— Мы хотим вступить в брак, — врубилась Стар в его речь.
Рот Глашатая захлопнулся, он бросил острый изучающий взгляд на талию Стар, за что чуть не схлопотал от меня хорошую плюху.
— Какое удовольствие иметь дело с клиентами, которые знают, чего хотят! Я с радостью поддержу такое начинание, как имеющее огромное общественное значение. Все эти новомодные бегства с любимыми, гражданские браки и внебрачные ласки даже без поздравлений и благословений парочки родных и знакомых лишь содействуют росту налогов и сокращению доходов, уж это точно. Я сам глубоко сожалею, о чем неоднократно говаривал своей жене, что у меня не нашлось времени жениться. Теперь, что касается дальнейших планов, то если я могу внести свои скромные предложения…
— Мы хотим повенчаться по законам Земли.
— А, очень разумно… — Глашатай повернулся к шкафу, стоявшему рядом со столом, и покрутил наборный диск. Подождав немного, сказал:
— Извините, пожалуйста, Ваши Благородия, но мой мозг перегружен миллионами различных фактов — больших и малых и… как вы сказали… это название начинается с буквы 3?
Стар подошла к шкафу, внимательно рассмотрела диск и покрутила его.
Глашатай только хлопал глазами.
— Ах, это та Вселенная? У нас о ней так редко спрашивают. Я часто сожалею, что у меня нет времени на путешествия… все дела, дела, дела… Библиотека!
— Слушаю, мастер, — раздался голос.
— Планета Земля, брачные обычаи… Большое 3, потом тета, — и он добавил еще пять групп чисел. — Да побыстрее!
Через несколько минут в комнату вбежал подмастерье с тонким свитком в руках.
— Библиотекарь сказал, что с этим надо поосторожнее… Сказал, что это очень опасно. Он велел…
— Заткнись! Прошу прощения у Ваших Благородий. — Глашатай вложил свиток в читальную машину и начал сканировать.
Глаза у него полезли из орбит, он приник к экрану.
— Невероятно! Удивительно! — На какое-то время он, казалось, забыл о нашем присутствии и только время от времени издавал возгласы: — Поразительно! Фантастика! — и тому подобное.
— Мы очень торопимся, — дотронулся я до его локтя.
— А? Да, да, милорд Герой Гордон, а также миледи. — Глашатай без всякой охоты оторвался от сканера и сложил ладони у груди. — Вы пришли именно туда, куда надо. Ни один другой Глашатай Невии, полагаю, не смог бы осуществить проект такого значения. Сейчас, думаю, впрочем, это лишь очень приблизительное умозаключение, для организации свадебной процессии нам придется созвать всех жителей из сельской округи, но для карнавала нужно будет использовать только горожан, если вы хотите, чтобы последний был скромен в соответствии с вашей репутацией любителей скромности и простоты. Итак, скажем, один день на процессию и минимум две ночи для карнавала с гарантированным уровнем шума…
— Хватит!!!
— Милорд? Я же не собираюсь извлекать из этого выгоду! Это будет художественная работа, любовно исполненная — только оплата издержек и маленькая сумма сверх — для вознаграждения моего начальства. Кроме того, как профессионал, скажу, что самоанский обычай, предшествующий свадьбе, более тонок, более трогателен, нежели вовсе не обязательный зулусский. Что касается привнесения некоторого элемента юмора, то это бесплатно. Одна из моих служащих находится сейчас как раз на седьмом месяце, и она с восторгом примет поручение вбежать по церковному проходу и прервать церемонию бракосочетания. Затем нам следует решить вопрос о свидетелях успешного завершения брачных отношений и сколько их понадобится с обеих сторон. Впрочем, этот вопрос может быть отложен на недельку. Нам в первую очередь нужно подумать об украшении улиц и о…
— Пошли отсюда! — Я взял Стар за руку.
— Конечно, милорд, — согласилась она. Глашатай гнался за нами, громко вопя о нарушении контракта. Пришлось положить руку на эфес и показать ему шесть дюймов клинка. На этом торг и закончился.
Руфо, казалось, перестал сердиться и успокоился; он вежливо и даже мило приветствовал нас. Мы сели на коней и поскакали. Когда мы проехали с милю в восточном направлении, я сказал:
— Стар, дорогая!
— Что, милорд, любовь моя?
— Этот прыжок через шпагу — в самом деле брачная церемония?
— Очень древняя, милорд. Думаю, относится ко времени Крестовых Походов.
— Считаю, что слова нуждаются в модернизации:
Тебя так устроит?
— Да, да!
— Но ты вторую строчку скажешь так: «Твоя жена я навек с этих пор». Поняла?
— Да, да, да, любовь моя, — воскликнула Стар.
