– Разница в том, что Арминов назначают приказом, а Джироламо приходят сами. Поэтому у разрушителей всегда будет преимущество перед охранителями…
И вновь сердце Дирксена сжалось от страха. Каким образом Джироламо удается проникать в его сознание? Или… он просто хорошо знает Армина и его манеру выражаться?
Джироламо, кажется, вдруг потерял интерес к предмету разговора. Посмотрел в окно. Слепящий свет исчез, солнце перевалило на вторую половину дня. Потом оно станет багрово-алым, а потом уйдет совсем.
– Ты иногда говоришь так, будто шел воевать с нами, а не наоборот. Пусть. Меня это не смущает. Оставайся. Мы говорим об одном и том же. И видим одни и те же вещи. Трезвым взглядом. Только с разных сторон.
Выбравшись из дома, он медленно прошел по двору и вышел за ворота – впервые за неделю. Никто не следил за ним. И, как в первый раз, увидел пространство за пределами фермы: изломы гор, провалы и бугры, темнеющее небо. Виноградник, нависая над домом, сползал по склону. Внизу, в лощине, лошадь бродила по сохранившейся здесь, в тени, траве. И у ног – тропинка, уводящая куда? Уводящая… Легче всего – уйти. И выстрел в спину… Он резко обернулся. Нет. Никого. Опять – легче?
Он стоял – один, посреди этих гор, в которых он раньше замечал только опознавательные приметы, а сейчас он их увидел, просто увидел, и ему было страшно в этом чужом и непонятном месте. Как он сюда попал? И зачем? Он дрался, хитрил, догонял – и чего добился? Только одного – нашел Джироламо. Потерял же гораздо больше – уверенность, волю, способность принимать решения. Да и нашел ли он Джироламо? Найти – значит понять. А он даже не мог определить, говорил ли Джироламо с ним искренне или притворялся.
А легкость, с какой Джироламо угадывает мысли собеседника, – что это такое: всеведение пророка, расчет, логика или просто звериное чутье?
Итак, он не нашел Джироламо и потерял себя.
День уходил, тени гор заполняли долину. Тропа манила вниз. Но Джироламо велел ему остаться… Он вернулся во двор, почти налетел на Логана, который с засученными рукавами нес бадью с водой. Логан внимательно взглянул Дирксену в лицо.
– Ты не болен?
– Нет, – и отодвинулся, чтобы избежать дальнейших расспросов.
Однако Логан, пожав плечами, отошел. Здесь никто ни у кого над душой не стоял. И Дирксен остался один со своим отчаянием, черным отчаянием. Так это теперь называлось.
В прежние времена он бы объяснил свое состояние тем, что двое суток не спал. Но он больше ничего не объяснял. Мысль о том, что он, разумный просвещенный человек, вопреки всем усилиям превращается в пешку, была непереносима. И, беспомощный перед этим чужим и неопределенным, которое грозило смести все, чем он жил до сих пор, Дирксен бесплодно бродил, не сознавая, где он.
Очнулся он во дворе. Стояла ночь. Все окна были темны, кроме одного – можно не спрашивать, чьего. Оно ровно светилось. Дирксен невольно отступил назад, чтобы его не заметили.
Фигура Джироламо у стола выступила еще четче. «И вот так все время, – подумал Дирксен. – Он на свету, я в тени». И внезапно все страшное и бесформенное, что мучило и унижало его, обрело облик сидевшего за столом человека. За столом сидел враг. Дирксен почувствовал, как внутренняя расслабленность исчезает, уступая место некоему решению, еще не осознанному. Пока он знал – оставаться рядом с этим человеком он больше не может, иначе погибнет. Не может он и бежать – следует исполнить свой долг. Значит, чтобы избежать гибели и позора, нужно защищаться. Любой ценой. Да нет. Все гораздо проще. Просто – защитить себя.
