Мне это показалось очень странным. Вообще все так загадочно, Кэролайн, а когда я думаю о своем появлении в обществе, мне делается страшно.
Пиши почаще. Мне очень интересно узнавать о пчелах и об этом странном человеке в домике у ворот, о Лэндоверах и кузине Мэри. Чувствую, что все они тебе нравятся. Постарайся только не любить их сильнее, чем меня, хорошо? И не привязывайся к Трессидор Мэнору больше, чем к нашему дому.
Попробуй, может быть, тебе удастся уговорить кузину Мэри отослать тебя домой. Она могла бы написать тете Имоджин или еще как-нибудь это устроить.
Помни, что мне тебя недостает. Если бы ты была дома, жизнь здесь и наполовину не была бы такой тяжелой. Твоя любящая сестра
Оливия Трессидор ».
Я много думала об Оливии. Как было бы хорошо, если бы она могла присоединиться ко мне в Корнуолле и делить со мной это беззаботное существование, поглощающее меня целиком.
Иногда мне казалось, что моя жизнь здесь будет продолжаться всегда, но, конечно же, я ошибалась.
Временами Яго Лэндовер выглядел очень грустным. Я догадывалась, что у него серьезные причины для беспокойства, так как это было совершенно несвойственно его натуре.
Он сказал мне, что продажа дома, по-видимому, единственный выход для их семьи.
Я постаралась утешить его:
— У вас останется эта прелестная старая ферма, и вам не придется уезжать далеко.
— Неужели вы не понимаете, что от этого еще тяжелее? Жить рядом с Лэндовером и знать, что он принадлежит другим!
— Это ведь только дом.
— Только дом! Это Лэндовер! Он оставался нашим жилищем в течение веков… а теперь мы теряем его. Вам легко говорить, Кэролайн, вы не понимаете, чем он является для нас. — Он помолчал, потом снова заговорил: — Вы ведь видели его только снаружи, никогда не были в самом доме. Я хочу показать вам Лэндовер, тогда вы, может быть, поймете.
Вот так получилось, что я посетила Лэндовер Холл, подпала под его очарование и полностью осознала, какие страдания переживают его владельцы.
К этому времени я успела полюбить Трессидор Мэнор. Несмотря на свою древность, он был очень уютным. О Лэндовере это трудно было сказать. Он был импозантен, великолепен, хотя и запущен. Едва я вошла внутрь, как мне стало ясно, насколько важно не дать ему погибнуть. Уже издали я оценила все величие его зубчатых стен, а когда прошла под воротами во двор, дрожь восторга охватила меня. Было такое чувство, что время остановилось в этих толстых стенах. Я попала прямо в четырнадцатый век — время постройки дома.
Мы прошли через тяжелую, обитую гвоздями дверь и очутились в пиршественном зале. Я знала, что Яго безгранично гордится своим родовым поместьем, а теперь окончательно поняла его чувства.
— Лэндовер был построен в четырнадцатом веке, но с тех пор его не раз восстанавливали и перестраивали. По-степенно он вырос до нынешних размеров, однако пиршественный зал — одно из самых старых помещений здания — остался, как был. Более поздние поколения произвели единственное изменение — перенесли очаг. Изначально он находился в центре зала, я покажу вам, где именно. А нынешний большой камин был поставлен уже в эпоху Тюдоров. Наверху вы видите галерею менестрелей. Посмотрите на панели — они свидетельствуют о возрасте зала. — От восхищения я утратила дар речи. — Вот наш фамильный герб, а вот генеалогическое древо. В орнамент над камином вплетены инициалы Лэндоверов, живших здесь во время его возведения. Можете вы себе представить, что здесь будут жить совсем чужие люди, не имеющие к нам никакого отношения?
— О, Яго, это невозможно. Надеюсь, что этого никогда не случится.
— Вот там начинается крытый переход, ведущий на кухню, но туда мы не пойдем: у прислуги сейчас, должно быть, время послеполуденного отдыха. Наш приход был бы для них неприятен. Двинемся дальше.
Мы поднялись на несколько ступенек в столовую. За окнами простирались лужайки, сады. На стенах висели гобелены на библейские сюжеты. Длинный стол был уже накрыт к обеду. На обоих его концах стояли канделябры. На большом серванте были расставлены блестящие серебряные блюда для подогревания пищи. Трудно было поверить, что этот дом обречен.
В часовне, куда он затем ввел меня, царила приглушенная атмосфера. Это помещение было более просторным, чем часовня в Трессидоре, и я почувствовала благоговейный трепет, услышав, как гулко отдаются наши шаги по мраморным плитам пола. Каменные стены были покрыты резьбой, изображающей сцены распятия Христа. Цветные витражи были очень красивы, а алтарь украшен такими сложными барельефами, что понадобились бы долгие часы, чтобы разобрать все, что они представляют.
