— Ну что, кот, — тихо сказал Шпунтику Чижиков. — Пойдем и мы, да?
Он забросил за плечо рюкзак, подхватил тощую сумку с необходимыми вещами и втихаря покинул квартиру. Шпунтик легко скользил следом. Спускаться пришлось пешком — крадучись, Котя преодолел девять этажей вниз и, никем не замеченный, просочился к двери черного хода. Дверь была закрыта на замок, но у Дюши нашелся ключ. Замок чуть слышно скрежетнул и открылся.
Душная майская ночь встретила Чижикова.
Котя, а за ним Шпунтик прошли по узкому проходу между стеной дома и забором — до небольшой калитки, запертой на обычную щеколду. щеколда тихо лязгнула, беглецы выскользнули на боковую улицу, и Чижиков аккуратно прикрыл калитку. Слева шумела моторами и сверкала огнями реклам улица Маляньдао, справа метрах в пяти стояла машина с выключенными фарами. Котя уверенно к ней направился. Распахнулась задняя дверца — в темном салоне за рулем сидел Гу Пинь.
— Вот и мы, — негромко сказал Котя, устраиваясь сзади и сажая Шпунтика рядом. — Я лягу, уважаемый Гу, чтобы меня не было видно. — он тихо, без хлопка, закрыл дверь.
— Хорошо, — тихо сказал китаец. — Теперь в аэропорт?
— Да, теперь в аэропорт, — кивнул Чижиков.
* * *Шпунтик заслуженно считал себя героем.
Ну как же! За короткое время он сумел совершить столько славных подвигов, что, по скромному мнению Шпунтика, хозяин был теперь просто обязан кормить его до конца жизни исключительно свежим мясом с рынка.
Во-первых, кот спас туповатую дуру-мышь, на поверку оказавшуюся хомяком по имени Кьюха. особым умом хомяк, как выяснилось, не блистал и в этом смысле от дуры-мыши ушел совсем недалеко, но зато послужил хозяину и его знакомым хотя бы тем, что недальновидная владелица склонного к спонтанным путешествиям Кьюхи осталась сторожить квартиру вместо Шпунтика и справилась со своей задачей вполне удовлетворительно: никто не пришел и никто не ушел. Шпунтик не знал, как у этой странной женщины обстояло дело с тем, чтобы разодрать в кровь незваных гостей, но в том, что она при необходимости умеет очень громко орать — как, впрочем, и все человеческие женщины, — кот убедился. И смело занес спасение хомяка себе в положительный актив, несмотря на то что огромный пытался заслугу Шпунтика присвоить себе. Сперва обидевшись, кот рассудил, что это личное дело совести огромного. Потому что правду не скроешь.
Дальше Шпунтик вывел на лестницу Бритого, который устроил налет на их с хозяином новую квартиру и даже повредил вонючего Сумкина. Коту было совершенно очевидно, что без него никто с Бритым не справился бы. Бритый из всех уважал только его, Шпунтика. И когда Шпунтик убедительно попросил, Бритый тут же ушел. Чем не подвиг?
Правда, потом Бритый зачем-то вернулся — наверное, заела совесть. Вернулся и вмешался, когда они с хозяином и огромным так славно бегали по темным улицам, а их вдруг решили схватить за шкирку злые люди. Ясно было, что хозяин просто так подобного поведения не оставит — вот-вот вытащит веник, а уж тут держись. Правда, с хозяином был огромный, и уж что-что, а размер Шпунтик всегда умел оценить по достоинству. Кот сидел на крыше и с удовольствием наблюдал за разворачивающимся внизу сражением, видя, что совершенно не ошибся: огромный как начал кидаться велосипедами, как начал! Всех злых с ног посбивал. Кроме одного — тот был особо упорный и крепкий. Никак не поддавался и даже огромного на землю уронил. И тут хозяин достал веник… Шпунтик понял: сейчас начнется самое страшное, самое ужасное — и поспешил вмешаться. Кот твердо знал: когда хозяин возьмется за веник, будет беда, просто беда. А потому кинулся на особо крепкого и отделал его когтями, пока не дошло до крайности. Это тоже был подвиг. И суть его состояла не в том, что Шпунтик легко заборол Крепкого и даже разодрал ему всю морду, но в том, что хозяин веник в ход так и не пустил, и мир устоял.
