Сидевший возле Себастьяна араб первым увидел одну из них и указал на нее веслом.
Акула целенаправленно плыла против течения, ее плавник раскачивался из стороны в сторону, чтобы все смогли ощутить возбуждение, вызванное холодным и бездумным чувством голода представителя отряда «настоящие акулы». Темный размытый силуэт хищницы уже был виден в воде совсем недалеко от поверхности. Она казалась небольшой — около девяти футов в длину и четыреста фунтов весом, но вполне была способна отхватить ногу одним махом. Ведомая не только вкусом крови, но и уловив распространявшиеся от барахтавшихся в воде людей вибрации, она выпрямилась и пошла на первый заход.
— Акула! — заорал Себастьян в ту сторону, где Флинн с Мохаммедом силились преодолеть оставшиеся до плота десять ярдов. Обоих охватил ужас, и вместо того, чтобы плыть к плоту, они начали карабкаться на мешок с поплавками. Страх лишает логики. Оба стремились во что бы то ни стало убрать болтавшиеся в воде ноги, однако мешок был настолько мал и неустойчив, что они своей паникой лишь привлекли внимание акулы. Резко изменив направление, она устремилась к ним, демонстрируя высоту треугольного плавника, мощные движения ее хвоста вспенивали водную гладь.
— Сюда, — орал Себастьян. — На плот! — Он орудовал веслом, как топором, рассекая воду, арабы-гребцы трудились не менее усердно. — Сюда, Флинн. Ради Бога, давай же сюда!
Несмотря на панику, смысл его слов все-таки дошел до Финна с Мохаммедом, и они вновь бросились в направлении плота. Однако акула быстро настигала их; солнечные лучи сквозь водную рябь освещали ее длинное пятнистое туловище.
Привязанный к Флинну мешок болтался сзади и мешал плыть. Сделав вираж, акула устремилась к ним. Открыв пасть, она чуть не выпрыгивала из воды — верхняя челюсть выдавалась вперед, нижняя словно отвисла, демонстрируя многочисленные ряды зубов, торчавших, как иглы дикобраза. Бросившись на мешок, она сомкнула свои челюсти на грубом джутовом материале и стала трепать его, неуклюже мотая башкой, поднимая массу брызг, разлетавшихся на солнце, будто осколки разбитого стекла.
— Хватайтесь! — скомандовал Себастьян, перегнувшись через борт, чтобы протянуть им лопасть весла. Оба судорожно вцепились в него, и Себастьян подтянул их к плоту.
Однако мешок с акулой все еще волочились за Флинном, угрожая оторвать его от спасительной веревки по бортам плота.
Упав на колени, Себастьян вытащил нож и стал резать веревку. Ему удалось отсечь ее, и когда все еще занятая мешком акула удалилась от плота, Себастьян вместе с арабами выволокли Флинна и Мохаммеда из воды на плот.
Но это было еще не все. В воде по-прежнему находились с полдюжины человек.
В конце концов, осознав свою ошибку, акула оставила мешок с пробкой в покое, а сама, словно несколько оторопев, какое-то время оставалась неподвижной. Но вскоре она устремилась к ближайшему источнику всплесков — туда, где из последних сил по-собачьи барахтался один из охотников Флинна. Напав на него сбоку, акула утянула несчастного на глубину. Через мгновение он всплыл с разинутым от крика ртом, вода вокруг окрасилась темнокрасным цветом крови. Схватив его за ноги, акула вновь утянула свою жертву вниз, и затем он вновь всплыл — на это раз лицом вниз, чуть заметно подрагивая. Акула продолжала кружить вокруг, то и дело отхватывая от тела очередной кусок мяса, и, проглотив, возвращалась за новым.
Вскоре появилась другая акула, две, десяток, и затем их уже стало так много, что Себастьян сбился со счета. С исступленной жадностью они кружили и ныряли, и вода вокруг плота забурлила, словно закипев от такого возбуждения.
Себастьяну с арабами удалось вытащить из воды на плот еще двоих членов команды, и они уже почти вытащили третьего, но выпрыгнувшая из воды двухметровая белая акула вцепилась ему в ногу с такой яростью, что чуть не утащила их всех за борт. Им все же удалось сохранить равновесие. Они по-прежнему удерживали за руки человека, застыв в этом жутком «перетягивании каната», а акула трепала ногу с таким собачьим остервенением, что Себастьяну казалось, она вот-вот зарычит.
Щупленький Мохаммед, шатаясь, взялся за весло и со всей силы огрел акулу по клиновидной морде. Ее голова торчала из воды, но, несмотря на град ударов, акула не сдавалась. Свежая кровь вновь брызнула из ноги и заструилась по ее челюстям, блестящей «змеиной» голове прямо в раскрытые жабры.