Потом мы зашли в солярий — восхитительную комнату с множеством окон, светлую и солнечную, в полном соответствии со своим названием. В простенках между окнами висели портреты многочисленных поколений Лэндоверов и других знатных особ.
Все здесь дышало древностью и повествовало о семье, построившей этот дом и сделавшей его своим обиталищем.
Я подумала о горечи моего отца в связи с утратой Трессидор Мэнора, о гордости, которую старый дом внушал кузине Мэри, о ее решимости во что бы то ни стало удержать его в своих руках, и мне стала еще более понятна трагедия, угрожавшая Лэндоверам.
В то время как я была поглощена рассматриванием гобеленов, мне показалось, что кто-то вошел на галерею. Я резко обернулась и увидела Поля Лэндовера. Мы не встречались с ним после того, как познакомились в поезде, но я сразу узнала его.
— Мисс Трессидор, — поклонился он.
— Добрый день, мистер Лэндовер. Ваш брат показывает мне дом.
— Вижу.
— Он такой замечательный. — Я почувствовала, что мои губы дрожат от волнения. — Я понимаю… Я не могла бы этого вынести…
— Значит, брат говорил с вами о наших неприятностях, — довольно сухо, как мне показалось, сказал Поль.
— А зачем скрывать? — вставил Яго. — Голову даю на отсечение, что об этом все уже знают.
Поль Лэндовер кивнул.
— Ты прав. Нет никакого смысла делать тайну из того, что скоро… очень скоро станет достоянием гласности.
— Ты хочешь сказать, что больше не надеешься? — спросил Яго.
Поль покачал головой.
— Сейчас нет. Может быть, со временем нам и удастся найти выход.
— Как грустно, — проговорила я.
Поль Лэндовер несколько секунд смотрел на меня, потом рассмеялся.
— Разве так принимают гостей? Мне стыдно за тебя, Яго. Предложил ты, по крайней мере, закусить?
— Я зашла только посмотреть дом.
— А я думаю, что вы с удовольствием выпили бы… чаю. Я прав?
— Мне вполне достаточно удовольствия, которое я испытываю, осматривая дом.
— Вы делаете нам честь. Трессидоры не часто нас навещают.
— Очень жаль. Я думаю, кто угодно счел бы себя польщенным, если бы его пригласили сюда.
— Мы редко теперь принимаем гостей, правда, Яго? Все, что мы способны еще сделать, это удержать крышу над головой, но и она, позвольте вам сказать, дорогая мисс Трессидор, угрожает обвалиться. — Я в страхе посмотрела на него. — О, все-таки не сию минуту. Мы, наверно, получим новое предостережение. Мы уже получили несколько. Что ты успел показать мисс Трессидор, Яго? — Яго объяснил. — Здесь есть еще что посмотреть. Вот мы как поступим. Через полчаса приведи мисс Трессидор в мою приемную. Мы угостим ее чаем, чтобы отметить это событие: посещение Лэндовер Холла представительницей семьи Трессидор.
Яго сказал, что так и сделает, и Поль оставил нас.
— Дела, видно, совсем плохи, — заметил Яго, — если он так заговорил. Обычно он очень сдержан, когда речь заходит о наших неприятностях. — Он пожал плечами. — Но что толку говорить о том, чему нельзя помочь? Пойдемте.
Там было так много интересного. Длинная галерея с новой серией портретов, парадная спальня, где время от времени останавливались королевские особы; целый лабиринт спален, гостиных и переходов. За окнами вдали простирался прекрасный парк. Некоторые окна выходили во двор, и на противоположных стенах были вырезаны фантастические фигуры, угрожающие непрошенным гостям, как мне подсказало воображение.
Постепенно мы добрались до небольшой прихожей, ведущей, по-видимому, в спальню Поля. Там стоял столик с подносом, на котором находилось все для чая.
Поль встал, когда я вошла.
— Вот и вы, мисс Трессидор. Ну как, ваше высокое мнение о Лэндовере не поколебалось за это время?
— Мне никогда еще не выпадало счастье, — горячо ответила я, — видеть такой замечательный дом.
— Вы навсегда завоевали нашу признательность, мисс Трессидор. Тем более, что сами пришли из Трессидор Мэнора.
— Это действительно прелестное поместье, но ему недостает этого великолепия, этого величия…
— Как вы добры! Как любезны! Хотелось бы мне знать, согласна ли с вами мисс Мэри Трессидор.
