Аллан остался один, осмысливая очевидный факт: МОРС не дается при рождении. Это образ жизни, которому необходимо научиться. Мальчишкам живется невесело, и, столкнувшись с ними, Аллан припомнил об этой истине.
Военторг, при котором находилась приемная станция автофакта, еще не закрылся. Аллан зашел в него, доставая на ходу бумажник.
– Конечно, – сказал невидимый продавец, когда он прокомпостировал карточку для покупок. – Но только сорт «3,2». Вы в самом деле собираетесь его пить? – На фоне стены с товарами светилась витрина, в которой размещались бутылки с пивом. – Его же из соломы делают.
Однажды, много лет тому назад, Аллан пробил в карточке купон на пиво «3,2» и получил 0,7 л шотландского виски. Бог его знает, откуда оно там взялось. Может, сохранилось еще с довоенных времен, а складской робот обнаружил его и автоматически засунул на единственную свободную полку. Больше такого не случалось ни разу, но Аллан снова и снова пробивал этот купон, питая, как ребенок, неясную надежду. По-видимому, произошло невероятное, система дала сбой, такое бывает даже в безупречном обществе.
– Верните деньги, – попросил он и поставил на прилавок нераскупоренную бутылку. – Я передумал.
– Я же говорил, – сказал продавец и снова прикрепил купон к карточке.
Аллан постоял немного с пустыми руками, тщетные попытки вымотали его. А затем вышел обратно на улицу.
Мгновение спустя он уже поднимался по пандусу к маленькому летному полю на крыше, которым агентство пользовалось для срочных перелетов. В сарае под замком стоял одноместный скиб.
***
– И это все? – спросил Мальпарто. Он отключил решетчатую систему из проводов и линз, нацеленных на пациента. – С момента ухода из агентства и до того, как вы отправились на Хоккайдо, больше ничего не произошло?
– Больше ничего. – Мистер Коутс лежал ничком на столе, вытянув руки вдоль тела. Над ним возвышались двое техников, снимавших показания датчиков.
– Это тот самый случай, который вы не могли вспомнить?
– Да, мальчишки на станции автофакта.
– Вы приуныли?
– Да, – признался мистер Коутс.
Голос его звучал бесцветно, личность пациента пребывала в состоянии диффузии под изолирующим воздействием медикаментов.
– Почему?
– Потому что это несправедливо.
Мальпарто не усмотрел в этом ничего существенного, происшествие показалось ему незначительным. Он рассчитывал на сенсационное открытие – убийство, совокупление, бешеный взрыв эмоций, а может, и все, вместе взятое.
– Продолжим, – с неохотой сказал он. – Займемся эпизодом на Хоккайдо. – Он приостановился. – Встреча с мальчишками. Вы вправду считаете, что она очень важна?
– Да, – ответил мистер Коутс.
Мальпарто пожал плечами и жестом велел техникам включить решетку с приборами.
***
Вокруг стояла тьма. Скиб снижался над островом, он сам управлял своим полетом и разговаривал сам с собой механическим голосом. Аллан прижался затылком к спинке сиденья и закрыл глаза. Свист воздуха при снижении стал тише, на приборной панели замигал синий огонек.
Искать поле не имело смысла, весь Хоккайдо представлял собой поле. Аллан нажал кнопку режима посадки, и корабль, действуя по собственному усмотрению, начал спускаться к покрытой пеплом земле. Через некоторое время он перехватил сигнал передатчика Шугермана и изменил курс. Используя сигнал как маяк, корабль произвел посадку. Он слегка подпрыгнул, громыхнул и остановился. Стало тихо, только гудели, перезаряжаясь, батареи.
Аллан открыл дверцу и довольно неуверенно начал выбираться наружу. Пепел осел у него под ногами, как будто он ступил в кашу. Этот пепел имел сложный состав, в него входили органические и неорганические соединения. Люди и их пожитки, переплавленные в черно-серую массу. В послевоенные годы из пепла получали неплохой строительный раствор.
