Чем же располагала РККА на этом же театре военных действий? (Ниже в скобках я указываю число танков лишь исправных или требующих только текущего ремонта):
469(466) новых тяжелых танков «КВ» (аналогов которых у немцев не было вовсе), 51(42) устаревший тяжелый многобашенный танк «Т-35», 832(831) новых средних танка «Т-34», 424(377) устаревших средних танка «Т-28», 1549(815) устаревших легких разведывательных плавающих танков «Т-37» и «Т-38» с пулеметным вооружением, 115(115) новых легких плавающих танков «Т-40», 4221(3602) устаревший легкий танк «Т-26», 1274(1040) устаревших легких танка «БТ-2» и «БТ-5», 3288(2851) легких танков «БТ-7», 542(487) специальных танка, 17(8) «САУ», 112(69) бронированных машин на танковой базе, 1087(534) безнадежно устаревших танкеток.
Итого мы имели на Западе только исправных 1716 тяжелых и средних танка, из них 1297 – новейшие «Т-34» и «КВ»; 8423 легких танка, из них 2851 вполне боеспособных «БТ-7» и 115 новых «Т-40», а в общей сложности – 11 237 исправных бронеединиц[303]. Таким образом, получаем если и не трехкратное (как это следует из чисто количественного подсчета), то в любом случае преобладающее и качественное, и количественное превосходство над германскими танковыми войсками.
Следует отметить, что к исправным, по принятой в РККА системе учета, можно отнести танки 1-й категории (новые исправные танки) и 2-й категории (бывшие в эксплуатации танки – исправные и требующие текущего ремонта). К сожалению, невозможно установить, какая часть танков требовала текущего ремонта, а значит, была и осталась (ввиду отсутствия запчастей к танкам старых типов) небоеспособной, и какая часть новых исправных танков, находившихся на хранении, не была испытана в войсках и их реальная техническая пригодность не была проверена. По ряду отрывочных данных можно предположить, что значительная (если не основная) часть танков «БТ-2», «БТ-5» и «Т-26» была либо небоеспособна, либо крайне изношена и чрезвычайно быстро оказывалась небоеспособна. Однако и такие танки могли сыграть свою роль в качестве непо-движных или ограниченно подвижных огневых точек в обороне. Перегрузка танкового парка РККА изношенными машинами также была нерациональным решением, ведшим к неверной оценке возможностей развертывания полноценных танковых и механизированных соединений.
Так или иначе, в любом случае количественное и качественное превосходство танкового парка РККА не вызывает сомнений. Но уже к началу Смоленского сражения – на Западном фронте, а позднее – и по всему советско-германскому фронту количественное превосходство в танках было нами потеряно. Почему же так произошло?
Следует учесть, что воюют не танки сами по себе, а организованные войсковые единицы, нуждающиеся в управлении, связи, подготовленных кадрах специалистов, в снабжении горючим и боеприпасами, и эффективно применяться они могут не изолированно, а только во взаимодействии с артиллерией, пехотой и авиацией.
Нередко даже без столкновения с танковыми соединениями противника, не имея поддержки своей артиллерии и пехоты, наши мехкорпуса несли огромные потери в танках, натыкаясь на неплохо организованную противотанковую оборону немецкой пехоты и активные действия немецкой авиации.
Процитирую мнение военного комментатора Сергея Харламова: «…Немцы располагали многочисленной противотанковой артиллерией. Основной их противотанковой пушкой была 37-мм пушка с длиной ствола 45 калибров. К 1 июня 1941 года их насчитывалось 14 459. На расстоянии 500 метров ее снаряды пробивали 30-мм броню (под углом 90 градусов) и 25-мм броню (под углом 60 градусов), при использовании подкалиберных снарядов бронепробиваемость возрастала соответственно до 42 и 36 мм. Против «Т-34» и «КВ» эти пушки были совершенно бесполезны, но «БТ» они подбивали без проблем. К тому же немецкая артиллерия была моторизована практически на 100 % (а наша – на 20 %). В 1941 году это приводило к тому, что, как правило, немцы успевали организовывать противотанковую оборону в случае советских танковых атак и рейдов. Если к этому добавить и господство немецкой авиации над полями сражений, то нетрудно себе представить, чем заканчивались эти атаки…
К тактике танковых засад у нас перешли только осенью 1941 года – после того как было выбито 90 % наших танков. Одна из причин столь позднего изменения тактики ведения боя заключалась в том, что боевой устав предусматривал для танковых частей только один вид боя, как в наступлении, так и в обороне, – атаку. Стрельба с места в обороне допускалась в исключительно редких случаях. Вот и шли в атаку БТ без авиационной и артиллерийской поддержки, шли прямо под прицельный огонь противотанковых пушек и немецких танков, стрелявших с места. Потери были ужасающими»[304].