Мы оставили Руфо с многоножками и, ничего ему не говоря, взобрались на невысокий лесистый холм. Невия прекрасна вся, и ни одна консервная банка или использованная бумажная гигиеническая салфетка фирмы «Клинекс» не марают эту райскую красоту, но это место было настоящим храмом под открытым небом: покрытая нежнейшей травой лужайка, окруженная аркадами деревьев, — восхитительное убежище для влюбленных.
Я обнажил свою шпагу, оглядел ее, ощущая сказочную сбалансированность клинка, на котором легкие удары молота мастера-оружейника оставили лишь слабую рябь.
— Прочти девиз, Стар.
Она разобрала надпись: «Dum vivimus, vivamus!» — «Пока мы живы, будем жить!»
— Да, да, моя любовь! — Она поцеловала клинок и отдала его мне. Я положил шпагу на землю.
— Помнишь текст?
— Он навечно в моем сердце.
Я взял ее за руку.
— Прыгай выше. Раз… Два… Три!
Глава 12
Когда я свел новобрачную вниз по склону того благословенного холма, обнимая ее за талию, Руфо помог нам сесть на «лошадей». Никаких комментариев с его стороны не последовало. Вряд ли он пропустил мимо ушей, что Стар теперь обращалась ко мне словами «милорд муж». Руфо поехал за нами, соблюдая почтительное расстояние, чтобы не слышать нашу беседу.
Около часа мы ехали, держа друг друга за руки. Каждый раз, когда я видел лицо Стар, она улыбалась, если же она встречала мой взгляд, то на ее щеках появлялись ямочки. Раз я спросил:
— Скоро ли начнется опасный отрезок пути?
— Когда мы свернем с дороги, милорд муж.
Проехали еще с милю. Наконец Стар застенчиво обратилась ко мне:
— Милорд муж?
— Что, жена?
— Ты все еще думаешь, что я фригидна и неуклюжа?
— М-м-м… — промычал я, как бы обдумывая каждое слово. — «Фригидная» — нет, честно говоря, я это утверждать не могу. А «неуклюжая»… ну, в сравнении с такой артисткой своего дела, как Мьюри, можно сказать…
— Милорд муж!
— Что? Я только говорю…
— Ты что, набиваешься на пинок в брюхо? — И добавила: — Это такая американская идиома.
— Женушка… Уж не ты ли собираешься дать мне пинок в брюхо?
Она помедлила с ответом, голос ее звучал еле слышно:
— Нет, милорд муж. Никогда!
— Рад слышать. Но если бы ты попыталась, что бы произошло?
— Ты… Ты бы меня отшлепал. Моей шпагой. Но не своей. Пожалуйста, не бей меня твоей шпагой никогда, муж мой.
— И твоей тоже не буду. Рукой — да. Больно. Сначала отшлепаю тебя, а потом…
— Что будет потом?
— Но не следует доводить меня до этого сейчас. Согласно плану, мне предстоит сегодня вечером сражаться. И в будущем меня тоже не перебивай.
— Хорошо, милорд муж.
— Отлично. Теперь, если мы дадим Мьюри судейскую оценку в десять баллов, то по этой шкале ты заслуживаешь… Дай-ка мне посчитать…
— Балла три-четыре? Или даже пять?
— Молчание! Я дал бы тысячу. Да, тысячу плюс-минус один балл. И у меня нет под рукой подходящего измерителя.
— Ах, ты, плутишка! Любимый мой! Наклонись ко мне и поцелуй. И берегись — как бы я все это не рассказала Мьюри.
— Ничего ты Мьюри не расскажешь, женушка, иначе тебе влетит как следует. И перестань набиваться на комплименты. Ты же сама знаешь о себе все, ты — прыгающая через шпаги девчонка!
— Ну и какова же я?
— Ты — моя Принцесса!
— Ох!
— И еще я с пылающим хвостом. И сама это знаешь.
— А это хорошо? Знаешь, я изучала американские идиомы, очень внимательно, но не уверена, что всегда правильно их понимаю.
— Это означает высший класс. Просто такой оборот речи, хотя я лично никогда не был близко знаком с норками. А теперь давай подумаем о вещах более важных, иначе ты можешь стать вдовой в день своего бракосочетания. Так ты говоришь — драконы?
— Они будут только ночью, милорд муж, да, по правде говоря, они не совсем драконы.
— Из твоего описания следует, что разницу ощущают только другие драконы. Восемь футов в холке, вес две тонны, зубы длиной в мою руку, только что пламенем не дышат.
— О нет! Они огнедышащие! Разве я не говорила?
— Они будут только ночью, милорд муж, да, по правде говоря, они не совсем драконы.
— Из твоего описания следует, что разницу ощущают только другие драконы. Восемь футов в холке, вес две тонны, зубы длиной в мою руку, только что пламенем не дышат.