Справа что-то тусклое светилось. Он пошел на огонек, который в конце концов превратился в Тома Гейтса, помахивающего фонариком.
– МОРС вам, – сказал Гейтс, костлявый тщедушный человечек с глазами навыкате, нечесаной шевелюрой и изогнутым, как у попугая ара, носом.
– Как дела? – спросил Аллан, пробираясь следом за щуплой тенью к круглому отверстию, служившему входом в подземное убежище, сооруженное во время войны и уцелевшее по сей день. Гейтс с Шугерманом укрепили и усовершенствовали его; Гейтс заколачивал гвозди, а Шугерман руководил.
– Я поджидал Шугги. На нашей стороне скоро уже рассветет, а он всю ночь закупал припасы. – Гейтс нервно хихикнул. – Торговля идет вовсю. На сегодняшний день у нас неплохой расклад. Куча вещей, которые, не будем лицемерить, нужны людям.
Спустившись по лестнице в убежище, они оказались в главном его помещении. Там царил беспорядок, повсюду – разномастная мебель, книги, картины, жестяные и стеклянные банки с пищей, продукты в коробках, ковры, безделушки и просто барахло. Проигрыватель ревел во всю мощь, звучал чикагский вариант «Не могу раскачаться». Гейтс улыбнулся и сделал музыку потише.
– Чувствуйте себя как дома. – Он бросил Аллану коробку с крекерами, а следом за ней кусок чеддера. – Они в порядке, абсолютно безопасны. Слушай, мы тут все копали, копали. Под пеплом, потом под землей. Гейтс и Шугерман нанялись в археологи.
Останки былого. Тонны обломков, годных к употреблению, полупригодных и не годных ни на что; предметы, которым нет цены, побрякушки и полный хлам. Аллан присел на ящик со стеклом. Вазы и бокалы, высокие стаканы, граненый хрусталь.
– Шустрилы-коробейники, – сказал он, разглядывая бокал с надбитым краешком, созданный кем-то из давно уже умерших мастеров двадцатого века. Бокал с рисунком: олень и охотник. – Неплохо.
– Могу продать, – предложил Гейтс. – Пять баксов.
– Слишком дорого.
– Ну, три бакса. Нам надо побыстрее двигать все это. Скорость оборота увеличивает прибыль. – Гейтс радостно захихикал. – Чего бы тебе хотелось? Бутылку шабли Беринжера? Тысяча долларов. Экземпляр «Декамерона»? Две тысячи долларов. Электрическую вафельницу? – Он принялся подсчитывать. – Зависит от того, какую ты хочешь. Если ту, что превращается в гриль для сандвичей, будет дороже.
– Ничего мне не надо, – пробормотал Аллан. Перед ним лежала огромная кипа полуистлевших газет, журналов и книг, обвязанная коричневой веревкой. На верхней значилось «Сэтердей ивнинг пост».
– «Пост» за шесть лет, – сказал Гейтс. – С тысяча девятьсот сорок седьмого по тысяча девятьсот пятьдесят второй. В прекрасном состоянии. Скажем, полторы штуки. – Он стал яростно рыться в груде неупакованных книг, лежавших рядом, разбрасывая их и обрывая страницы. – Вот милая вещица. «Йейльский вестник». Один из тех самых малоформатных литературных журналов. Есть статьи про Трумэна Капоте, Джеймса Джойса. – Глаза его лукаво блеснули. – Очень много секса.
Аллан принялся рассматривать линялую, пропитавшуюся водой книжку в дешевом переплете – разбухшее месиво из грязных страниц.
Джек Вудсби
НЕУТОМИМАЯ ДЕВСТВЕННИЦА
Аллан раскрыл ее наугад и наткнулся на захватывающий отрывок.