Он оглянулся. Ворота полуоткрыты – вызывающе. И лошадь, бродящая в лощине… Его взгляд снова вернулся к окну. Белые листы на столе – он так и не узнал, что там написано, кроме «свободных людей». И этого тоже не узнал… Вечная спокойная улыбка на лице пишущего. Улыбка бесчувственного торжества. Так я заставлю тебя почувствовать! И еще обрывки чьих-то слов… «Он плохо кончит… там, где замешаны чувства…»
Прежде чем Дирксен захотел вытащить пистолет из-за пояса, он обнаружил, что уже держит его в руке.
Джироламо поставил точку в конце фразы. Отложил перо, несколько раз сжал пальцы в кулак. Потом встал, подошел к окну и остановился, глядя в темноту.
В этот миг Дирксен выстрелил. И тут же бросился к воротам. Однако он успел заметить, как упал Джироламо. Промахнуться на таком расстоянии было невозможно.
Несколько шагов осталось пробежать ему, несколько футов. Когда он уже держался за створки ворот, что-то заставило его обернуться.
Убитый им Джироламо стоял на пороге и целился в него. Это видение и пуля настигли его одновременно.
Остальные тоже успели выбежать из тех помещений, где они ночевали, похватав оружие. Поняв, что произошло, они пустили его в ход. Остервенясь, мужчины стреляли и стреляли в распростертое на плитах головой к воротам тело, хотя Дирксен был давно уже мертв. Прервал их отчаянный крик Модесты.
Джироламо уже не стоял, а лежал на боку, отбросив пистолет. Затем приподнялся, опираясь на правую руку. Левой он продолжал зажимать рану. Между пальцами его толчками билась кровь. Но он заговорил, и его голос, несколько хриплый, был сильным, твердым и звучным – голос, которому они все привыкли беспрекословно подчиняться.
– Сандро! Возьмешь этот труп, отвезешь в Форезе. Пусть наши повесят его перед окнами Армина. На грудь – записку: «Джироламо жив». Воззвание – отдашь. Логан! Рана смертельная, но ты сделаешь так, чтобы я прожил еще сутки. Завтра мы с тобой и Хейгом будем в Бранке. Там я проеду по главной улице, на виду у народа. Я скажу им, что уезжаю на Север, как собирался. Но вернусь. Потом вы похороните меня. Тайно. И, – он обращался уже ко всем, – вы будете молчать о моей смерти. Нужно, чтобы все знали и помнили – Джироламо жив!
Откинувшись назад, он глубоко вздохнул и, глядя на обступивших его людей, которым никогда не пришла бы в голову мысль оспаривать его слова, повторил:
– Джироламо жив! Жив, вы слышите!
7. Зелье
Вот какую историю рассказала мне старая Сандра, сидя с трубкой у очага.
– Это случилось во времена моей молодости, когда я жила в Ангборне. Ангборн был тогда маленьким поселком на берегу озера Герта, а я там пользовалась репутацией колдуньи. – Она усмехнулась. Несмотря на годы и неистребимую привычку к курению, все зубы у нее оставались целы. – Для этого были все основания: я знала травы, умела лечить, жила одна, кормилась охотой и рыбной ловлей и хорошо разбиралась в людях. В то время ведьм уже не жгли и не вешали, а если какая-нибудь старуха плевала мне вслед, меня это не волновало.
А на другом берегу озера жил Спаркс, торговец пушниной, скандальный старикан – оттого и поселился на отшибе. Но тем не менее возле его дома часто ошивались посторонние, потому что у старика имелась молоденькая дочка по имени Аманда – хорошенькая кокетливая вертихвостка и такая щеголиха, какая только может быть в нашей глуши. Жена Спаркса давно умерла, из-за своей вечной вспыльчивости старик ни с кем не мог ужиться, и единственным человеком, кому он доверял, был Кристиан – молодой парень, охотник, очень спокойный, порядочный, я бы даже сказала, добрый, если у него в руках не было ружья. Однажды в начале лета Спаркс приехал в Ангборн и захватил с собой дочь…
Когда стемнело, девушка подкралась к дому ведьмы, чуть было не запутавшись в развешанных на столбах сетях, и постучалась. Велено было заходить. Аманда осторожно переступила порог. Они с Сандрой давно знали друг друга, но в доме у нее Аманда была впервые. Это было странное жилище, где по столам и полкам валялись пучки трав, банки, бутылки и коробки, костяные крючки и книги в толстых переплетах. Сандра что-то мешала в котелке, стоявшем на огне, и по дому стлался дурманный запах.
