– Леопольд, – вздохнула мама. – Мы с Ирэн только что вернулись после отдыха у моря. Я ужасно устала… Одна только мысль сразу же оправиться… в Лондон… пугает меня. Да и как ехать? Разве работает транспорт? Я слышала, что город заблокирован, что масса людей из провинции наводняет Париж…
– Глупости! – сказал папа. – Я уже всё устроил.
– Уже устроил… Даже не спросив меня?
– Да ладно, дорогая!
– Не повышай голоса, Леопольд!
– Я не повышаю.
– Нет повышаешь!
И они продолжали свою добродушную перепалку, походившую на состязание двух рыцарей: один в стальных доспехах и с копьём, другой в резиновой арматуре, от которой копьё отскакивало.
И хотя я не имела ни малейшего представления о том, что на самом деле происходит в городе, всё же понимала истинное намерение папы – увезти нас как можно дальше от войны, и поэтому меня удивляло мамино упрямство.
Улучив момент, я вмешалась:
– Мадмуазель Гамбетта сказала, что, если бы Офелия приехала в Париж, она сделала бы всё, что угодно, лишь бы повести своих учениц послушать её. Потому что невозможно понять суть вокала, не услышав Меридью.
Родители в растерянности замолчали. Учиться пению меня заставляла мама, которая считала, что это необходимо для вхождения в общество.
– В самом деле, так и сказала? – спросил папа, довольный моей поддержкой.
По правде говоря, мадмуазель Гамбетта была убеждена, что намного превосходит самую великую на данный момент оперную певицу. Превосходит, но, к сожалению, из-за невезения или каких-то интриг её недооценивают.
– Да, – подтвердила я на всякий случай. – Так именно и сказала.
И постаралась избежать маминого взгляда, но кожей почувствовала, какой он холодный.
– И когда же, скажи на милость, – съязвила мама под звяканье серебряных приборов, – мадмуазель Гамбетта слушала Офелию Меридью?
– Ох, – вздохнула я, – это надо спросить у неё.
– Ну, если так сказала Гамбетта, то… – проговорил папа и позволил себе хороший глоток вина.
Потерпев поражение, мама не стала возражать, а мне пришлось удержаться, чтобы не подмигнуть папе.
– Так значит, едем? – спросила я, пока мистер Нельсон убирал со стола.
– Ну! – широко улыбаясь, произнёс папа. Он всегда обозначал таким восклицанием свою победу.
На том вечер и завершился.
Я ушла в свою комнату как раз вовремя, чтобы не слушать продолжение спора.
Родители перешли в гостиную и оттуда отправились на второй этаж. С лестницы доносились их голоса – сердитое ворчание мамы и примирительный, дружелюбный тон отца, каким, я думаю, он разговаривал на работе с тысячами служащих.
Я села за письменный стол, взяла бумагу, чернила и ручку и засмотрелась на дрожащий огонёк масляной лампы. Ничего не написав, я встала и открыла окно, впустив в комнату лёгкий шум дождя.
Город лежал в темноте, стараясь не обнаруживать себя светом, эхом отдавались шаги редких прохожих, какие ещё появлялись на улице. Вдали на востоке, как раз на линии фронта, я видела вспышки света. Но я даже представить себе не могла, что такое война.
Я думала о Лондоне, который представлялся мне во всём похожим на Париж, только без бульваров и наших прекрасных дорог, мощённых булыжником, без этого подъёма в гору, что ведёт к собору «Сакре кёр» и к холмам за ним.
Подумала о грязи на улицах и рисованных вывесках пабов – для тех, кто не умеет читать. И конечно о том, что могу увидеть Шерлока и, кто знает, может, и Люпена, если бродячая жизнь отца приведёт его туда.
В конце письма мой английский друг оставил почтовый адрес. Может быть, приехав в Лондон, я сумею найти его?
Или, может быть, нужно сначала предупредить его о моём приезде? Но прибудет ли письмо, отправленное туда в военное время, раньше отправителя?
Я снова села за стол и с надеждой посмотрела на лист бумаги. Погрызла кончик деревянной ручки и наконец решилась.
Дорогой Шерлок, – начала я, – ты не представляешь, какая у меня прекрасная новость…
Рано утром я быстро спустилась вниз в поисках мистера Нельсона. Он стоял у дверей, глядя на ещё мокрую после дождя мостовую. Я отдала ему конверт, в который только что вложила письмо.
– Что скажешь, Гораций, дойдёт?
Дворецкий повертел конверт в своих крупных тёмных руках, прочитал имя адресата и не выразил ни малейшего удивления. Только улыбнулся мне и ушёл на поиски почтового отделения или, может быть, какого-то знакомого, уезжающего в Англию.
– Мистер Нельсон! – окликнула я его.
– Слушаю вас, мисс Ирэн.
