Этой темой стали жалобы брата на его тяжелое финансовое положение, еще более усугубляемое постоянным мотовством жены, при упоминании которой юная принцесса снова начала всхлипывать Софья посоветовала брату продать за большие деньги свой формальный титул византийского императора французскому королю Карлу, который, как она хорошо помнит, очень любит титулы. Андреас оживился, поблагодарил сестру за совет и сказал, что непременно воспользуется им. Тут же он, слегка смутившись и понизив голос, попросил сестру одолжить ему некоторую сумму денег или, в крайнем случае, несколько драгоценностей, и притом очень срочно, потому что уже завтра ему надо разговаривать с отцам жениха Марии князем Михаилам Еврейским о причинам, а у него и Марии нет ни копейки и даже ни одного драгоценного камня. Взглянув на тоненькие, ничем не украшенные пальчики своей племянницы, Софья растрогалась и, сняв со своей руки один из перстней, поцеловала заплаканную принцессу, одев перстень ей на палец и сказав при этом, что это подарок покойного отца, то бишь дедушки Марии. Затем княгиня глубоко о чем-то задумалась и, резко встав, велела Андреасу и Марии никуда не выходить, сказав, что скоро вернется. Она покинула покои и действительно вскоре вернулась, держа в руках большую, довольно тяжелую шкатулку и какое-то покрывало.
Открыв шкатулку, она сказала:
— Прими от меня сей дар, дорогая племянница, и пусть это приданое принесет тебе больше счастья, чем предыдущей владелице.
Мария стала вынимать драгоценности из шкатулки, восхищаясь ими, и мне удалось заметить, что на самом верху лежало простое ручное зеркальце в самой обыкновенной резной деревянной оправе — я часто видел точно такие же во время моего прошлого посещения Московии — в деревне они были почти у каждой молодой женщины.
— Мне? Господи, а что это? — восхищенно спросила Мария.
— Это приданое покойной твоей тезки Марии Тверской — первой супруги великого московского князя, отравленной, как мне говорили, злыми завистниками, — невозмутимо ответила Софья. — Я не желаю, чтобы у моего мужа оставались какие-либо воспоминания о ней. Ты меня понимаешь, Андреас?
Марья в ужасе отдернула руку.
— Нет-нет, тетушка, спасибо, я не возьму это!
— Почему же? — холодно улыбнулась Софья.
— Неужели вы хотите, чтобы оно принесло несчастье и мне?
— Не говори глупостей, Мария! — резко прикрикнул на дочь Андреас и улыбнулся Софье: — Спасибо, дорогая, я тебя прекрасно понимаю — ты совершенно права — нечего делать этим побрякушкам в твоем доме, где только ты должна быть единовластной хозяйкой! — Он подмигнул сестре и мягко сказал дочери; — Поблагодари тетку за решение твоей проблемы и ни о чем не беспокойся — пройдя через мои руки, эти камешки станут совершенно безвредными — еще увидишь, как они тебе пригодятся! Нам пора, Помогая!
— Пусть никто не увидит, что вы отсюда выносите, — сказали Софья и протянула Андреасу принесенное вместе со шкатулкой тканое покрывало.
Андреас тщательно завернул в него шкатулку, и Софья пошла проводить брата и племянника к по-тайному выходу на пустой задний двое ее части кремлевского терема.
Вскоре она вернулась, но я не торопился вылезать, потому что знал о еще одном свидании великой княгини, намеченном сразу после первого. И действительно, тут же вошла Береника и сказала:
— Он уже ждет.
Софья велела звать, и вошел мастер Аристотель Фьорованти.
И вот тут-то они заговорили по-итальянски.
Они говорили очень быстро, и я понял только, что речь идет о каких-то книгах и какой-то постройке, но, слабо владея языком, не уловил никакой связи между этими понятиями… Быть может, речь шла о строительстве библиотеки, хотя ничего подобного в Москве не строится — это было бы поздно укрыть….
Великая княгиня легко и певуче с искренним наслаждением заговорила по-итальянски, называя мастера его подлинным именем, а не привычным русским прозвищем Аристотель, присвоенным ему московитами в знак уважения к его многочисленным талантам:
— Мой дорогой Родольфо, я надеюсь, ты пришел сообщить мне, что выполнил мою волю и построил то, что обещал.
— Да, великая княгиня, — почтительно и низко склонился Фьорованти, по-европейски отставив назад ногу. — И смею вас заверить, что нигде в мире нет больше такого рода постройки. Ваши книги сохранятся навеки.
— Что ж, пойдем посмотрим.
Они уже направились к выходу, когда вдруг сзади раздался почти собачий визг и из будки вылез сонный Савва. Встряхнувшись и как бы неожиданно увидев людей, он шутовски поклонился и, звеня бубенцами, бросился к своей хозяйке.
