Эту мысль я и пытался донести до Конни. Она хотела детей, я не хотел. Точней, я думал, что хочу, когда мы только начали встречаться. Наконец-то моя жизнь станет полной и осмысленной, у меня появятся дети! С момента рождения и до того дня, когда они соберутся вокруг смертного одра выслушать мою последнюю волю, дети станут для меня всем. Причем в прямом смысле слова. Они станут смыслом моей жизни. Больше никаких ресторанов, бродвейских мюзиклов, походов в кино и музеи, выставок и прочих развлечений, коим несть числа в этом городе. Не то чтобы для меня это большая беда, все-таки я не самый заядлый любитель музеев и выставок. Но оставаться без возможности выбора мне совсем не хотелось. Выбор – это очень важно, выбор – это свобода, а дети лишат меня выбора и ограничат мою свободу. Как знать, возможно, я начну втайне на них обижаться. Мне бы не хотелось обижаться на детей за решение, принятое исключительно мной – решение произвести их на свет. Таких людей и без того слишком много. Они приводят детей в мою клинику, и я вижу эту обиду в их раздраженных, озлобленных взглядах. «Бросьте, – хочется сказать этим людям, – ребенок не сам решил появиться на свет и отрастить зубы. Это вы так решили. И вот эти зубы теперь надо ежедневно чистить и периодически лечить, так что смиритесь и возьмите бедного ребенка за руку!» Но мне-то легко говорить. У меня нет детей.
Однако время от времени я думал, что было бы здорово иметь сына и наследника. Я представлял себе, как Конни зовет его из столовой: «Джимми О’Рурк!» Или «Поли-младший! А ну тащи сюда свою задницу!» И я мысленно восторгался: ого, мой тезка! Мой сын и наследник! У меня есть сын и наследник! Но к тому времени я уже был не молод – за сорок перевалило, – и постепенно я стал все меньше думать о сыновьях и наследниках, а все чаще – о старости и смерти. Этому моему сыну, пышущему здоровьем и жизнелюбием, с отменным пищеварением и прекрасным сном, умеющему получать удовольствие от сущих пустяков, ничего не стоило бы меня пережить. Да ну к черту, решал я. Не хочу рожать детей, чтобы они каждый божий день напоминали мне о смерти.
Я говорил это Конни, а она пыталась меня образумить. Мой подход в корне неверен. Я никогда не буду завидовать собственным детям, это попросту невозможно. Сам увидишь, когда они родятся.
Звучало хорошо. Однако я боялся не только того, что затаю обиду на родных детей. Я боялся и слишком сильно их полюбить. Есть на свете родители, которые не могут видеть слез любимого чада, напуганного приближающейся черной бездной сна, поэтому в такие моменты они скармливают чаду леденец. А спустя два года у девчонки семь кариесных зубов и один удаленный. Так мы и докатились до того, что даем каждому ребенку в команде по призу – за участие. Я не хотел любить своих детей настолько, чтобы не видеть в них посредственностей, не замечать их недостатков и бандитских замашек. Но я могу, я могу их так полюбить. Ребенок действительно может стать смыслом моей жизни. И это пугает. Потому что как только ребенок становится смыслом твоей жизни, ты не только теряешь остатки объективности и гордо демонстрируешь гостям его утешительные призы, ты еще и начинаешь бояться за его жизнь всякий раз, когда он скрывается из виду. Я не хотел жить в вечном страхе. После смерти ребенка люди не возвращаются к нормальной жизни. Уж я бы точно не вернулся. Да, ребенок поможет мне справиться с детскими травмами, он отменит самоубийство моего собственного отца, и я вновь смогу радоваться жизни. Но если я научусь любить его, нет, просто любить, а потом его потеряю, как потерял отца, это меня прикончит. Я откину копыта. Ну уж нет, к черту такую жизнь. Я сказал это Конни, и тогда она заявила, что я уже стал рабом своих страхов. Прощай, сказала она, желаю удачи.