– Вы тоже поедете с нами в Англию?
Он ответил мне, приветливо помахав конвертом, возможно, в знак того, что имеется некая связь между ним и его словами:
– Миссис Адлер, ваша мама просила меня в её отсутствие следить за вами и ни на минуту не оставлять без внимания.
«В её отсутствие?» – удивилась я. Это означало, что мама не поедет с нами в Лондон? А почему?
Я быстро вернулась в дом и нашла маму, как всегда, безупречно собранную, за столиком, на котором был накрыт завтрак.
– Я не покину свой дом, – ответила она, когда я спросила, правда ли, что она не поедет с нами. – Я не оставлю всё, что у нас есть, этим варварам.
Я ничего не понимала. Я и представить себе не могла, что такое грабежи, разорение и воры повсюду – в каждом доме, на каждой улице. Наверное, мама видела немного дальше, чем я, маленькая девочка.
– А что сказал папа?
– Он сказал, что этот дом ничего не стоит, – загадочно ответила мама, ничего больше не добавив.
На самом деле папа сказал, что дом и вся его обстановка не стоят нас троих. И ушёл спать, добавив, что, если не может увезти нас всех, то увезёт хотя бы меня.
Глава 3. Синий поезд
Утро, когда мы покинули Париж, выдалось необычайно холодным для конца сентября. Желая подчеркнуть свой протест против отъезда, мама даже не стала переодеваться. Она вышла попрощаться с нами в длинном домашнем халате, непричёсанная – такой я ещё никогда не видела её.
Я же, напротив, особенно постаралась. Хорошенько причесалась, надела юбку, которую мои парижские не-подруги сочли бы чудесной, и туфли со шнурками. И хотя у меня длинные, как у жирафа, ноги, всё же пришлось привстать на цыпочки, чтобы поцеловать маму на прощание, при этом я уловила какой-то неприятный аромат, который только спустя годы научилась распознавать как запах алкоголя.
Она порывисто обняла меня, чем очень удивила, потому что такое случилось, наверное, впервые. Никогда прежде мы не соприкасались с ней так близко.
– Будь осторожна, Ирэн, слышишь? – шепнула она мне на ухо.
Очень хорошо помню впечатление, возникшее у меня в тот момент. Как будто с лица мамы соскользнула какая-то маска – маска хорошего тона, за которой она всегда скрывалась. Такой она мне и запомнилась тем утром на пороге дома.
Это был её подлинный облик – со всеми её упрямствами, страхами, слабостями. Когда она обнимала меня, хотелось сказать ей, что я ещё никогда не чувствовала её такой близкой. Но, как это нередко бывает, самые важные, самые настоящие слова почему-то застревают где-то у сердца, и их не удаётся произнести. Так случилось в тот раз и со мной.
– Ну конечно, мама. Ты тоже будь осторожна. – Это всё, что я смогла сказать ей.
Мама не привыкла долго оставаться без защиты своей маски. Я почувствовала, как её руки напряглись, словно она ощутила какую-то неловкость. И когда наши взгляды встретились, она снова оказалась той же матерью, которая всегда держалась на расстоянии, несколько надменной, какой я знала её до сих пор.
Она обратилась к мистеру Нельсону, стоявшему рядом, с разными мелкими указаниями и убедилась, что наши чемоданы уже в карете.
Тут вышел из своей комнаты папа, улыбнулся мне и сказал:
– Ну, давай, поживей! Поезд не будет ждать нас!
Ласково похлопав по плечу, он побудил меня спуститься по лестнице. Я сразу поняла, почему он захотел отослать меня. Чтобы я не видела, как он попрощается с мамой. Я спустилась к карете, но села так, что краем глаза всё же смогла увидеть эту сцену. Несколько секунд папа и мама стояли напротив друг друга, как дуэлянты. Она покачала головой и произнесла: «Безумие». Он развёл руками и ответил, что безумие – это оставаться в Париже.
Папа взял мамины руки, прижал их к своей груди и в последний раз попросил поехать с нами, но она обессиленно опустила растрёпанную голову, наверное, для того, чтобы он понял – это и в самом деле невозможно, а может, желая разжалобить его, или не знаю уж, с какой ещё целью.
Но папа не дал себя убедить. Он пожал плечами, поцеловал её в лоб и прошёл к карете, а она опустилась на стул, словно внезапно увядший цветок.
Наша чёрная карета миновала заполненные толпами площади, где парижане собирались на бурные и стихийные собрания. Я увидела также, что несколько человек возводили баррикады из сломанной мебели.
Я прильнула к окошку и спросила папу:
– А это не опасно?
– Опасно, – честно ответил он и постучал тростью кучеру, чтобы тот поспешил.
