За стеклом одного из шкафов я заметил несколько книг по истории. Если через три часа я все еще буду на судне, мне стоит прочесть каждую историческую книгу, которая тут найдется, посвятив этому занятию все время длинного обратного пути в Америку.
Но знание имен президентов и дат войн не входило в число моих ближайших задач: они ведь к сегодняшнему дню прямого отношения не имели. Мне прежде всего необходимо было узнать (ибо невежество могло принести мне что угодно, начиная от мелких неудобств и кончая полным провалом) различия между моим миром и этим в том, как живут люди, как говорят, как ведут себя, едят, играют, молятся, любят. И пока я буду этому учиться, надо быть очень осторожным, не болтать лишнего и как можно больше прислушиваться к тому, что говорят другие.
У меня когда-то был сосед, чье знание истории ограничивалось двумя годами[179] — 1492-м и 1776-м — но даже эти даты у него путались, ибо он не был уверен до конца, что именно обозначала каждая из них. Его невежество в остальных вопросах отличалось такой же глубиной, и тем не менее, он умудрялся зарабатывать очень прилично, мостя городские улицы.
Чтобы функционировать как животное социальное и экономическое, человеку не обязательно иметь широкое образование… если только вы знаете, в какое время следует втирать голубую глину в свой пупок. Однако единственная крошечная ошибочка в местных обычаях может подвести вас под суд Линча.
Интересно, а что сейчас поделывает Грэхем? И тут я понял, что ситуация, в которую он попал, куда серьезней и опасней моей… если допустить (а видимо, это неизбежно), что мы с ним просто поменялись местами. Ведь мое воспитание может выставить меня в этом мире всего лишь несколько эксцентричной личностью, зато его привычки вполне способны вовлечь Грэхема в весьма серьезные неприятности. Случайная фраза или совершенно невинный поступок могут привести его прямехонько в колодки и даже хуже того.
А с еще большими сложностями он столкнется, если попытается сыграть мою роль… если он попытается… Разрешите мне проиллюстрировать эту мою мысль таким примером: в день рождения жены, после того как мы уже вместе прожили год, я преподнес Абигайль роскошное издание «Укрощения строптивой». Так она даже не заподозрила, что я на что-то намекаю: ее убежденность в собственной непогрешимости исключает всякую возможность предположения, что в глубине души я могу приравнять ее к Кейт. Если Грэхем займет мое место в качестве ее мужа, то супружеские отношения почти наверняка окажутся весьма интересными для обеих сторон.
Лично я, по здравом размышлении, не пожелал бы Абигайль даже врагу. Ну а поскольку со мной никто не консультировался, то слез крокодиловых о Грэхеме я лить не стану.
Интересно, а каково все-таки делить ложе с женщиной, которая не всегда будет отзываться о супружеских отношениях, как о «семейной повинности»?
Итак, передо мной двадцатитомная энциклопедия, миллионы слов, упакованных в статьи, содержащие все важнейшие реалии этого мира, реалии, которые столь критически важны для меня. Что я могу извлечь из них за такое короткое время? С чего начать? Мне ни к чему знать о греческом искусстве, об истории Древнего Египта, о геологии… но что же мне надо?
Ладно… что первым бросилось тебе в глаза в этом мире? Сам корабль. Его архаичность, если сравнивать его с изящным теплоходом «Конунг Кнут». Затем, когда ты оказался на борту, отсутствие телефона в твоей (Грэхема) каюте. Отсутствие пассажирских лифтов. Мелочи, которые придают судну атмосферу роскоши… прадедовских времен.
А потому прочтем-ка статью «Корабли» в восемнадцатом томе. Да, сэр! Три страницы рисунков и фотографий… и все имеют изящно-одряхлевший вид. Пароход «Британия» — самый большой североамериканский лайнер — берет две тысячи пассажиров, но делает всего только лишь шестнадцать узлов. Ну и выглядит соответственно.
А теперь общая статья «Транспорт».
Ну и ну! Впрочем, мы не так уж и удивлены, не правда ли? Воздушные корабли даже не упоминаются. Посмотрим-ка справочный том… воздушные корабли… ничего, дирижабли… ноль, аэронавтика… смотри воздушный шар.
Ага! Да, хорошая статья о неуправляемых полетах на воздушных шарах, с упоминанием о Монгольфье и других отважных пионерах, даже о смелой и трагической попытке Соломона Андре[180] покорить на воздушном шаре Северный полюс. Граф же фон Цеппелин в этом мире или не родился вообще, или не удосужился заняться проблемами аэронавтики.