– Я пришла к тебе за помощью, Сандра. Я знаю, многие девушки просили у тебя это и получали.
– Любовное зелье, – сказала Сандра.
– Да.
– Верно. Только я не думала, что оно может когда-нибудь понадобиться тебе.
– Ты… ну, ты знаешь, что обо мне болтают. Будто я всем строю глазки, завлекаю мужчин, бог знает что… так я в самом деле много делаю, чего не надо бы делать… то есть ничего такого… но я верчусь перед всеми только со злости на одного, который меня не любит…
– Кристиан, – сказала Сандра.
– Как ты догадалась?
– А кто б это еще мог быть?
– Верно. Но что же делать?
Сандра сморщила нос, соображая.
– Дай подумать. Он тебя ненавидит?
– Вовсе нет. Он очень хорошо ко мне относится. Может, даже любит. Но… как сестру, что ли? Представляешь, отец уезжает и оставляет меня с ним в доме!
– Так я и предполагала. Думаю, особо сильных чар не понадобится. Ладно, сделаю я тебе любовное зелье. Только тебе придется за него заплатить. Не думай, что я жадная. Просто обычай такой – за зелье приходится платить.
– Сколько?
– Так я и предполагала. Думаю, особо сильных чар не понадобится. Ладно, сделаю я тебе любовное зелье. Только тебе придется за него заплатить. Не думай, что я жадная. Просто обычай такой – за зелье приходится платить.
– Сколько?
– Я денег не люблю. Если у тебя есть какая-нибудь серебряная побрякушка – потому что серебро бывает очень полезно при моем ремесле…
– У меня с собой сейчас серебряная заколка на платье…
Аманда отколола булавку и подала ее Сандре. Та разглядела ее, подойдя к очагу, и заодно сняла котелок с огня.
– Подходит. – Она повернулась к Аманде – высокая и крепкая против маленькой изящной дочери торговца – одна из тех женщин, что легко справляются с любой работой.
– Жди. Как только будет готово, я сама тебе привезу. А сейчас беги, пока отец тебя не хватился.
Недели две спустя Спаркс уехал в Эйлерт. Он попросил Кристиана присмотреть за домом, потому что в последние дни прошел слух, будто в окрестностях бродят каторжники, сбежавшие с серебряных рудников. А на следующий день Сандра приплыла к его дому на лодке, чтобы порыбачить. Она и раньше так делала, ничего странного в этом не было – в этой части озера действительно был хороший клев.
Кристиан был чем-то занят в доме, Аманда готовила в летней кухне обед, когда Сандра причалила к дощатым мосткам. Она с ходу подала Аманде небольшую бутылку из зеленого стекла.
– На вкус – как вино. Наливай ему сама, а то не подействует.
Тут из дома вышел Кристиан, и Аманда едва успела спрятать бутылку. Сандра и Кристиан обменялись обычными приветствиями – они были знакомы, как и все в округе. Затем уселись обедать. Сандра спросила, как здесь дела, и ей рассказали об отъезде Спаркса и слухах про каторжников.
– А как у тебя дела, Сандра? – спросил Кристиан.
Она пожала плечами, затем достала трубку и кисет.
– Мои дела не таковы, чтоб о них рассказывать… Пристойно было бы, если б священник стал болтать о делах своих прихожан? А ко мне ведь приходят по тем же причинам, что и к священнику. – Она с наслаждением затянулась.
