СССР. Украина. Киев. 1947. Разрушенные стены монастыря на берегах Днепра
Одна часть монастыря стоит до сих пор. Это часовня, куда столетиями могли войти только царь и дворяне. Покрытое толстым слоем краски здание показалось нам темным и мрачным. У каждого прихожанина здесь был свой уголок – так повелось с тех пор, когда в эту церковь пускали только избранных. Живо представлялись старые аристократы, которые предавались здесь размышлениям о своем аристократическом будущем на аристократическом небе. Похоже, оно представлялось им столь же мрачным, какой была эта церковь с ее почерневшим от ладана потолком и тусклой позолотой. Как сказал Капа, «Все хорошие церкви мрачны. Именно это делает их хорошими».
В Киеве находится одна из старейших в мире церквей, построенная Ярославом Мудрым в 1034 году[13]. Она сохранилась – наверное, потому, что в ней не было ничего ценного для воров, и поэтому немцы оставили ее в покое. Это тоже высокое и мрачное строение.
В маленьком приделе, в небольшом саркофаге из мрамора, похожем на домик, покоится тело Ярослава Мудрого. По традиции считается, что Ярослав в бою сломал себе ногу. Его тело более тысячи лет пролежало в этом саркофаге, а недавно он бы вскрыт, и оказалось, что у скелета, находившегося в гробу, действительно сломана нога. Это стало доказательством, что в саркофаге действительно покоился прах Ярослава Мудрого. Мрак церквей подействовал и на нас.
За завтраком господин Полторацкий рассказывал о злодеяниях фашистов во время войны, о тысячах убитых ими людей. К войнам Киеву не привыкать – начиная с набегов татаро-монголов, здесь не раз бушевали войны. Но никакие дикари, никакие захватчики не сравнятся по жестокости с тупыми, расчетливыми фашистами. Они разрушили всю Украину, а теперь колонны военнопленных строем ведут по улицам на работы по разборке руин, в которые они превратили город. Украинцы на них не смотрят. Они отворачиваются, когда по улицам проходят эти колонны. Они смотрят сквозь этих заключенных или над ними – и не видят их. Похоже, для них это худшее наказание.
Нам показалось странным, что люди в зале, познавшие настоящую трагедию, трагедию вторжения, смерти и разорения, так сильно волнуются за судьбу женщины, которой поцеловали в саду пальцы.
Вечером мы пошли в театр на пьесу «Гроза», драму XIX века, поставленную в манере того времени. Постановка была странной и старомодной, как, впрочем, и сама пьеса. Нам было непонятно, почему надо было давать именно эту пьесу, но она ставилась на украинском языке, а им нравится все свое. Главная героиня была очень красивой. Немного похожая на Катарину Карнелл, она на сцене была заметнее других. Речь в пьесе шла о молодой женщине, которая оказалась под каблуком у властной свекрови. Эта молодая женщина влюбилась в образованного молодого человека и пошла к нему на свидание в сад, хотя и была замужем за другим. Мы увидели, что в саду она очень много говорила и лишь один раз разрешила молодому человеку поцеловать кончики ее пальцев. Но этот проступок оказался достаточно серьезным. В итоге она призналась в церкви в своем грехе, бросилась в реку и утонула. Нам показалось, что за позволение поцеловать кончики пальцев это слишком большое наказание. У пьесы был и сюжет второго плана: параллельно трагедии женщины разворачивалась комическая история ее горничной и любовника последней, местного мужлана. Это был обыкновенный традиционный спектакль, но публике он нравился. На перемену декораций ушло целых полчаса, поэтому когда героиня бросилась наконец в реку, было уже далеко за полночь. Нам показалось странным, что люди в зале, познавшие настоящую трагедию, трагедию вторжения, смерти и разорения, так сильно волнуются за судьбу женщины, которой поцеловали в саду пальцы.
На следующее утро шел дождь, а Капа считает, что дождь – это наказание, которое посылает ему небо, потому что в дождь он не может фотографировать. Он осыпал погоду проклятиями на жаргоне, а также на четырех или пяти языках.
Капа постоянно беспокоится о пленке. У него вечно так: то света не хватает, то света слишком много. Проявили ни к черту, напечатано отвратительно, фотоаппарат сломался… Он все время волнуется. Но уж когда идет дождь, то это личное оскорбление, нанесенное ему богом. Он ходил туда-сюда по номеру, пока мне не захотелось его убить, и в конце концов пошел стричься; ему сделали настоящую украинскую стрижку «под горшок».