Возможно, после участия в американской гражданской войне он вернулся в Германию и не нашел там той благоприятной атмосферы для идеи воздушных полетов, которую встретил в штате Огайо в моем мире. В общем получилось так, что этот мир остался без воздушного сообщения вообще. Алекс, если тебе придется тут остаться, то, может быть, ты захочешь стать «изобретателем» воздушных кораблей? Сделаться пионером воздухоплавания и капиталистом — знаменитым и богатым?
А почему ты воображаешь, что у тебя получилось бы?
Ну хотя бы потому, что свой первый полет на воздушном лайнере я осуществил, когда мне исполнилось всего двенадцать лет! Я о них все знаю. Мог бы нарисовать план хоть сию минуту!..
Мог бы? Ну-ка, нарисуй мне производственный чертеж облегченного двигателя весом не более фунта на одну лошадиную силу. Укажи спецификацию используемых сплавов, изобрази график работы операционных циклов, дай характеристику топлива, смазочных масел…
Но все эти вещи могут быть изобретены!
Да, но сможешь ли ты это сделать? Даже зная, что такие открытия вполне реальны? Вспомни, почему ты сбежал из технического училища, решив, что тебя тянет к карьере священнослужителя? Сравнительный анализ религий, гомилетика[181], критическая философия, апологетика[182], древнееврейский, латынь, греческий — для всего этого нужна память, а хитроумная техника требует еще и ума.
Так-с, значит, я к тому же и глуп?
А разве ты полез бы сквозь пламя, если бы у тебя хватило соображения, что высовывать нос слишком далеко — вредно для здоровья?
А почему же ты меня не остановил?
Останавливать тебя? А когда это ты ко мне прислушивался? Нет уж, прекрати выкручиваться — какая у тебя была последняя оценка по термодинамике?
Ладно! Признаю, что сам вряд ли сумел бы…
Как благородно с твоей стороны признать это!
Отцепись, хорошо? Знание, что нечто подобное может быть сделано, — уже треть успеха. Я мог бы стать директором отдела научных исследований и руководить работой нескольких по-настоящему талантливых инженеров. Они вложили бы в дело свой интеллект, а я — уникальную память о том, как выглядят дирижабли и как они работают. О’кей?
Вот это правильное разделение труда — ты вкладываешь память, они — интеллект. Да, из этого может выйти толк. Но не скоро и не дешево. Как ты собираешься финансировать предприятие?
Гм… продавать акции?
А ты вспомни то лето, когда ты продавал пылесосы!
Ну… в конце концов, ведь есть же еще тот миллион долларов…
Стыдно, стыдно, дружище!
— Мистер Грэхем?
Я вынырнул из своих грандиозных замыслов и увидел девуш-ку-клерка из офиса эконома, которая смотрела на меня.
— Да?
Она протянула мне конверт.
— От мистера Хендерсона, сэр. Он сказал, что, возможно, будет ответ.
— Благодарю вас.
Записка гласила: «Дорогой мистер Грэхем! Здесь, на судне, находятся три человека, которые хотят встретиться с вами. Мне не нравится ни их вид, ни манера разговаривать, да и вообще этот порт славится множеством темных личностей. Если вы их не ожидали или не хотите видеть, велите посланнице передать, что она не смогла вас найти. И тогда я скажу посетителям, что вы сошли на берег. А.П.Х.».
Несколько долгих и неприятных мгновений я колебался между любопытством и осторожностью. Они вовсе не собирались видеться со мной. Им нужен Грэхем… и что бы они ни надеялись получить от Грэхема, я все равно не смогу удовлетворить их желания.
Нет, ты знаешь, что им нужно!
Я подозреваю. Но даже если бы у них была расписка с подписью самого святого Петра, я не мог бы передать им — или кому-либо еще — этот дурацкий миллион. И тебе это прекрасно известно.
Разумеется, известно. Но мне хотелось узнать — известно ли это тебе самому? Ладно, раз обстоятельств, при которых ты мог бы передать трем неизвестным содержимое шкатулки Грэхема, не существует, зачем же видеться с ними?
Потому что я должен знатъ! А теперь заткнись! И я сказал девушке-клерку:
— Пожалуйста, передайте мистеру Хендерсону, что я сейчас спущусь. И благодарю вас за любезность.
— Для меня это было удовольствие, сэр. Э-э-э… мистер Грэхем, я видела, как вы шли через огонь. Вы были потрясающи!
— Просто нашло временное умопомрачение. Еще раз спасибо.
— Пожалуйста, передайте мистеру Хендерсону, что я сейчас спущусь. И благодарю вас за любезность.
— Для меня это было удовольствие, сэр. Э-э-э… мистер Грэхем, я видела, как вы шли через огонь. Вы были потрясающи!
