– Чем быстрее мы прибудем в Верхние Сосны, тем скорее тебе представится такая возможность.
– Да, – сказал Гостемил, тоскуя. – Это точно. А чего это твой конь так напугался давеча?
– А мы с ним ровдира повстречали.
– Ну да!
– Где-то я читал, что ровдиры сами охотятся редко. Все больше на самок полагаются. А у самцов выносливость не очень. Бегают не очень быстро, устают скоро. Всего локтей сто и пробежал он за нами. Но конь грамоты не знает и с такими тонкостями не знаком.
– Ясно, – сказал Гостемил. – Ну, что ж. Видно придется еще веслами пошлепать. А ты, стало быть, берегом поедешь.
– Да.
– А если нападут?
– Всем бедам не бывать. Можно, конечно, наскочить на Свистуна, он как раз должен из Новгорода возвращаться. Ну, авось пронесет. Чего ему в такую рань вставать.
– А! Так его давеча в Рюриковом Заслоне не было?
– Неужели ты думаешь, что он бы, будь он там, дал бы нам так легко уйти? Не такой он дурак, как его ухари. Ну, встретимся мы позже…
– Ты не едешь в Верхние Сосны?
– Я еду мимо. У меня кое-какие дела … меня ждут.
– Помощь не нужна?
– Нет.
– Это хорошо, – сказал Гостемил облегченно. – А то мне сперва в баню нужно. И поспать.
Кряхтя, он сполз с коня и потянулся, хмурясь.
– Эх! Арсель задубел.
– От седла?
– От гребли.
Гостемил нехотя, ленивой походкой спустился в камыши. Ярослав, услышав рядом с лодкой движение, встрепенулся.
– Не обращай внимания, князь, – сказал Гостемил, заходя в воду, забираясь в лодку, и чуть ее не переворачивая. – Это к вам Посейдон пожаловал. Или кто там заведует речными перевозками.
Глава шестнадцатая. Альянс
Житник сидел на валуне, держа сверд на коленях. Коня он привязал к толстой березе, чуть не рассчитав – уздечка мешала коню наклониться достаточно низко, чтобы отщипнуть травы. Конь проявлял недовольство, но Житнику было не до него. Житник был раздражен. У него была запланирована важная встреча. До встречи оставалось еще много времени, но те, кто пожелал увидеться с ним именно на этой поляне, до важной встречи, опаздывали, а Житник не любил опоздания и никому их не прощал.
Но наконец они появились – пятеро, одетые в длинные неопределенного цвета робы, с посохами. Шли медленно. Житник заерзал нетерпеливо, но вскочить и пойти к фигурам навстречу было бы ненужным проявлением суетности, которую могли ненароком принять за подобострастность.
Фигуры приблизились. Одна из них, в центре, меньше других, откинула капюшон.
– Здравствуй, Житник.
Житник встал, приблизился, поклонился, поцеловал ей руку и прижался к ее щеке. И остался стоять. И остальные тоже стояли – живописной группой на залитой солнцем поляне.
– Прими мои поздравления, – сказала Рагнхильд. – Все союзники твои собрались в Ветровой Крепости, не так ли, и ждут тебя?
– Да. Я спешу.
– Ничего. Даже если и опоздаешь – без тебя ведь не начнут.
Здесь ей не нужно было притворяться – глаза ее, водянисто-серые, смотрели не в пространство, как смотрят глаза слепых, но прямо в лицо Житнику.
– Не подвел ты меня, сын мой, – сказала она. – Выполнил все, что вменялось выполнить. Осталось совсем немного. Усилиями наших друзей … – она повела головой, указывая на окружающих ее мужчин в робах, – … удача сопутствовала тебе при выполнении, не так ли.
– Трудности были, – заметил Житник не очень благосклонно. Рагнхильд, со свойственной ей бестактностью, похоже, думает, что он просто инструмент в руках ее и волхвов, и что ему все легко дается в связи с их рукомаханием над жертвенниками. Суеверный народ, примитивный.
