Дедуся появился немедленно и подозрительно воззрился на Лазаруса.
— В чем дело? Что ты сказал мальчишке?
— Я попросил его передать вам, что прибыл рядовой Бронсон. То есть я. — Лазарус умудрился сунуть все три коробки подмышку, полез в карман и достал повестку, которую дали ему на призывном пункте. — Взгляните-ка. Мистер Джонсон прочел бумажку.
— Вижу. Но почему? При твоих-то взглядах…
— Мистер Джонсон, я же не говорил, что не собираюсь поступать в армию; я просто сказал, что у меня есть кое-какие дела. То есть утром еще были. Действительно, я сомневаюсь в результатах войны. Но несмотря на мое мнение — которое мне следовало бы держать при себе, — настало время, так сказать, сомкнуть ряды и дружно двинуться вперед. Поэтому я смотался на призывной пункт, предложил свои услуги — и меня приняли.
Мистер Джонсон отдал ему повестку и распахнул дверь.
— Входи, Тед.
Едва Лазарус вошел, головы, торчавшие из-за двери гостиной, исчезли: в доме еще не спали. Дед впустил его в гостиную.
— Пожалуйста, садись. Пойду скажу дочери.
— Если миссис Смит уже спит, я не хочу, чтобы ее тревожили, — солгал Лазарус. (Черт, дедуся! Я бы с удовольствием влез к ней под одеяло. Но об этом — молчок, на веки вечные.)
— Ничего. Она только хотела кое в чем убедиться. Да, кстати, где эта бумажка? Можно показать ей?
— Безусловно, сэр.
Айра Джонсон вернулся через несколько минут и возвратил Лазарусу его доказательство.
— Она сейчас спустится. — Старик вздохнул. — Тед, я горжусь тобой. Утром ты меня расстроил, и я был неправ. Мне очень жаль, я приношу тебе свои извинения.
— Не могу их принять: вам не в чем каяться, сэр. Это я поторопился; болтал что-то невразумительное. Давайте обо всем позабудем. Пожмем друг другу руки.
— А? Да, конечно. Мр-рф!
Они торжественно пожали друг другу руки.
(А дедуся-то, пожалуй, до сих пор способен удержать на вытянутой руке наковальню. Эк стиснул пальцы.) — Мистер Джонсон, не могли бы вы кое-что для меня сделать? Остались кое-какие дела, на которые у меня не хватает времени.
— Что? Безусловно!
— В первую очередь это. — Лазарус протянул деду замотанный сигарный ящик.
Мистер Джонсон взял его и удивленно поднял брови.
— Тяжелый.
— Я вычистил свой сейф. Здесь золотые монеты. Заберу их, когда война кончится. Если же нет — отдадите Вуди, когда ему исполнится двадцать один год.
— Что? Да ну, сынок, все будет в порядке.
— Я надеюсь. Но если я свалюсь с трапа и сломаю свою дурацкую шею, могу ли я на вас рассчитывать?
— Безусловно.
— Благодарю вас, сэр. А это я хочу отдать Вуди прямо сейчас. Мои шахматы. Я не могу их взять с собой. Правда, я мог бы подарить их вам, но не сомневаюсь, что вы тут же придумаете какую-нибудь причину для отказа. А Вуди не станет этого делать.
— Мр-рф! Очень хорошо, сэр.
— А вот это вам… Но это не совсем то, чем может показаться на первый взгляд. — И Лазарус протянул деду расписку на продажу ландо.
Мистер Джонсон прочитал ее.
— Если ты хочешь подарить мне свой автомобиль, сперва подумай, как следует.
— Покупка, сэр, осуществляется номинально. Просто мне хотелось оставить автомобиль именно вам. Брайан сможет водить его; он уже сейчас неплохой шофер. Да вы и сами сможете ездить. Даже миссис Смит сумеет научиться, а когда лейтенант Смит вернется домой, то, возможно, и он обнаружит, что автомобиль — вещь удобная. Но ежели меня пошлют учиться куда-нибудь в ближние края и у меня будет время, чтобы навещать вас — пока меня не отослали за море, — я бы хотел иметь возможность пользоваться автомобилем.