— Держите его! — выдохнул Себастьян и схватился за нож. Плот яростно закачался под ним, но он, перегнувшись через тело удерживаемой акулой жертвы, вонзил лезвие в маленький бессмысленный акулий глаз. Брызнула прозрачная жидкость, и акула напряглась и задрожала. Вытащив нож, Себастьян вонзил его в другой глаз.
Акула дернулась, словно в конвульсии, разжала челюсти и, скользнув в воду, слепо блуждая, уплыла прочь.
В воде больше никого не осталось. Сбившись в кучку, люди на плоту наблюдали, как стая акул бороздит побуревшую от крови воду, жадно подбирая остатки плоти.
Отвоеванная у акулы жертва, обагрив плот кровью из перерезанной бедренной артерии, умерла прежде, чем кто-то из них успел наложить ему на ногу жгут.
— Спихните его за борт, — прохрипел Флинн.
— Нет, — затряс головой Себастьян.
— Послушай, ради Бога, нас здесь и так битком. Выбрось этого несчастного за борт.
— Потом… не сейчас. — Себастьяну было бы невыносимо смотреть, как акулы терзают труп.
— Мохаммед, возьми двоих с веслами — нужно выловить как можно больше кокосов.
До темноты им удалось достать из воды пятьдесят два кокоса, что должно было спасать семерых обитателей плота от жажды в течение недели.
Ночью стало холодно. Чтобы согреться, они сбились в кучку и наблюдали за подводным световым шоу — стаей акул, с фосфоресцирующим блеском кружившей вокруг плота.
15
— Придется тебе резать, — прошептал Флинн, дрожа от озноба под палящими лучами полуденного солнца.
— Да я же ничего в этом не смыслю, — пытался возражать Себастьян. Однако он видел, что Флинн и впрямь умирает.
— Я тоже. Но деваться некуда — и тебе скоро придется это сделать… — Глаза Флинна глубоко запали, глазницы приобрели темно-сизый оттенок. От его дыхания веяло мертвечиной.
Глядя на его ногу, Себастьян с трудом сдерживал тошноту. Она до неузнаваемости распухла и побагровела. Входное отверстие покрылось черной коркой, под которой Себастьян заметил скопившийся гной — на этот раз тошнота кислотным комом подкатила к самому горлу. Он сглотнул.
— Придется, Басси.
Кивнув, Себастьян опасливо дотронулся до ноги, но тут же отдернул пальцы, испугавшись исходившего от кожи жара.
— Ты должен, Басси, — настаивал Флинн. — Нащупай пулю — она неглубоко, прямо под кожей.
Себастьян ощутил уплотнение размером с желудь, которое перекатывалось под пальцами в воспаленной горячей плоти.
— Больно будет будь здоров, — хрипло произнес он.
Перестав грести, все с любопытством наблюдали за происходящим. Плот мерно покачивался на легком волнении мозамбикского течения. Парус, который Себастьян смастерил из деревянных обломков и холста, вяло болтался над ними, бросая тень на больную ногу.
— Мохаммед, держи с кем-нибудь его за плечи. И еще двоим нужно держать его ноги.
Флинн послушно лежал, «пришпиленный» к дощатому полу.
Опустившись возле него на колени, Себастьян собирался с духом. Он уже поточил нож о металлический край плота, протер его мякотью кокоса и промыл морской водой. Промыл он и ногу, а затем принялся намывать руки с такой тщательностью, что кожа на ладонях заскрипела. Рядом с ним стояла половинка кокосовой скорлупы со щепоткой выпаренной соли, которую соскребли с бортов и паруса, для обработки открытой раны.
— Готов? — прошептал он.
— Готов, — хрипло отозвался Флинн, и Себастьян, нащупав пулю, опасливо провел по этому месту лезвием ножа. У Флинна перехватило дыхание, однако человеческая кожа оказалась прочнее, чем предполагал Себастьян, — она не разошлась. — Чтоб тебя… — Флинн уже взмок. — Хватит дурака валять. Режь!
На сей раз Себастьян полоснул как следует, и края раны разошлись. Выронив нож, он в ужасе отпрянул: из раны истек пузырящийся гной. Он напоминал желтую подливу с мякотью чернослива, а ударивший в ноздри запах моментально стал комом в горле.
— Ищи пулю! Пальцами! — Флинн извивался, удерживаемый двумя мужчинами. — Давай! Быстрее! Не могу больше терпеть.
Собрав всю волю в кулак и едва сдерживая рвотный позыв, Себастьян сунул в рану мизинец. Отыскав пулю и с трудом отделив ее от приставшей плоти, он будто крючком выковырял ее наружу, и она упала на дощатый пол. Последовавшая за ней свежая порция гноя потекла по руке Себастьяна, и он, задыхаясь от рвоты, едва успел отползти к краю плота.