Так что когда хозяин на ночь глядя услал прочь всю стаю и оставил при себе одного Шпунтика, кот понял, что его таланты и подвиги наконец оценены по достоинству. Так, собственно, и должно было быть. Ценить своего незаменимого кота — это нормально. еще каких-то пару лет — и, глядишь, бестолковость и непонятливость сойдут с хозяина, подобно ненужной шелухе. Шпунтик в хозяина верил. И когда тот предложил ему пойти прогуляться вдвоем — только он и Шпунтик, кот с готовностью согласился. хозяин сказал: «Пойдем и мы». Мы — как это правильно звучит, как подобающе! Шпунтик собрался в момент.
Прогулка, правда, оказалась недолгой: сначала Шпунтик и хозяин спускались по лестнице вниз, причем хозяин все время призывал кота быть тише. И это говорил человек, которого слышно за сто метров, даже если он крадется босиком! Шпунтик показательно преодолел пару лестничных пролетов туда и обратно совершенно беззвучно, но хозяина это отчего-то не убедило. ладно. Потом они вышли на улицу, и кот решил было, что сейчас он и хозяин отправятся исследовать какие-нибудь особо интересные кусты, раз уж на крышу не полезли, но вместо этого Шпунтика опять запихнули в машину.
В машине неприятно пахло, а за рулем сидел человек в очках, которого кот пару раз уже видел. Было неуютно, к тому же хозяин зачем-то разлегся на сиденье и так лежал всю дорогу, не давая Шпунтику выглянуть в окно. Неподалеку притаилось Тепло, так что кот особенно не переживал. А после началось интересное.
Да, Шпунтик всегда знал, что его хозяин — человек справедливый, даже при всех его недостатках. Но не знал, что до такой степени. Ведь хозяин открыл рюкзак, где лежало Тепло, и предложил Шпунтику забраться туда! Не ожидал кот от хозяина такого щедрого понимания, не ожидал. Шпунтик окончательно уверился: он герой, и это — заслуженная награда. С радостью в рюкзак полез, воссоединился с Теплом и, не обращая внимания на толчки и забыв про время, нежился и нежился, нежился и нежился, нежился и нежился… Пока хозяин рюкзак снова не открыл…
И — началось.
Эпизод 17 Дед Вилен и другие
Китайская Народная Республика, село Вэйминцунь, Май 2009 года— Хорошего дня, дядюшка. А где тут Северная улица?
Именно с таким вопросом, перейдя грунтовку, по которой пылил, уменьшаясь в размерах, рейсовый автобус, обратился Чижиков к сидящему на обочине уйгуру: средних лет мужичку, худому, дочерна загорелому, в грязной серой майке, поверх которой красовался видавший виды засаленный пиджак. Уйгур, лихо сдвинув на затылок выцветшую тюбетейку, расслабленно расселся на деревянном ящике, перед которым, на газетке, расположились связки красного перца. Сбоку к ящику были прислонены диковинные весы в виде полированной палки с делениями и железной чашки для взвешивания товара, что крепилась к палке веревкой. Уйгур, с любопытством рассматривавший Котю с тех самых пор, как тот сошел с автобуса, улыбнулся. Пришли в движение редкие усики на верхней губе, засверкали на солнце белые зубы.
— Северная-то? — спросил уйгур, смерив Чижикова оценивающим взглядом.
— Ну да, Северная. Это ведь Вэйминцунь?
Чижиков не понимал, что уйгур в нем сыскал особенного: Котя был одет в похожие, видавшие виды хлопчатобумажные штаны (исходного синего цвета), в почти свежую футболку, а также в безликий темно-синий пиджак.