Мы приехали к огромному зданию Северного вокзала, похожего на новенькую, сверкающую игрушку. Карета привезла нас прямо к путям, и тотчас двое мужчин в строгой форме железнодорожников подошли к нам и поздоровались с папой.
– Месье Адлер…
– Леопольд…
Папа энергично пожал им руки и спросил, как обстоят дела.
Служащие обменялись взглядами, выражавшими некоторую неуверенность.
– Пока ещё свободно, но… Поторопитесь, поскорее! – ответили они, сняв фуражки.
– Очень хорошо, – ответил папа. – Спасибо, что нашли нам место.
Сказав так, он взял меня под руку и повёл в здание вокзала, причём держал так крепко, словно боялся потерять. Последнее воспоминание, сохранившееся у меня о Париже – это железнодорожные пути из окна ресторана на втором этаже и как мы втроём поднимаемся в синий вагон поезда, направлявшегося в Булонь-сюр-мер.
Машинист дал такой резкий свисток, что я невольно зажала уши. Через несколько секунд локомотив, пыхтя, медленно тронулся с места, облако пара окутало вагон и рассеялось над холодным Парижем.
Я опустилась наконец на сиденье и только тут поняла, что со мной происходит: мы действительно едем в Лондон!
Папа уже уткнулся в свою газету, а мистер Нельсон достал из жилета книжечку американского писателя Эдгара Аллана По, который, как он сказал, ему нравится, но вряд ли годится для меня.
Я вспыхнула. Терпеть не могла, когда кто-то решал за меня, что мне годится, а что нет. Но я тут же забыла о своём недовольстве, потому что меня привлёк чудесный пейзаж за окном – бескрайняя зелёная равнина и лишь кое-где на горизонте волнистые очертания невысоких холмов.
– Всего несколько лет назад… – проговорил вдруг папа, опуская газету и тоже глядя на прекрасную французскую равнину. – Да нет, что я говорю, совсем недавно, когда мне было столько же лет, сколько тебе, на такую поездку требовалось по меньшей мере два дня. И две смены лошадей. Не говоря уже о бесконечных задержках и остановках, чтобы поесть, поспать, сдать почту…
Тут я, вспомнив о своём письме Шерлоку, взглянула на мистера Нельсона, и он еле заметно кивнул.
Значит, письмо уехало раньше нас, мой друг предупреждён о нашем приезде.
– А теперь, смотрите… Какой прогресс!
Поезд ненадолго остановился в Амьене. Тут вошло и вышло очень много пассажиров. Высунувшись в окно, я увидела, что синий поезд переполнен людьми и вещами, и только мы трое ехали в отдельном купе.
Через три часа мы прибыли в Булонь.
– А теперь что? – спросила я папу.
– А теперь следуй за мной, – коротко ответил он, словно я была одной из его служащих. Я не обиделась. Я видела, что глаза у него блестят от восторга, как у мальчишки, и знала, что понимание человеческой души, особенно детской, не самое сильное его свойство. Мы с папой либо понимали друг друга с полуслова, либо совсем не понимали.
Мистер Нельсон удалился, получив категорический приказ проверить наш багаж.
– Сюда, если не ошибаюсь, – сказал папа и решительно направился к выходу из вокзала.
Мы вышли на небольшую площадь, заполненную колясками и пассажирами, и он огляделся, явно соображая, куда идти.
– Ну конечно, вот сюда! Теперь вспоминаю! – воскликнул он и уверенно направился в сторону улочки, которая вела к порту.
– Папа! – окликнула я его. – А мистер Нельсон?
Он остановился внезапно, словно солдат, которому выстрелили в спину.
– Ах да! – воскликнул он, оторвавшись от своих мыслей. – Куда он делся?
Наш дворецкий вскоре догнал нас, отряхивая перчатки.
– Багаж отправлен на паром, мистер Адлер. – Но папа даже слушать его не стал, а снова поспешил вперёд, успокоившись, что мистер Нельсон рядом со мной.
– Что это с ним происходит? – удивилась я.
– А с вами, мисс Ирэн? – спросил мистер Нельсон.
Я посмотрела на него. Возможно ли, что он догадался, о чём я думаю?
– Я думаю о Лондоне, – ответила я, с интересом ожидая, что он скажет.
– О Лондоне? – переспросил он, улыбаясь. – Или о ком-то, кто живёт там?
И мы вместе поспешили следом за отцом.
– На самом деле я думаю о двух людях. Не об одном.
– Ах, мисс Ирэн! – полушутя рассмеялся Гораций Нельсон. – Вы выбираете друзей, не очень подходящих для такой молодой девушки. И рано или поздно сведёте с ума вашу добрую маму, вы и сами понимаете это, не так ли?
Вместо ответа я в свою очередь задала вопрос:
– А какие у меня должны быть друзья, мистер Нельсон? Дочери маминых подруг? Упаси боже! Неужели вы хотите, чтобы я с утра до вечера только и говорила что о замужестве, туфлях и шляпках?