— О нет! Они огнедышащие! Разве я не говорила?
— Нет, не говорила, — вздохнул я.
— По существу-то, они огнем не дышат. Это их бы убило. Они задерживают дыхание, выпуская огонь. Это болотный газ — метан, он вырабатывается в пищеварительном тракте. Всего лишь контролируемая отрыжка с эффектом самовоспламенения, которое вызывается энзимом, скрытым между первым и вторым рядом зубов. Газ вспыхивает уже по выходе из пасти.
— Как они это делают, меня мало интересует, раз уж они все равно огнеметы. Ну и как же ты хочешь, чтобы я с ними расправился?
— Надеюсь, у тебя самого возникнет какая-нибудь идея. Видишь ли, — сказала она извиняющимся тоном, — я ничего не планировала, поскольку не собиралась пользоваться этой дорогой.
— Что ж… Женушка, давай вернемся обратно в ту деревушку. Вступим в конкурентную борьбу с нашим другом — Глашатаем, спорю, мы его переплюнем…
— Милорд муж!
— Ладно, ладно… Если ты желаешь, чтобы я по вторникам и средам убивал драконов, я к твоим услугам. Этот метан… они его выпускают с обоих концов?
— О, только из переднего! Как это так — с обоих?
— Очень просто. Увидишь в модели будущего года. А сейчас — тихо! Мне нужен Руфо. Он-то, думаю, убивал драконов в прошлом?
— Мне не известен ни один человек, который бы это сделал, милорд муж.
— Вот как! Моя Принцесса, я, конечно, горжусь доверием, которое ты мне оказываешь. Или тобой двигает отчаяние? Не отвечай, не хочу об этом знать. Помолчи, дай мне подумать.
Доехав до ближайшей фермы, мы отправили туда Руфо, чтобы он договорился о доставке обратно многоножек. Они были наши — дар Дораля, но нам приходилось их отправлять назад; там, куда мы направлялись, они бы не выжили. Мьюри обещала мне присмотреть за Арс Лонга и даже выгуливать ее.
Руфо вернулся, сопровождаемый деревенским парнишкой, восседавшим на тяжелой рабочей скотине, — он ерзал между второй и третьей парами ног, дабы не обременять спину животного, и управлял голосом.
Когда мы спустились с седел, забрав с собой луки и колчаны, и уже готовились в путь, подошел Руфо:
— Босс, этот навозник мечтает поговорить с Героем и коснуться его шпаги. Гнать его в шею?
Положение обязывает, а не только дает привилегии.
— Зови сюда.
Парень, уже вышедший из детского возраста, с реденькой порослью на подбородке, подходил почтительно, заплетающейся походкой и расшаркивался так, что чуть не упал.
— Держись смелее, сынок! — подбодрил я. — Как тебя звать?
— Паг, милорд Герой, — ответил он ломающимся голосом. (Паг?![112] Впрочем, сойдет. Значение этого слова на невианском языке сродни грубым шуткам Джоко).
— Достойное имя. Кем хочешь стать, когда вырастешь?
— Героем, милорд. Как ты.
Подумал, не рассказать ли ему о булыжниках на Дороге Доблести. Но он и сам обнаружит их очень скоро, если только выйдет на нее, и либо пойдет по ней дальше, не обращая на них внимания, либо вернется и забудет эти глупости. Я одобрительно кивнул и заверил, что на верхних ступенях геройской профессии всегда найдется место для парня, крепкого духом, и что чем ниже будет лежать начальная точка отсчета, тем больше славы… Главное — трудиться не покладая рук, учиться изо всех сил и ждать случая. Постоянно быть настороже, беседовать с незнакомыми дамами… и Приключение само найдет тебя. Потом я дал ему дотронуться до своей шпаги — только дотронуться, но не в руки. Леди Вивамус — моя, и я скорее разделю с кем-нибудь свою зубную щетку.
Когда-то, когда я был еще мальчуганом, меня представили конгрессмену. Он всучил мне ту же отеческую жвачку, которую я сейчас произносил от своего лица. Подобно молитве она не может принести вреда, но способна дать и пользу. Обнаружилось, что я был совершенно искренен, говоря все сказанное выше, как был искренен и конгрессмен. Впрочем, вред возможен — парнишку ведь могут убить на самой первой миле Дороги Доблести. Но это лучше, чем в старости сидеть у огня, жевать смолку и думать об упущенных шансах и о девчонках, которых не потискал. Верно, не так ли?
Я решил, что этот случай достаточно серьезен для Пага и надо отметить его по-настоящему. Я порылся в своей сумке и нашел там американскую монету в 25 центов.
— Как твое полное имя, Паг?
