Но, едва отдернув занавес, она повернулась к царю и улыбнулась, и глаза ее засияли чудесным светом.
Было время, когда он знал людей только с карими глазами – он был единственным голубоглазым среди них, и лишь потому, что выпил эликсир. Потом он путешествовал по дальним странам, по землям, о которых египтяне ничего не знали. Там он встречал смертных мужчин и женщин с голубыми глазами. Но, несмотря на это, только карие глаза казались ему настоящими, неподдельными, он умел читать только по карим глазам.
У Джулии Стратфорд были карие глаза, огромные, ласковые и выразительные – такие же, как у Клеопатры в те далекие дни, когда она обнимала его.
«Ну, что мы будем изучать сегодня?» – спросила царица по-гречески, на том единственном языке, на котором они разговаривали друг с другом. В ее взгляде таилась память о минувшей ночи любви.
«Очень простые вещи, – ответил он. – Переоденься, и пойдем на улицу, погуляем среди людей. Ты увидишь то, чего не видела ни одна царица. Вот чего я хочу».
Александрия. Какой он увидит ее завтра? Это был греческий город с мощенными камнем улицами и белыми стенами домов, с купцами, съезжавшимися со всего света; это был порт, населенный ткачами, ювелирами, стеклодувами, мастерами по выделке папируса. Они работали возле гавани, в маленьких лавчонках огромного рынка.
Они прошли вдвоем через базар, одетые в бесформенные робы, которые надевают на себя мужчины и женщины, не желающие быть узнанными. Двое, странствующие во времени. Он так много рассказывал ей: о своих северных странствиях, о долгом путешествии в Индию. Он ездил на слонах и своими глазами видел священного тигра. Он был в Афинах, куда ездил послушать великих философов.
Что же он узнал? Что Юлий Цезарь, римский полководец, завоевал мир; что он завоюет и Египет, если Клеопатра не остановит его.
О чем она думала в тот день? Неужели она слушала его вполуха, не придавая значения его горьким советам? Что она увидела в простых людях, окружавших ее? Какими она видела женщин и ребятишек, надрывавшихся у ткацких станков и в прачечных? Матросов всех национальностей, рыскающих в поисках развлечений?
Они заходили в школы – послушать учителей.
Наконец они остановились на грязной площади. Клеопатра попила воды из общественного колодца, из общей кружки.
«Вкус точно такой же», – сказала она с задорной улыбкой.
Он помнит, как кружка упала в холодную глубину и звук эхом прокатился по каменным стенам колодца. Он помнит стук: молотов, доносившийся с пристани, видит узкую улочку, а справа вдали – мачты кораблей, похожие на лес без листьев.
«Чего ты хочешь от меня, Рамзес?» – спросила она.
«Чтобы ты стала мудрой царицей Египта. Я уже говорил это тебе».
Клеопатра взяла его за руку и заставила взглянуть на себя.
«Ты хочешь большего. Ты готовишь меня для чего-то более важного».
«Нет», – возразил он, но это была ложь: он впервые солгал ей. Боль усилилась, стала нестерпимой. «Я одинок, моя возлюбленная. Я одинок среди смертных». Но этого он ей не сказал. Он стоял и думал о том, что он, бессмертный, не сможет жить без нее.
А что было потом? Еще один вечер любви, возле моря, которое постепенно превращалось из лазоревого в серебристое и наконец, когда взошла полная луна, стало черным. И окружавшая их позолоченная мебель, висячие лампы и аромат благовоний, и где-то в алькове, в отдалении, мальчик играл на арфе и пел на древнем египетском языке печальную песню, слов которой сам не понимал. Зато их понимал Рамзес.
Воспоминание за воспоминанием. Его дворец в Фивах. Тогда он еще был смертным, как все, и боялся кончины, и боялся унижений. Тогда у него был гарем из ста жен, который казался ему обузой.
«Сколько любовников было у тебя с тех пор, как я уехал?» – спросил он Клеопатру.
«О, было много-много мужчин, – ответила она низким, почти мужским голосом. – Но ни один из них не был любовником».
Любовники будут. Будет Юлий Цезарь, а потом еще один, из-за которого она забудет все, чему Рамзес ее учил. «Ради Египта!» – рыдала она. Но просила она не ради Египта Потому что Египтом тогда была Клеопатра. А Клеопатра жила ради Антония…
Светлело. Туман над морем начал рассеиваться – теперь он видел мерцающую темно-голубую гладь воды. Высоко наверху появилось бледное солнце. И царь тут же ощутил его воздействие. Все тело наполнилось свежей энергией.
Его сигара давно потухла. Он бросил ее за борт, вынул золотой портсигар и достал новую.
За спиной простучали по железной обшивке палубы чьи-то шаги.
– Осталось всего несколько часов, сир.