— Зачем же тогда ты суешь мне под нос этот акт? Конечно, автомобиль может стоять в нашем амбаре. Конечно, Брайан — оба Брайана — охотно будут водить его, возможно, и я попробую. Но бумажки мне ни к чему.
— Наверное, я должен пояснить свои мотивы. Предположим, я окажусь… ну, скажем, в Нью-Джерси — и захочу продать машину. Тогда я покупаю за пенни почтовую карточку — и вам все будет легко сделать, потому что у вас есть эта бумажка. — Лазарус помолчал и добавил: — Конечно, если я все-таки свалюсь с той самой лестницы, машина останется в полном вашем распоряжении. И если вам она будет не нужна, отдайте ее Брайану-младше-му. Или кому захотите. Мистер Джонсон, вы ведь знаете, что у меня нет родных, так что не возражайте.
Не успел дедуся ответить, как вошла миссис Смит, одетая в самое лучшее платье. Она радостно улыбалась, но Лазарус заметил, что лицо ее было заплакано. Она протянула ему руку.
— Мистер Бронсон! Мы гордимся вами!
Все: голос, аромат тела, прикосновение, гордое достоинство — разом ухнуло Лазарусу под дых. И его выдержка испарилась. (Морин, любимая, хорошо, что я уезжаю. Так будет лучше для тебя, для меня и для всех нас. Я сделал это, чтобы ты гордилась мною. Но сейчас чаша моя переполнилась… Пожалуйста, предложи мне сесть, прежде чем дедуся заметит, что с моими брюками, как раз пониже жилета, творится что-то неладное.) — Благодарю вас, миссис Смит. Я забежал поблагодарить вас и попрощаться. Пожелать доброй ночи, потому что нас отправляют завтра утром.
— Ну что вы! Прошу, садитесь! Выпейте кофе, дети тоже захотят попрощаться с вами.
* * *Час спустя он все еще сидел у Смитов и был счастлив. Можно сказать, испытывал абсолютное счастье. Коробку конфет он преподнес Кэролл, и ее сразу открыли. Лазарус выпил кофе с густыми сливками и сахаром и съел увесистый ломоть домашнего шоколадного пирога. Ему предложили еще кусок, он согласился, признавшись, что не ел с самого утра, — и был вынужден упрашивать Морин не хлопотать, поскольку та тут же вознамерилась приготовить для него что-нибудь существенное. Удалось добиться компромисса — и Кэролл отправилась на кухню делать ему сандвичи.
— Я сегодня забегался, — объяснил Лазарус. — У меня даже не было времени поесть. Вы заставили меня изменить планы, мистер Джонсон.
— Неужели, Тед? Каким образом?
— Кажется, я говорил вам, что 1 июля намеревался отправиться по делам в Сан-Франциско. Но конгресс объявил войну, и я решил немедленно предпринять это путешествие, чтобы поскорей уладить дела, а затем поступить на службу. Когда мы встретились, я как раз собрался ехать и уже уложил вещи. Но вы дали мне понять, что кайзер не будет ждать, пока я улажу личные дела. Поэтому я немедленно отправился на призывной пункт. — Лазарус старательно изображал простака. — Саквояж с моими вещами в машине, он мне не потребуется.
Айра Джонсон расстроился.
— Я не хотел торопить тебя, Тед. Ничего бы не случилось, если бы ты потратил несколько дней на улаживание своих дел: армию за два дня не соберешь. Я-то помню, как это пытались сделать в девяносто восьмом. Мр-рф! А может, мне съездить? В качестве твоего агента. Посмотреть, как и что. Кажется, у меня не слишком много дел.