16
— Эх, если бы у нас была красная тряпка. — Флинн сидел, прислонившись к шаткой мачте. Он по-прежнему был очень слаб, однако после удаления гноя жар четыре дня назад спал.
— Ну и что бы ты с ней делал? — поинтересовался Себастьян.
— Поймал бы дельфина. Послушай, я настолько проголодался, что сожрал бы его живьем.
После четырехдневной диеты, состоявшей из кокосовой мякоти и молока, у них в животах не прекращалось недовольное бурление.
— Почему обязательно красная?
— Они клюют на красное. Я бы сделал приманку.
— У тебя же нет ни крючков, ни лески.
— Привязал бы к бечевке от мешка и выманил на поверхность, а потом загарпунил бы приделанным к веслу ножом.
Себастьян помолчал, задумчиво наблюдая за тем, как в глубине за бортом, бросая золотистые отблески, резвился косяк дельфинов.
— Так, значит, только красное? — переспросил он. Флинн подозрительно посмотрел на него.
— Да, непременно красное.
— Ну… — В некоторой нерешительности Себастьян, несмотря на свой тропический загар, заметно покраснел.
— В чем дело?
Продолжая краснеть, Себастьян встал и расстегнул ремень. Затем смущенно, точно невеста в первую брачную ночь, спустил брюки.
— Ничего себе! — поразился Флинн, прикрывая рукой глаза.
— О-о! О-о! — раздались восторженные возгласы членов команды.
— В «Хэрродз» приобрел, — со свойственной ему скромностью пояснил Себастьян.
Красные, как по заказу Флинна, трусы Себастьяна были не просто красного, а самого что ни на есть насыщенного великолепного красного цвета, какой только мог существовать в природе, — цвета самого яркого красного заката или замечательных красных роз, о каких только можно было мечтать. Во всем своем восточном великолепии они были Себастьяну по колено.
— Чистый шелк, — продолжал Себастьян, теребя ткань. — По десять шиллингов за пару.
— Ну же! Давай, рыбка! Иди-ка сюда, — лежа на пузе пришептывал Флинн, свесив голову и плечи за борт. В зеленой воде на обрывке бечевки болтался кусок красной ткани. К нему метнулся длинный золотистый силуэт, и Флинн в последний момент дернул за бечевку. Сделав кувырок, дельфин вновь нырнул вглубь. Флинн опять стал подергивать бечевку. От водной ряби на золотистом силуэте дельфина замелькали зыбкие тени. — Давай, давай, рыбка. Догони-ка эту штуковину. — Еще один дельфин присоединился к «охоте», и они, поблескивая, стали кружить вокруг приманки, напоминая движение планет. — Будь наготове!
— Я готов. — Себастьян замер возле Флинна в позе копьеметателя. Забыв от волнения про штаны, он стоял в весьма непристойном виде в одной развевавшейся вокруг бедер рубахе. Правда, его длинным мускулистым ногам мог бы позавидовать любой атлет. — Назад! — прикрикнул он на сгрудившуюся вокруг него команду, из-за чего плот угрожающе накренился. — Отойдите, дайте мне место! — Он поднял весло с примотанным к нему длинным охотничьим ножом.
— Вот они, подходят. — Голос Флинна дрожал от возбуждения, в то время как он продолжал поддергивать красную тряпку все выше и выше, и стая следовала за ней. — Давай! — крикнул он, когда одна из рыб — четырехдюймовый золотистый силуэт — вырвалась на поверхность, и Себастьян сделал бросок. Верная рука и меткий глаз — в свое время он мог подать не хуже великого Фрэнка Вули[16]. Угодив возле глаза, лезвие разодрало дельфину жабры.
На несколько секунд весло в руках Себастьяна словно ожило — дельфин бился и извивался на импровизированном гарпуне, и поскольку на нем не было ни шипов, ни зазубрин, рыба соскользнула с лезвия.
— Будь ты проклят, чтоб тебя! — разразился Флинн.
— Черт бы его подрал! — эхом откликнулся Себастьян.
Косяк мгновенно рассредоточился, однако смертельно раненный дельфин на глубине десяти футов стал трепыхаться, как воздушный змей на сильном ветру.
Бросив весло, Себастьян принялся снимать рубаху.
— Ты куда? — спросил Флинн.
— За ним.
— Сдурел? Там же акулы!
— Я так оголодал, что съем и акулу. — Себастьян нырнул с бортика. Секунд через тридцать он уже появился вновь, пыхтя, как косатка, но с торжествующей улыбкой прижимая к животу мертвого дельфина.
