И капитан Али Мохаммед Хусейн выполнит порученную миссию во что бы то ни стало.
Ради будущего своей страны. Ради собственного светлого будущего, в конце концов…
Капитан попытался представить себе новый дом с застекленной верандой, большим гаражом и открытым бассейном, представительский «мерседес», повышение в звании, должность начальника управления — и у него даже перестала болеть голова.
А еще через несколько минут командир экипажа сообщил по внутренней связи, что они приближаются к точке высадки, где вертолета уже дожидается отдельная рота спецназа.
//- * * * — //Аварийный судовой маяк был разворочен прикладами и выведен из строя в первую очередь.
Однако военные корабли НАТО, скорее всего, успели перехватить его сигнал, так что времени терять не следовало. В любой момент на экране локатора могла появиться светящаяся отметка, обозначающая приближение какого-нибудь «охотника за пиратами» из состава международных военно-морских сил.
— Асад, я нашел! — доложил, забегая на мостик «Профессора Пименова», чернокожий худой паренек из абордажной команды.
— Слава Аллаху… — Сомалиец взял у него из рук портативную рацию, оставленную в каюте кем-то из членов экипажа.
Судя по всему, эвакуация моряков происходила хотя и поспешно, но вполне организованно. На «Пименове», как и почти на каждом судне, оказавшемся в этих водах, существовало специально оборудованное помещение, куда экипаж должен прятаться в случае нападения. Переборки туда открываются с обеих сторон, но если изнутри задраить люки, то есть, например, вставить наглухо болт, вход снаружи блокируется. И открыть его можно будет только самим запершимся морякам. А если к тому же задраить все люки и краны, то помещение вообще станет герметичным. Тогда экипаж даже выкурить из него нельзя. Учитывая запас провианта и воды, который делается заранее, в таком укрытии вполне можно продержаться пару суток.
Узнав от своих людей, высадившихся на сухогруз, что команда «Профессора Пименова» именно так и поступила, командир сомалийских пиратов решил лично прибыть на борт захваченного судна.
— Установите мне связь с экипажем, — распорядился он в первую очередь.
Обычно, когда пираты атакуют судно, им удается взять команду в заложники. И дальше уже остается только под дулами автоматов указывать его капитану, каким курсом вести судно.
Теперь требовалось придумывать что-то другое. И, по возможности, быстро.
Двери в машинный отсек были сварены из металлического листа, и, на то чтобы вскрыть их при помощи автогена или электропилы, понадобилось бы несколько часов. От ручных гранат толку тоже было не много. Конечно, противотанковые мины советского производства, которые остались сомалийцам еще со времен войны с Эфиопией, решили бы эту проблему за считанные минуты. Однако Асад оставил этот вариант на самый крайний случай: во-первых, он не имел никакого желания возиться с размазанными по переборкам человеческими останками, а во-вторых, уничтожение экипажа все равно не помогло бы запустить двигатели и вернуть судно к жизни.
О том, чтобы три сотни миль тащить захваченный сухогруз на буксире до побережья, в данном случае не могло идти речи — пиратская «Barcelona» имела слишком маленькое водоизмещение и не предназначенные для такого выполнения задачи двигатели. К тому же рули «Профессора Пименова», загруженного почти по ватерлинию, были повернуты на циркуляцию…
— Господин капитан, вы меня слышите? — нажал сомалиец на кнопку портативной рации.
Вопрос был задан по-английски, на международном морском языке, понятном любому судоводителю. Кстати, Асад знал и несколько русских выражений, которым когда-то его научили советские военные советники, долгие годы постоянно находившиеся в Сомали. Впрочем, почти все русские слова, которые остались в его памяти, были не слишком приличными или же относились к торжественному ритуалу употребления технического спирта.
— Господин Любертас?
Фамилия и имя капитана значились в нескольких судовых бумагах, обнаруженных людьми Асада при осмотре кают и помещений сухогруза.
— Господин Генрикас Любертас, вы меня слышите?
Рация молчала, и в этом не было ничего удивительного. Осмотрев следы пуль в металлической переборке машинного отделения, Асад уже понял, что абордажная команда успела основательно пошуметь и перепугать несчастных моряков до полусмерти. Поэтому переговоры с капитаном сухогруза приходилось начинать не в самой лучшей психологической атмосфере.
— Отвечайте, пожалуйста.