При ряде неточностей и преувеличений в этом заявлении (например, 100 %-ная моторизация артиллерии у немцев была только в танковых группах; 37-мм пушка при некоторых условиях могла поражать «Т-34» и даже «КВ»; танковые засады не являются панацеей…), оно отражает реальные проблемы наших танковых войск в начальный период войны.
Кроме того, танковые соединения несли потери от авиации противника на марше, нередко оказывались лишенными боеприпасов и горючего как из-за действий авиации противника, так и из-за отставания с развертыванием служб тыла (в мирное время эти службы в большинстве случае просто отсутствовали); незначительные поломки выводили танки из строя, а эвакуировать в тыл их было нечем. Из-за этого приходилось подрывать или сжигать даже вполне исправные танки (в том числе и новейших образцов), а нередко их просто бросали.
Отсутствие радиосвязи в каждом танке препятствовало согласованному маневру танков на поле боя. Уставной же способ подачи сигналов командирами (при помощи флажков, высунувшись из люка) вел к неоправданным потерям офицерского состава танковых войск.
В результате подобных действий огромное превосходство над противником как в качестве, так и в количестве бронетехники, которой РККА располагал в начале войны, было быстро и бездарно утрачено.
Оказалось, что мало располагать совершенной техникой и накопить ее больше, чем противник. Надо было еще и овладеть ею. Однако в ходе первых недель войны выяснилась неспособность большей части командного состава организовать взаимодействие в ходе боя танков, авиации, артиллерии и пехоты, что вело к неудачным действиям как танковых, так и пехотных частей и соединений. Оказалось, что танки без горючего и боеприпасов представляют собой просто металлолом (достающийся при этом противнику в виду отсутствия средств эвакуации). Оказалось, что большая часть экипажей новейших танков не успела их как следует освоить и не может полностью использовать возможности этих боевых машин. Совокупность этих причин привела к тому, что к сентябрю-октябрю 1941 года почти вся танковая техника, сосредоточенная перед войной в западных округах, была потеряна[305].
И это было несомненным следствием грубейших просчетов в подготовке танковых войск РККА к современной войне, за которые Сталин как высший руководитель несет свою долю ответственности.
Куда делись «сталинские соколы»?
Авиация перед войной была одним из предметов гордости советских людей и предметом неустанного внимания Сталина. Авиационная промышленность, созданная в годы первых пятилеток, смогла снабдить наши вооруженные силы большим количеством самолетов, стоявших близко к уровню самолетов, принятых на вооружение в ведущих странах мира. Что же могли нам противопоставить наши противники?
Для войны против СССР развертывались около 3100 самолетов Люфтваффе, в том числе 1025 одномоторных истребителей, 93 двухмоторных истребителя, 953 двухмоторных бомбардировщика, 307 пикирующих бомбардировщиков, 715 разведчиков[306].
Советские вооруженные силы (РККА, флот, Дальнебомбардировочная авиация и резерв Ставки) имели на Западном ТВД исправных самолетов 9550 (из них бомбардировщиков 3936, истребителей 4889, разведчиков 756), в том числе сравнительно современных и новых типов (включая в их число истребители «Як-1», «МиГ-1» и «МиГ-3», «ЛаГГ», бомбардировщики «Пе-2», «Як-2», «Як-4», «Ар-2», «ДБ-3ф») – 2314[307].
Итак, мы видим здесь опять тройное количественное превосходство советских ВВС над Люфтваффе. Что касается качественного состава, то здесь существовало примерное равенство машин современных типов, лишь незначительно уступавших новым образцам самолетов Люфтваффе. Таких машин у нас имелось на Западном ТВД 2314 (исправных). Что касается немецко-фашистских войск, то из 3100 самолетов, сосредоточенных против СССР, часть принадлежала к устаревшим типам («Хе-111», «Ю-87»).