…Ее груди походили на два беломраморных конуса, обтянутых тонкой оболочкой порванного шелкового платья. Он потянул ее к себе и почувствовал, как жарко пышет в вожделении ее прекрасное тело. Тихо постанывая, она прикрыла глаза. «Пожалуйста», – проговорила она, задыхаясь, и сделала слабое движение, пытаясь оттолкнуть его. Платье ее совсем распахнулось, открывая взору биение крепкой, упругой, цветущей плоти…
– Господи помилуй, – сказал Аллан.
– Отличная книжка, – отметил Гейтс, присев на корточки рядом с ним. – Тут их еще много. Вот, – он выкопал другую и подпихнул ее Аллану, – почитай.
Я УБИЙЦА
Время и сырость стерли имя автора. Аллан открыл потрепанную книжку в мягком переплете и принялся читать.
…Я снова выстрелил ей в пах. Кишки с кровью вывалились наружу и насквозь промочили разорванную юбку. Мои ботинки скользили по полу, залитому кровью. Искромсанная грудь попалась мне под ноги, и я нечаянно наступил на нее каблуком, но какая, к черту, разница, она все равно мертва…
Аллан нагнулся, вытащил толстую, покрытую плесенью книгу в сером переплете и раскрыл ее.
…Сквозь заплетенное паутиной окно Стивен Дедалус следил за пальцами гранильщика драгоценных камней; тот ощупывал потускневшую от времени цепочку, испытывая ее. Пыль легла паутиной на окно и на подносы с образцами. От пыли потемнели привычные к труду пальцы и схожие с когтями стервятника ногти…
– Крутая книжка, – сказал Гейтс, заглядывая Аллану через плечо. – Особенно в конце. Полистай ее.
– Почему она здесь? – спросил Аллан. Гейтс всплеснул руками:
– Приятель, это же та самая. Забористей всего, что тут есть. Знаешь, сколько я выручаю за один экземпляр? Десять тысяч долларов!
Он попытался забрать книгу, но Аллан вцепился в нее.
…Пыль спала на тусклых завитках бронзы и серебра, на залитых киноварью ромбах, на темных, как вино, рубинах, прокаженных каменьях…
Аллан положил книгу.
– Совсем неплохо.
У него возникло какое-то странное ощущение, и он еще раз внимательно прочел отрывок.
Ступеньки лестницы заскрипели, и в комнату вошел Шугерман.
– Что, недурно? – Увидев книгу, он кивнул. – Джеймс Джойс. Отличный писатель. «Улисс» нынче приносит нам немало денег. Гораздо больше, чем Джойс получил за всю жизнь. – Он опустил свою поклажу на пол. – Там, наверху, остались вещи, которые я выгрузил с корабля. Напомни, чтобы я не забыл. Мы можем перенести их вниз попозже.
И этот крупный человек с круглым лицом, заросшим синеватой щетиной, принялся стаскивать с себя шерстяное пальто.
Разглядывая «Улисса», Аллан спросил:
– Почему эта книга оказалась вместе с прочими? Она совсем другая.
– Слова в ней такие же, – сказал Шугерман. Он вставил сигарету в мундштук, искусно вырезанный из слоновой кости, и закурил. – Как идут дела, мистер Перселл? Как агентство?
– Прекрасно, – сказал он. Книга все не шла у него из головы. – Но ведь…
– Тем не менее книга порнографическая, – сказал Шугерман. – Джойс, Хемингуэй. Дегенеративный хлам. Первый Комитет по книгам, учрежденный майором, занес «Улисса» в черный список еще в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году. Вот. – Он подобрал пачку книг и стал бросать их Аллану на колени – одну, вторую. – Таких еще много. Романы двадцатого века. Теперь они все исчезли. Их запретили. Сожгли. Уничтожили.
– А для чего написаны эти книги? Почему их смешали с мусором? Раньше ведь так не делали, верно?
Последнее замечание позабавило Шугермана, а Гейтс загоготал и шлепнул себя рукой по колену.
– Какому МОРСу они учат? – спросил Аллан.
– Никакому, – сказал Шугерман. – Эти романы учат как раз анти-МОРСу.