В паре кабельтовых от «Профессора Пименова» мирно переваливался с борта на борт пиратский траулер. А вот на мостике сухогруза, стоявшего лагом к волне, качка практически не ощущалась.
Не считая самого Асада, здесь находилось всего два или три человека. Командир абордажной команды с отборными головорезами ждал перед входом в машинное отделение, а остальные пираты распределились по палубе судна…
— Кто это говорит? — несмотря на помехи, голос в динамике рации звучал вполне отчетливо.
— Меня зовут Асад. Сомалийская береговая охрана. Имею ли я честь говорить с капитаном судна?
— Да, вы имеете такую честь.
— Очень приятно, господин капитан. Я хотел бы принести свои извинения за те неудобства, которые сейчас испытывает команда судна. Также я предлагаю вам и вашим людям добровольно выйти из убежища, чтобы начать с нами конструктивное сотрудничество. Гарантирую всем морякам неприкосновенность и хорошее отношение.
— Предупреждаю, господин Асад, что я успел сообщить о нападении, и скоро здесь будут военные корабли.
— Вполне возможно. — Сомалиец свободной рукой достал из пачки дорогую сигарету. — У нас действительно мало времени. Но и у вас его тоже не много.
— Почему же? Мы располагаем запасом воды и продовольствия, которого хватит на несколько суток.
— К сожалению, этот запас не понадобится вам в любом случае, — кто-то из сомалийских пиратов поднес зажигалку, чтобы Асад прикурил от нее. — Встреча с военными кораблями не входит в наши планы. Поэтому, если мое предложение не принимается, я буду вынужден затопить ваше судно.
— Простите? — Капитану сухогруза показалось, что он не совсем понял последнюю фразу.
— Повторяю. Я буду вынужден затопить ваше судно. Вместе с грузом и, как это ни печально, вместе с его командой. Поверьте, у меня есть для этого все технические возможности. Вы ведь понимаете, что вход в машинное отделение можно заблокировать не только изнутри, но и снаружи?
— Допустим, — после некоторой паузы ответил капитан.
— У нас есть четыре противотанковые мины, а на судне имеется несколько газовых баллонов. Этого вполне достаточно, чтобы взорвать, например, танки с топливом и повредить обшивку ниже ватерлинии. После этого огонь и вода отправят ваш сухогруз на дно за считанные минуты.
— Зачем вам это нужно?
— Мне это совершенно не нужно, — заверил сомалиец.
Больше всего он рассчитывал сейчас на то, что этот разговор слышат не только его люди на мостике, но и судовая команда, томящаяся вместе с капитаном в душном и тесном металлическом ящике.
— Но я вынужден буду это сделать. Хотя бы для того, чтобы не оставлять свидетелей. Вы меня слышите, господин капитан?
— Да, я вас слышу.
— Господин капитан, какой смысл в том, чтобы умереть за чужое имущество? Мне кажется, что деньги ваших судовладельцев не стоят даже одной человеческой жизни…
Асад докурил сигарету до фильтра и поискал глазами что-нибудь вроде пепельницы. Выкидывать окурок за борт, в Индийский океан, не хотелось — для настоящего моряка это был дурной тон и плохая примета:
— Надеюсь, что ваш экипаж придерживается такого же мнения.
— Я думаю, что вы блефуете!
— А вы проверьте, — предложил сомалиец.
— Нам надо посовещаться.
— Разумеется. Я даю вам на это… — Асад посмотрел на судовые часы, — ровно пять минут. После этого мои люди начинают минировать судно.
//- * * * — //В закрытом ангаре, который раньше использовался ливийцами для ремонта авиационной техники, было душно и сухо. Конечно, не так, как в герметически запертом машинном отделении теплохода, но нагретая за день металлическая крыша ангара создавала внутри него температуру, которая больше всего подходила бы для общественной сауны. Только вместо приятного запаха чистого дерева здесь воняло резиной, машинным маслом и электросваркой.
Самолетов в ангаре давно уже не было.
Вместо них рядом с тяжелыми раздвижными воротами сейчас одиноко стоял десятитонный армейский грузовик, разукрашенный для маскировки серо-песочными пятнами.
— Осторожнее с огнем, ребята… — напомнил Иванов. — А то черт его знает, что и где у них тут разливали.
Вместо них рядом с тяжелыми раздвижными воротами сейчас одиноко стоял десятитонный армейский грузовик, разукрашенный для маскировки серо-песочными пятнами.
