирает волосы.
Юная душа Иссельды страстно жаждала любви, и чувства, разбуженные в ней бароном Мелиадусом, искали выхода. Иссельда рада была предложить свою любовь этому сумрачному суровому герою Кельна в надежде, что это поможет залечить его душевные раны.
Она заметила, что неподдельный интерес вспыхивает в глазах герцога, лишь когда она заговаривает о его родных краях.
– Расскажите мне о Кельне, – попросила она. – Не о том, какой он сейчас, а о том, каким он был прежде или каким станет в один прекрасный день.
Слова ее напомнили Хоукмуну об обещании Мелиадуса. Отвернувшись от девушки, он, скрестив руки на груди, молча уставился в чистое зимнее небо.
– Кельн, – повторила она чуть слышно. – Он похож на Камарг?
– Нет, – герцог посмотрел на крыши домов далеко внизу. – Нет, Камарг – дикий край, и всегда был таким. В Кельне же во всем чувствуется заботливая рука человека. Возделанные поля, каналы, узкие петляющие дороги, фермы, деревни. Кельн – это маленькая страна, где тучные коровы и откормленные овцы пасутся на заливных лугах с мягкой и сочной травой, дающей приют кроликам и полевым мышам среди стогов душистого сена. В Кельне живут добрые скромные люди, они очень любят детей. Дома там старые и такие же простые, как их хозяева. В Кельне не было ничего мрачного, пока туда не явились гранбретанцы. Словно обрушилась лавина огня и стали. Империя Мрака оставила на плоти Кельна свой след, как шрам от меча и пламени факела.
Хоукмун вздохнул и с печалью продолжил:
– Огонь и меч вместо бороны и плуга. – Обернувшись, он посмотрел на девушку. – Изгороди пошли на изготовление крестов и виселиц, трупы животных заполнили каналы и отравили земли, камни домов превратились в снаряды для катапульт, а людям пришлось или стать солдатами, или погибнуть. Другого выбора им не оставили.
Иссельда тронула его за плечо:
– Вы говорите об этом, словно о чем-то давно минувшем. Огонь вновь погас в его глазах.
– Все верно, так оно и есть. Это словно давнишний сон. И сейчас он мало что для меня значит.
Однако Иссельда чувствовала, что отыскала способ проникнуть в его душу и помочь ему.
А Хоукмун вспомнил, чего может лишиться, если вовремя не доставит девушку владыкам Гранбретании, и с готовностью принял ее участие, хотя по совершенно иным причинам, нежели она себе воображала.
Во дворе их встретил граф. Он осматривал старую лошадь и беседовал с конюхом.
– Она уже отслужила свое, – пояснил граф. – Пусть теперь пасется на травке.
Затем он подошел к дочери и Хоукмуну.
– Господин Ноблио сказал мне, что вы слабее, чем мы думали, – обратился он к Хоукмуну. – Можете оставаться в замке Брасс, сколько вам будет угодно. Надеюсь, Иссельда не слишком утомила вас беседой.
– Нет, что вы. Я отдыхаю, прогуливаясь с ней.
– Вот и прекрасно. Вечером у нас будет небольшой праздник. Я попросил Ноблио почитать нам что-нибудь из его последних сочинений. Он обещал подыскать нечто легкое и остроумное. Надеюсь, вам это доставит удовольствие.
Хоукмуну почудилось, будто граф смотрит на него с каким-то особым вниманием. Неужто он догадался о цели его приезда? Брасс славился своим умом и проницательностью. Но если уж сам барон Калан не смог разобраться в герцоге, то, несомненно, и графу это окажется не по силам. Хоукмун решил, что нет причин для опасений, и позволил Иссельде увести себя в замок.
В тот вечер был устроен торжественный ужин, и граф не поскупился на угощение. За столом собрались самые почтенные граждане Камарга, несколько самых известных скотоводов и тореадоров, в том числе и вполне оправившийся от ранений Мэтан Джаст, которого граф год назад спас на корриде.
Дичь и рыба, несколько сортов мяса, всевозможные овощи, разнообразные напитки, эль и множество превосходных соусов и гарниров – все это было выставлено на длинном широком столе. Дориан Хоукмун сидел по правую руку от графа. По левую восседал Мэтан Джаст, победитель в последней корриде. Джаст преклонялся перед графом и так благоговел перед ним, что тому порой делалось неловко. Рядом с Хоукмуном сидела Иссельда, а напротив нее – Ноблио. На другом конце стола расположился одетый в пышные меха старый Зонзак Элькарэ, знаменитый скотовод Камарга. Он много ел и часто смеялся. Рядом с ним сидел фон Виллах, и оба почтенных мужа казались весьма довольными друг другом.
Пиршество близилось к концу, сластям, конфетам и знаменитому камаргскому сыру воздали должное, и перед каждым гостем поставили по три кувшина с разными винами, небольшой бочонок эля и вместительный кубок. Перед Иссельдой стоял лишь один кувшин и маленький бокал, хотя за ужином она пила не меньше мужчин.