– Я знаю, что были трудности, – ответила она. – Но трудности трудностям рознь.
Что ей нужно, зачем она меня сюда позвала, подумал он – чтобы банальности говорить? Нет у меня на это времени. За помощь спасибо, за сведения спасибо, но что же – поклониться я ей должен? Так бы и говорила. Поклонюсь, от меня не убудет.
– Волхвам достопочтенным, – сказал он, имея в виду окружавших Рагнхильд мужчин, – наверное, тоже нужно быть в Ветровой сегодня. У меня есть неподалеку несколько свободных повозок.
– Нет, – Рагнхильд улыбнулась насмешливо. – Это не те волхвы, которые ездят на такие сборища. Им не место среди шарлатанов. Настоящие волхвы никогда не показываются такому количеству народа. Что ж, Житник, сын мой, Новгород переходит в твое безраздельное владение … когда?
– Примерно через неделю.
– Да. Ты говорил со священником какой-то новгородской церкви.
– Ты прекрасно осведомлена, Рагнхильд.
– Не жалуюсь. О чем вы говорили?
– Он предлагал мне что-то вроде союза.
– По собственной инициативе, или это константинопольский приказ?
– Думаю, что по собственной.
– Что ты ему ответил?
– Что все верования для меня равны.
– Это хорошо. Пусть он так и думает пока что. Слышала я также, что при казне новгородской состоит нынче какой-то полу-грек, полу-иудей. Что это за человек?
– Его привел Ярослав.
– Он спьен Ярослава?
– В какой-то степени да, наверное. Но это не важно.
– Почему?
– Он хорошо разбирается в делах и не очень заботится о личной выгоде. Расшевелил неплатящих. Поступления в казну наладились. Я думаю оставить его при себе. У меня с ним хорошие отношения.
– Не опасно ли это?
– Нет. Он один из тех людей, которым важнее всего то, чем они заняты. Ему все равно, кому служить.
– Ты так думаешь?
– Почти уверен. Впрочем, через неделю мы будем иметь возможность это проверить.
– Хорошо. Дальше. Я говорила тебе ранее, что по нашим сведениям, то, что называется Владимировым Делом, может быть … спасено, и называла имя – Элиас. Не так ли?
– Да.
– Нашел ли ты человека с таким именем?
– Нет. Горясер сам проверил имена всех иудеев в Киеве и Чернигове.
– Это не обязательно иудей.
– Имя иудейское.
– Да. Но не только иудеи называют детей своих такими именами.
– Это правда. Будем искать.
– Ну и наконец самое главное. Пока Ярослав все еще правитель, по крайней мере официально, не посылай гонцов к Святополку.
Житник склонил голову вправо и странно посмотрел на Рагнхильд.
– А зачем их вообще посылать?
– Мы уж говорили с тобою об этом, – строго сказала Рагнхильд. – Укрепив Землю Новгородскую и свою над нею власть, ты принесешь присягу Святополку, дабы владел он всеми землями восточных славян.
– Посмотрим, – сказал Житник.
– Нечего смотреть. Так надо.
– Почему Святополк? Почему не я сам?
Рагнхильд покачала головой.
– Ты, Житник, мой любимый сын. Но нельзя позволить, чтобы сын безродного вятича владел такой территорией – да ты и не сможешь.
– Святополк – официально сын Владимира, – начиная злиться, сказал Житник.
– Не тебе об этом судить, чей он сын. Ты будешь владеть Новгородом, с тебя и довольно, и свои последние годы я желаю провести с тобой. Но Новгород будет платить Киеву дань, и по зову Киева новгородские войска будут идти туда, куда им велят.
Житник закусил нижнюю губу и мрачно посмотрел на мать.
– Нет, – сказал он.
– Что – нет?