– И что ты все время куришь? – сказал Кристиан. – Совсем тебе это не идет.
– А меня, видишь ли, не заботит, что мне идет, а что нет. У меня голова не так устроена. – Она встала. – Спасибо за обед. Пойду готовить снасти.
Изготовившись, она уплыла куда-то на лодке, а Кристиан с Амандой до вечера занимались каждый своим делом и ужинать сели вдвоем. Стол стоял в летней кухне, откуда хорошо были видны освещенное луной озеро и темный лес. Накрыв на стол, Аманда вытащила заветную бутылку.
– Ты как-то говорил, что водки не любишь. Так я нашла бутылку вина.
Кристиан не стал отказываться, но, когда она наполнила его кружку, спросил:
– А ты?
Аманда похолодела. Сандра ни словом не обмолвилась, можно ли ей самой пить зелье. Наконец она пробормотала:
– Разве что самую малость…
Выпив кружку, Кристиан посмотрел на озеро.
– Хорошо здесь, здорово красиво. И как хорошо сидеть так, только вдвоем…
Аманда засмеялась.
– Мы не совсем вдвоем – Сандра где-то поблизости. Но она, наверное, до утра не появится. Она всегда так, когда приезжает: или все время на озере, или ставит лодку – и сутками в лесу.
– И как она не боится?
– А ты разве боишься?
– Во-первых, я – мужчина, а во-вторых, у нее и ружья-то нет.
– Вообще-то ружье у нее есть, – сказала Аманда, вспомнив карабин, висевший на стене у Сандры, и тут же прикусила язык. Она не хотела проговориться, что была там. – Но ты прав, Сандра часто ходит на охоту без ружья. Она немного тронутая…
Вдвоем они прикончили ужин и бутылку с зельем. И на озеро больше не смотрели, а только друг на друга. И в дом они ушли, взявшись за руки.
– Я раньше никогда не был с женщиной. Прости.
– И я раньше никогда не была с мужчиной. Так что мы квиты.
И больше ничего не было слышно в доме, только перешептывание и смех.
Сандра сидела в лодке, курила и следила за снастями.
Когда утром они проснулись, снаружи кто-то возился. Кристиан тут же рванулся за ружьем, но приостановился.
– Это на кухне. Чужой бы в кухню не пошел.
– Если это отец, будет хуже, чем чужой. – Аманда быстро натягивала платье.
Кристиан приоткрыл дверь, посмотрел.
– Там Сандра… у плиты.
Сандра управлялась со сковородкой и кофейником. Волосы у нее были мокры, видимо, она успела искупаться. Заслышав шаги Аманды, она махнула ей рукой.
– Привет. А я решила не есть даром ваш хлеб. Жарю рыбу, которую наловила ночью.
– Я тебе помогу, – сказала Аманда, стараясь не смотреть ей в лицо. Следы вчерашнего ужина были убраны со стола, исчезла и зеленая бутылка.
– Булавку вернуть? – тихо спросила Сандра.
– Нет.
Через несколько минут уже Аманда спросила:
– И что теперь будет дальше?
– Как – что? Он тебя любит?
– Да. Он так говорит.
– Ну, насколько я его знаю, теперь он на тебе женится.
– А что мне дальше делать?
Сандра пожала плечами.
– Откуда мне знать? Это уж тебе решать. Или ты думаешь, что все время буду стоять у тебя над душой?.. И сахара для кофе у тебя нет. Хорошо, что я с собой привезла.
За завтраком Аманда и Кристиан помалкивали, говорила одна Сандра, в основном о рыбалке.
– Я никогда не ловлю рыбы больше, чем могу съесть за один раз. Только ближе к осени, когда надо вялить на зиму…
– Ты долго собираешься пробыть здесь?
– До завтрашнего утра. С рассветом уплыву.
