– Надо было ее встретить, – с сомнением протянул Вольф. – Ее же могли убить по дороге сюда.
– А мне, пилигрим, без разницы, протянет Мэгги ноги месяцем раньше или позже. У меня своих забот полон рот.
– Месяцем раньше? Мэгги тоже больна?
– Мы все больны. А, шли бы вы оба к черту!
Синтия плюнула на пол, развернулась и ушла. Необратимо, словно ведьминское проклятие наложила.
До Нью-Йорка добирались полдня. Перед первым концертом осталось еще время отдохнуть и повеселиться, но Мэгги к ним не вышла – заперлась в комнате и пила. Начались разговоры о том, что она сидит на наркотиках, и Вольфа эти разговоры беспокоили, ведь на наркотиках тут сидели абсолютно все.
Еще ходили слухи о встрече выпускников. Кто-то утверждал, что Мэгги ошарашила бывших одноклассников, которые в школе обходились с ней не лучшим образом, и блистала весь вечер. Но большинство склонялось к тому, что ее прилюдно освистали и ровесники по-прежнему видели в ней лишь белую ворону. Что ушла она со встречи одна.
О романе Вольфа с Синтией тоже шушукались. Синтия его избегала, но это только подогревало всеобщее любопытство.
Несмотря ни на что, нью-йоркские концерты удались на славу. Билеты были раскуплены, едва успев появиться в продаже. Театральные барыги за ту неделю сколотили себе состояние. Впервые за все время труппе разрешили выступать вечером. Для освещения и усилителей использовали энергию, перенаправленную из целого городского района. Мэгги пела, как никогда прежде. Ее голос доводил слушателей до исступления, ее блюзы тронули бы сердце самого заскорузлого отшельника.
Десятого сентября они отправились в Хартфорд. Мэгги заперлась в своем купе в последнем вагоне. Остальные бездельничали. Кто-то из музыкантов бренчал на гитаре что-то неразборчивое. Другие тихо беседовали. Хоук одну за другой метал на стол карты Таро.
– Эй! Вы что тут – повымерли все, на фиг! – Мэгги возникла в вагоне, словно из ниоткуда, на лице ее причудливо мешались стыд и вызов. – Закатим вечеринку! Ну? Сыграйте-ка что-нибудь.
Она упала Хоуку на колени, по пути куснув кого-то за ухо.
– Мэгги вернулась, – произнес кто-то.
– Дженис! – весело прокричала она. – Эту даму звать Дженис!
И началась вечеринка – медленно, словно запускали заржавленный механизм. Заревела музыка. Голоса оживились. По рукам пошли гулять бутылки со спиртным. Так продолжалось все два дня, пока поезд колесил по стране, объезжая опасные районы Коннектикута и Нью-Йорка. Но у праздника появился тревожный призвук, Мэгги веселилась как-то уж слишком отчаянно. Вольф почувствовал себя словно в ловушке и считал дни, оставшиеся до Бостона и окончания турне.
Перед первым хартфордским концертом они сидели в тесной, тускло освещенной гримерке, как две капли воды похожей на все предыдущие.
– Синтия Греховодница, дуй сюда! – завопила Мэгги. – Загримируй меня. Чтоб я казалась такой же изможденной, как Дженис.
Синтия взяла Мэгги за подбородок, повертела ее лицо туда-сюда, а потом сказала:
– Мэгги, тебе не нужен грим, ты и так выглядишь изможденной.
– Черт тебя дери. Давай шустрее. Я звезда как-никак. И не обязана терпеть все это дерьмо.
Синтия на минуту задумалась, потом прошлась пуховкой по лицу Мэгги, чуть подчеркнула морщины, мешки под глазами.
– Уж слишком мрачно, – заявила Мэгги, внимательно посмотрев в зеркало. – Чересчур.
– Мэгги, ты так и выглядишь.
– Ах ты, сучка крашеная! Можно подумать, это я вчера вечером была под кайфом, так что ничего и не вышло.