– Нет. Я, конечно же, сын вятича. А Святополк сын леший знает кого. Но Новгород не пойдет в подчинение Киеву до тех пор, пока я сам не сяду на киевский престол. Слишком многое сделано, слишком много людей уже полегло за мое дело, чтобы я поклонился Святополку.
– У тебя нет никакого дела! – сурово сказала Рагнхильд. – Никакого! Ты выполняешь то, что я тебе велю!
– Послушай, Рагнхильд, – Житник слегка повысил голос. – Я достаточно почтительный сын, чтобы тешить тебя и даже подчиняться кое-каким твоим капризам. Но главный здесь я. У меня есть свои представления о том, что нужно и чего не нужно делать, и я не собираюсь ими поступаться даже для того, чтобы сделать тебе приятное.
Некоторое время она молчала.
– Ты упрямый, – сказала она.
Житник пожал плечами.
– Ты не представляешь, что ты сейчас сказал, не знаешь, что может быть, если ты лишишься моей поддержки.
– Какая поддержка, Рагнхильд! Волхвы твои? Не смеши меня. Ты дала мне много нужных сведений. Все, что связано было с Неустрашимыми, оказалось правдой. Но настали новые, другие времена. А ты живешь в старых. Твоя месть Владимиру – благородна, но Владимира нет в живых. И Дело его давно не существует. Дело есть у меня, дело великое. Ты будешь мною гордиться, мать.
– Ты глуп, Житник.
– Я сделаю то, что намерен сделать – с твоим ли одобрением, без него ли, это все равно.
– Не боишься, Житник?
– Нет. Теперь уже – нет. Можешь хоть сейчас послать гонцов к Святополку и донести на меня. Можешь сказать ему, что моя цель – киевский престол. Это ничего не изменит. Даже если он придет сюда с войском.
– Берегись, Житник. Мысли опасные у тебя.
– Мне некогда. Я спешу на встречу. Я люблю тебя, как раньше, мать. Если ты не хочешь меня поддержать – не надо. Но не грози мне.
– Я не грожу. Я просто знаю то, что знаю. Без моей поддержки ты не провластвуешь двух недель.
Житник гордо поднял голову.
– Что ж. Да будет так. Мне не нужна ничья поддержка.
Наступило тягостное молчание. Житник поклонился и пошел отвязывать коня. Рагнхильд не двинулась с места, и окружавшие ее волхвы застыли в строгих, укоряющих позах. Вскочив в седло, Житник махнул рукой и, заступив на тропу, скрылся в тени деревьев.
– Жаль, – сказала Рагнхильд, ни к кому не обращаясь. – Жаль Житника. Но и Ярославу не править. Кто наследует ему?
– Судислав, – подсказал один из волхвов.
– Слабый, нерешительный. Возможно, это даже к лучшему. Святополку будет легче.
***
В двадцати аржах к востоку от Новгорода, во владениях побочных потомков Рюрика, на Бранном Холме располагалась Ветровая Крепость. Функции крепости она перестала выполнять более ста лет назад, а служила больше случайным ночлегом охотникам и местным землевладельцам, следующих в Новгород и из Новгорода. Такие посещения случались редко, и именно поэтому Ветровую Крепость выбрали волхвы и боляре Земли Новгородской, проживающие вне Новгорода, для съезда.
Житник и Горясер прибыли верхом, потратив на путешествие всего около трех часов благодаря надежным подставам, и были встречены восторженно. На съезде присутствовало около трех дюжин человек, из них волхвов около десяти. Волхвы преследовали, конечно же, свои, очень личные, интересы, помимо общественных.
– Стало быть, не ошиблись мы в тебе, Житник, – сказал один из боляр, пожилой и степенный. – А это значит, что скоро станешь ты полновластным правителем Земли Новгородской, в чем мы тебе будем содействовать. Намерен ли ты и дальше следовать своим обещаниям, верны ли слова мудрой Рагнхильд о тебе, не предашь ли ты нас?