Вечером Сандра сказала Аманде:
– Я буду ночевать на берегу. Ты знаешь, я не люблю летом спать под крышей.
Для очистки совести Аманда поинтересовалась:
– А как же каторжники?
Сандра как-то странно посмотрела на нее, потом ответила:
– Думаю, они не появятся.
Аманда ушла в дом, а Кристиан остался на крыльце. Аманда разделась, легла в постель и стала ждать. Но, когда Кристиан вошел в комнату и сел на постель, она отодвинулась, прошептав:
– Ты что, с ума сошел?
– В чем дело? Ты меня больше не любишь?
– Там же Сандра!
– Она на берегу.
– А если она услышит?
– Ей до нас нет дела. У нее голова не так устроена. Она же тронутая…
В середине зимы в дом Сандры постучал человек, который туда никогда раньше не приходил. Ему было велено войти. Сандра сидела у очага и что-то строгала ножом.
Войдя, Кристиан снял шапку, поздоровался и стал осматриваться.
– Ты ко мне оружием пришел любоваться? – осведомилась Сандра.
– Нет.
– Тогда садись и говори, в чем дело.
– Я не знаю, как объяснить… Извини, что я тебя беспокою, но я слышал, что люди обращаются к тебе за советом. Ну… я не знаю, с чего начать.
– Твоя семейная жизнь не сложилась, – сказала Сандра.
Кристиан кивнул.
– Точно. Не жизнь, а сущий ад, Она меня со свету сживает. Ничего ей не нравится, ничем ей не угодить… А как хорошо все была вначале… С чего все началось, не понимаю.
– Хочешь знать, с чего же все началось? – Сандра отложила нож. – Примерно полгода назад на этом самом месте сидела твоя жена и плакалась, что ты ее не любишь, и просила о помощи.
– Так это ты навела на меня чары?
– Я.
– Значит, ты можешь их снять!
Сандра покачала головой.
– Этого не нужно делать. Те чары были очень короткие, всего на один день. Помнишь тот день, когда я была у вас на озере? А дальше ты уж ввязался во все сам. Так что воля твоя свободна, ты можешь делать все, что захочешь.
– Но я не могу ее обидеть!
– Ты хочешь, чтоб она сама тебя оставила?
– Послушай, как ты все время угадываешь?
– А как ты попадаешь медведю в глаз? Короче, тебе нужно отворотное зелье?
– Да.
– Это можно.
– Послушай, как ты можешь помогать ей, потом мне и спокойно об этом признаваться?
– А что я должна делать? Я не имею права никому отказывать в помощи, как врач не может отказаться лечить больного, аптекарь – продавать лекарства, тем более что вы приходите ко мне с одной и той же просьбой.
– Совсем наоборот.
– Для меня – одной и той же. Ладно, есть у меня… – Она достала с полки небольшую бутылку зеленого стекла. – Только тебе придется за нее заплатить. Не думай, что я жадная, просто обычай такой – за зелье должно быть заплачено. Поскольку оно отворотное, а не приворотное, плата потом, а не вперед. Денег я не люблю, придумаешь что-нибудь. Наливать будешь сам, иначе не подействует…
– Самое смешное, – сказала Сандра, – что я давала им обычное вино, даже, кажется, из одной бочки.
– Так как же…
– Видишь ли, я уверена, что один человек может всегда внушить другому свои желания и навязать свою волю. Но люди не верят в собственные силы. Им нужно на что-то опереться. Вот мое зелье и было такой подпоркой для веры. Кроме того, Аманда все равно бросила бы Кристиана, но он был бы обижен на всю жизнь. А так он был доволен, считая, что сам этого добился.
– А она его бросила?
– Конечно.
– А как же ее безумная любовь?
– Не было никакой безумной любви. Она не знала покоя, пока не могла его заполучить, а как только он стал ее мужем, потеряла к нему всякий интерес. А Кристиан показал себя таким простаком, что ему надо было поучиться жизни и набраться опыта.