— Нет-нет! Миллион благодарностей, сэр! Просто я вовремя не сориентировался. Рассуждал, как в мирное время, и совсем забыл о войне. Но вы наставили меня на путь истинный. И я отправил ночью письмо моему брокеру в Фриско, сообщил ему о своих намерениях, потом письменно назначил его своим поверенным, заверил бумагу у нотариуса, сходил на почту и отослал. Все уже сделано, я обо всем успел позаботиться. — Лазарус с таким наслаждением импровизировал, что почти верил себе сам. — А потом я пошел в город и записался в армию. Но саквояж… Не забросите ли вы его на чердак? Не брать же его с собой — солдату не положено иметь саквояж. Только несколько предметов туалета.
— Я позабочусь о нем, мистер Бронсон! — сказал Брайан-младший. — Пусть стоит в моей комнате!
— Нашей комнате, — поправил Джордж. — Мы позаботимся о нем.
— Хорошо, мальчики. Тед, потеря саквояжа разобьет тебе сердце?
— Конечно, нет, мистер Джонсон. Но почему?
— Возьми его с собой. А дома сложи заново. Сейчас там у тебя белые рубашки, жесткие воротнички… Все это тебе не понадобится. Бери простые рубахи, если есть. Еще пару хорошо разношенных ботинок, в которых удобно маршировать, и носки — все, сколько есть. Исподнее. По собственному печальному опыту Moiy предположить, что они не сразу отыщут для всех мундиры. Суета, знаешь ли, и все такое прочее. И может быть, тебе придется месяц или более служить в том, что захватишь с собой.
— По-моему, — серьезно сказала миссис Смит, — отец прав, мистер Бронсон. Мистер Смит — лейтенант Смит, мой муж — тоже говорил нечто подобное перед отъездом. Он не стал дожидаться телеграммы — а она пришла через несколько часов после того, как он уехал, — потому что решил, что поначалу все будет вверх ногами. — Губы ее дрогнули. — Впрочем, он выразился более резко.
— Дочка, не знаю, что говорил Брайан, но вполне можно было выразиться и покрепче. Теду уже повезет, если он хотя бы вовремя получит свои бобы. Всякого, кто способен отличить правую ногу от левой, немедленно выделят и произведут в капралы. И никто даже не побеспокоится, как он одет. Тед, тебе придется позаботиться о себе самому, поэтому возьми с собой одежду, в которой можно работать на ферме. И ботинки должны быть удобными, чтобы не сбить ноги на первой же миле. М-м-м… Тед, ты знаешь фокус с кремом? Так делают, когда знают, что ботинки не придется снимать неделю или больше.
— Нет, сэр, — ответил Лазарус. (Дедуся, ты научил меня этой штуке — точнее, еще научишь. Здорово получается, я навсегда запомнил ее.) — Ноги должны быть чистыми и сухими. Намажь всю ступню и между пальцами кремом. Или вазелином, самое лучшее карболовым. Не жалей, накладывай густым слоем. А потом надевай носки: если есть — чистые, но и грязные сойдут. Только не забудь про них! Даже не думай надевать ботинки на босу ногу! Когда встанешь, поначалу покажется, что ты влез в бочонок с жидким мылом. Но твои ступни отблагодарят тебя за это, и грибок между пальцами не заведется. Заботься о ногах, Тед, — и не забывай вовремя ходить по нужде.
— Отец!
— Дочь, я говорю с солдатом — рассказываю о том, что может спасти ему жизнь. Если тебе кажется, что детям этого слушать не следует, пусть идут спать.
— Да, пора, — согласилась Морин. — Надо хоть самых младших уложить.
— А я не пойду в постель!
— Вуди, делай, что велит мать, и не спорь — или я согну кочергу о твою попу. И ты будешь меня слушаться, пока не вернется твой папа.
— Я не уйду, пока не уйдет рядовой Бронсон. Папа мне разрешил.
— Мр-рф! Логическую несостоятельность твоих слов можно доказать только дубинкой: другого языка ты не поймешь, Морин, начинай с младших: пусть попрощаются и отправляются в постель. А пока они укладываются, я провожу Теда на остановку.
— Но я хотел отвезти дядю Теда домой!
Лазарус решил, что настало время вступить в разговор.