– Если и в самом деле хотите знать моё мнение, мисс Ирэн… То я не думаю, что вы созданы для подобных интересов. Но, может быть, вы всё же могли бы найти что-то другое, не связанное с преступлениями и убийствами…
– Шерлок и Люпен не преступники, – возразила я.
– Я не говорил этого, – добродушно возразил мистер Нельсон. – Но думаю, мне не стоит продолжать, не так ли?
– Что вы имеете в виду, мистер Нельсон?
– Только то, что видел, мисс Ирэн. Желаю, чтобы у вас был случай встретиться с вашими друзьями. И желаю, чтобы эта встреча не стала началом…
Нас прервало громкое восклицание отца, остановившегося посреди улицы, шагах в пятидесяти от нас.
– Чёрт возьми! Не могу поверить! – Он стоял возле старого, полуразрушенного здания. – Это была лучшая гостиница в городе! – сказал он, указывая на заведение, явно пришедшее в упадок. – Я был здесь мальчиком, много лет назад, приехал вместе с отцом, и, поверьте мне, никогда в жизни я больше не ел такой вкусной утиной грудки, как тут.
Я рассмеялась. Отец посмотрел на меня, и его усы стали топорщиться от негодования, когда он услышал мой смех.
– Это трагедия, поверь мне! Самая настоящая трагедия! – воскликнул он.
– Ты бы посмотрел на себя, папа! – ответила я, продолжая смеяться.
Он вытаращил глаза, но, увидев наконец, что и мистер Нельсон с трудом сдерживает улыбку, тоже рассмеялся.
И все вместе, смеясь, мы весело отправились ужинать в ресторан на пристани, где вместо утиной грудки получили удовольствие от великолепных запечённых с картофелем свиных ножек.
Глава 4. Странная встреча
Несколько часов провели мы с отцом на борту парома. Я навсегда запомнила то, как молча любовались мы морем, наблюдая, как взлетает, а затем разрезает волны нос судна, идущего на опасной скорости.
– Пятнадцать узлов, дочь моя! По меньшей мере пятнадцать узлов! – повторял отец каждый раз, когда волны поднимали и опускали судно, вздымая множество брызг.
Мистер Нельсон предусмотрительно предпочёл остаться внутри парома, и если бы наш крепкий чернокожий дворецкий мог побледнеть из-за морской болезни, то, думаю, мы увидели бы это.
Я радовалась свежему ветру, трепавшему мои волосы, и дышала чистым морским воздухом, вспоминая недавние каникулы и всё, что тогда произошло.
Как и многие другие пассажиры, стоя на носу, я всматривалась в горизонт, надеясь увидеть берег Англии, и даже поспорила сама с собой, что первой воскликну «Земля!».
Но постепенно становилось всё холоднее, небо заволокли тучи, и начал накрапывать дождь.
– Лучше спуститься вниз, – предложил отец, – если не хотим провести в постели все следующие дни.
Он был прав, конечно, и мне пришлось отказаться от своего пари.
Мы сели за столик, нам подали горячий чай и сдобное печенье. Мистер Нельсон спустился на самую нижнюю палубу парома, откуда не видны бурные морские волны. Я заметила, что, уходя, он оставил на скамье книжечку того американского писателя, мистера Эдгара Аллана По. Я не растерялась и тут же, завладев ею, принялась читать.
Папа завёл разговор с какими-то явно деловыми людьми и продолжал его до тех пор, пока паром не начал замедлять ход.
– Приехали! – послышались со всех сторон восклицания, и те, кто оказался на судне впервые, поднялись из-за столов и с волнением смотрели на берег.
Мне стоило некоторого труда оторваться от книги: этот американец отлично писал, чёрт возьми, и его рассказ напугал меня до смерти!
Я посмотрела в иллюминатор. Солнечный луч, прямой и острый, как лезвие, прорезал тучу, осветив знаменитые белые меловые скалы на побережье Дувра.
Я смотрела на них, едва не открыв рот от изумления. Это была Англия. Из всех пассажиров я первая увидела её, но какая-то дама, стоявшая впереди меня, через несколько секунд после того, как появились скалы, воскликнула, обращаясь к мужу:
– Земля! Смотри, Филипп! Да нет, вон там! Прибыли!
И сразу же после того, как скалистое побережье приветствовало нас, тучи снова сомкнулись над паромом.
Я спускалась по трапу, воображая себя знаменитостью или, вспомнив отца Люпена, цирковой артисткой. Трап слегка покачивался под ногами пассажиров, которые шли не спеша, потому что рассматривали толпу встречающих и моряков, заполнявших пристань. Мистер Нельсон, наверное, первым сошёл на землю, и едва ступил на неё – перекрестился.