— Нет, Савва! Оставайся здесь! — приказала она, указывая повелительным жестом на будку.
Савва заскулил, завилял привязанным сзади хвостом, подметая им пол, как веником, одним словом, проявил все свое искусство, но великая княгиня была неумолима. Более того, она не на шутку рассердилась и топнула ногой, указывая уже не на собачью будку, а на противоположную дверь. Это означало, что Савва должен был удалиться в свою каморку, где он жил, и не высовывать Оттуда носа, пока его не позовут…
..Я ничего не мог поделать, кроме как подчиниться. Но я постараюсь впоследствии узнать, о чем шла речь и куда ходили Софья с Аристотелем.
А пока есть время и никто меня не тревожит, отвечу на заданные мне в предыдущем послании вопросы:
1. Каковы условия жизни?
Условия замечательные. Я имею отдельную небольшую комнатку, недалеко от покоев великой княгини, но в части терема, противоположной той, где живут ее фрейлины. В комнатке помещается лавка с пуховкам, где я сплю, и стол, за которым я сейчас сижу. Кормят меня отменно, и если бы я любил выпить; то скоро, наверно, бы спился — здесь все пьют по каждому поводу и без него, не зная удержу и меры. Как и было ранено заранее, с целью облегчения передачи писем я сразу же показал княгине, что умею читать и писать разумеется, только по-русски), и написал коряво и с ошибками письмо своей старушке матушке, у которой я единственный сын и кормилец. Надеюсь, если дело дойдет до проверки, какая-нибудь наша престарелая сестра будет находиться по соответствующему адресу в Угличе, дабы с гордостью подтвердить, что ее горбатый сын Савва действительно лично служит не кому-нибудь, а самой великой княгине.
2. В чем нужна помощь?
Только в одном. Мне срочно необходим учитель итальянского языка. Пусть брат Алексий наложит на меня епитимью за какой-нибудь грех, чтобы я каждый день Желательно ночью) молился в отдельном помещении храма по два часа в течение месяца. Найдите мне хорошего учителя, и через месяц я буду понимать самые сложные тексты, а не так, как произошло сколько что, когда я практически ничего не понял. Книжных знаний латыни недостаточно живой язык совсем другой. А ведь, возможно, именно этот разговор Софьи с итальянцем скрывал какую-нибудь очень важную тайну, другого ключа к которой уже никогда не будет…
Во славу Господа Единого и Вездесущего!
Савва Горбун как в воду глядел. Разговор великой княгини с мастером Аристотелем представлял собой настолько великую тайну, что она так и осталась не раскрытой на многие столетия. Не раскрыта она и сейчас.
…Аристотель держал в руках маленькую странную лампадку из толстого стекла. Внутри мерцал слабый огонек.
— Через минуту он потухнет, потому что лампадка запаяна — там нет воздуха, — шепотом сказал Аристотель. — Мы должны пробыть здесь не больше минуты, чтобы не нарушить температуры — она подобрана так, чтобы все это сокровище хранилось не менее тысячи лет и чтобы время не повредило его.
Софья осматривала небольшое подземелье, стены которого были отлиты из толстого темного стекла, и не было в этих стенах ни одной щели.
Она попыталась быстро сосчитать ровные запаянные ковчежцы, но сбилась со счета, да и разве важно все это? В конце концов, книги, какой бы они ни были ценностью, — это всего лишь какие-то старинные знания. Если они даже будут потеряны навсегда, новые поколения восстановят их или приобретут другие, новые, совсем иные, более важные и глубокие знания, по сравнению с которыми эти уже не будут иметь никакого смысла…
И потому ее зрение обратилось к самому главному Ковчежцу, который единственный представлял здесь для нее ценность на вечные времена.
Он стоял посредине, окруженный, как свитой, другими, похожими на него, но в то же время его ни с чем нельзя было спутать — он как бы светился изнутри.
— Пора, — сказал Аристотель и нажал рычаг.
Площадка, на которой они стояли, медленно поднялась, и они очутились в тайном подземном кремлевском переходе, который как раз в этом месте разветвлялся.
— Вот и все, — сказал Аристотель и с поклоном вручил Софье маленький золотой ключик. — Никто, кроме обладателя этого ключа, никогда не найдет это хранилище.
И потому ее зрение обратилось к самому главному Ковчежцу, который единственный представлял здесь для нее ценность на вечные времена.
Он стоял посредине, окруженный, как свитой, другими, похожими на него, но в то же время его ни с чем нельзя было спутать — он как бы светился изнутри.
— Пора, — сказал Аристотель и нажал рычаг.
Площадка, на которой они стояли, медленно поднялась, и они очутились в тайном подземном кремлевском переходе, который как раз в этом месте разветвлялся.