В тот же вечер мы пошли в цирк. Каждый русский город любого размера имеет свой цирк, который находится в постоянном помещении. Но киевский цирк, конечно же, сожгли оккупанты, так что он пока располагается в шатре, но по-прежнему является одним из самых популярных мест в городе. У нас были хорошие места, а Капа получил разрешение фотографировать, поэтому был сравнительно счастлив. Цирк был не похож на наши: он состоял из круглого манежа, опоясанного рядами сидений.
СССР. Украина. Киев. 1947
Представление начали акробаты. Мы заметили, что, когда акробаты работали на высоких трапециях, к их ремням за крючки пристегивали страховочные тросики, чтобы они не разбились и не получили травмы. Русский сопровождающий объяснил нам, что нелепо подвергать человека опасности ради острых ощущений публики.
Хорошенькие женщины и красавцы-мужчины мастерски проделали вращения и повороты на высоко натянутой проволоке и на трапециях. Потом пошли номера эквилибристов и дрессировщиков с собаками. Дрессированных тигров, пантер и леопардов выпустили на арену, только отгородив ее от публики стальной клеткой. Публике очень понравилось представление, в течение которого цирковой оркестр азартно играл цирковую музыку – она везде одинакова.
СССР. Украина. Киев. 1947. Клоуны в цирке
Лучше всех были клоуны. Когда они вышли в первый раз, мы заметили, что все смотрят на нас, и скоро поняли, почему. Дело в том, что теперь клоуны неизменно изображают американцев. Один из них изображал богатую даму из Чикаго, и представление русских о том, как выглядит богатая дама из Чикаго, было поистине замечательным. Зрители хотели увидеть, не рассердимся ли мы на такую сатиру, но это было действительно очень смешно. Как некоторые наши клоуны цепляют на себя длинные черные бороды и берут в руки бомбы, изображая русских, так и русские клоуны представляют американцев весьма оригинально. Зрители хохотали от души. Богатая женщина из Чикаго носила красные шелковые чулки, туфли на высоком каблуке, усыпанные фальшивыми бриллиантами, и смешную шляпу, похожую на тюрбан. Ее вечернее платье с блестками выглядело, как длинная уродливая ночная рубашка. Она вразвалку ходила по манежу, тряся накладным животом, в то время как ее муж пританцовывал и принимал разные выразительные позы, потому что он был богатым чикагским миллионером. Шутки, по всей вероятности, были очень смешными; мы не понимали их, но публика просто стонала от хохота. Казалось, зрители испытали огромное облегчение, увидев, что мы не обиделись на клоунов. Тем временем они завершили репризу с богатыми американцами из Чикаго и перешли к страстной и очень смешной версии смерти Дездемоны: бедная женщина была не задушена, а заколота резиновым ножом.
Это был хороший цирк. Дети, сидевшие на передних местах, были полностью поглощены представлением, как это могут делать только дети. Труппа здесь постоянная, она не гастролирует, и цирк дает представления круглый год за исключением небольшого перерыва летом.
Дождь прекратился, так что после цирка мы поехали в киевский ночной клуб, который называется «Ривьера». Он расположен на обрыве над рекой. Танцплощадка, окруженная столами, находится прямо под открытым небом, и отовсюду видна река, текущая по равнине. Еда была отличная: хорошие шашлыки, неизменная черная икра и грузинские вина. К нашему глубокому облегчению, оркестр играл русскую, украинскую и грузинскую музыку, а не плохой американский джаз. И играли они очень хорошо.
К нашему столу подсел Александр Корнейчук, знаменитый украинский драматург, человек огромного обаяния и юмора. Он и Полторацкий начали приводить нам старые украинские поговорки – а украинцы ими славятся. Нашим любимым высказыванием стало такое: «Лучшая птица – это колбаса». Потом Корнейчук вспомнил поговорку, которую я всегда считал калифорнийской. «Что такое индейка, с точки зрения обжоры? Это неправильная птица: для одного ее слишком много, для двоих – совсем мало». С очевидностью, украинцы шутят так уже не одну сотню лет, а я-то думал, что эту остроту придумали в моем родном городе.
Хозяева научили нас произносить на украинском языке тост, который нам очень понравился: «Выпьем за счастье наших родных и близких». И снова, и снова они произносили неизменные тосты за мир. Оба были на фронте, оба были ранены, и оба пили за мир.