— Уверена, что согласна. Она всегда говорит то, что думает, а я полагаю, нет на свете человека, который отказался бы признать… признать…
— Как вы добры! Как любезны! Хотелось бы мне знать, согласна ли с вами мисс Мэри Трессидор.
— Уверена, что согласна. Она всегда говорит то, что думает, а я полагаю, нет на свете человека, который отказался бы признать… признать…
— Превосходство нашего дома? — Я заколебалась.
— Они такие разные.
— А, вы сохраняете верность кузине Мэри. Ну что ж, сравнения, как говорят, не всегда уместны. Достаточно того, что вы восхищаетесь нашим домом. Как удачно, что вы пришли… еще вовремя.
Я подумала, что эта трагедия завладела всеми его помыслами, мне стало его страшно жаль, гораздо больше, чем Яго.
Он улыбнулся мне, и выражение его лица, которое раньше показалось немного суровым, смягчилось.
— Сейчас подадут чай. Вы окажете нам честь, мисс Трессидор? Считается, что разливать чай должна дама.
— С удовольствием, — ответила я и присела к столу. Подняв тяжелый серебряный чайник, я стала наливать чай в прелестные севрские чашки. — Молоко? Сахар? — спрашивала я, чувствуя себя совсем взрослой.
Разговор вел в основном Поль. В присутствии брата, как я заметила, Яго был гораздо более сдержан, чем обычно. Поль расспрашивал меня о впечатлении, произведенном на меня Корнуоллом, о моей жизни в Лондоне и нашей усадьбе. Я отвечала ему со своей всегдашней живостью, но только до тех пор, пока он не заговорил об отце; тот всегда казался мне чужим человеком, а в настоящее время особенно. Меня удивило, как быстро Поль Лэндовер почувствовал это. Он сразу сменил тему.
Наша встреча глубоко взволновала меня. Конечно, я была возбуждена тем, что нахожусь в этом старинном доме, и в то же время мне было грустно видеть, как страдает эта семья от угрожающей ей потери родового гнезда. В обществе Поля Лэндовера я испытывала подъем и радовалась, что он наткнулся на нас с Яго, когда мы осматривали дом, и принимал меня, как гостью.
Он очень отличался от Яго, на которого я смотрела, как на мальчика, тогда как Поль был мужчиной, и само его присутствие меня волновало. Мне нравилась его мужественная внешность, но, возможно, особенно глубокое впечатление производил на меня оттенок меланхолии, которой она была отмечена. Я испытывала сильнейшее желание как-то помочь ему, заслужить его благодарность.
Ему же, должно быть, я казалась забавной маленькой девочкой, интересовала его только в качестве члена семьи Трессидор, с которой Лэндоверы соперничали. Мне хотелось поразить его, заставить помнить о себе после моего ухода так же, как я буду помнить о нем.
О старинной вражде между нашими семьями он говорил очень похоже на то, что сказала мне о ней кузина Мэри.
— Мне эта вражда не кажется очень серьезной, — заметила я. — Вот я, член одного клана, мирно беседую с членами другого.
— Мы никак не могли бы стать вашими врагами, верно ведь, Яго? — сказал Поль.
Яго заявил, что все это чепуха. В наши дни никто о таких вещах и не помышляет. Люди для этого теперь слишком разумны.
— Не думаю, чтобы это зависело от разума, — возразил Поль. — Эти конфликты просто кончаются сами собой, за недостатком пищи. Но в старину они были, должно быть, достаточно яростными. Борьба за превосходство между Трессидорами и Лэндоверами. Мы говорили, что Трессидоры выскочки. Они утверждали, что мы не выполняем нашего долга по отношению к соседям. Вероятно, у обеих сторон были основания для подобных высказываний. Но сейчас нашим противником является грозная леди Мэри, слишком благоразумная для того, чтобы отдаваться этой борьбе с должным увлечением. А по другую сторону барьера стоим мы, занятые собственными печальными обстоятельствами.
— Я чувствую, — сказала я, — что вы найдете выход из ваших затруднений.
— Вы в самом деле так думаете, мисс Трессидор?
— Уверена в этом.
Он поднял свою чашку.
— Я пью за это.
— А мне кажется, — вставил Яго, — что покупателя просто не найдется.
— О, но ведь дом такой замечательный! — воскликнула я.
— Понадобится целое состояние, чтобы привести его в порядок, — ответил Яго. — Этим я и утешаю себя. Человек, который захочет вдохнуть жизнь в эту старую развалину, должен быть сказочно богат.
— Все закончится благополучно, вот увидите, — настаивала я.
Нужно было уходить, но мне не хотелось покидать их. Впечатления переполняли меня.
— Вы должны снова прийти, — произнес Поль.
— Мне самой этого хочется, — ответила я.