К его сигаре поднесли зажженную спичку.
– Да, мой друг. – Рамзес затянулся. – Мы сойдем с этого корабля, как будто выйдем из сонного забытья. Что же нам делать с этими двумя, которые знают мой секрет, – с юным негодяем и престарелым философом? Кто представляет наибольшую угрозу?
– Разве философы так опасны, сир?
– Граф Рутерфорд верит в сверхъестественное, Самир. И он не трус. Он хочет узнать секрет вечной жизни. Он понимает, что это значит, Самир.
Ответа не было. Лицо Самира было по-прежнему печально.
– Открою тебе еще один секрет, друг мой, – сказал царь. – Кажется, мне нравится этот человек.
– Я заметил, сир.
– Интересная личность, – сказал Рамзес и, к своему удивлению, услышал, как дрогнул его голос. Ему трудно было продолжать, но он все же сказал то, что хотел сказать: – Мне нравится беседовать с ним.
Хэнкок сидел за столом в своем кабинете в музее, глядя на инспектора Трента из Скотленд-Ярда.
– Ну что ж, вижу, у нас нет другого выхода. Попросим у прокурора ордер, войдем в дом и осмотрим коллекцию. Разумеется, если все на месте, если ни одна монета не исчезла…
– Сэр, учитывая, что две уже находятся у нас, вряд ли можно на это надеяться…
Часть вторая
Глава 1
Отель в колониальном стиле был похож на гигантский розовый торт – с мавританскими арками, мозаичными полами, лакированными ширмами и плетеными креслами, с широкими террасами, которые спускались к сверкающему на солнце песку и голубой глади Средиземного моря.
В огромном вестибюле и других общих залах роились одетые в белое американцы и европейцы. В одном из открытых баров оркестр играл венскую музыку. В другом юный американский пианист изощрялся в регтайме. Обитые латунью кабины лифтов, расположенные прямо напротив огромной изогнутой лестницы, казалось, находились в непрерывном движении.
Конечно, если бы Рамзес увидел подобное здание в каком-то другом городе, он не был бы так изумлен. Эллиот заметил, в какое состояние царь пришел в первый час пребывания в Александрии.
Куда подевались жизнерадостность и бьющая через край энергия? За чаем Рамзес был тих и молчалив и наотрез отказался от прогулки.
За ужином, когда все начали обсуждать внезапный отъезд Генри в Каир, царь рассердился.
– Джулия Стратфорд – взрослая женщина, – сказал он, глядя на нее. – Глупо думать, что она нуждается в компании пьяного, опустившегося человека. Разве мы не джентльмены? Так ведь вы говорите?
– Это верно, – с готовностью подхватил Алекс. – И все-таки он ее брат, и ее дядя хотел, чтобы…
– Ее дядя не знает своего сына! – заявил Рамзес. Джулия оборвала этот разговор.
– Я рада, что Генри уехал. Мы догоним его в Каире. И там с ним будет трудно, а уж в Долине царей он был бы просто невыносим.
– Точно, – вздохнул Эллиот. – Джулия, теперь я буду твоим телохранителем. Официально.
– Эллиот, эта поездка для вас слишком утомительна. Вам тоже следовало бы отправиться в Каир и дождаться нас там.
Алекс хотел было возразить, но Эллиот жестом приказал ему не вмешиваться.
– Вопрос уже решен, дорогая, ты знаешь. Кроме того, мне хочется снова повидать Луксор и Абу-Симбел, может быть, в последний раз.
Джулия задумчиво посмотрела на Эллиота. Она знала, что он говорит вполне искренне. Он не мог позволить ей путешествовать вдвоем с Рамсеем, хотелось ей того или нет. И он на самом деле мечтал снова увидеть знаменитые памятники. Но Джулия чувствовала, что у него есть еще какие-то глубоко личные соображения.
Эллиот принял ее молчание за согласие.
– А когда мы поедем на пароходе по Нилу? – спросил Алекс. – Сколько времени вы хотите пробыть в этом городе, дружище? – обратился он к Рамзесу.
– Не очень долго, – мрачно ответил тот. – От времен Древнего Рима здесь мало что сохранилось.
По привычке не воспользовавшись ни вилкой, ни ножом, Рамзес быстро уничтожил три блюда и, не дожидаясь, пока остальные закончат ужинать, извинился и ушел.
Весь день он пребывал в унынии. На следующее утро за завтраком не проронил ни слова. После отказался сыграть в бильярд и ушел один. Видимо, он бродил по улицам и днем, и ночью, оставив Джулию проводить время в обществе Алекса. Он не подпускал к себе даже преданного Самира.
Он в одиночестве боролся сам с собой.