— Просто нашло временное умопомрачение. Еще раз спасибо.
Я остановился на верхней площадке пассажирского трапа и попытался определить, что представляют собой эти трое мужчин, дожидавшихся меня. В общем, они выглядели так, будто их специально создали для того, чтобы причинять неприятности ближним. Один был здоровенный громила, ростом шесть футов восемь дюймов, с руками, ногами, челюстями и ушами, которые, казалось, свидетельствовали о застарелом гигантизме; другой — этакий огрызок, ростом в четверть первого, а третий — ничтожество с мертвыми глазами. Мускулы, мозг и «пушка» — или это мое излишне живое вообра жение?
Ловкий человек ушел бы тихонько и забился в свою нору.
Но я не ловкач.
6
Я спустился по лестнице, не глядя на эту троицу, и отправился прямо к каюте, где находился офис эконома. Мистер Хендерсон был там и тихонько сказал, когда я подошел к барьеру:
— Те трое дожидаются вас. Вам они знакомы?
— Нет, я их не знаю. Интересно, что им надо? Но вы, пожалуйста, приглядывайте за нами, ладно?
— Договорились.
Я повернулся и пошел, стараясь обойти сбоку эту прелестную тройку. Один из них, что выглядел поумнее, громко окликнул меня:
— Грэхем! Постойте! Куда это вы намылились?
Не замедляя шага, я рявкнул:
— Засохни, идиот! Ты что, хочешь все погубить?
Громила загородил мне дорогу и навис надо мной как небоскреб. «Пушка» занял позицию у меня за спиной. В наилучшем псевдотюремном стиле, цедя слова углом рта, я прохрипел:
— Перестань разыгрывать спектакль и убери с корабля своих горилл. Вот тогда мы с тобой поговорим.
— Разумеется, поговорим. Здесь. И сейчас же.
— Ты законченный болван, — ответил я спокойно, опасливо глядя по сторонам и на трап, — Ни в коем случае не здесь. «Жучки». Иди за мной. Но пусть эти Матт и Джефф дожидаются нас на берегу.
— Нет.
— Господи, дай мне терпение! Слушай внимательно! — я зашептал: — Сначала скажи этим скотам, чтобы духу их не было на судне; пусть ждут внизу у трапа. А мы отправимся на открытую прогулочную палубу, где можно разговаривать, не опасаясь, что нас подслушают. Иначе у нас с тобой ничего не выйдет, и я доложу номеру первому, что ты погубил сделку. Понятно? А теперь выбирай, и побыстрее — иначе ты тут же отправляешься обратно и докладываешь, что сделка не состоялась.
Он подумал, затем быстро произнес несколько фраз по-французски, из которых я ничего не понял, так как мой французский оставлял желать много лучшего. Громила, по-моему, колебался, но тот, что с пушкой, пожал плечами и пошел к трапу.
— Пошли, — сказал я тому, которого прозвал про себя «Бородавкой», — Не теряй времени. Судно вот-вот отойдет, — и направился к корме, даже не оглядываясь, следует он за мной или нет.
Я нарочно пошел быстро, чтоб он оказался перед выбором — или бежать вприпрыжку, или потерять меня из виду. Я был настолько же крупнее его, насколько Громила — больше меня; и, чтоб не отстать, ему пришлось припустить бегом.
Я вышел на прогулочную палубу и прошел мимо бара и столиков прямо к плавательному бассейну.
Последний, как я и надеялся, оказался пуст: судно стояло в порту. Обычное в таких случаях объявление гласило: «ЗАКРЫТ НА ВРЕМЯ СТОЯНКИ». Бассейн был окружен хлипким ограждением в виде однорядного каната, воду в нем не спустили. Я остановился у самого каната, спиной к бассейну. Бородавка шел за мной. Я поднял руку:
— Стой где стоишь!
Он остановился.
— Теперь поговорим, — начал я. — Объясни, да поподробнее, какого дьявола ты надумал привлечь к себе внимание и притащил своего громилу на судно? Да еще датское! Мистер Б. на тебя очень, очень рассердится. Как тебя кличут?
— Не твое дело. Где пакет?
— Какой еще пакет?
Он начал орать и брызгать слюной, но я тут же оборвал его:
— Прекрати валять дурака! Меня этим не возьмешь! Корабль готов к отплытию — у тебя осталось лишь несколько минут, чтоб объяснить, что конкретно тебе надо, и убедить меня, что ты именно тот, кто должен это получить. Если не перестанешь надувать щеки, то окажешься в положении человека, которому предстоит вернуться к боссу и рассказать, что провалил дело. А потому выкладывай: что тебе надо?