Все это Чижиков предусмотрительно приобрел в городе Урумчи, куда долетел самолетом из Пекина безо всяких осложнений. Чижикова словно вела некая высшая сила: в пекинском аэропорту он вдруг решил, что самым правильным способом провести с собой Шпунтика на борт самолета — будет посадить его в рюкзак с зеркалом. Даже не решил, но внезапно понял, прозрел, что сделать надо именно так, и это будет правильно и сообразно. Более того, раскрывая перед котом зев рюкзака, Котя ни мгновения не сомневался, что кот пойдет туда без споров и сомнений; так и вышло.
При посадке, на проверке багажа, Чижиков бестрепетно положил сумку и рюкзак с зеркалом и котом на ленту транспортера и, когда все это уехало во чрево просвечивающей ручную кладь машины, не испытал ни тени волнения. И действительно, не заревела тревожная сирена, не кинулась к рюкзаку со всех ног служба безопасности, а китайская женщина, взиравшая на экран, пропустила рюкзак без единого замечания. Прицепилась к сумке — туда Чижиков бросил пару бутылочек пекинской народной — и со строгим выражением лица покрутила перед Котиным носом пальчиком: ноу-ноу-ноу, сэр! А потом отобрала бутылочки. Шпунтик же проехал как по маслу. Словно так оно и надо. Словно кота вообще в рюкзаке не было.
В самолете Чижиков обеспокоился, что Шпунтик может взбунтоваться и взалкать свободы, и потому при первой удобной возможности стащил рюкзак с багажной полки и положил в ногах. Приоткрыл, но кот лежал тихо, ничем не выдавая своего присутствия. Когда самолет приземлился в Урумчи, выйдя на улицу, Котя первым делом проверил кота — может, Шпунтику стало плохо, может, кот вообще при смерти, — но из темноты рюкзачного нутра на него глянула вполне довольная жизнью кошачья морда. «Ну ты даешь, мой хвостатый друг…» — только и нашелся сказать донельзя удивленный Чижиков и застегнул рюкзак.
В самолете Чижиков обеспокоился, что Шпунтик может взбунтоваться и взалкать свободы, и потому при первой удобной возможности стащил рюкзак с багажной полки и положил в ногах. Приоткрыл, но кот лежал тихо, ничем не выдавая своего присутствия. Когда самолет приземлился в Урумчи, выйдя на улицу, Котя первым делом проверил кота — может, Шпунтику стало плохо, может, кот вообще при смерти, — но из темноты рюкзачного нутра на него глянула вполне довольная жизнью кошачья морда. «Ну ты даешь, мой хвостатый друг…» — только и нашелся сказать донельзя удивленный Чижиков и застегнул рюкзак.
Шпунтик не подавал о себе вестей на всем пути из аэропорта в город. он молча сидел в рюкзаке, пока Котя, незаметно оглядывая окружающих, вдумчиво выбирал себе новую одежду — такую, чтобы не очень выделяться на общем фоне. Урумчи, казалось, был приспособлен для этого лучше прочих китайских городов: помимо китайцев здесь ходило-бродило великое множество уйгуров, строение лиц которых было Коте куда ближе и привычнее.
Шпунтик вел себя как паинька, и когда Чижиков покупал на вокзале билет до Кашгара — в целях запутать следы он планировал покинуть поезд раньше, а дальше добираться до цели автобусами.
Котя не стал себе ни в чем отказывать и закупил целое купе, все четыре места. До отправления поезда оставалось время, и тут Чижиков, уже всерьез озабоченный поведением своего любимца, нашел укромный уголок, где вытащил Шпунтика из рюкзака и, невзирая на растущее кошачье недовольство, осмотрел его с ног до головы. Все оказалось в полном порядке: кот как кот. Нормальный, довольный жизнью. Довольный жизнью — в рюкзаке?! Нет, все же не совсем нормальный. Чижиков лишь вздохнул в изумлении, когда Шпунтик, пописав под ближайшими чахлыми кустами, раздраженно втянул ноздрями воздух, а потом направился прямиком к рюкзаку и уселся рядом — с требовательным выражением на морде.