Понаблюдав за поведением царя, Эллиот принял решение. С помощью своего слуги Уолтера он нашел мальчишку-египтянина, который был занят исключительно чисткой лестничных ковров в отеле, и нанял его для слежки за Рамсеем. В этом был определенный риск. Помимо всего, Эллиота мучила совесть. Однако соблазн оказался сильнее.
Все время он проводил в удобном плетеном шезлонге или за чтением египетских газет, или наблюдая за снующими взад-вперед людьми. В подходящие моменты, когда рядом никого не было, мальчишка-египтянин на сносном английском отчитывался перед ним.
Рамсей гулял по городу. Рамсей часами глядел на море. Рамсей осмотрел большие поля за городом. Рамсей, уставясь в пустоту, сидел в европейских кафе и поглощал в диком количестве сладкий египетский кофе. Рамсей также сходил в бордель, повергнув в изумление жирного владельца тем, что с заката до восхода требовал в свою комнату всех женщин по очереди. Это означало двенадцать совокуплений за ночь. Старый сводник ни разу за всю свою жизнь не видел ничего подобного.
Эллиот улыбнулся. Значит, он употребляет женщин в той же манере, что и пищу. Аппетит у него просто сумасшедший. И еще это значит, что Джулия Стратфорд пока не впустила его в свое святилище. Или впустила?
Узкие улочки… Старый город – так они называют этот район. Но ему не больше нескольких сотен лет, и никто не знает, что когда-то здесь находилась огромная библиотека. Что ниже холма располагался университет, где читались лекции сотням слушателей.
Академия древнего мира – вот чем был этот город; теперь это приморский курорт. И отель стоит на том самом месте, где был ее дворец, где он обнимал ее и умолял забыть о пагубной страсти к Марку Антонию.
«Этот человек проиграет, неужели ты не видишь? – молил он. – Если бы Юлия Цезаря не убили, ты стала бы императрицей Рима. Но этот человек никогда не даст тебе ничего. Он слаб, падок на деньги; он бесхарактерный».
Именно тогда он впервые увидел в ее глазах настоящую бешеную страсть. Она любила Марка Антония. И больше ее ничто не волновало! Египет, Рим – какая разница? Когда же она перестала быть царицей и стала самой обычной смертной женщиной? Он не знал. Он знал только одно: его планы и мечты разрушены.
«Что ты так беспокоишься из-за Египта? – спрашивала она. – Ты хочешь, чтобы я стала римской императрицей? Нет, ты хочешь не этого. Ты хочешь, чтобы я выпила твой волшебный напиток и стала бессмертной, как ты. И к чертям мою земную жизнь! Ты хочешь уничтожить мою земную жизнь и земную любовь. Но я вовсе не хочу умирать ради тебя!»
«Ты не понимаешь, что говоришь!»
Замолчите, голоса прошлого! Надо слушать только волны, разбивающиеся о прибрежный песок. Пройтись к тому месту, где было старое римское кладбище, – они отнесли ее туда, к Марку Антонию.
Мысленным взором он снова увидел похоронную процессию. Услышал плач. И что хуже всего – опять увидел ее в те последние часы.
«Отстань от меня со своими обещаниями. Антоний зовет меня из могилы. Я хочу к нему».
А теперь от нее не осталось и следа – только его память. И легенды. Он снова услышал шум толпы, которая запрудила узкие улочки, струилась вниз с холма, чтобы в последний раз увидеть ее в гробу в мраморном мавзолее.
«Наша царица умерла свободной».
«Она обманула Октавиана».
«Она не стала рабыней Рима».
Боже, но ведь она могла стать бессмертной!
Катакомбы. Единственное место, куда он еще не ходил. Почему он позвал с собой Джулию? Он, наверное, совсем слаб, раз не смог обойтись без нее. И он так и не сказал ей ничего.
Царь видел, что ей интересно. Она выглядела так мило в своем длинном бледно-желтом платье с кружевами. Все эти современные женщины, казалось ему поначалу, надевали на себя слишком много тряпок. Но потом он понял, в чем прелесть их одежд, – и ему стали казаться нормальными и длинные узкие рукава с широкими манжетами, и перетянутые талии, и широкие развевающиеся юбки.
И вдруг он пожалел, что они в Египте. Лучше бы они были опять в Англии. Или в далекой Америке.
Но катакомбы он обязательно должен увидеть перед отъездом. Так что они шли вместе с другими туристами, слушали нудный голос экскурсовода, который рассказывал о том, как: здесь прятались христиане и давным-давно совершались древние обряды.
– Ты уже бывал здесь раньше? – прошептала Джулия. – Для тебя это важно?
– Да, – еле слышно ответил он, крепко прижимая к себе ее руку. Ах, если бы он мог навсегда покинуть Египет! Почему же так больно?