— Вот и все, — сказал Аристотель и с поклоном вручил Софье маленький золотой ключик. — Никто, кроме обладателя этого ключа, никогда не найдет это хранилище.
— Кто знает о нем? — спросила Софья.
— Только вы, я и мой сын Андреа. Мы построили это с ним вдвоем, и никто не видел нас здесь за работой, но на нас вы можете положиться — мы скорее умрем, чем выдадим эту тайну.
— Я знаю, — сказала Софья. — Хорошо, что мы успели вовремя. Я очень боюсь летнего нашествия хана Ахмата. А что, если наши войска не устоят!
— Если даже хан Ахмат захватит Москву, поселится в Кремле и сто лет будет искать это хранилище — он его не найдет. Еще раз говорю — его найдет только тот, у кого будет ключик.
— Ну что ж, спасибо, Родольфо, я найду достойный способ отблагодарить тебя.
Аристотель Фьорованти низко поклонился и, вынув из стены факел, пошел вперед, освещая дорогу.
Они еще долго шли запутанными кремлевскими подземельями, и вдруг именно здесь великую княгиню Софью Фоминичну снова посетило чудесное озарение.
Она как будто заглянула в будущее и отчетливо увидела, что земная жизнь ее тут и закончится, — здесь, на этом месте, где она сейчас стоит, будут сложены когда-то ее косточки, но это случится еще не скоро, а лишь после того, как она выполнит самое главное свое дело — дело Великого Предначертания, постоянно ощущая невидимый мягкий свет, который исходит от древнейшей христианской святыни, надежно спрятанной в этой земле, на которой теперь уже непременно должен возникнуть с ее помощью — волей ее детей и внуков — тот прекрасный, могучий, непобедимый Третий Рим, о котором думал, Падая с коня в час своей смерти, последний византийский император Константин…
Глава третья ЛИВ ГЕНРИХ ВТОРОЙ, ИЛИ ТРЕТЬЯ СВАДЬБА НА РЕКЕ УГРЕ
Такого переполоха в Медведевке не было давно.
Все началось с того, что двадцатилетний Кузя Ефремов совершенно изнемог от жары под лучами палящего июльского солнца, от которого не спасала даже плетеная крыша наблюдательной вышки в центре Медведевки, где он нес дневное дежурство. Соленый пот струился по лицу, попадал в глаза, обжигал их и вызывал слезы, которые мешали смотреть. Кузя взял кувшин, чтобы ополоснуть лицо, и, увидев или скорее сразу ощутив по весу, что он уже пуст, перегнулся через плетеную ограду, оглядывая сверху дворы близлежащих домов.
Чуть поодаль в господском дворе под тенью березы у могилы покойного отца Настасья Федоровна качала две люльки со своими близнецами — как раз сегодня она с матерью и детьми приехала в гости к своей золовке и хозяйке имения — Анне Алексеевне. Слева и справа никого не было видно, но зато в ближайшем дворе дома бортника Кудрина сидела на скамеечке двенадцатилетняя Ксеня — сестра еще зимой уехавшего с Медведевым в Новгород Алеши и возилась со щенками. В Медведевке все знали, что Ксеня обладает даром понимать язык животных, они безукоризненно ее слушались и, казалось, понимали каждое ее слово, причем не только домашние, но и лесные, дикие. Совсем недавно по весне произошел случай, потрясший все поселение, которое с той минуты смотрело на Ксеню с восторгом, смешанным с некоторым страхом, который всегда испытывают люди, общаясь с человеком, обладающим нечеловеческими способностями. Проснувшись после зимней спячки и, должно быть, еще не совсем придя в себя, в Медведевку забрел из лесу огромный старый медведь. Его тотчас окружили собаки, поднялся страшный визг и лай, жители повыскакивали из своих домов и бросились обратно за оружием. Клим Неверов, разбуженный после ночного дежурства, схватив свое копье, в одном исподнем уже бежал к медведю, лениво отмахивающемуся лапами от наседавших со всех сторон собак. Анница, выглянув в окно и увидев происходящее, схватила лук и, распахнув створки, хотела стрелять прямо оттуда, но медведь, теснимый собаками, переместился и стал невиден. Анница выскочила на крыльцо и уже натянула тетиву, прицеливаясь, как вдруг раздался звонкий девичий голосок:
— Стойте! Не надо! Не убивайте его!
Вот тут-то произошло невероятное.
Ксюша негромко произнесла какие-то слова, и собаки разом смолкли; она сказала что-то еще, и медведь застыл как зачарованный, стоя на задних лапах и не сводя с девочки глаз. Клим остановился с поднятым копьем, готовясь поразить зверя с десяти шагов, Анница с натянутым луком прицелилась, чтобы пронзить медвежье сердце с пятидесяти, но ничего этого не понадобилось.
