Вопрос застал его врасплох. Он был настолько неожиданным, что Габриель даже сел на постели, глядя на прекрасную брюнетку, стоявшую перед ним. Бывали моменты, когда Габриель вспоминал, почему, увидев Джулию впервые, посчитал ее ангелом. Она была способна к состраданию, а такие люди встречались редко. По крайней мере, в его окружении.
— Не знаю, — запоздало ответил он. — Раньше я об этом никогда не думал.
— Моим клейким листочком была Грейс. И ты, — добавила Джулия и застенчиво улыбнулась. — Еще могу назвать волонтеров Армии спасения, которых встретила в Сент-Луисе. В отличие от моей матери они отнеслись ко мне по-доброму. Их работа была аргументом в пользу существования Бога.
— А что ты скажешь о страдании невинных? О детях? — едва слышным шепотом спросил Габриель. — О младенцах?
— Я не знаю, почему умирают младенцы. Меня ужасает их смерть, — призналась Джулия. — Но скажи, Габриель, что происходит с нами, кто уже давно не ребенок? Почему мы позволяем родителям издеваться над собственными детьми? Почему не защищаем больных и слабых? Почему позволяем солдатам врываться к нашим соседям, бесчинствовать, предъявлять унизительные требования и заталкивать их, как скот, в товарные вагоны? Это не Бог зол. Мы сами. Всем хочется знать, откуда берется зло и почему им полон мир. Но почему никто не спросит, откуда берется добро? Люди обладают чрезвычайной склонностью к жестокости. Тогда почему в этом мире еще существует доброта? Почему такие люди, как Грейс и Ричард, так добры? Потому что Бог есть, и Он не позволяет земле целиком погрузиться во зло. Если ты присмотришься, то увидишь клейкие листочки. И когда ты их узнаешь, ты почувствуешь и Его присутствие.
Габриель закрыл глаза. Он пил ее слова, чувствуя на себе ее руки. Его сердце знало: Джулия сказала глубокие и очень правдивые слова. Она говорила истину.
Как бы он ни старался, он не переставал верить. Даже в его самые темные дни где-то оставался лучик света. Грейс вела его по жизни, и, хвала Провидению, когда она умерла, он вновь встретил Беатриче, которая поведет его дальше.
Габриель поцеловал ее, но по-братски, без страсти. Джулия отправилась в душ, а он, продолжая лежать, думал о том, какое сокровище ему досталось. Он признавал, что она значительно превосходит его умом. Ее интеллект отличался творческой оригинальностью, что для Габриеля и по сей день оставалось мечтой. При всех тяготах, выпавших на ее долю, Джулия не утратила веры, надежды и милосердия.
«Она мне не ровня; мне до нее еще тянуться.
Она мой клейкий листочек».
* * *Спустя час Джулия и Габриель приехали в епископальную церковь Всех Святых. Габриель надел черный костюм и белую рубашку, к которой великолепно подошли подаренные Джулией запонки. Джулия выбрала темно-фиолетовое платье, прикрывавшее колени, и высокие черные сапоги, купленные ей Габриелем во Флоренции.
«Море неловкости». Так Габриель мог бы описать свои ощущения, когда он и Джулианна заняли места в конце семейной скамьи Кларков.
Он был благодарен за литургию; за весь ее строй с продуманным чередованием отрывков из Священного Писания и музыки. Габриель думал о своей жизни и о шагах, приведших его к прекрасной женщине, которая на протяжении всей службы сидела рядом, держа его руку.
Рождество было праздником рождения — рождения одного, особого младенца. Габриель повсюду видел младенцев и детей. У входа в церковь висел красочный плакат, изображавший младенца Иисуса в яслях. Дети были на знаменах и витражах окон. Дети сидели на родительских коленях и скамьях. Были здесь и дети, которым лишь предстояло родиться. Габриель подумал об этом, увидев беременную женщину, сидевшую по другую сторону прохода. От нее исходило сияние.
И вдруг Габриель понял, что сожалеет о своей стерилизации. Он не только лишил себя возможности зачать ребенка. Он лишил Джулианну радости материнства. Габриель представил ее на последнем месяце, лежащую рядом с ним в постели. Он представил, как его рука нежно покоится на ее животе, ощущая толчки их ребенка. Его мечты простерлись дальше. Габриель видел себя с маленьким сыном на руках и мысленно гладил темные волосы малыша.
Эти мысли немало удивили его. Они указывали на перемену в его характере и приоритетах, отход от эгоизма и чувства вины, которыми характеризовалась его жизнь до вторичного появления в ней Беатриче. Это был сдвиг в сторону постоянства и верности женщине, с которой он хотел создать семью и зачать ребенка. Любовь к Джулианне изменила многие стороны его жизни. Габриель и не подозревал об этом, пока не понял, что смотрит на беременную незнакомку с чувством тоскливой зависти.