Воцарилось неловкое молчание.
– Эй, Вольф! – повернулась к нему Мэгги. – А ты что скажешь?
– Ну, – смущенно отозвался Вольф, – боюсь, Синтия…
– Видишь? Пора начинать балаган. – С этими словами Мэгги схватила свою драгоценную бутылку «Саузерн комфорт» и сделала огромный глоток.
– Это вам тоже совсем не на пользу, – покачал головой Мбикана.
– Много ты знаешь, – холодно улыбнулась Мэгги. – Дженис всегда напивалась перед концертом. Хорошо для голоса.
И она отправилась на сцену. Конферансье уже разогревал публику.
– Дамы и господа… Дженис!
Послышались крики. Мэгги прошествовала к микрофону, поднесла его к губам и рассмеялась:
– Здорóво, рада всех видеть. – Она обвела зрителей прищуренным взглядом и завела свою песню: – Знаете, заявилась я тут на днях к докторишке. Говорю ему: слишком что-то я много пью. Пила без просыху с двенадцати лет. Утром встаю и опрокидываю парочку «Кровавых Мэри». К обеду приканчиваю пятую. Чуток добавляю на ужин, а потом оттягиваюсь по полной, когда начинается вечеринка. В общем, рассказала ему, сколько лет уже пью. И говорю: «Слушайте, док, с меня вроде как с гуся вода, но что-то сердце не на месте. Скажите прямо, у меня проблемы?» А он и говорит: «Да нет у вас никаких проблем, милочка. У вас все просто отлично!» – Зрители разразились одобрительными криками, и Мэгги самодовольно улыбнулась. – Что ж, золотце, у всех свои проблемы, чем я лучше остальных. – (Вступили инструменты.) – Но когда у меня проблемы, я знаю, что делать, – я пою старый добрый блюз. Блюз – и нет проблем.
Она затянула «Цепь с ядром», и зал взорвался.
За сценой Вольф сидел на стремянке и время от времени делал глоток из чашки с водой. К нему подошла Синтия. Вдвоем они смотрели, как взмокшая Мэгги расхаживает по сцене, притопывает, завывает, извивается.
– Никак не могу привыкнуть к этому противоречию, – признался Вольф, не глядя на Синтию. – Там все неистовствуют. А здесь так тихо и спокойно. Иногда я спрашиваю себя: неужели мы и зрители наблюдаем одну и ту же картину?
– Иногда трудно разглядеть то, что у тебя прямо перед глазами. – И Синтия улыбнулась, загадочно и грустно, а потом ушла.
Вольф успел привыкнуть к такого рода замечаниям и больше уже не пытался их понять.
Второе, и последнее, представление в Хартфорде прошло хорошо. А вот первые два концерта в Провиденсе – нет. Мэгги подводил голос, подводило чувство времени, ей приходилось целиком полагаться лишь на свои театральные фокусы. На втором концерте ей пришлось приказать зрителям танцевать – раньше такого не бывало. Сценические монологи становились все непристойнее и разнузданнее. Мэгги призывно виляла бедрами, словно стриптизерша. Третий концерт получился лучше, но грубые замашки не исчезли.
После шоу все завалились в бар в дурном районе. В укрепленной привратницкой при входе сидели вооруженные громилы. Мэгги напилась и плакала.
– Я прямо разваливалась на сцене… Говоришь, я была хороша?
– Конечно, Мэгги, – пробормотал Хоук.
Синтия фыркнула.
– Вы очень хорошо выступали, – уверил Вольф.
– Ни черта не помню, – рыдала Мэгги. – Говоришь, хорошо? Нечестно. Подло. Если я была хороша, то почему не запомнила? Какой тогда во всем этом толк? Ну?
Вольф неловко похлопал ее по плечу. Она схватила Мбикану за грудки и уткнулась лицом в его дашики.
– Вольф, Вольф, что со мной будет?