«Ну, знаешь…» — сказал ему Котя.
Посадка на поезд также прошла без осложнений: Чижиков, соблюдая полную осторожность, разжился в сувенирной лавке могучей соломенной шляпой и слегка испачкал ее подвернувшейся под руку грязью, дабы выглядела позатрапезнее. В толпе пассажиров он легко просочился в свой вагон и там, открыв рюкзак, дабы ненормальный кот мог выйти на свободу, если ему приспичит, стал сквозь щелку между занавесками осторожно наблюдать за платформой. Котины конспирологические усилия увенчались успехом: он с изумлением увидел на перроне… себя, то есть Чижикова-второго. Вообще-то того трудно было не заметить: Чижиков-второй выделялся среди аборигенов, словно фрукт ананас в груде мелких зеленых яблок. он был экипирован как истинный англосакс, что гордо несет на плечах бремя белого человека[12] пробковый шлем, грязно-желтый костюмчик сафари, высокие волосатые гетры и могучие желтые ботинки на толстой подошве. На груди у Чижикова-второго болтался фотоаппарат, за спиной висел огромный рюкзак. На эту дивную картину заглядывались не только местные дети, но и видавшие виды уйгурские аксакалы.
Подавив смешок, Котя продолжал наблюдать за двойником, а тот топтался по перрону в явном замешательстве, периодически поднимаясь на носки и явно кого-то высматривая. «Меня ищет, должно быть, — решил Котя. — Или Высокова потерял». В любом случае, присутствие двойника на вокзале в Урумчи было плохим знаком, просто отвратительным — значит, Чижикова как-то проследили. Как?.. Пару часов назад звонил Сумкин, докладывал: отвлекающий маневр в виде его, Громова и переодетого Чижиковым Сергея сработал на ура — операция обрубания хвоста прошла успешно, Сергей даже узнал одного из следивших — это был человек из посольства; разрешите пуститься во вдумчивый загул?.. Выслушав Федора, Чижиков вытащил из телефона симку и сжег ее при помощи зажигалки, а сам аппарат безо всякой жалости растоптал каблуком. Так что проследить по мобильнику его никак не могли. Значит, или преследователи знают, куда надо ехать, или у них есть иные способы отслеживать перемещения Чижикова-первого.
Последнее Коте совсем не понравилось, а потому он решил незаметно выйти из поезда — и даже раньше, чем планировал. Сказано — сделано. Правда, пришлось покидать купе через окно и на ходу — когда поезд только тронулся, но Чижиков справился, благополучно скатился по насыпи и залег в ближайших кустах, прижимая к груди нехитрый скарб. Вослед хозяину, вертя хвостом для устойчивости, метнулся Шпунтик и заинтересованно затаился рядом, ожидая продолжения столь бурно начавшейся игры. однако из поезда за ними никто не последовал, так что Котя полежал-полежал да и отправился разыскивать ближайший населенный пункт с автобусной станцией. Именно после этого новая одежда Чижикова приобрела неповторимый лоск поношенности.
Трясясь в пожившем автобусе, Чижиков глядел в окно. Мимо пробегали однообразные, не блиставшие роскошью, но ухоженные деревеньки, мелькали трудолюбиво возделанные поля, проскакивали редкие пруды с садками для разведения карпов, а вдали синели горы. Несколько раз Котя наблюдал верблюдов и ишаков — во всей их неизбывной красе, не говоря уже о ничем не примечательных низкорослых лошадях, запряженных в телеги и тележки. «Азия-с! — думал Чижиков. — Крутая Азия…» ехать предстояло еще полтора часа: именно столько, согласно расписанию, требовалось рейсовому автобусу, чтобы добраться до богом забытого села Вэйминцунь…
Побег из Пекина тоже прошел как по маслу: прибыв на вокзал, Сумкин, Громов и Сергей, совершенно не скрываясь, купили билеты на самые разные направления (Котя щедро субсидировал расходы), а потом по этим самым направлениям и разъехались, чтобы сойти на ближайшей станции и вернуться обратно в Пекин. Сергею было велено героя из себя не разыгрывать и, едва сядет в вагон, сразу снять очки с кепкой, чтобы любому было видно: это никакой не Чижиков.