Нередко захват немецкой авиацией господства в воздухе списывается на неудачное начало военных действий, на просчеты, позволившие Люфтваффе нанести чувствительный удар по нашим аэродромам и вывести из строя значительное количество самолетов. Однако потери на земле были вызваны не внезапностью – первый удар люфтваффе по нашим аэродромам как раз не привел к значительным потерям, – а систематическим воздействием противника по нашим аэродромам при отсутствии реального плана вывода наших самолетов из-под удара на запасные площадки.
Нередко захват немецкой авиацией господства в воздухе списывается на неудачное начало военных действий, на просчеты, позволившие Люфтваффе нанести чувствительный удар по нашим аэродромам и вывести из строя значительное количество самолетов. Однако потери на земле были вызваны не внезапностью – первый удар люфтваффе по нашим аэродромам как раз не привел к значительным потерям, – а систематическим воздействием противника по нашим аэродромам при отсутствии реального плана вывода наших самолетов из-под удара на запасные площадки.
Наши потери на земле и в воздухе за первый день войны действительно были очень велики – по нашим официальным данным, они составили около 1200 самолетов, из них 768 пришлось на Западный особый военный округ[308]. Данные из немецких источников называют цифру примерно в 1800 машин, а данные нашего собственного учета материальной части позволяют сделать вывод, что потери составили не менее 2000 машин в первый день и примерно 3900 – за первые два дня. Далеко не все здесь – боевые потери. В отличие от немецкой авиации в это число попали и самолеты даже с небольшими повреждениями, и вовсе исправные, которые пришлось бросить на оставляемой территории[309]. Однако этого было еще далеко не достаточно, чтобы изменить общее количественное соотношение сил в воздухе в пользу немецко-фашистских войск. Лишь на Западном фронте потери довольно резко изменили соотношение сил. Однако основная драма теперь разворачивалась не на земле, а в воздухе.
При количественном превосходстве нашей авиации борьба за господство в воздухе была проиграна в первый же день, поскольку соотношение потерь в воздушных боях складывалось явно не в нашу пользу. В первый день войны было сбито в воздухе 322 наших самолета (по немецким данным – 392). По нашим официальным данным, немцы потеряли в воздушных боях около 200 машин. Немцы рапортовали о потере 35 машин[310]. На самом деле, как было установлено по немецким архивам, их безвозвратные потери составили 63 машины, а вместе с самолетами союзников их потери превысили 70 машин[311]. Но так или иначе, героизм и мастерство отдельных наших летчиков столкнулись с явным превосходством и выучки среднего немецкого воздушного бойца, и качества материальной части Люфтваффе, и способностей немецкого командования к управлению боевыми действиями в воздухе.
На Западном фронте количественное соотношение наших и немецких самолетов перевернулось в обратную сторону за какую-то неделю. Именно там происходили эпизоды, с таким трагическим напряжением изображенные К. Симоновым в его романе «Живые и мертвые». Не прошло и трех месяцев, как господство германской авиации в воздухе лишило наши ВВС их былого количественного превосходства. Огромное число самолетов и множество летчиков было потеряно.
Что же случилось?
А случилось примерно то же, что и с танковыми войсками. И организация наших ВВС, особенно организация управления и связи, и качества командного состава, и подготовка экипажей оказались не на высоте требований современного боя. Большинство истребителей (даже новых конструкций, где была предусмотрена установка радиостанции) не было радиофицировано. Авиационная разведка, наземная служба воздушного наблюдения, оповещения и связи (ВНОС) были поставлены неудовлетворительно. Взаимодействие с командованием частей и соединений сухопутных войск не было налажено.
Крайне негативно сказались на использовании авиации черты, характеризовавшие стиль управления войсками, сложившийся к концу 30-х годов: боязнь ответственности и инициативы, чинопочитание, стремление скрыться за бумажными отчетами и т. д. Это вело к распылению сил и средств под давлением вышестоящих начальников, к погоне за числом самолето-вылетов «для отчетности» и «успокоения начальства», к таким недопустимым явлениям, как использование ночных бомбардировщиков днем без истребительного прикрытия, к боязни делать выводы из опыта первых дней боев и отказываться от не оправдавших себя тактических установок и т. д.