Но была и еще одна причина, почему я не хотел детей. Об этой причине не знала даже Конни. Я никогда всерьез не рассматривал самоубийство, но с рождением ребенка о самоубийстве можно забыть. А выбор, как я уже говорил, – это важно.
Глава четвертая
Первым делом, сказал мой адвокат Марк Талсман из «Талсман, Леб и Харт», надо выяснить, на кого зарегистрирован домен. Адрес сайта был www.drpaulcorourkedental.com, а значит, сведения о нем должны быть в базе данных WHOIS. Регистрирующийся в этой базе обязан предоставить свои контактные данные.
Английская буква «С» в адресе сайта – это первая буква моего второго имени, Конрад (так звали моего отца). Я ненавидел имя «Конрад». Особенно я ненавидел его ласкательно-уменьшительный вариант – «Конни». Почти всех Конрадов так всю жизнь и зовут. Но Конни – женское имя, в частности, имя женщины, на которой я когда-то собирался жениться (а теперь лишь напоминавшей мне о моей полной несостоятельности в качестве мужа и отца). Долгое время я не мог увязать между собой этих двух людей с одинаковым именем. Слишком они были разные. Одного я почти не знал, вторую – изучил досконально, во всех сокровенных подробностях. Никто в мире, даже Конни, не знал о букве «К» в моем имени. В водительских правах ее нет, в дипломах, сертификатах и прочих официальных документах тоже. Лишь один раз в жизни я сказал Конни про свое второе имя – наврал, что меня зовут Сол.
Она озадаченно уставилась на меня.
– То есть родители тебя назвали Пол Сол О’Рурк?!
Это у меня как-то самой собой вылетело. Я выбрал единственное имя, рифмующееся с моим настоящим именем. А потом уже было поздно ссылаться на оговорку, пришлось врать дальше.
– Странно, да?
– Я знаю парочку Солов. Ты совсем не похож на человека по имени Сол.
– Вот и моя учительница во втором классе так говорила, – окончательно заврался я. И зачем я только сморозил такую глупость? – Ну что я могу сказать, у меня были странные родители.
– Хиппи?
– Нет. Просто бедные.
Ладно хоть тут не наврал.
Но суть не в этом. Суть в том, что разработчики сайта www.drpaulcorourkedental.com знали обо мне больше, чем Конни, а она знала меня как никто другой. И до сих пор думала, что мое полное имя – Пол Сол О’Рурк.
Ну и где же был я, когда с моих губ сорвалась эта ложь? Настоящий я, поборник правды и разрушитель иллюзий? А непонятно. Исчез, испарился. Тут-то я осознал, что снова очутился в рабстве. Дурацкое глупое вранье без всякого повода – верный симптом этого состояния. На свет пыталось пробиться мое лучшее «я», человек, который вырос во Флориде и ездил в космический лагерь, или в Монтане, где объезжал мустангов, или на Гавайях, где участвовал в соревнованиях сёрфингистов; чей отец играл в команде «Ред Сокс» низшей лиги, а потом умер во Вьетнаме; чья мать, потеряв любовь всей своей жизни в битве за Хюэ (произошедшей за добрых шесть лет до моего рождения), до сих пор была в полном здравии и каждый день играла в теннис. Человек с интересной биографией. Но потом этому человеку с интересной биографией приходилось всюду таскать за собой труп настоящего правдолюбивого «я», забитого насмерть нелепыми выдумками. Этот лжец – пусть и с великолепным прошлым – никогда мне не нравился; куда симпатичней мне был тот я, который всегда говорил правду, и только правду. В итоге мне приходилось либо прекращать отношения, либо признаваться девушке во лжи. Или, как в случае с Конни, снова и снова придумывать компромиссы.