– Не плачьте, – ответил он, гладя ее по голове.
В конце концов ему с Хоуком пришлось вести Мэгги обратно в гостиницу. Остальные не пожелали уходить из бара.
Они шли мимо района, где все дома, кроме одного, были снесены. Тот одинокий дом торчал на пустыре. На месте огромных окон мрачно зияли пустые проемы. Рядом с ним изгибались две странные арки непонятного назначения.
– Тут раньше был фастфуд, – пристыженно пояснил Хоук в ответ на расспросы Вольфа.
– Но почему его не снесли?
– Потому что повсюду есть невежественные и суеверные люди.
Вольф решил не расспрашивать дальше.
На темных улицах не было ни души. Теперь они шли по застроенной части города, и эхо их шагов мячиком отскакивало от стен. Мэгги почти ничего не соображала и буквально висела на Хоуке, ее приходилось почти нести.
В тени между домами что-то зашевелилось. Хоук вскинулся и прошептал:
– Прибавь-ка шагу.
В темноте возник кто-то большой и смутно похожий на человека. Направлялся этот кто-то прямо к ним.
– Что?.. – прошептал Вольф.
– Безухий дженни, – тоже шепотом ответил Хоук. – Если у тебя припрятаны какие-нибудь хитрые козыри в рукаве, самое время доставать.
Человекоподобное создание сорвалось в неуклюжий бег.
Засунув руку в карман, Вольф развернулся лицом к Хоуку и громко и гневно воскликнул:
– Послушай-ка! С меня хватит! У меня нож, и я за себя не отвечаю!
Краем глаза Вольф увидел, как безухий дженни замер, а потом скользнул обратно в тень.
– Эй, какого… – сонно поинтересовалась Мэгги.
– Ничего страшного, – пробормотал Хоук, ускоряя шаг и волоча девушку за собой. – Весьма самонадеянная выходка, молодец.
– Nada, – ответил Вольф, с трудом вытаскивая руку из кармана, его трясло от запоздало накатившего страха. – Правильное слово?
– Ага.
– А я до конца не верил, что безухие дженни действительно существуют.
– Просто какой-то немой бедняга, железы не в порядке. Не думай об этом.
– Просто какой-то немой бедняга, железы не в порядке. Не думай об этом.
Только-только разгоралась осень. Караван добрался до Бостона. Когда они прибыли, в парке Бостон-коммонс шли последние приготовления. Планировался грандиознейший концерт. Повсюду сновали рабочие сцены.
– Наверное, такой и была Америка до Катастрофы, – восторженно заметил Вольф, но никто не обратил на него внимания.
Утром в день концерта Вольф наблюдал, как над сценой натягивают огромный холщовый навес на случай дождя.
– Эй, пилигрим, не видел Дженис? – спросил пробегавший мимо подручный.
– Мэгги, – машинально поправил Вольф. – Нет, не видел.
– Спасибо, – пропыхтел тот и побежал дальше.
Через несколько минут на Вольфа наткнулся спешащий куда-то Хоук:
– Тебе Мэгги не попадалась?
– Нет. Погодите, Хоук, что происходит? Вы уже второй спрашиваете.
– Мэгги пропала, – пожал плечами тот. – Но с ума сходить не стоит.
– Надеюсь, она вернется к началу.
– Ее ищет местная полиция. У Мэгги имплантанты, так что она во что бы то ни стало доберется до сцены. Не сомневайся.
И Хоук умчался.
На сцене последний раз проверяли оборудование, а вокруг начали собираться первые зрители. Наконец появилась и Мэгги. Ее крепко держали двое людей в форме. Девушка оказалась совершенно трезвой и очень злой. Синтия с рук на руки приняла ее у полиции и увела в трейлер – в гримерку.
Вольф смотрел со стороны, решив, что здесь ничем помочь не может. Потом он бесцельно бродил по парку и наблюдал за собиравшейся толпой. Люди приходили, искали себе место, усаживались и ждали. В основном они молчали, а если и разговаривали, то очень тихо. Все были одеты ярко, но не в парадные костюмы. Некоторые прихватили с собой вино и одеяла.