— Просто Паг, милорд. Из дома Лердики, конечно.
— Теперь у тебя будет три имени: я дам тебе одно из моих. — У меня было одно, в котором я не нуждался, поскольку имя «Оскар Гордон» меня вполне устраивало. И, конечно, не «Флэш», этой клички я никогда не признавал. И не мое армейское прозвище — его я даже на стенах уборной не писал бы. «Изи» — было имя, которым я мог пожертвовать. Я всегда предпочитал писать И. С. Гордон вместо Ивлин Сирил, а в школе «И. С.» превратились в «Изи»[113], что в свою очередь происходило из моего поведения на поле — я никогда не бегал скорее или медленнее, чем того требовали обстоятельства.
— Властью, данной мне штабом командования армии США в Юго-Восточной Азии, я, Герой Оскар, повелеваю, чтобы с этого дня ты был известен под именем Лердики’т Паг Изи. Носи его с честью.
Потом я дал ему четвертак и показал изображение Джорджа Вашингтона на аверсе.
— Это глава моего Дома, Герой более великий, чем я смогу стать когда-либо. Он был храбр и горд, он говорил правду и сражался за Право так, как он его понимал, против страшных опасностей. А тут, — я перевернул монету другой стороной, — герб моего Дома, который он основал. Эта птица олицетворяет храбрость, свободу и высшие идеалы. (Я не сказал ему, что Американский Орел теперь питается падалью, нападает только на тех, кто слабее, и вероятно скоро вымрет вообще. К чему все это говорить? Он именно олицетворение Идеалов. Символ — всегда лишь то, что мы сами в него вкладываем.)
Паг Изи яростно кивал головой, из глаз его текли слезы. Я не представил его своей новобрачной — не был уверен, захочет ли она с ним познакомиться. Однако она сама подошла и мягко сказала:
— Паг Изи, запомни слова милорда Героя. Цени их, и они определят всю твою жизнь.
Парнишка хлопнулся перед Стар на колени. Она дотронулась до его волос и проговорила:
— Встань, Лердики’т Паг Изи. Встань и будь честен и смел.
Я попрощался с Арс Лонга, пожелал ей быть славной девочкой и пообещал когда-нибудь вернуться. Паг Изи отправился на свою ферму с нашими многоножками, а мы вошли в лес с натянутыми луками. Руфо изображал арьергард. На том месте, где мы свернули с желтой кирпичной дороги, был знак, приблизительный смысл которого — «Оставь надежды всяк сюда входящий».
(Буквальный перевод несколько напоминает надписи в Йеллоустонском парке: «Предупреждение: хищники в этих лесах не ручные. Путешественникам рекомендуется оставаться на дороге, иначе возвращение их останков ближайшим родственникам не может быть гарантировано. Милорд Лердики. Его герб».)
— Милорд муж…
— Да, Крохотные Ножки? — Я не смотрел на нее. Я отвечал за свою сторону тропы и отчасти за сторону Стар, но, кроме того, время от времени приходилось поглядывать и вверх, будто нам угрожала бомбежка, а вернее, нечто вроде коршунов-стервятников, только меньших размеров и целившихся прямо в глаза.
— Мой Герой, ты действительно благороден, и ты заставил свою жену гордиться тобой.
— А? Как это? — Я оторвался от мыслей о наиболее вероятных целях: два вида их были наземные — крупные крысы таких размеров, что вполне могли питаться котами, и дикие свиньи, примерно такой же величины, из которых нельзя было бы выкроить даже приличного сандвича с ветчиной, поскольку состояли они исключительно из толстенной шкуры и дурного характера. Мне рассказывали, что свиньи, увидев вас, кидаются тут же и не раздумывая. Посему промах не рекомендуется. Лучше иметь наготове шпагу, ибо пустить вторую стрелу уже вряд ли удастся.
— Я говорю об этом парнишке Паг Изи. Вернее, о том, что ты сделал для него.
— Для него? Накормил его старыми побасенками. Товар дешевый.
— Это был истинно королевский поступок, милорд муж.
— Ерунда, Цветочек. Он ожидал услышать от меня громкие слова, и он их услышал.
— Оскар, мой возлюбленный, а можно послушной жене сказать своему мужу, что он несет чепуху и несправедлив к себе? Я ведь знала многих героев, и некоторые из них были такие олухи, что их следовало бы кормить на кухне, если бы своими делами они не завоевали место за парадным столом. Но я знала лишь немногих, кто был благороден, ибо благородство души встречается куда реже героизма. Настоящее благородство легко распознается даже в тех, кто тщательно скрывает свою истинную сущность — как ты, например. Парень ожидал, поэтому ты выдал ему, но nobless oblige[114] — это чувство, которое способны испытывать лишь те, кто истинно благороден.