— Брайан, благодарю тебя. Но не стоит лишний раз волновать маму. Автобус довезет меня почти до дома. А завтра мне придется забыть про уличный транспорт — буду ходить пешком.
— Правильно, — согласился дедуся. — Маршировать будет. Сено-солома! Выше голову, смотри веселей! Тед, отец назначил Брайана сержантом гвардии до своего возвращения. Брайан должен отвечать за внутреннюю безопасность дома.
— Значит, он не имеет права оставить пост, чтобы отвезти домой рядового. Не так ли?
— Тем более в присутствии офицера гвардии, то есть меня, и дежурного офицера — моей дочери. Кстати, пока младшие целуют тебя на прощанье, пойду найду парочку моих армейских рубашек; полагаю, они тебе подойдут. Если ты не брезгуешь поношенными вещами.
— Что вы, сэр, я буду носить их с радостью и гордостью!
Миссис Смит поднялась.
— У меня тоже кое-что есть для мистера… рядового Бронсона. Нэнси, ты не принесешь сюда Этель? А ты, Кэролл, приведи Ричарда.
— Но рядовой Бронсон еще не съел свой сандвич!
— Прошу прощения, мисс Кэролл, — сказал Лазарус. — Я так разволновался, что не могу есть. Не завернете ли вы мне его с собой? Я съем его, как только вернусь домой, чтобы покрепче уснуть.
— Давай так и сделаем, Кэролл, — решила мать. — Брайан, приведи сюда Ричарда.
Лазарус распрощался со всеми в обратном порядке, начиная с самых младших. Он подержал на руках Этель, улыбавшуюся ему младенческой улыбкой, поцеловал ее в макушку и передал Нэнси. Та отнесла девочку наверх и быстро вернулась. Чтобы поцеловать Ричарда, Лазарусу пришлось опуститься на одно колено. Ребенок явно не понимал, что происходит, но осознавал важность момента: он крепко обнял Лазаруса и, целуя, обслюнявил ему щеку.
Потом его поцеловал Вуди — в первый и последний раз, — но Лазаруса больше не смущало прикосновение к самому себе. Этот малыш не был им; он был просто маленьким человечком, о котором у Лазаруса сохранились смутные воспоминания. Он больше не испытывал желания придушить мальчишку — во всяком случае оно возникало не слишком часто.
— А эти шахматные фигурки действительно из слоновой кости? — шепотом спросил Вуди.
— Из самой настоящей. Слоновая кость и черное дерево, как на клавишах пианино твоей мамы.
— Гы, вот это здорово! Когда ты вернешься, дядя рядовой Бронсон, я буду разрешать тебе играть ими в любое время.
— И я обыграю тебя. Договорились?
— Вот еще! Ну, пока. Смотри — не бери фальшивых монеток.
Маленькая Мэри поцеловала его со слезами в глазах и выбежала из комнаты.
Джордж поцеловал Лазаруса в щеку, пробормотал:
— Будьте осторожны, дядя Тед, — и тоже вышел.
Брайан-младший сказал:
— Я позабочусь о вашем автомобиле… Он будет блестеть так же, как у вас. — Немного помедлил, клюнул Лазаруса в щеку и вышел, уводя Ричарда.
Кэролл принесла сандвич, аккуратно завернутый в вощеную бумагу и перевязанный лентой. Лазарус поблагодарил ее и сунул сверток в карман пальто. Она положила ему руки на плечи, приподнялась на носки и шепнула:
— Там внутри записка для вас! — Потом поцеловала его в щеку и быстро удалилась.
Ее сменила Нэнси.
— Записка от нас обеих, — сказала она. — Мы каждый вечер будем молиться за вас и за папу. — Она взглянула на мать, потом обняла Лазаруса и поцеловала в губы. — Не говорю «до свидания». Пока. — И выскочила из комнаты быстрее, чем сестра, подняв голову и всеми движениями напоминая мать.
Миссис Смит поднялась.
— Отец? — И она замолчала.
— Нет.
— Тогда отвернись.
— Мр-рф! Ладно. — И мистер Джонсон уставился на картинки на стене.