У входа в здание «Афтергуд армс» стояла пепельница, которую я делил с сотрудниками «Бишоп и Бишоп» и жителями дома. Местные курильщики прозвали меня «Резиновой Рукой». Из этих курильщиков только один или два пользовались моими профессиональными услугами, остальные мне не доверяли. Неудивительно: как можно доверять стоматологу, который морально разлагается рядом с тобой у пепельницы? Почти на каждом перекуре меня спрашивали про перчатку. У меня была теория, что благодаря латексной перчатке пальцы не будут вонять куревом. Я прилагал все усилия, чтобы устранить этот запах и таким образом избежать докучливых нравоучений миссис Конвой. Левую руку я оставлял как есть, а правой – в свежей, припудренной тальком латексной перчатке – подносил к губам сигарету. Курильщики – все желтые, сморщенные и остро нуждающиеся в интубации трахеи – глазели на эту перчатку так, словно пытались хорошенько ее запомнить на случай, если придется давать показания.
Через день после появления сайта на восточное побережье накатила удушливая волна адского зноя. После перекура я вернулся в клинику с зарождающейся головной болью. Никотиновая палочка скрутила мои кровеносные сосуды в тугие узлы и сдавила виски. Из центральной системы кондиционирования воздуха на меня пахнуло запахом стоматологической клиники, антисептическим и коллоидным, доминирующим всюду, но никуда не проникающим. Я обожал свою приемную. Мне нравились эти парные кресла, народное творчество на стенах в рамках. Мне нравились простор и пустота. Я никогда не хотел, чтобы в коридорах моей клиники толпился народ. Мы не какая-нибудь шарашкина контора, где в креслах корчатся наркоманы, а их дети вопят от ужаса под визг бормашины. Здесь все-таки Парк-авеню, Верхний Ист-Сайд. Приемные на Парк-авеню должны быть цивилизованными. Бутиковыми. И моя приемная была как раз такая. В моей бутиковой приемной сидели люди всех возрастов, лица которых (если не рты) излучали крепкое здоровье. Входящий в мою бутиковую приемную сразу замечал чистоту линий и атмосферу спокойного профессионализма. Я часто жалел, что не могу больше времени проводить в своей бутиковой приемной, наслаждаясь уютным и тщательно организованным пространством, которое я обычно пересекаю бездумно и второпях.
Я сел в одно из кресел. За стеной все жужжало и гудело. Миссис Конвой чистила зубы пациенту; я почти видел частички ароматизированной защитной пасты, летящие по воздуху в лучах солнца. Эбби, несомненно, сидела в другом кабинете с пациентом и гадала, где я пропадаю. А я торчал в приемной и наблюдал за Конни. Этим утром она убрала волосы в тугой пучок, словно собиралась танцевать в Большом театре. Но нет… вот она повернула голову, и я увидел, что ее кудряшки, собранные толстой резинкой, не закручены в узел, а струятся вниз карамельно-каштановым каскадом. Конни красила волосы, однако их густота и кудрявость были природными, генетическими, равно как и крошечные завитки вдоль линии роста волос на лбу и шее. Да уж, волосы у нее были что надо, просто о-мой-бог. Иногда на макушке у нее сидел туго закрученный пучок, иногда он опускался чуть ниже, приобретал идеально гладкие очертания, и с ними – восточную изюминку. Я смотрел, как Конни переделывает хвост. Сперва она накрутила волосы на левое запястье, а правой стала приглаживать их спереди назад. Сначала тщательно собрала и пригладила пряди с одной стороны, затем столь же тщательно проработала другую сторону. Все это она делала очень быстро, с поднятыми вверх локтями, словно готовилась взлететь. Останавливалась только затем, чтобы распутать узелок или пригладить случайно выбившуюся кудряшку, что лежала подобно усику вьюнка на гладко прилизанных волосах. А потом, когда я подумал, что Конни уже закончила, она вдруг перехватила волосы правой рукой, а левой подогнала под резинку еще несколько непослушных волосинок. Наконец она сняла резинку с запястья и начала стремительно скручивать ею хвост; виток за витком она растягивала ткань и пропускала сквозь нее толстый пучок волос. Всего я насчитал пять витков. Ближе к концу петля стала крошечной, и волосы не желали в нее помещаться, сопротивлялись изо всех сил. Конни едва заметно поморщилась – наверное, услышала тихие крики боли у корней волос. Затем наступил этап, когда можно было свободными руками поправить прическу, где-то ослабить давление, где-то чуть взбить, чуть пригладить – аккуратно, чтобы не испортить труд, занявший у нее максимум секунд десять-пятнадцать. Окончательно укротив непокорную гриву, Конни приступила к прочим делам.