Хозяева научили нас произносить на украинском языке тост, который нам очень понравился: «Выпьем за счастье наших родных и близких». И снова, и снова они произносили неизменные тосты за мир. Оба были на фронте, оба были ранены, и оба пили за мир.
Потом Корнейчук, который однажды побывал в Америке, рассказал с печалью в голосе, что когда он был в Гайд-парке, то видел там фотографии Рузвельта и Черчилля, Рузвельта и де Голля, но не нашел фотографии Рузвельта и Сталина. Они же были вместе, говорил он, они действовали совместно, так почему же из Гайд-Парка убрали их совместные фотографии?
Музыка играла все быстрее и быстрее, танцующих становилось все больше и больше, на пол падали разноцветные блики, а далеко внизу в реке отражались огни большого города.
Два русских солдата танцевали какой-то дикий танец, танец топающих сапог и машущих рук, танец фронтовиков. У них были бритые головы и начищенные до блеска сапоги. Они танцевали как безумные, а красные, желтые и синие огни вспыхивали на полу танцплощадки.
Оркестр заиграл бешеную грузинскую мелодию. Из-за одного из столиков вскочила девушка и пошла танцевать одна, без партнера. Танцевала она красиво. На площадке так никто и не появился, а она все танцевала и танцевала. Постепенно несколько человек начали хлопать в такт музыке, а потом к ним присоединились и другие, и в конце концов ее танец стал сопровождать мягкий ритм хлопков. Когда музыка кончилась, она вернулась к своему столу. Никто ей не аплодировал. В этом поступке не было никакого эксгибиционизма – просто девушке захотелось потанцевать.
СССР. Украина. Киев. 1947
Под нежную музыку, мерцание огней и мирное течение реки под обрывом наши друзья снова начали разговор о войне, как будто это была постоянная тема, от которой они никогда не могли отойти. Они говорили об ужасающих морозах под Сталинградом, о том, как они лежали в снегу и не знали, чем все это кончится. Они говорили о страшных вещах, которые никогда не забудут. О том, как человек отогревал руки в крови только что убитого друга, чтобы суметь нажать на курок винтовки.
К нашему столу подсел поэт. Вот что он рассказал:
– У меня есть теща. Когда война пришла в Ростов, она отказалась эвакуироваться, потому что у нее был восточный ковер, которым она очень дорожила. А потом мы отступили, прошли всю войну и снова вернулись в Ростов. Я зашел к ней, она жила там же, и восточный ковер был на месте.
– Вы знаете, – говорил он, – когда армия входит в город, происходит много несчастных случаев, многих убивают просто по ошибке. И когда я пришел к теще, а она стала открывать дверь, у меня в голове пронеслось: «А почему сейчас не может произойти несчастный случай? Почему бы моему пистолету по ошибке не выстрелить?… Нет, этого не случилось, – закончил он. – И с тех пор я себя спрашиваю: „Почему?“»
Капа установил свои камеры на крыше маленького павильона, фотографировал танцоров и был счастлив. Оркестр играл грустную песню из постановки одной из пьес Корнейчука. Это песня матросов Балтики. Вынужденные отступить, они потопили свои корабли. Так что это была песня печали и реквием по затопленным кораблям.
5
Утром мы посмотрели на календарь: 9 августа. Всего девять дней провели мы в Советском Союзе, но впечатлений было столько, что нам казалось, будто мы находимся здесь гораздо дольше.
Капа просыпается утром медленно и осторожно – выбирается из постели, как бабочка из куколки. Целый час после пробуждения он сидит, оглушенный неожиданной тишиной, находясь между бодрствованием и сном. Моя задача в это время – удержать его от того, чтобы он взял книгу или газету и отправился в ванную – потому что тогда он проведет там минимум час. Чтобы отвлечь его от этой затеи, я решил каждое утро задавать ему умные вопросы из области социологии, истории, философии, биологии – вопросы, призванные встряхнуть его ум и дать понять, что день уже начался.
В первый день моего эксперимента я задал ему следующие вопросы: «Какой греческий трагик принимал участие в Саламинском сражении?» «Сколько ног у насекомых?» И, наконец, я спросил его, как звали Папу Римского, который финансировал собирание григорианских песнопений? Капа вскочил с постели с выражением боли на лице, на мгновение сел и уставился в окно. Затем он бросился в ванную с экземпляром газеты на русском языке, которого он не понимал, и вышел оттуда через полтора часа.