– Вы их читали? – Аллан полистал «Улисса» и еще сильней изумился и заинтересовался. – Почему? Что вы в них нашли?
Шугерман задумался.
– В отличие от всего остального, это – настоящие книги.
– Что это значит?
– Трудно сказать. Они кое о чем говорят. – Лицо Шугермана расплылось в улыбке. – Перселл, я же яйцеголовый. Я назвал бы эти книги литературой. Так что меня лучше не спрашивать.
– Эти ребята, – объяснил Гейтс, дыша в лицо Аллану, – написали про то, как все было в эпоху Расточительства. – Он стукнул кулаком по книге. – В ней рассказано об этом. В ней есть все.
– Их следует хранить, – сказал Аллан. – А не выбрасывать вместе с хламом. Они необходимы как летопись истории.
– Конечно, – сказал Шугерман, – чтобы мы смогли представить себе, как люди жили в те времена.
– Это ценные книги.
– Очень ценные.
Аллан сердито воскликнул:
– В них правда!
Шугерман зашелся от смеха. Он вынул из кармана платок и вытер глаза.
– Все верно, Перселл. В них правда, единственная и неповторимая чистейшая правда. – Он вдруг перестал смеяться. – Том, дай ему книгу Джойса. В подарок от нас с тобой.
– Но ведь «Улисс» стоит десять штук! – изумился Гейтс.
– Отдай ему книгу. – Шугерман уперся, в голосе его послышались раздраженные, ворчливые нотки. – Пусть она будет у него.
– Я не могу ее взять, – сказал Аллан, – она слишком дорогая.
Он понял, что не в состоянии заплатить за книгу. У него нет десяти тысяч долларов. А еще он понял, что хотел бы ее иметь.
Шугерман долго и сердито смотрел на Аллана, чем привел его в смущение.
– МОРС, – пробормотал он наконец. – Никаких подарков. Ладно, Аллан, извини.
Он поднялся на ноги и прошел в соседнюю комнату.
– Не выпьешь ли стаканчик хереса?
– Хорошее вино, – сказал Гейтс. – Из Испании. Настоящий херес.
Шугерман вернулся с полупустой бутылкой, отыскал три стакана и разлил в них вино.
– Выпьем, Перселл. За доброту, правду и… – Он подумал. – За нравственность.
Они выпили.
***
Сделав последнюю пометку, Мальпарто дал знак техникам. Решетку откатили в сторону, и в кабинете зажегся свет. Лежавший на столе пациент заморгал и слабо пошевелился.
– А потом вы вернулись? – спросил Мальпарто.
– Да, – сказал мистер Коутс. – Я выпил три стакана хереса, а затем полетел обратно в Новейший Йорк.
– И больше ничего не произошло?
Мистер Коутс с трудом приподнялся и сел.
– Я вернулся, поставил на место скиб, взял инструменты и банку красной краски и сделал из статуи посмешище. Оставил на скамейке пустую банку и отправился домой.
Первый сеанс закончился, а Мальпарто абсолютно ничего не выяснил. С пациентом ничего не случилось ни на Хоккайдо, ни до того; он повстречал каких-то мальчишек, попытался купить бутылку шотландского виски, увидел книгу – вот и все. Никакого смысла.
– Вы когда-нибудь проходили экстрасенс-тесты? – спросил Мальпарто.
– Нет. – Пациент поморщился от боли. – У меня разболелась голова от ваших медикаментов.
– У меня есть несколько дежурных тестов, я хотел бы проверить вас по ним. Сегодня уже поздновато; может, в следующий раз. – Он решил, что в ходе терапии больше не стоит обращаться к воспоминаниям пациента. Незачем вытаскивать на поверхность позабытые переживания и события прошлого. Теперь он станет работать, обращаясь к уму мистера Коутса, а не к потаенному содержимому его сознания.
– Удалось что-нибудь узнать? – спросил мистер Коутс, вставая; ноги у него не гнулись.