Она всегда говорила, что я превращал ее в сексуальный объект, идеализировал ее физическую красоту, а потом, узнав, что она – простая смертная, жаловался, что мне всучили бракованный товар. Конни считала, что я сознательно завышаю планку и, как большинство людей, боготворю свою новую избранницу, но со временем разочаровываюсь. Я слишком романтичен. Люди моментально производят на меня впечатление, которое я принимаю за истину. Но потом я обнаруживаю под слоем краски существенные изъяны, и на этом все заканчивается. Конни думала, что такая позиция делает меня мизантропом и хронически несчастным человеком. Я так не считал. Однако мне в самом деле очень нравилось за ней наблюдать. Теперь это стало сложнее, ведь я знал про все ее дурацкие недостатки. Но Конни была прекрасна, что и говорить.
В то утро, правда, получилось немного иначе. Понаблюдав за тем, как она убирает волосы в хвост, я вскоре стал обращать внимание на то, что она делает, а не на то, как она при этом выглядит. Конни постояла у письменного стола, затем поднялась на цыпочки и достала с полки папку, сняла трубку зазвонившего телефона, с улыбкой вручила уходившему пациенту бумажку с датой следующего приема (ее белые клыки были на полмиллиметра длиннее передних зубов), прицепила карту следующего пациента к твердой папке с зажимом.
Все это время я чувствовал, что за мной тоже наблюдают. Я обернулся и увидел свою пациентку, которая бывала у меня раз пять или даже больше. Она смотрела на меня и пыталась понять, я ли ее доктор.
Улыбнувшись, я поднял к глазам телефон и переключил все внимание на Интернет. Пролистал форум, чтобы узнать реакцию пользователя boggswader на вчерашнюю игру «Ред Сокс». Затем прочитал статистический анализ Оуэна и подробную текстовую трансляцию от EatMeYankees69. Просмотрел несколько лучших моментов (без звука) и оставил пару комментариев в блогах и на форумах. И только потом аккуратно переключил внимание на Конни.
Она получала посылку, которую принес курьер. Звонила опаздывающим пациентам, меняла расписание, наливала свежую воду в вазу с цветами, которых я раньше даже не замечал, заправляла кулер питьевой водой, меняла картридж в принтере. И еще Конни выслушивала всякие гадости от пациентов, когда те выходили из кабинетов с окровавленным ртом, а мы тут же требовали с них денег.
Я снова посмотрел на экран я-машинки. Пациентка по-прежнему разглядывала меня, пытаясь идентифицировать. Я просмотрел еще пару веток форума и только тут понял, что сделали эти ребята.
Они завели мне аккаунты на форумах и блог-сервисах.
Я обычно оставлял комментарии под ником YazFanOne. Я никогда не называл себя Полом О’Рурком, врачом-стоматологом. Но теперь Пол О’Рурк, врач-стоматолог, появился на всех моих любимых форумах и блогах.
Пока он писал такое: «Великолепный третий иннинг. Вперед, Эллберри! Здесь можно прочитать мой подробный комментарий».
Или: «Восьмой был просто блеск. Макдональд рулит. И посмотрите-ка на это».