Я задавал ему такие вопросы каждое утро в течение двух-трех недель. Он не ответил ни на один из них, но большую часть дня что-то бормотал и горько жаловался, что в ожидании моих вопросов не спит по утрам. Правда, кроме этих слов, не было никаких доказательств того, что он не мог спать. Он утверждал также, что ужас, который охватывает его при этих вопросах, отбрасывает его в интеллектуальном смысле на сорок лет назад, то есть примерно до минус десяти лет.
После войны люди постепенно вернулись в свою деревню. Они строили новые дома, но поскольку наступило время уборки урожая, делать это приходилось до и после работы и даже по ночам…
Капа взял с собой книги, украденные в Москве. Это были три детектива, заметки Максима Горького, «Ярмарка тщеславия» Теккерея и отчет Министерства сельского хозяйства Соединенных Штатов за 1927 год. Перед отъездом из России он якобы вернул эти книги, но я совершенно не уверен в том, что они попали к прежним владельцам.
В этот день, 9 августа, мы поехали в колхоз имени Шевченко. Потом мы стали называть его «Шевченко-1», потому что вскоре посетили другой колхоз имени Шевченко, тоже названный в честь любимого украинского национального поэта.
На протяжении нескольких миль дорога была вымощена, но потом мы повернули направо и поехали уже по полностью разбитой грунтовке. Мы ехали через сосновые леса по равнине, где шли ожесточенные бои – их следы виднелись повсюду. Многие сосны были иссечены и разбиты пулеметным огнем. Траншеи, пулеметные гнезда, даже сами дороги были искромсаны гусеницами танков и изрыты артиллерийскими снарядами. Тут и там валялись ржавые останки военной техники, сожженные танки и сломанные грузовики. За эту землю сражались, ее покинули, но потом постепенно, дюйм за дюймом, все же отвоевали ее у врага.
Колхоз «Шевченко-1» никогда не относился к числу лучших, потому что земли имел не самые хорошие, но до войны здесь была вполне зажиточная деревня с 362 домами, где проживало 362 семьи. В общем, это было вполне преуспевающее предприятие.
После ухода фашистов в деревне осталось восемь домов, да и те без крыш – их сожгли. Людей разбросало, многие из них погибли, мужчины ушли партизанить в леса, и одному богу известно, как выживали осиротевшие дети.
После войны люди постепенно вернулись в свою деревню. Они строили новые дома, но поскольку наступило время уборки урожая, делать это приходилось до и после работы и даже по ночам, при свете фонарей. Чтобы построить свои маленькие домики, женщины работали наравне с мужчинами. Все дома возводились одинаково: восстановив одну комнату, люди поселялись в ней и начинали строить другую. Зимой на Украине очень холодно, поэтому дома здесь сооружают из обтесанных бревен, нарезая по углам шипы и пазы. К бревнам прибивается тяжелая дранка, а затем для защиты от холода с внутренней и внешней стороны дома наносят толстый слой штукатурки.
В доме имеются сени, которые одновременно служат кладовой и прихожей. Оттуда человек попадает на кухню, побеленную комнату с кирпичной печью и очагом для приготовления пищи. Очаг отстоит на четыре фута от пола, и здесь выпекают гладкие темные буханки очень вкусного украинского хлеба.
За кухней идет общая комната с обеденным столом и украшениями на стенах. Эта комната украшена бумажными цветами, изображениями святых и фотографиями умерших. По стенам развешены медали солдат, ушедших на фронт из этой семьи. Стены в комнатах тоже белые, а на окнах имеются ставни, которые зимой закрывают, защищаясь от холода.
К этой комнате примыкают одна или две спальни – это зависит от размера семьи. Поскольку эти люди потеряли все постельные принадлежности, сейчас кровати чем только не покрыты: ковриками, овчиной – да чем угодно, лишь бы было тепло. Украинцы очень чистоплотны, и в домах у них царит идеальная чистота.
Нас иногда вводят в заблуждение, рассказывая о том, что в колхозах люди жили в бараках. Это неправда. Каждая семья имела свой дом, палисадник, в котором росли цветы, и большие огороды с ульями. Большинство этих участков занимало площадь около одного акра (сорок соток). Поскольку немцы вырубили все фруктовые деревья, сейчас здесь заново посажены молодые яблони, груши и вишни.
Сначала мы прошли в новое здание сельского совета, где нас встретили председатель, потерявший на фронте руку, бухгалтер, который только что демобилизовался из армии и еще носил военную форму, и трое пожилых мужчин. Мы сказали им, что понимаем, как они заняты на уборке урожая, но хотели бы и сами посмотреть на уборочные работы.