Вот такие мысли наполняли его мозг, пока он сидел, держа Джулианну за руку. Наступило время причастия. Габриель был единственным из его семьи, кто не встал и не вышел в центральный проход, чтобы затем выстроиться в очередь у алтарной ограды.
Габриель думал об умиротворяющем состоянии, которое охватывало людей в церкви. И в то же время ему не понравился общий настрой, особенно сама проповедь. Он знал, что растратил понапрасну немало лет своей жизни. Лет, которых ему никоим образом не вернуть обратно.
Он так и не успел, пока Грейс была жива, сказать ей то, что хотел сказать. Ни Полине, ни Джулианне он не выказывал уважения, которого они обе заслуживали. А женщин, проводивших в его постели одну ночь, он вообще не уважал.
Мысли о Полине заставили Габриеля отвести глаза от Джулианны. Опустив голову, он почти бессознательно молился о прощении и наставлении. Габриель знал, что балансирует на канате между принятием ответственности за свои прошлые опрометчивые поступки и освобождением Полины от цепляния за него. Он молился, чтобы на ее пути встретился мужчина, который полюбит ее и поможет ей оставить прошлое позади.
Габриель был так глубоко погружен в молитву, что даже не заметил, как его родные, получив причастие, возвращались на свои места. Он не заметил, как теплая рука Джулии проскользнула через его согнутый локоть, а сама она уютно прижалась к его боку. Не заметил он и того, как незадолго до благословения плечи Ричарда затряслись в беззвучном рыдании, и тогда Рейчел обняла отца, склонив светловолосую голову на отцовское плечо.
«Царство Небесное — оно как семья, — думала Джулия, видя, как Рейчел и Скотт обнимают отца. — Там любовь и прощение вытесняют следы и страдания».
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
После ланча Рейчел занялась приготовлением праздничного обеда с непременной индейкой и в помощь взяла всех членов своей семьи. Джулия позвонила отцу и заручилось его обещанием подъехать около трех часов, чтобы и он смог участвовать в обмене подарками. Затем они с Рейчел удалились на кухню чистить яблоки для пирогов.
Надо сказать, что Рейчел немного схитрила. Она купила замороженные пироги фирмы «Пилсбери» и, переложив их из фирменной упаковки в обычный полиэтилен, спрятала в холодильнике, надеясь, что ее обман не раскроется.
— Привет вам, милые девушки, — произнес явившийся в кухню Скотт, который сразу же полез в холодильник.
Видеть Скотта улыбающимся до ушей было довольно непривычно.
— А чего это ты такой веселый? — спросила Рейчел, счищая кожуру с яблока.
— Так Рождество у нас, — хихикнул Скотт, и Рейчел показала ему язык.
— Я слышала, ты кого-то встретил, — осторожно вставила Джулия.
Скотт накладывал на тарелку остатки ланча, словно и не слыша вопроса.
Рейчел уже собиралась отчитать братца за дурные манеры, как зазвонил телефон. Рейчел взяла трубку и вскоре ушла с ней в гостиную, поскольку звонила ее будущая свекровь.
Скотт оглянулся по сторонам и виновато улыбнулся Джулии:
— Ее зовут Тэмми. Я пока не хочу показывать ее нашим: боюсь, устроят ей допрос с пристрастием.
— Понимаю, — слегка улыбнулась Джулия, продолжая чистить яблоко.
— У нее есть ребенок, — вдруг признался Скотт. Он прислонился к кухонному столу и скрестил руки на груди.
— Ой! — воскликнула Джулия, откладывая нож.
— Малышу всего три месяца. Тэмми и ребенок живут у ее родителей. Она бы все равно не смогла поехать со мной, потому что кормит его грудью. — Скотт говорил почти шепотом, то и дело оглядываясь на дверь, ведущую в гостиную.
— Когда ты решишься познакомить ее со своими, пусть привозит и ребенка. Ему у вас будут рады.
— А я вот сомневаюсь, — сказал Скотт, и сомнение было ясно написано у него на лице.
— Все будут только счастливы, что в доме появится малыш. Мы с Рейчел даже начнем соперничать, кому возиться с ним.
— А как бы ты реагировала, если бы твой сын привез домой подругу, которая мать-одиночка? И ты бы знала, что этот ребенок — от другого парня?
— Твои родители усыновили Габриеля. Думаю, твой отец не будет возражать, если только… — Джулия вопросительно посмотрела на Скотта, — если только твоя подруга не замужем.
— А как бы ты реагировала, если бы твой сын привез домой подругу, которая мать-одиночка? И ты бы знала, что этот ребенок — от другого парня?