По ссылкам открывались тексты, не имеющие никакого отношения к «Ред Сокс». Первая статья была о новом витке конфликта между израильтянами и палестинцами. Вторая – о вымирающих племенах и обездоленных народах.
Через неопределенное время я поднял голову и увидел за столом всю троицу – Эбби, Конни и миссис Конвой. Они смотрели на меня.
– Что, неужели опять? – спросила Конни. Миссис Конвой мрачно покачала головой. Эбби отвела глаза и убежала осуждать меня в одиночестве.
Я улыбнулся пациентке: ну конечно, это я, ваш стоматолог! Затем подошел к столу и протянул коллегам я-машинку.
– Смотрите! Они не унимаются! Я появился на форумах, в блогах и чатах! Я теперь всюду!
Миссис Конвой уперлась кулаками в стол, как лайнбекер на поле, спустила очки на кончик носа, укоризненно посмотрела на меня поверх линз и спросила, почему я считаю необходимым отсиживаться в приемной, когда у нас столько пациентов. Я ответил, и она сказала: «Как это «во всей полноте»?» Я ответил, и она сказала: «А не кажется ли вам, что это впечатление станет полнее и приятнее, если главный врач-стоматолог будет лечить пациентов вовремя?» Я ответил, и она сказала: «Иисус, Мария и Иосиф! Что за чепуха! Да разве можно прослыть шарашкиной конторой, если вовремя лечить пациентов?! Иногда мне кажется, что я работаю на клоуна!»
Она в ярости ушла. Я обошел стол и присел к Конни. Показал ей комментарии и посты YazFanOne.
– Это я, – сказал я. – Кто еще мог бы так жаловаться на Франкону?
Затем я показал ей нового форумчанина и блогера, доктора Пола О’Рурка, врача-стоматолога.
– А вот это тоже я. И не я. «Великолепный третий иннинг. Вперед, Эллберри?» Что за бред! Я бы никогда не написал такой идиотский комментарий.
– Но это ты.
– Мое имя, но пишу все это не я. Я не способен писать такую чушь, тем более под собственным именем.
– Почему?
– Я ценю свое личное пространство.
– И поэтому пишешь под ником YazFanOne?
– Да, вот именно, YazFanOne. Это я. А доктор Пол О’Рурк, врач-стоматолог, – это не я. То есть на самом-то деле это я. Конечно, это я! Доктор Пол О’Рурк – это я.
– То есть, оберегая свое личное пространство, ты писал под вымышленным ником, что позволило злоумышленнику без труда украсть твои персональные данные и разрушить твое личное пространство.
Она смотрела на меня пустым взглядом табуретки.
– Ты не видишь главного, – сказал я.
– Прекрасно вижу.
– Сначала появился сайт. Теперь – это. Знаю, когда речь заходит об Интернете, ты считаешь меня параноиком, но посмотри сама! Именно этого я и боялся, об этом и предупреждал! Грядет революция, Конни! Все думают, что новый мировой порядок будет демократичным и безобидным, но они ошибаются. Посмотри, что они сотворили со мной! А кто я? Да никто!
– Погоди-ка. – Конни уставилась на экран. – Твое полное имя – Пол К.О’Рурк?
– Ну да.
– Как расшифровывается «К»?
– Не понял?
– Буква «К». Ты говорил, твое второе имя – Сол.
– Пол Сол О’Рурк? Маловероятно.
– Тогда зачем ты сказал мне, что тебя так зовут?
– Конни, вряд ли я мог сказать, что меня зовут Пол Сол О’Рурк. – Я рассмеялся над нелепостью этого абсурдного утверждения.
– Но ты именно так и сказал.
– Может, пошутил?
– Ты не шутил.
– Слушай, давай сосредоточимся на главном, пожалуйста! Кто-то пишет в Интернете от моего лица. Они оставляют сообщения на форумах и в блогах, подписываясь моим именем! Они притворяются мной, но это не я!