Сидя вокруг изрезанной туши, они уплетали шматки сырого мяса, посыпанного морской солью.
— Мне случалось платить целую гинею и за худшую еду, — заметил Себастьян и негромко рыгнул. — Прошу прощения.
— Пожалуйста, — с набитом ртом буркнул в ответ Флинн и окинул косым взглядом все еще раздетого Себастьяна, — и хватит здесь щеголять своими достоинствами, пока не растерял, — надень-ка штаны.
Флинн О’Флинн невольно начинал пересматривать свое отношение к Себастьяну Олдсмиту. Однако происходило это очень медленно.
17
Гребцы уже давно потеряли всякий интерес к своему занятию. Лишь повторяемые Флинном угрозы телесной расправы да подаваемый Себастьяном личный пример заставляли их трудиться. От тонкой жировой прослойки, изначально наблюдавшейся на мускулах Себастьяна, не осталось и следа, и тело, без устали работавшее с веслом, напоминало скульптуру Микеланджело.
В течение шести дней они волоклись на своем плоту через устремлявшееся к югу течение. Это были шесть дней ослепительно солнечного штиля и безукоризненной морской глади, похожей на бескрайнее полотно зеленого бархата. Вплоть до нынешнего момента.
— Нет, — возразил Мохаммед, — это значит: «Два дикобраза занимаются любовью под одеялом».
— Гм! — Себастьян повторил фразу, не отрываясь от своего ритмичного занятия. Он упорно учил суахили, в чем-то порой компенсируя недостаток сообразительности настойчивостью. Мохаммед гордился своим учеником и противился любым попыткам других членов команды хоть как-то посягать на его «должность старшего преподавателя».
— Ладно, с дикобразами, которые долюбились до изнеможения, понятно, — проворчал Флинн. — А это что такое?.. — И он произнес фразу на суахили.
— А это значит: «На море подуют большие ветры», — перевел Себастьян, сияя от гордости.
— И это, кстати, не шутка. — Флинн поднялся, стараясь не тревожить больную ногу, и, приставив ладонь ко лбу, стал всматриваться в даль, на восток. — Видишь ту линию облаков?
Отложив в сторону весло, Себастьян встал рядом и потянулся, разминая затекшие спину и плечи. Все остальные тоже сразу оставили свое занятие.
— Не останавливаться, дорогие мои! — зарычал Флинн, и они неохотно повиновались. Флинн вновь повернулся к Себастьяну. — Видишь — вон там?
— Да. — Черная линия на горизонте напоминала подводку глаз у индианки.
— Вот тебе, Басси, и ветерок, которого не хватало. Но, думается мне, тут грядет нечто большее, чем ты рассчитывал.
Уже ночью в темноте они услышали издалека приглушенное шипение или свист. На востоке одна за другой стали исчезать крупные звезды — темные тучи наполовину затмили полуночное небо.
Все проснулись от похожего на ружейный выстрел неожиданно раздавшегося хлопка самодельного паруса, вызванного налетевшим порывом ветра.
— Ну, теперь держи свои модные трусы, — пробормотал Флинн, — а то унесет вместе с тобой.
Налетел очередной порыв ветра, затем — пауза, однако уже были слышны энергичные шлепки пока еще маленьких волн о борта плота.
— Надо бы спустить парус.
— Пожалуй, стоит, — согласился Флинн. — И заодно займись-ка нашими спасательными средствами — может, нам следует привязаться страховочной бечевой? — Впопыхах, подстегиваемые усиливающимся ветром, они неловко повалились на дощатый пол.
Налетевший с новой силой ветер закрутил плот, как волчок, обдавая их брызгами, — на фоне относительно теплого ветра брызги казались ледяными. Ветер уже не стихал, и плот стал двигаться рывками, словно пришпориваемое животное.
— По крайней мере нас несет к берегу, — прокричал Себастьян Флинну.
— Считай, что так, малыш Басси. — И первая волна захлестнула плот, заглушая голос Флинна, окатывая их с ног до головы и уходя сквозь дощатый пол. Плот угрожающе закачался, но успел выровняться, как будто готовясь к очередному нападению морской стихии.
При постоянном неистовстве ветра море вздыбилось гораздо быстрее, чем мог предположить Себастьян. В считанные минуты волны стали захлестывать плот с такой силой, словно стремились выжать у них из легких последний воздух. Накрывая плот полностью, они утягивали его на глубину, и лишь благодаря своей плавучести он едва успевал вынырнуть в диком кульбите, давая своим пассажирам единственную возможность сделать глоток воздуха среди бушующих брызг и пены.
Себастьяну урывками удалось доползти до Флинна.
— Как ты? — крикнул он.
— Отлично, лучше не придумаешь. — Их накрыло очередной волной.