— Твои родители усыновили Габриеля. Думаю, твой отец не будет возражать, если только… — Джулия вопросительно посмотрела на Скотта, — если только твоя подруга не замужем.
— Что? Нет, конечно! Ее бывший парень бросил ее, как только узнал о беременности. Мы с нею уже несколько месяцев встречаемся. — Скотт стал приглаживать свои непокорные, стоящие торчком волосы. — Боюсь, отцу не понравится, что я встречаюсь с женщиной, которая совсем недавно родила.
Джулия кивнула в сторону другой комнаты. Дверь туда была открыта. Там стояла рождественская елка, а под ней — картинка, изображающая рождение Иисуса.
— Похожая история была и у Иосифа с Марией, — сказала она.
Скотт посмотрел на нее так, словно у Джулии вдруг выросла вторая голова. Затем усмехнулся и потянулся к сэндвичу.
— А это хороший аргумент, Джули. Надо будет его запомнить.
* * *Через несколько часов вся семья собралась у елки, и начался обмен подарками. Кларки были щедрым семейством и не скупились на подарки, одни из которых были серьезными, другие — шуточными. Джулия и ее отец тоже получили свою долю подарков.
Когда собравшиеся разглядывали свои подарки, потягивая яичный коктейль, Рейчел подала Габриелю еще один пакет.
— Это тоже тебе. Принесли сегодня утром.
— От кого? — удивленно спросил он.
— Не знаю.
Габриель с надеждой взглянул на Джулию, думая, что это ее сюрприз, но та покачала головой.
Габриелю не терпелось увидеть подарок. Он быстро развернул пакет. Внутри оказалась белая картонная коробка. Габриель осторожно поднял крышку и стал вынимать толстый слой оберточной бумаги.
Прежде чем кто-либо сумел увидеть содержимое коробки, Габриель отшвырнул ее и вскочил на ноги. Ничего не объясняя, он прошел к задней двери. Дверь шумно захлопнулась за ним.
— Что там было? — нарушил молчание Скотт.
В комнату вошел Эрон, который в тот момент находился в коридоре.
— Держу пари, что подарок от его бывшей, — сказал Эрон. — Могу даже ставку сделать.
Джулия выбежала в кухню, рванула заднюю дверь и бросилась догонять удалявшуюся фигуру своего любимого.
— Габриель! Габриель! Подожди!
С неба падали крупные пушистые снежинки, похожие на перья, накрывая траву и деревья холодным белым одеялом. Джулия задрожала.
— Габриель!
Он словно не слышал ее и скрылся за деревьями, даже не оглянувшись.
Джулия прибавила шагу. Если она потеряет Габриеля из виду, ей придется возвращаться одной. Ей не хотелось вновь заблудиться в лесу, да еще без теплой куртки. И без карты.
Джулию начала охватывать паника. Ей вспомнился периодически повторяющийся кошмарный сон, в котором она одна бродила по лесу.
— Габриель! Не беги ты так!
Протопав еще несколько футов по глубокому снегу, Джулия увидела его. Габриель стоял возле высокой сосны.
— Возвращайся в дом. — Его голос был таким же холодным, как падающие снежинки.
— Я не оставлю тебя здесь.
Джулия прошла еще несколько шагов. Услышав ее приближение, Габриель обернулся. Он выбежал из дому в костюме, рубашке с галстуком и дорогих итальянских ботинках, которые теперь были безнадежно испорчены.
Каблук ее туфли зацепился за ветку. Джулия наверняка упала бы, если бы не ухватилась за ствол дерева. Габриель тут же подбежал к ней.
— Возвращайся домой, а то опять упадешь и поранишься.
— Нет.
Ее длинные волосы вились по плечам. Она стояла, скрестив руки на груди, но сейчас привычная поза служила ей защитой от холода. Снег припорошил ей голову и темно-фиолетовое платье.
Джулия была похожа на снежного ангела из сказки. Или фигуру, слепленную из снега. Пушистые хлопья порхали над нею, словно стайка подружек. Габриелю вспомнилось, как однажды Джулия уснула в его библиотечном отсеке. Его появление разбудило ее, и она, испуганная, задела локтем и смахнула целую стопку бумажных квадратиков для заметок. Они медленно падали вокруг нее, совсем как снежинки.
— Как ты прекрасна, — прошептал Габриель, забыв на мгновение обо всем.
Каждое слово вылетало из его рта вместе с облачком пара.
— Идем домой, — сказала Джулия, протягивая покрасневшую от холода руку.
— Она никогда меня не отпустит.
— Кто?
— Полина.
— Ей нужно начинать новую жизнь. Ей требуется твоя помощь.