Очень странное получилось сборище. Никто никому не смотрел в глаза, никто не улыбался. Лица были лишены всякого выражения, и голоса звучали приглушенно, но в них слышалось напряжение. Вольф бродил меж ними и слушал обрывки разговоров:
– Сказала, что ее ребенок будет…
– … не надо. Это никому не надо.
– Не вышло откупиться…
– …а вкус странный, и я не…
– пришлось сровнять с землей три квартала…
– …крови.
Чем дальше, тем больше Вольфу становилось не по себе. Что-то такое было в этих лицах, в голосах. Он снова столкнулся с Хоуком.
– Послушайте, тут творится что-то очень странное.
Лицо у Хоука перекосилось. Он махнул рукой в сторону осветительской вышки:
– Времени нету. Шоу вот-вот начнется. Мне пора за пульт.
На мгновение Вольф замешкался, а потом поспешил вслед за Хоуком на вышку.
Сверху весь парк просматривался как на ладони. На земле повсюду сидели люди – маленькие муравьи на истоптанной бурой земле. И среди них ни единого ребенка, что тоже было странно. Солнце садилось за горизонт, размазав по небу багрянец и золото.
Хоук один за другим включал и выключал прожектора, сверяясь с зажатой в руке бумажкой.
Время от времени он тихо чертыхался и заново сращивал провода. Вольф ждал. Волосы взъерошил легкий ветерок, хотя внизу, казалось, никакого ветра не было и в помине, все застыло.
– Это больная страна, – сказал Хоук. Надев наушники с микрофоном, он направил на сцену красный луч, потом выключил прожектор. – Патрик, ты там? Включаем «солнца» на счет «два».
Хоук проверил всех местных осветителей, обращаясь к каждому по имени.
– Средняя продолжительность жизни здесь – около сорока двух лет. Это если выберешься живым из родильни. Уровень рождаемости нужно поддерживать на очень высоком уровне, иначе население просто вымрет.
Он повключал все красные и синие прожектора, и сцену затопило лиловым. На ее фоне холщовый навес казался черным. Возле центрального микрофона появился чей-то расплывчатый силуэт.
– Ну, давай, Патрик, жарь.
И тут же яркий луч осветил конферансье. Он откашлялся и принялся молоть свою обычную чепуху. Громкий голос разносился над толпой, нарастал, проходя через усилители с определенной запрограммированной задержкой. Толпа вяло колыхалась у подножия осветительской вышки, припозднившиеся слушатели проталкивались поближе.
– Задай лучше себе вот какой вопрос: почему правительство выбрасывает столько денег на это треклятое шоу?
– Хорошо, – согласился Вольф. – И почему же?
Он сидел неподвижно, натянутый как струна. Ветерок обдувал вспотевшее лицо. Надо было захватить куртку, вечером она может понадобиться.
– Потому что их чертовы умники велели… Чертовы социальные инженеры, – отозвался Хоук. – Смотри за толпой.
– …Дженис! – грохнули динамики.
И на сцене появилась Мэгги и, сладострастно схватившись за микрофон, начала монолог. Очевидно, сегодня она была в ударе. Толпа разразилась аплодисментами. В воздух летели цветы. Люди передавали из рук в руки бутылки со спиртным и ставили их на сцену.
С осветительской вышки не было видно, как состарил Мэгги минувший месяц. В разноцветном свете прожекторов исчезли морщины, исчез желтоватый цвет кожи. Ослепительно сверкало расшитое блестками платье.
Когда в середине второй песни зазвучал проигрыш, Мэгги, прищурившись, оглядела слушателей:
– Эй, народ, что за фигня? Почему не танцует никто?
Несколько человек поднялись на ноги.