Как они любят формальности, подумал Житник, сохраняя дружеское выражение лица. Просто удивительно, что они не приняли греческую церковь.
– Я не предам вас, добрые люди, – ответил он, подстраиваясь под общепринятый в этих краях тон. – Все сделаю, как обещал. Не скрою от вас, что человек я корыстный и тщеславный. Но корысть моя состоит лишь в желании самолично управлять самой славной землею Севера, а тщеславие мое лишь в том заключается, что жажду я одобрения и похвалы от тех, кем я правлю, похвалы правдивой, искренней.
Вокруг закивали, послышались одобрительные возгласы.
– Позволено ли нам будет, – спросил кто-то из волхвов, – жить в Новгороде и не скрывать наше умение?
– Да, – ответил Житник.
– А десятина, – спросил болярин, – только в урожайные годы, и только добровольная?
– Да.
– И чтобы бабам воли не давать! – раздался чей-то сердитый молодой голос.
Все заулыбались и посмотрели на говорящего.
– А разъясни-ка нам, добрый человек, что ты имеешь в виду, – сказал Житник, улыбаясь.
– Потому не с руки, – разъяснил добрый человек. – Нынче бабам позволено и грамоты подписывать, и уделами торговать, и выходить из дому в любое время, и за столом сидеть с мужчинами – не только женам правителей, но вообще всем. Нехорошо это. И по уху ее не ударь – бежит сразу жаловаться, приходит грек в рясе с ратниками, и лопочет что-то по-гречески полдня.
Кругом засмеялись.
– Это мы, пожалуй, на вече решим, – заверил его Житник, улыбаясь.
– Да уж, но только скорее бы. Отец мой все своей племяннице завещал, все. И дом, и сад. Грамоту написал. Я сперва посмеялся, выгнал ее, дуру, к лешему, а она на следующий день с тиуном вернулась. Я в своем доме теперь как бы по ее милости, и она меня может выгнать, что же я делать буду?
– Хвотин, молчи, – сказал кто-то из старших.
– Не буду я молчать.
– Молчи, щенок!
– Обсудим на вече, – повторил Житник. – Есть ли еще пожелания?
– Есть! Чтоб никаких наемников, ни шведских, ни польских, ни греческих, в земле нашей не было!
– Это сложнее, – сказал Житник.
Кругом заворчали.
– Совсем без наемников мы на первых порах не сможем, – резонно заметил Житник. – Ковши только и ждут случая.
Зароптали.
– Но нужно бы ограничить их число в мирное время. Предположим – не более пятисот наемников. Чтобы не мы их, а они нас боялись.
Несколько человек издали одобрительные возгласы.
Выкатили бочку, разлили по кружкам хорошо настоявшийся свир, приготовленный по специальным, волхвом Семиженом составленным, рецептам.
– За память Семижена! – воскликнул один из волхвов.
Это был прямой вызов Житнику, погубившему Семижена. Если он поднимет кубок да выпьет – значит, раскаивается он прилюдно, понимает, что был не прав, смиряется. Житник поднял кубок и выпил.
И снова налили.
– За веру отцов! – сказал пожилой болярин Пелуно.
Житник кивнул. Эка забавно, подумал он. Этому чучелу лет пятьдесят. Стало быть, в год Крещения ему было двадцать. Вроде бы должен помнить, что никакой веры отцов на самом деле никогда не было. Что было много разных богов, и наши боги были лучше, чем боги ковшей, но потом ковши поклонились специальному греческому богу, который оказался сильнее всех. А понятие делания чего-либо «за веру» эти бородачи просто переняли у христиан. И было это совсем недавно – а вот поди ж ты, уже считают своей традицией, причем очень древней.
Затем какой-то волхв произнес благой наговор по адресу Житника, и Житник подумал, что и слово «благой» тоже взято у христиан – так ковши, ничтоже сумняшеся, перевели греческое μακάριος, либо латинское beatus, а эти подхватили.