— Помощь? — переспросил Габриель, и его глаза сердито сверкнули. — Ты хочешь, чтобы я… ей помогал? После того, как она стояла на коленях и пыталась снять с меня брюки?
— Что?
Он стиснул зубы, проклиная собственную глупость.
— Ничего.
— Не ври мне!
— Это была отчаянная попытка отчаявшейся женщины.
— Ты ей сказал «нет»?
— Разумеется. За кого ты меня принимаешь?
Синее пламя в его глазах приобрело опасный оттенок.
— Тебя это удивило?
— Нет, — процедил он, стискивая зубы.
Джулия сжимала кулаки, пока ногти не впились ей в ладонь.
— Почему? — спросила она.
Габриель глядел поверх нее, не желая отвечать на этот вопрос.
— Почему тебя это не удивило? — теперь уже громче повторила Джулия.
— Потому что она всегда так делает.
— Делает или делала?
— Какая разница? — огрызнулся Габриель.
Джулия сощурилась.
— Если я вынуждена объяснять тебе разницу, значит наше положение хуже, чем я думала.
Габриелю не хотелось отвечать, и это нежелание передалось его глазам и даже телу.
Джулия обожгла его пронзительным взглядом. Его глаза вспыхнули. Габриель опять глядел поверх нее, словно искал путь к отступлению. Потом снова перевел взгляд на Джулию.
— Время от времени она появлялась, и мы… — Он не договорил.
Джулии стало худо. Она зажмурилась.
— Когда я спросила, является ли Полина твоей любовницей, ты ответил, что нет.
— Она никогда не была моей любовницей.
Эти слова заставили Джулию распахнуть глаза.
— Не играй со мной в словесные игры.[11] Особенно когда речь идет о твоих постельных подружках.
— Джулианна, такие заявления… они ниже твоего достоинства, — сказал Габриель и скрипнул зубами.
Она засмеялась, но невесело.
— О да. Говорить правду — это ниже моего достоинства. Зато ты можешь бесстыдно врать!
— Я не врал тебе насчет Полины.
— Врал. Недаром ты так разозлился, когда на том семинаре по Данте я назвала ее «женщиной на одну ночь». Я была права. — Джулия бросила на него презрительный взгляд. — Значит, Полина лежала в той же постели, где спали мы с тобою?
Габриель опустил глаза.
Джулия собралась уйти.
— Я настолько сердита на тебя, что у меня просто нет слов.
— Прости меня. Я виноват.
— Этого недостаточно, — возразила Джулия, отходя от него. — Когда ты последний раз спал с нею?
Габриель быстро двинулся следом, поравнялся с Джулией и попытался взять ее за руку.
— Не трогай меня!
Она попятилась и зацепилась за корень. Габриель сумел ее подхватить, не дав упасть.
— Подожди минутку. Договорились? Дай мне шанс объясниться. — Убедившись, что поблизости нет других коварных корней, Габриель разжал руки. — К тому времени, когда мы с тобой встретились, у меня с Полиной уже не было никаких отношений. Мы с нею не виделись с декабря прошлого года. Тогда я ей сказал, что нам нужно раз и навсегда прекратить эти встречи.
— Ты меня убеждал, что ваши отношения прекратились еще в Гарварде. Ты хоть понимаешь, как все это больно бьет по мне? Представляешь, какой дурой я себя после всего этого чувствую? Она расхаживает по дому твоих родителей и ведет себя так, будто она — часть вашей семьи, а я — постельная подружка. Впрочем, чему тут удивляться? Ты же столько лет спал с нею.
Габриель переминался с ноги на ногу. В его ботинки набился снег.
— Я пытался тебя защитить.
— Думай над тем, что говоришь, Габриель. И вслушивайся в свои слова.
Он застыл. Таким тоном Джулия еще никогда с ним не говорила. Он вдруг почувствовал, что теряет ее. Сама эта мысль подрубала его на корню.
— Мы с нею виделись не более одного-двух раз в год, — быстро произнес Габриель. — Как я уже сказал, у меня с ней не было близости с прошлого декабря. — Он нервно провел пальцами по волосам. — Или ты ждала, что я буду вести учет всех своих сексуальных контактов? Я тебе говорил: у меня есть прошлое.
Их глаза встретились. Габриель выдержал ее взгляд, сделав осторожный шаг вперед.
— Помнишь тот вечер, когда я рассказал тебе о Майе?
— Помню.
— Ты тогда сказала, что я могу обрести прощение. Мне хотелось тебе верить. Я думал: если я тебе расскажу, как раз за разом уступал натиску Полины, то потеряю тебя. — Он откашлялся. — У меня и в мыслях не было причинить тебе боль.