— Осторожнее с огнем, ребята… — напомнил Иванов. — А то черт его знает, что и где у них тут разливали.
— Понятно, командир, — отозвался Проскурин.
Он был занят ответственным делом — готовил еду на походной бензиновой плитке. Рядом с плиткой, на ящике из-под снарядов, теснились сухие лепешки и зелень, добытые Сулейманом, а также несколько банок консервов. Посередине импровизированного стола красовался трехлитровый чайник с водой. Чайник был закопченный, без крышки, с отбитой местами эмалью, и никто так и не понял, откуда он появился.
— Извините, Сулейман, — Иванов повернулся к ливийцу. — Продолжайте, пожалуйста.
Собеседники расположились рядом друг с другом, поверх спальных мешков, расстеленных прямо на бетонном полу. По причине жары на них оставались только трусы, а вся остальная одежда, уложенная под голову, заменяла подушки.
— НАТО желает добиться победы над Ливией усилением бомбардировок, под прикрытием которых мятежники пытаются продвинуться вперед, — опять заговорил Сулейман. — Если раньше альянс отрицал факты бомбежек жилых домов, то теперь он этого даже не скрывает. Гибнут десятки и сотни мирных жителей. Кроме того, авиация пытается уничтожить гражданскую инфраструктуру страны. Доходит до того, что самолеты прицельно бомбят сельскохозяйственные фермы, плантации, где выращивают арбузы и дыни. Западные агрессоры пытаются подорвать возможности нашего сопротивления, вызвать голод. По примеру ударов по Югославии Запад пытается поставить Ливию на колени. Расчет у них на то, что ливийцы, не выдержав тягот войны, сдадутся…
— Пока не похоже.
— Да, как видите, агрессия против Ливии затянулась гораздо дольше, чем планировал Запад, но пока особых результатов не заметно… Точнее, результаты есть, но вовсе не такие, на которые рассчитывало НАТО. Подобные удары продемонстрировали на всю страну, кто ей друг, а кто враг. Все прекрасно понимают, что друзья не станут бомбить их жилища и убивать простых ливийцев. Они очень сильно озлоблены на Запад и с каждым новым ракетно-бомбовым ударом укрепляют единство вокруг Муаммара Каддафи, шлют проклятия агрессорам. Народ солидарен со своим вождем. Все мечтают лишь о том, чтобы скрестить оружие с ними на суше.
Сулейман повернулся, чтобы поправить одежду под головой:
— Представители альянса утверждают, что им удалось уничтожить бо́льшую часть нашей армии. Кое-кто из западных журналистов говорит, что на стороне правительства остались всего несколько сотен фанатиков… Это неправда. Армия Каддафи — весь народ. Под его контролем только ополченцев около миллиона. Пару месяцев назад Англия и Франция направили против Каддафи сорок вертолетов «апач». Как видите, никакого перелома в боевых действиях они не принесли. Напротив, именно НАТО стало нести большие потери. Мы уничтожили уже четыре вертолета. Причем кадры падения в море одного из них показывали даже те арабские каналы, которые занимают по отношению к Ливии враждебную позицию.
— А вообще-то, как обстановка на фронте?
— Мятежники никак не могут продвинуться в глубь страны ни по одному из направлений — ни от границы с Тунисом, ни со стороны Бенгази, ни со стороны Мисураты. Причем Мисурата, я сам видел, находится в основном в руках наших войск. Полностью зачистить город от мятежников мешает только то, что они отгородились живым щитом из взятых в заложники детей.
— Говорят, за Каддафи сражается целая женская армия? — неожиданно вмешался в разговор Проскурин. Кажется, у него уже закипела вода, и пришло время открывать пакеты с концентратом.
— Ничего странного в этом нет, — ответил Сулейман. — Хотя некоторые и удивляются тому, что ливийские женщины взяли в руки оружие. И вовсе не случайно они столь сильно поддерживают нашего лидера. Как матери, они прекрасно осознают заботу Каддафи об их детях. Он ведь помогал многодетным и бедным семьям деньгами и продуктами.
— Это, конечно, да, но…
— Наши женщины стали прекрасными воинами. Вы, возможно, не знаете, однако с момента революции шестьдесят девятого года полковник Каддафи осуществлял комплексную воинскую подготовку женщин, помня о том, каким издевательствам они подвергались при итальянских колонизаторах. Муаммар Каддафи всегда мечтал о том, чтобы в случае необходимости женщины могли защитить себя сами, когда рядом нет мужчин.