Ксюша в полной тишине, на глазах у застывшего как по команде «замри» населения Медведевки, ласково и вполне нормальным человеческим языком попросила собак разойтись. Ко всеобщему изумлению присутствующих, собаки опустили головы, завиляли виновато хвостами и, будто забыв об окруженном ими медведе, побрели в свои дворы. Потом Ксюша обратилась к медведю, а он тут же покорно опустился на все четыре лапы, шерсть его улеглась, и когда Ксюша под испуганное «Ох!» всей толпы подошла к нему, дикий, опасный и самый непредсказуемый лесной зверь покорно лизнул ей руку, заглядывая в глаза. Ласково поглаживая медведя по шее и непрерывно говоря ему что-то с улыбкой, — а он был настолько велик, что его голова была вровень с лицом девочки, — Ксюша неторопливо повела его на окраину поселения, довела до опушки леса, и там они расстались, причем медведь уходил в лес очень неохотно, постоянно оглядываясь, а Ксюша все говорила и говорила ему вслед какие-то слова. Но история на этом не закончилась. Спустя некоторое время Ксеня стала выпрашивать у отца бортника Федора Кудрина — мед и ходить с этим медом в лес каждый третий-четвертый день. Конечно, сам Федор, его жена Ольга и уж тем более семидесятилетняя бабка Пелагея (мать Федора), которая как раз и учила внучку умению общаться с животными, поскольку сама владела этим искусством в совершенстве, прекрасно знали, в чем дело, но остальные обитатели, наверно, постепенно забыли бы о весеннем эпизоде, если б не рассказ потрясенного Юрка Копны, к тому времени полностью оправившегося от ран, нанесенных ему зимой татарами на броде через Угру. Совсем недавно, уже когда наступило лето, Юрок, совершая лесное патрулирование окрестностей Медведевки, увидел вдруг невероятную картину: на лесной поляне сидела на пеньке Ксюша Кудрина и раздавала куски меда двум маленьким медвежатам, а чуть поодаль стояли, облизываясь, огромные медведь и медведица. Юрок, разумеется, был не в состоянии утаить такое от остальных, и таким образом вся Медведевка узнала, что теперь, кроме ворожеи и целительницы Надежды Неверовой, в общине появилась еще одна колдунья — юная Ксеня Кудрина — специалистка по животным. Ее стали приглашать, если заболевала свинья или корова, и она легко излечивала их, а когда девочка принимала у кого-нибудь роды — будь то лошадь, собака или кошка, — они всегда проходили успешно и легко, причем лошади любили ее особенно, например, медведевский Малыш, соскучившийся по хозяину, хоть и привык к Аннице, но, услышав голосок Ксюши, сразу же весело ржал и норовил устремиться к ней, чтобы поздороваться. Правда, некоторые стали опасаться, не вселилась ли в девочку нечистая сила, но недремлющий отец Мефодий был тут как тут — Ксения исповедалась, причастилась и священник успокоил паству, заявив, что ничего бесовского в умении девочки нет, а напротив, это — Божий дар!
Все облегченно вздохнули. Вот и сейчас Ксюша играла, а точнее сказать, занималась со щенками, и, так как она была ближе всех к вышке, ее и окликнул Кузя:
— Ксюх, слышь, набери водички холодненькой из колодца, а то я тут спекся совсем…
В ожидании, пока Ксения наберет воды, Кузя внимательно оглядел окрестности.
Летом не то что зимой — все заросло зеленью, ничего не видно. Но это как кому. Постоянные занятия по обороне поселения, которые проводила Анница с привлечением Леваша Копыто и других весьма опытных в воинских хитростях соседей, многому научили и не новичков, какими были защитники Медведевки. Дело дошло до того, что теперь Клим Неверов и его команда просто изощрялись во всяких выдумках и штучках, соревнуясь в этом со своими соседями — людьми из Бартеневки и Картымазовки. Это именно Клим решил, что летом обзор с вышки должен быть не хуже, чем зимой, а потому провел с появлением зелени колоссальную работу, которая со стороны могла бы показаться просто абсурдной. Люди из Медведевки сотни раз взбирались на деревья в глухом, порой едва проходимом лесу и рубили верхушки деревьев либо определенные ветки с одной или с другой стороны отдельно выбранных стволов. В результате этой работы теперь, сидя на вышке, Кузя мог сквозь вырубленные через весь лес все расширяющиеся в даль на два-три километра коридоры-лучи видеть отдельные участки местности — именно те, которые позволяли заметить загодя приближение возможного неприятеля по одной из четырех дорог, которыми можно было проехать в бывшие Березки. Ну а если бы кто-то вздумал подкрасться к поселению прямо через лес, не показываясь на дорогах, то и тут он был бы немедленно обнаружен постоянным засадным караулом, который круглосуточно несли молодые люди Медведевки.