Вино помогло Хоукмуну немного расслабиться, и он стал даже чуть более оживленным. Раз или два на губах его появилась улыбка, и если уж он и не отвечал на чужие шутки, то хотя бы не подавлял гостей своим мрачным выражением лица.
– Ноблио, – раздался голос графа. – Вы обещали нам балладу! Ноблио с улыбкой поднялся с места. Лицо его, как и у остальных пирующих, раскраснелось от вина и обильного угощения.
– Баллада называется «Порицание лести». Надеюсь, она вас позабавит.
С этими словами он принялся читать:
Чтоб воспеть улыбку милой, Жемчуг песнопевцу нужен: Как же он прославит зубки, Не упомянув жемчужин? А вот зубы коренные, Не в пример передним, нищи, Хоть на них лежит забота Пережевьсванья пищи. В мадригалах и сонетах Непременнейшие гости – Перламутровые ушки, Носики слоновой кости. Чем же провинились локти, Что о них молчат поэты?…
Граф Брасс с улыбкой следил за серьезным выражением на лице Ноблио, который с большим чувством читал свое творение, щедро разукрашенное напыщенными выражениями и сложными рифмами. Оглянувшись по сторонам, Хоукмун увидел, что некоторые гости удивлены, другие, уже изрядно опьяневшие, довольно улыбаются. Сам он оставался бесстрастен. Иссельда, наклонившись к нему, что-то прошептала, но он не расслышал ее слов.
– Что это он несет? – пробурчал фон Виллах.
– Речь идет о давно минувших временах, – прошептал в ответ Зонзак Элькарэ. – Еще до Тысячелетия Ужаса.
– Я бы предпочел военную песню.
Зонзак Элькарэ жестом попросил его не шуметь, и Ноблио продолжил:
Кудри – золото, но если, Веря стихотворной справке, Локон я подам меняле, Выгонят меня из лавки. Были женщины из мяса И костей; теперь поэты Видят розы в них и маки, Лилии и первоцветы. Эх, зеленщики-поэты! Женщинам вы не польстили, Прелести их воспевая… В этом травянистом стиле.
Слов поэмы Хоукмун почти не разбирал, однако ритм стиха странным образом воздействовал на него. Сперва он решил, будто это вино, но потом понял, что мозг его временами словно начинает пульсировать, и давно забытые чувства пробуждаются в душе. Он покачнулся на стуле.
Пристально покосившись на Хоукмуна, Ноблио продолжил чтение, сопровождая слова выразительными жестами:
– Вам дурно, милорд? – наклонившись к Хоукмуну, обеспокоенно спросила Иссельда.
– Нет, спасибо, со мной все в порядке.
Он обеспокоился, не прогневал ли чем-нибудь владык Гранбретании и не дали ли они жизнь Черному Камню. Все плыло у него перед глазами…
Теперь перед глазами Хоукмуна стояла только фигура и лицо Ноблио. Он не слышал ничего, кроме ритма и рифм поэмы. Их очарование поражало его. Даже если предположить, будто Ноблио действительно решил околдовать его… Но непонятно, зачем это могло ему понадобиться…
У Хоукмуна вырвался судорожный вздох, как у человека, неожиданно угодившего в ледяную воду. Иссельда коснулась рукой его мокрого от пота лба. В ласковых глазах ее читалась тревога.
– Милорд…
Хоукмун смотрел на Ноблио, словно завороженный… Сидевший напротив фон Виллах ударил кубком по столу.
– Полностью согласен. Почему бы лучше не прочесть «Битву в горах»? Это прекрасное…
Хоукмун смутно ощущал прикосновение Иссельды, но ее слова звучали для него пустым звуком. Не отрываясь, он смотрел на Ноблио и слышал только его. Бокал выпал из руки герцога. Ему стало дурно, но граф Брасс, сидевший рядом, даже не пошевельнулся, чтобы прийти ему на помощь. Он взглянул сперва на Хоукмуна, затем на Ноблио, и в глазах его мелькнула едва уловимая насмешка…
Вскочив на ноги, Хоукмун попытался что-то сказать Ноблио, но тут же рухнул на стол, опрокинув бокал.
– Он что, пьян? – с нескрываемым презрением вопросил фон Виллах.
– Ему дурно! – вскричала Иссельда. – Он болен!
– Не думаю, что он пьян, – промолвил граф, склоняясь над телом Хоукмуна и приподнимая ему веко. – Однако вне всяких сомнений, он лишился чувств.
Взглянув на Ноблио, он улыбнулся, и философ, пожав плечами, также ответил ему улыбкой.
– Полагаю, граф, для вас в этом не было неожиданности, – заметил он.
Хоукмун всю ночь провалялся в беспамятстве и пришел в себя лишь под утро. Первым, кого он увидел, был Ноблио, склонившийся над ним. Как видно, в замке тот исполнял также функции лекаря. Чем был вызван обморок, Хоукмун не знал. То ли причиной было вино, то ли Черный Камень, то ли поэма Ноблио. Как бы то ни было, чувствовал он себя хуже некуда.