Нестройная группа перешептывающихся туристов остановилась. Глаза Рамзеса беспокойно забегали по стене. Он увидел его, тот узкий проход. Остальные двинулись вперед, боясь отстать от экскурсовода, а царь потянул Джулию назад и, когда голоса туристов затихли вдали, включил электрический фонарик и вошел в туннель.
Тот ли это путь? Он не был уверен. Он помнил лишь то, что случилось тогда.
Тот же запах сырых камней. Латинские надписи на стенах.
Они вошли в большую пещеру.
– Смотри, – позвала его Джулия. – Там, наверху, в скале пробито маленькое окошко. Странно. А в стенах какие-то крючья – видишь?
Ему казалось, что ее голос доносится откуда-то издалека. Он хотел ответить, но не мог вымолвить ни слова.
Затуманенным взором он смотрел на прямоугольный камень, на который показывала Джулия. Она произнесла слово «алтарь».
Нет, это не алтарь. Ложе. Ложе, на котором он проспал триста лет, – до тех пор, пока не открыли верхнее окно. Древние цепи подняли тяжелый деревянный ставень, и вниз проникло солнце, согревая своим теплом его веки.
Он услышал голос Клеопатры: «О боги, это правда! Он жив!» Ее глубокий вздох эхом прокатился под каменными сводами пещеры. Солнечные лучи согревали его тело.
«Рамзес, проснись! – закричала она. – Тебя призывает царица Египта!»
Он почувствовал покалывание во всем теле; почувствовал, как дрогнули его волосы. Еще не очнувшись от сна, он сел и увидел перед собой юную женщину с черными волосами, свободно спадавшими на плечи. И старого жреца, который дрожал от страха и что-то бормотал себе под нос, молитвенно сложив ладони. Жрец беспрерывно кланялся.
«Рамзес Великий! – воскликнула она. – Царица Египта нуждается в твоем совете».
Снаружи, из века двадцатого, врывались в пещеру столбы золотистой пыли. С улиц Александрии доносился рев автомобилей.
– Рамзес!
Он обернулся. На него смотрела Джулия Стратфорд.
– Красавица моя, – прошептал он и нежно обнял ее – не со страстью, а с любовью. – Моя прекрасная Джулия.
Чаепитие проходило в гостиной. Название сего ритуала вызвало у царя приступ безудержного смеха. Лепешки, яйца, бутерброды с сыром – что это, если не еда? Но ему это как раз подходило. Он мог съесть в три раза больше, чем они, и все равно страшно проголодаться к ужину.
Рамзес наслаждался присутствием Джулии. И тем, что рядом нет ни Алекса, ни Самира, ни Эллиота.
Он сидел и смотрел на море шляпок с перьями, на легкомысленные зонтики. И на огромные сверкающие автомобили с открытым верхом, подкатывающие к центральному входу, возле которого стояло множество таких же открытых экипажей.
Внешностью теперешние египтяне не походили на людей его эпохи. Произошло полное расовое смешение. Джулия сказала, что в Греции он увидит ту же картину. А сколько еще городов предстоит ему посетить! Стало ли ему легче?
– Ты была так терпелива со мной, – улыбаясь, сказал он. – Ты не просила никаких объяснений.
О, как она ослепительно прекрасна в этом шелковом платье с бледными цветочками, с кружевами на запястьях и с маленькими жемчужными пуговками, которые так ему нравятся! Хорошо, что она не надела то открытое платье, которое было на ней в первую ночь на корабле. Вид ее обнаженного тела сводил его с ума.
– Ты все расскажешь, когда сам этого захочешь, – сказала Джулия. – Для меня невыносимо только одно: видеть, как ты страдаешь.
– Все именно так, как ты говорила, – пробормотал Рамзес. Он уже выпил свой чай, напиток, который ему никогда не нравился. Ни то ни се. – Все сгинуло без следа. Мавзолей, библиотека, маяк. Все, что построил Александр, что построила Клеопатра. Скажи, почему тогда в Гизе до сих пор стоят пирамиды? Почему сохранился мой дворец в Луксоре?
– Ты хочешь увидеть их? – Джулия наклонилась над маленьким столиком и взяла царя за руку. – Ты готов ехать прямо сейчас?
– Да, уже пора. А после того как посмотрим на них, можем уехать из этой страны. Ты и я… То есть если ты хочешь остаться со мной.
Какие чудесные карие глаза с длинной бахромой густых ресниц, какая чистая улыбка, какие нежные губы…
Из лифта вышли Самир и граф со своим милым сыном-простофилей.
– Я поеду с тобой хоть на край света, – прошептала Джулия.
Рамзес долго не отрывал взгляда от ее глаз. Понимает ли она, что говорит? Нет, вопрос в другом: понимает ли он, что она говорит? Что она его любит, да. Но другой, другой очень важный вопрос так и не был задан.