– Кое-что. Один вопрос. Меня интересует, к чему приведет ваша шутка. Как вы считаете…
– У меня из-за нее будут неприятности.
– Я не вас имел в виду. А общество МОРСа.
Мистер Коутс подумал.
– Ни к чему. Разве что полиция теперь найдет, чем заняться. А у газет появится материал для печати.
– А для людей, которые увидят карикатуру на статую?
– Никто ничего не увидит, статую обшили досками. – Мистер Коутс потер подбородок. – Ее видела ваша сестра. И кое-кто из бойцов когорты, их выставили вокруг статуи для охраны.
Мальпарто пометил это у себя.
– Гретхен сказала, что некоторые из бойцов когорты смеялись. Статуя приобрела своеобразный вид, вы, наверное, слышали об этом.
– Слышал, – сказал Мальпарто. Потом он справится на этот счет у сестры. – Значит, они смеялись. Интересно.
– Почему?
– Да ведь бойцы когорты – штурмовики общества МОРСа. Их бросают на самую грязную работу. Когорта – оплот бдительности. И они, как правило, не смеются.
Мистер Коутс задержался у дверей кабинета.
– Мне непонятно, что это значит.
Доктор Мальпарто подумал: ясновидение. Способность предугадывать будущее.
– Встретимся в понедельник, – сказал он и взял журнал приема. – В девять. Вас устроит?
Мистер Коутс подтвердил, что его это устроит, а затем в мрачном настроении отправился на работу.
Глава 10
Стоило ему войти в кабинет, как появилась Дорис:
– Мистер Перселл, что-то случилось. Гарри Прайар хотел бы поговорить с вами.
Прайар, возглавлявший художественный отдел, занял место Фреда Ладди и временно выполнял обязанности ассистента Аллана.
Вошел Прайар, вид у него был угрюмый.
– Речь пойдет о Ладди.
– Он разве не ушел? – спросил Аллан, снимая пальто. Он все еще пребывал под воздействием медикаментов Мальпарто, болела голова, и он плохо соображал.
– Он ушел, – сказал Прайар. – В «Блейк-Моффет». Как нам сообщили из ТИ сегодня утром, до вашего прихода.
Аллан застонал.
– Он в курсе всего, что у нас подготовлено, – продолжал Прайар. – Новые пакеты. Рабочие идеи. А значит, «Блейк-Моффет» тоже в курсе.
– Сделайте переучет, – сказал Аллан. – Посмотрите, что он взял. – Окончательно впав в уныние, он уселся за стол. – Сразу, как закончите, сообщите мне.
На переучет ушел весь день. В пять часов ему доложили о результатах.
– Обобрал нас вчистую, – сказал Прайар. И затряс головой от восхищения. – Наверное, не один час трудился. Мы, конечно, можем наложить на материалы арест и попытаться востребовать их через суд.
– «Блейк-Моффет» способен вести тяжбу годами, – сказал Аллан, вертя в руках желтый блокнот с длинными листками. – Когда мы получим пакеты обратно, они уже устареют. Придется нам сочинять новые. Лучше прежних.
– Это круто, – сказал Прайар. – Ничего подобного раньше не случалось. Мы видали, как пиратствует «Блейк-Моффет», мы теряли материалы, у нас перехватывали идеи. Но чтобы кто-то из высшего эшелона обобрал нас до нитки – такого с нами не бывало ни разу.
– Мы еще никогда никого не увольняли, – напомнил ему Аллан. И подумал о том, какую обиду он нанес Ладди этим увольнением. – Они могут здорово нам навредить. И вероятно, так и сделают, заполучив Ладди. У него на нас зуб. Раньше мы с этим не сталкивались. Личные чувства. Злоба, грызня не на жизнь, а на смерть.
Когда Прайар ушел, Аллан встал и заходил по кабинету. Завтра пятница, последний день, в течение которого можно раздумывать насчет должности директора ТИ. Проблема, связанная со статуей, до конца недели не разрешится, ведь Мальпарто сказал, что лечение растянется на неопределенный срок.