Поль взял мою руку и задержал в своей, потом взглянул мне в лицо.
— Боюсь, — сказал он, — что мы переутомили вас нашими мрачными проблемами.
— Нет, нет… В самом деле, нет. Мне польстило… что вы заговорили со мной откровенно.
— Это было непростительно. Мы никудышные хозяева. Обещаю, что в следующий раз мы справимся.
— Нет, нет, — с жаром повторила я. — Я все понимаю, в самом деле, понимаю.
Он продолжал сжимать мою руку. Я почувствовала радостный трепет.
Поль не был похож ни на кого. Благодаря его присутствию и великолепию их дома этот день стал для меня незабываемым.
Его внешность приковывала к себе внимание. Эта сила, смягченная грустью, пробудила во мне самые романтические чувства. Мне захотелось быть очень богатой, чтобы купить Лэндовер, а потом вернуть поместье ему.
Я была молода и впечатлительна. Поль Лэндовер казался мне самым интересным человеком из всех, кого мне доводилось встречать. При одной мысли, что я еще увижу его, меня охватывало волнение.
Яго проводил меня домой.
— Поль сегодня был непохож на себя. Обычно он такой сдержанный. Меня удивило, что он так откровенно высказался… в вашем присутствии… о доме и всех этих делах. Очень это было странно. Должно быть, вы произвели на него впечатление, говорили именно то, что ему хотелось услышать… или что-нибудь в этом роде.
— Я говорила только то, что думаю.
— Обычно он не бывает таким приветливым.
— Значит, я произвела на него хорошее впечатление.
— Я думаю, что вы и Корнуолл произвели друг на друга хорошее впечатление.
Приехав домой, я захотела сразу рассказать кузине Мэри, где я была. Я нашла ее в гостиной. Она показалась мне подавленной.
— Вы никогда не догадаетесь, — выпалила я, — где я сегодня была. Яго повез меня в Лэндовер, чтобы показать дом, и я там снова встретилась с Полем. Он был очень любезен и угостил меня чаем.
Я ожидала, что она удивится, но она продолжала сидеть неподвижно и только пристально посмотрела на меня.
— Боюсь, — наконец сказала она, — что я получила не очень приятные известия из Лондона, Кэролайн. Твой отец прислал мне письмо. Он пишет, чтобы ты немедленно возвращалась. Мисс Белл приедет за тобой на следующей неделе.
Эта новость повергла меня в отчаяние. Значит, все кончилось. Я чувствовала себя здесь такой свободной, привязалась к кузине Мэри, оценила ее по достоинству. Мне хотелось поближе познакомиться с Джеми Макджиллом и его пчелами, более подробно узнать о его дурном брате Дональде. Но больше всего мне хотелось подружиться с Лэндоверами.
Яго был мне симпатичен, однако новая встреча с Полем пробудила во мне совсем особые чувства. Я вспоминала о нем после того, как мы познакомились в поезде, но часы, проведенные вместе в этом замечательном доме, стали для меня своего рода вехой. Как мог человек, которого я едва знала, начать вдруг играть такую роль в моей жизни?
Я ничего не понимала, но чувствовала, что он излучает какой-то необыкновенный магнетизм. По обычным меркам его нельзя было назвать красивым: казалось, он склонен к мрачности, но, возможно, это объяснялось отчаянным положением, в котором он теперь очутился. Я глубоко переживала эту трагедию, сознавала, как он должен страдать при мысли, что потеряет родовое имение. Как мне хотелось помочь ему! Он переживал неминуемую утрату дома гораздо тяжелее, чем его брат. Яго по своей природе был беспечным, а может быть, и более жизнерадостным человеком. Я подумала об их отце: как ему, должно быть, сейчас тяжело.
Почему я позволяла их неприятностям влиять на свою собственную жизнь? Ведь мы были почти чужими, и тем не менее… Я всей душой желала, чтобы непоправимое не случилось, чтобы нашелся какой-нибудь выход…
Я быстро взрослела. Этот процесс начался в тот день, когда мы наблюдали юбилейное шествие из окон квартиры капитана Кармайкла.
Я понимала теперь, что он и мама были любовниками, что отец это обнаружил, а я, в каком-то смысле, выдала их. Отец, вероятно, подозревал их и раньше, я только представила ему окончательное доказательство. Все постепенно становилось для меня более ясным. Даже мой вид стал для отца невыносимым — я была вестником катастрофы, открыла ему глаза на правду, и он отослал меня, решив, что я вернусь, когда он снова будет в силах видеть меня.
Да, я взрослела, делалась более восприимчивой к чувствам — совершенно особым чувствам, которые может пробудить только представитель другого пола.
Мне хотелось остаться одной и все обдумать.