— И все-таки, сражаться в одиночку против целой коалиции… — покачал головой Иванов.
— Почему же в одиночку? — Сулейман даже привстал на своей импровизированной лежанке. — Руководство стран, воюющих против нас, утверждает, что ливийское правительство находится в полной политической изоляции. Но Алжир, например, отказался открыть свое воздушное пространство для авиации НАТО. Да, никто официально не ввязывается в войну на нашей стороне, но зато Ливия получает помощь из многих арабских и африканских стран. Египтяне, к примеру, и те же алжирцы прекрасно помнят, какую важную роль играла Ливия, помогая их освободительной борьбе против французов.
— Боюсь, что это только начало большого пожара…
— Разумеется, всем понятно, что на Ливии агрессоры не остановятся. Они уже ведут активную подрывную работу против Сирии. Против нашего лидера однозначно выступили лишь Катар и Эмираты. Это маленькие государства, руководимые продавшейся Западу элитой, которую он защищает прежде всего от их собственного народа. И защищает как раз, казалось бы, самые недемократические монархические режимы. Почему? Да потому, что они повязаны кровью. Они поддерживали террористов у вас, на Северном Кавказе — вроде того же Басаева…
— Сволочь, — отозвался на знакомую фамилию Проскурин.
— Эти же предатели арабского единства отдают Западу нефть по выгодной ему цене и взамен получают молчаливое согласие на все свои действия. Взять хотя бы нынешнего катарского короля, который при помощи американцев согнал с трона своего родного отца, и отблагодарившего их предоставлением военных баз. В народе его презрительно называют «нефтяным бароном» и «наемником», так что симпатии значительного большинства арабов на стороне Муаммара Каддафи. — Сулейман сделал глоток воды из лежащей рядом с ним фляги:
— Так называемый Переходный национальный совет — это чрезвычайно рыхлая структура, в которой идет постоянная грызня за деньги и влияние. Он состоит в основном из предавших своего лидера чиновников и из сторонников радикального ислама. Это узкая кучка людей, опирающаяся на завербованных в других арабских странах бандитов. Не случайно народ их называет «крысами». Всем ясно, что цель этих марионеток — отнять у ливийского народа власть и взять контроль за добычей нефти и газа. Поэтому тыл у них весьма ненадежный. Практически ежедневно в занятых мятежниками городах происходят массовые выступления сторонников законного правительства. Поэтому им приходится держать в Бенгази довольно крупные силы.
— Говорят, что повстанцы особо не жалуют негров? — припомнил Иванов какой-то репортаж, увиденный по телевизору еще дома, в Питере.
— Это так, — подтвердил Сулейман. — Жаль, что мы сейчас не можем выглянуть наружу. Я показал бы вам, сколько мирного чернокожего населения собралось сейчас здесь, на авиабазе. Все они убежали из тех деревень, которые нам пришлось временно оставить. Послушали бы вы их рассказы…
Сулейман сделал паузу и продолжил:
— Еще в самом начале войны западные корреспонденты подняли истерику вокруг того, что на нашей стороне якобы воюют наемники из африканских стран. И мятежники использовали это как сигнал для того, чтобы начать геноцид чернокожих ливийцев. В Ливии их всегда жили целые племена. Так вот, мятежники истребляли всех подряд, невзирая на вероисповедание. И это лишний раз доказывает, что ислам для них — ничто. Это просто бандиты. Народ это видит. Так что, как говорили в Советском Союзе: наше дело правое, победа будет за нами…
— Ладно, хорош! Завязывайте со всей этой политинформацией.
— О, никак Петрович проснулся!
— Поспишь тут с вами… — голос у Карцева, обустроившего себе основательное лежачее место на куске брезента, был не слишком довольный. Да и лицо его не выражало особой симпатии к человечеству. — Прямо как в военном училище — ни поспать, ни пожрать толком, одни только беседы о международном положении.
— Если б ты еще не храпел громче, чем они все разговаривают. — Оболенский протер глаза и присел на расстеленном спальнике.
— Я вообще никогда не храплю! — возмутился Петрович. — Клевета. Мне жена…
— Храпишь, храпишь, — продолжал стоять на своем Оболенский. — Громче танкового мотора. И демаскируешь нас, между прочим.