– На «солнцах», приготовились, – пробормотал Хоук в микрофон. – Третий, четвертый и пятый – на полицейских.
Яркие лучи высветили три сценки в разных концах парка: полицейские в форме пытались повязать танцующих. Один прожектор по-прежнему был направлен на Мэгги. Она величественно наставила палец и пронзительно завопила:
– Почему вы не даете им танцевать? Я хочу, чтоб они танцевали. Повелеваю танцевать.
С ревом добрая половина зрителей вскочили на ноги.
– Третий, вырубай. Четвертый и пятый, держим, на три вырубаем. Раз, два, три! Хорошо.
Полицейские исчезли, растворились среди танцующих.
– Все это срежиссировано, – догадался Вольф.
– Часть легенды, – отозвался Хоук, даже не поглядев в его сторону. – Смотри, справа.
Вольф посмотрел направо и увидел, как несколько парочек с краю соскользнули в тень подальше от света прожекторов.
– И что же я должен увидеть?
– Это только начало.
Хоук снова склонился над пультом.
Зрители постепенно напивались и в конце концов принялись буянить. Мэгги пела. Слушателей охватило жуткое, отвратительное возбуждение. Вольф сидел высоко над беснующейся толпой, но даже с осветительской вышки чувствовал нарастающую истерию. Полуобнаженные женщины сбрасывали чадры и выплясывали голышом. Мужчины срывали с себя комбинезоны. То там, то здесь кто-то уже занимался любовью. Несколько раз Хоук мельком высвечивал такие парочки лучом прожектора, но те в основном даже не обращали внимания.
То и дело вспыхивали драки, но буянов мигом усмиряла полиция. Люди собирали мусор в кучи и поджигали. Скоро весь парк уже мерцал небольшими кострами. Дым плавал над зрителями. Хоук подсвечивал толпу цветными лучами. Окончательно стемнело. Из-за огней и животных стонов казалось, что внизу происходит настоящий шабаш.
– Да, мерзко, – заметил Хоук. – И все это тщательнейшим образом срежиссировали умники из правительства.
– Но они же не испытывают никаких чувств, – возразил Вольф. – Это же всего-навсего животное влечение. Им… нет дела друг до друга.
– Ага.
На сцене Мэгги доводила себя до исступления, но блюз ее был безупречен, никогда еще не пела она лучше.
– Точно как на других концертах, – продолжал Хоук, – просто сегодня никто не будет терпеть до дома.
– Неужели ваше правительство действительно рассчитывает поднять за счет этой ночи уровень рождаемости?
– Не за счет этой ночи. Нет. Но у всех этих людей останутся воспоминания, которые будут греть их долгой холодной зимой. – Хоук зло сплюнул за край платформы. – Чер-р-рт, чего это я должен повторять их вранье? Пусть сами стараются. Это просто хлеб и зрелища, чтобы гребаная толпа выпустила пар.
– Во-о-от так, братцы! – восторженно взвыла Мэгги. – Смотрю я на вас, и вы меня заводите. Да, детка, вот так, правильно!
Она с важным видом расхаживала по сцене, излучая неиссякаемую энергию. Звенела быстрая и нетерпеливая музыка.
– Обожаю!
Она показала зрителям язык и тут же получила в награду одобрительный рев.
Мэгги сделала огромный глоток из своей бутылки «Саузерн комфорт», покачивая бедрами в такт музыке. Снова рев. Сладострастно провела по горлышку бутылки языком.
– О да! Я так завелась. Настоящая греховодница. Смотрю на вас и вся горю. Знаете, – она выждала один такт, – иногда вполне понимаю мужиков. Я ведь горячая хипповская штучка.
Неожиданно Вольф понял: да она же соревнуется с толпой, пытается во что бы то ни стало завоевать их внимание, готова переплюнуть всех присутствующих.
Мэгги медленно провела рукой по груди, спустилась ниже, погладила себя между ног. Отбросила непослушные волосы с глаз. Воплощенная животная похоть.