Шурша юбками, миссис Смит подошла к Лазарусу и протянула маленькую книжку.
— Это вам.
Это было карманное издание Нового Завета; она держала его открытым в самом начале. Лазарус взял книжку и прочитал немного выцветшую надпись: «Морин Джонсон. Великая пятница 1882 года. За превосходную успеваемость». Ниже ясным четким почерком было написано:
«Рядовому Теодору Бронсону.
Будь верен себе и стране.
Морин Дж. Смит.
6 апреля 1917 года».
Лазарус сглотнул.
— Это сокровище я буду всегда носить с собой, миссис Смит.
— Не миссис Смит, Теодор, а Морин. — И она протянула руки.
Лазарус опустил книжицу в нагрудный карман, обнял Морин и прикоснулся к ее губам.
Сначала поцелуй ее был целомудренным. Но вдруг она чуть слышно простонала, прижалась к Лазарусу всем телом, открыла рот и страстно впилась в его губы. Лазарус на миг растерялся: этот поцелуй обещал все, что она могла дать.
Прошла целая вечность. Наконец Морин шепнула:
— Теодор… береги себя. Возвращайся.
DA CAPO: VI
«Лагерь Фанстон, Канзас. Дорогие близнецы и семья!
Хочу вас удивить. Встречайте теперь капрала Теда Бронсона, исполняющего обязанности сержанта, смиреннейшего из мастеров муштры во всей национальной армии Соединенных Штатов. Нет, мои контуры не перепутались. Просто я на короткое время забыл основной принцип игры в прятки. Помните? Иглу легче всего спрятать в коробке с иголками. Значит, чтобы избежать ужасов войны, проще всего вступить в армию. Даю пояснения, ведь никто из вас никогда не видал войны или армии.
По глупости я намеревался спасаться от войны в Южной Америке. Но там я ни за что не сошел бы за местного жителя, как бы складно я ни научился разговаривать по-испански. Кроме того, там полным-полно германских шпионов, которые, естественно, сочли бы меня американским шпионом, а потому вполне могли бы устроить какую-нибудь пакость — и каюк старичине-молодчине, благослови Господь его невинную душу. К тому же у тамошних девиц дивные жгучие глаза, подозрительные дуэньи… и отцы, обожающие без всякой причины палить в гринго. Нездоровая привычка. Нездоровое место.
Но если бы я остался в Соединенных Штатах и пытался уклониться от армии… Один неосторожный шаг — и я оказался бы за холодными каменными стенами, на хлебе и воде. Да еще меня заставляли бы дробить камни. Непривлекательная перспектива.
Но в военное время армии отдают все лучшее — а на легкую угрозу здоровью, происходящую от стрельбы, можно не обращать внимания. Ее легко избежать.
Как? Эра тотальной войны еще не наступила, и существует множество мест, где трус (то есть я) может избежать любых оскорблений действием со стороны незнакомцев. В эти времена схлопотать пулю может не всякий. Гибнет же еще меньше, но я не намерен допускать подобного риска. В настоящем «здесь и сейчас» военные действия осуществляются в определенных районах, к тому же в армии столько должностей, что служить можно и не на передовой, а там, где человек в форме — всего лишь привилегированное гражданское лицо. Я попал на такую службу и скорее всего не покину ее до конца войны. Нужно же кому-нибудь учить этих отважных и бестолковых сельских парней, делать из них нечто похожее на солдат. А умелый инструктор в армии ценится, и офицеры не желают с ним расставаться.
Итак, исполнившись воинского пыла, я узнал, что мне не придется воевать. Я буду учить маршировать, стрелять, обращаться с оружием, со штыком, вести поединок без оружия, обучать их полевой гигиене, всему что угодно.
Мои удивительные познания в военных вопросах вызывают здесь удивление, поскольку военного опыта у меня нет (не могу же я признаться, что дедуся научил меня стрелять через пять лет после окончания этой войны, а потом — еще через пять лет — я учился обращаться с подобным оружием, будучи кадетом, и что все последующие столетия мне время от времени приходилось этим заниматься).