Оставалась некоторая вероятность, что преследователи зайдут слишком далеко и пожелают взять языка — для последующего вдумчивого допроса, но общий совет в Дюшиной квартире счел такую вероятность исчезающе малой. И кроме того, никто — ни Сергей, ни Сумкин, ни Громов — и понятия не имел, куда отправился настоящий Чижиков. А значит, не мог и рассказать. Но риск все равно был. И они сознательно пошли на риск. Слава богу, все прошло без осложнений!
Выдвигая свой план, Котя не был уверен в том, что все с ним согласятся — особенно Сергей, которого Чижиков знал без году неделя, однако ни одного возражения не последовало. Даже Сумкин не язвил, не обличал, не читал нравоучений и не похвалялся мудростью: надо — значит, надо! Кто тебе поможет еще, если не друзья? Нет, ну правда, старик…
Котя в наплыве эмоций с трудом удержался от того, чтобы не обнять великого китаеведа и не облобызать его от избытка чувств. Может, и зря удержался. Когда теперь свидятся?..
На вопрос, что случилось в посольстве после бегства Чижикова, Сергей пожал плечами: он очень удачно прикинулся простачком-служащим, которого высокий гость, торопясь по крайне неотложным делам, попросил показать, где ближайший выход. И, разумеется, Сергей этот выход гостю незамедлительно показал. откуда ему было знать, что здесь что-то не так, — тем более, советник Высоков, покричав на Сергея для виду, не стал затруднять себя объяснениями. В сопровождении четверых сотрудников охраны он отбыл невесть куда, пообещав Сергею на прощание устроить назавтра «веселую жизнь». Сергей некоторое время постоял у ворот с раскрытым от удивления ртом, потом поделился своим удивлением с охранником, однако тот тоже пребывал в недоумении. Пришлось закрыть рот и пойти восвояси, то бишь домой.
По дороге Сергею позвонил сослуживец и, захлебываясь словами, рассказал, что буквально в двух шагах от посольства только что произошел то ли теракт, то ли массовая драка. Подробности неизвестны. Сергей сделал правильные выводы. единственное, что его все еще беспокоило: сумел ли Чижиков уйти от погони невредимым?.. Но вскоре позвонил и сам Котя — предложил срочно приехать на Маляньдао и зайти в такой-то дом через черный ход. И тогда у Сергея словно камень с души свалился…
Чижиков сидел в автобусе и думал: «Нет, все же ты не прав, Борн! есть на свете и дружба, и беззаветное служение людям, и самопожертвование! Ради этого и стоит жить. Стоит пускаться в немыслимые авантюры, верить в невозможное, стремиться к недостижимому, переворачивать горы и мчаться вперед на пределе человеческих возможностей. Все эти люди — Сумкин, Громов, Сергей, как выяснилось, ласточкин — во всем поверили мне. Стоило лишь только попросить, подставили плечо, и теперь я не имею никакого права спасовать, уступить, скрыться…» Когда машина Гу Пиня — неприметная, неброская, — минуя оживленную платную трассу, окольными путями добралась наконец до аэропорта и Котя, усадив Шпунтика в рюкзак, вышел наружу, старый китаец опустил боковое стекло, посмотрел на Чижикова разноцветными глазами и неожиданно сказал: «Я был хунвэйбином. Я помню, кто такой Мао Цзэ-дун!» Коротко кивнул и отъехал, а Котя остался стоять, глядя ему вслед и думая: как же много на свете хороших людей, и как же нежданно мы их обретаем… Именно тогда Чижикова охватила непреклонная решимость. Пусть Котя сейчас один, но он должен пройти этот путь до самого конца. Ради себя и ради других. Ради Ники. И даже ради Борна!..