— Пакет!
Я вздохнул:
— Мой старый и глуповатый друг, ты, видно, крепко зациклился. Все это мы с тобой уже проходили. Какой такой пакет? Что в нем?
Он помолчал.
— Монета.
— Любопытно. И какая?
На сей раз молчание длилось вдвое дольше, и мне снова пришлось заговорить:
— Если не скажешь, сколько там денег, я дам тебе пару франков на пиво и отправлю домой. Ты этого хочешь? Два франка?
Такому тощенькому человечишке не следует иметь столь высокое кровяное давление. Наконец ему удалось выдавить из себя:
— Американские доллары. Миллион.
Я расхохотался ему прямо в лицо.
— Да откуда ты взял, что у меня столько денег? А если бы и было, то неужто ты полагаешь, что я бы такие деньги вот так запросто отдал тебе? Откуда мне знать, что именно ты должен их получить?
— Да ты спятил, парень! Ты же знаешь, кто я такой!
— Докажи это. У тебя глаза какие-то не такие и голос звучит иначе. Я думаю, что ты мошенник.
— Мошенник?
— Фалынак. Подделка. Выдаешь себя за другого.
Он что-то злобно прошипел, надо думать, по-французски. И, полагаю, в его речи начисто отсутствовали комплименты в мой адрес. Я покопался в памяти и, тщательно выговаривая, с большим чувством произнес фразу, которую бросила прошлым вечером дама; муж коей попенял ей, что она напрасно волнуется по пустякам. Фраза не полностью соответствовала данной ситуации, но в мои намерения входило лишь поиграть на его нервишках.
Видимо, это мне удалось. Он замахнулся, но я схватил его за кисть, намеренно поскользнулся и рухнул спиной в бассейн, увлекая его за собой. Падая, я завопил изо всех сил:
— Помогите!!!
Мы бултыхнулись в воду. Я в него крепко вцепился, вынырнул и снова потащил под воду.
— Помогите!!! Он меня хочет утопить!!!
Мы снова ушли на дно, борясь друг с другом. Я орал, требуя помощи, каждый раз, когда моя голова оказывалась над водой. А когда помощь пришла, то разом обмяк и отпустил противника.
Я не подавал признаков жизни до тех пор, пока мне не начали вдувать воздух прямо в рот. Тут я, конечно, чихнул и открыл глаза.
— Где я?
Кто-то воскликнул:
— Он пришел в себя! Теперь все в порядке.
Я огляделся и обнаружил, что лежу на спине, рядом с бассейном. Кто-то так профессионально пытался привести меня в чувство с помощью искусственного дыхания, что чуть было не оторвал мне левую руку напрочь. Если не считать руки, я был в полном порядке.
— Где он? Тот, который столкнул меня в воду?
— Убежал.
Я узнал голос и повернул голову. Мой друг, мистер Хендерсон, корабельный эконом.
— Убежал?
Вот и все. Мой визитер с крысиной рожей выбрался из воды как раз в тот момент, когда меня вытащили на палубу, и задал стрекача. А когда меня «привели в чувство», Бородавка вместе со своими телохранителями был уже далеко.
Мистер Хендерсон заставил меня лежать до прихода судового врача. Тот приставил к моей груди стетоскоп и объявил, что у меня все о’кей. Я соврал что-то, похожее на правду, и уклонился от дальнейших объяснений. Трап уже убрали, и громкий гудок возвестил, что мы покинули причал.
Разумеется, я не счел нужным сообщить, что в школе считался хорошим игроком в водное поло.
Следующие несколько дней были особенно приятны, что доказывало справедливость поговорки, будто самый сладкий виноград всегда растет на склонах действующих вулканов.
Мне удалось познакомиться (или, если угодно, возобновить знакомство) с моими компаньонами по столу, не возбудив, по-видимому, у них ни малейших подозрений на свой счет. Я узнавал их имена из общих разговоров, запоминал их — и потом пользовался этим. Все со мной были милы — теперь я не только не сидел «ниже солонки», ибо список пассажиров показывал, что я нахожусь на судне с начала круиза, но и стал знаменитостью, если не героем, потому что прошел сквозь пламя.
Плавательным бассейном я больше не пользовался. Я не знал, хорошо ли плавал Грэхем или нет и, будучи «спасенным», не хотел рисковать, показав умение плавать, что не вписывалось в историю о спасении. Кроме того, хотя я и попривык (и даже стал получать удовольствие) к определенной степени женской обнаженности, которая в прошлой жизни меня здорово шокировала бы, я все же не был уверен, что смогу держаться в компании нудистов с апломбом.