– Итак? – спросил пожилой болярин Пелуно.
– Итак, нужны полторы тысячи ратников. Через неделю.
– В Верхних Соснах?
– Да.
– Будут. Еще?
– Человек сто всадников, развозить вести по всей округе. На новгородских полагаться первое время нельзя.
– Будут. Еще.
– Повивальная бабка.
– Не понимаю.
– У жены Ярослава скоро родится ребенок.
– Ты же говорил, что ее…
– Да. Но природа на такие грунки внимания не обращает. Девять месяцев минуло – вынь да положь ребятенка, вне зависимости от того, похищена ты, или нет.
– Так Ярослав?…
– Что?
– Я слышал, он не то закоренелый мужеложец, не то вовсе евнух.
– От кого это ты такое слышал? – подозрительно спросил Житник.
– Да, вроде бы, все знают.
Житник пожал плечами.
– Дураки. Знал бы я, кто распускает такие слухи, язык бы вырвал.
– Да ведь…
– Негоже нам опускаться до сплетен. Негоже.
– Да, – сказал болярин, подумав. – Наверное ты прав. Куда ее привезти?
– Кого?
– Повивальную бабку.
– В детинец.
– А там?
– А там будут люди, с которыми она продолжит путешествие.
– Согласен. Еще?
– Лошадей. Много.
– Можно. А зачем?
– Шарлемань с конницей полмира завоевал.
– Будут.
– Сколько?
– Столько, сколько понадобится. А ты, Житник, спешишь, я вижу?
– Нет.
– Не сейчас, а вообще. И вижу я, что мало тебе Земли Новгородской. Псков?
– Псков и так наш будет.
– Чернигов?
– Тоже.
– Тмутаракань?
– Пыль да ковыль – на что они нам?
Пелуно вздохнул.
– Ковшей к рукам хочешь прибрать.
– Да.
– И править ими из Новгорода?
– Да.
– Мало пригоден Новгород для таких дел.
– Каких?
– Имперских.
Житник пожал плечами.
– Сколько продержалась империя Шарлеманя? – продолжал болярин. – Какие-то годы жалкие. Сколько усилий стоит Хайнриху удерживать Новый Рим? И ничего у него не выйдет.
– Почему же?
– В столице империи всегда должно быть тепло.
– Зачем?
– Чтобы можно было послать войско в любую сторону в любой момент, а не только летом. В грязи, топи да в снегу не повоюешь. В наших палестинах мечтать об империи могут только Неустрашимые. И это только лишь мечты.
Житник недобро улыбнулся.
– Не веришь?
– Мне показалось интересным выражение «в наших палестинах».
– Да? А что в нем такого необычного?
– Как посмотреть. Что такое палестины?
– Да кто ж его знает. Все так говорят.
А действительно, какая разница, подумал Житник. А хоть бы они все были здесь христиане – что бы это изменило? На христиан они обиделись из-за добрыниных подвигов тридцатилетней давности. А оставь их Владимир в покое – глядишь, через поколение все бы в церковь ходили. Церковь, кстати говоря, не ту Владимир выбрал. Надо было Рим выбирать. А то и вообще свою церковь придумать.
И, опять же кстати – это мысль! И главой церкви нужно назначить правителя территорий. И пусть правитель объявляет народу волю Создателя, то есть свою собственную.
Настал момент завершения ритуала. По якобы древнему обычаю предводителю силы, в данном случае Житнику, вменялось удалиться в лес и там, в одиночестве, обратиться с молитвой к богу всех воинов Перуну. Все еще занятый интригующими мыслями о переориентации церкви на себя и возможных реформах и новых догмах, Житник торжественным шагом, положа левую руку на поммель сверда, вышел из крепости и, сопровождаемый восхищенными взглядами, пересек пространство, отделявшее крепость от рощи.