Часто это приводило к тому, что при общем количественном превосходстве советской авиации ее не оказывалось в нужный момент в нужном месте, либо в этот момент и в этом месте немецкой авиации удавалось создать количественный перевес.
Не удалось использовать возможности недавно поступившей в войска современной авиационной техники (близкой по своим параметрам к лучшим немецким образцам), поскольку она еще не была освоена летчиками, и для новых самолетов катастрофически не хватало боеготовых экипажей. Так, для 201 исправного «Пе-2» в ВВС РККА в наличии было только 27 боеготовых экипажей. Несколько лучше дело обстояло на флоте: там для 151 исправного «Пе-2» нашлось уже 96 боеготовых экипажей. Столь же плохо дело обстояло с истребителями: для 786 исправных «МиГ-3» в ВВС РККА успели подготовить только 322 экипажа и т. д.[312] Вероятно, именно поэтому значительная часть новейших самолетов была уничтожена и просто брошена на земле в первые дни войны – их просто некому было поднять в воздух.
Итак, несмотря на неустанную заботу и внимание товарища Сталина, выпестованные им «сталинские соколы» не смогли выдержать удара количественно меньших, но лучше подготовленных сил Люфтваффе. В личном героизме советских летчиков не сомневается никто, в том числе и противник. Проблема была в массе ошибок и просчетов, допущенных при подготовке ВВС к войне. Исправлять эти недостатки и упущения, восполнять потери и идти к завоеванию господства в воздухе пришлось долгим путем, ценой тяжелых потерь и перенапряжения сил народа.
Эвакуация
Несомненной заслугой руководства СССР, включая, разумеется, и Председателя СНК СССР И. В. Сталина, была организация эвакуации населения и промышленности с территории, оказавшейся под прямой угрозой оккупации (непосредственное руководство эвакуацией осуществлял Совет по эвакуации во главе с Н. М. Шверником, его первыми заместителями были А. Н. Косыгин и М. Г. Первухин). Эпопея с эвакуацией советской промышленности на Восток не имеет себе равных в мировой истории. Без проведения эвакуации было бы невозможно обеспечить военно-техническое превосходство над Германией, достигнутое в ходе войны. Под утверждением, что эвакуация промышленности на Восток была решающим сражением начального периода Отечественной войны, выигрыш которого определил провал нацистской агрессии, есть немалые основания.
Всего в ходе эвакуации на Восток было перебазировано 1523 предприятия, из них более 1360 крупных предприятий (главным образом военных или связанных с производством продукции военного назначения)[313]. Вместе с предприятиями было эвакуировано примерно 30–40 % их персонала. Всего на Восток было вывезено около 10 млн советских людей.
Кроме этого, на Восток было перебазировано множество научно-исследовательских институтов, вузов, музеев, библиотек.
Было эвакуировано значительное количество запасов материальных ценностей, около 2,4 млн голов крупного рогатого скота.
Для эвакуационных перевозок 1941 года было использовано примерно 1,5 млн железнодорожных вагонов. 870 тыс. тонн грузов было перевезено водным транспортом[314].
В сжатые сроки была проделана колоссальная работа по размещению эвакуируемых людей и предприятий в восточных районах страны. С огромным напряжением сил шла работа по вводу эвакуируемых предприятий в строй. Были созданы по существу новые промышленные районы на Востоке. 266 предприятий было размещено в Поволжье, 667 – на Урале, 244 – в Западной Сибири, 78 – в Восточной Сибири, 308 – в Казахстане и Средней Азии.
Значительно менее успешно осуществлялась эвакуация населения. Более или менее организованной была лишь эвакуация кадров вывозимых на Восток предприятий, советских и партийных работников, членов семей офицерского состава, да и то не всегда. Нередко эвакуация начиналась со значительным запозданием, и тогда приоритет отдавался вывозу военного имущества и оборудования предприятий.
Хотя из прифронтовой полосы удалось эвакуировать 10 млн чел., а всего на Восток так или иначе было перемещено около 25 млн, значительную часть из них составляли не организованно эвакуированные, а стихийные беженцы. Существенный просчет был связан с малыми масштабами эвакуации населения из Ленинграда, что весьма осложнило затем снабжение населения в блокадный период.
Военная промышленность
Не меньшей личной заслугой Сталина являются те усилия, которые он предпринимал для налаживания работы военной промышленности СССР. При этом были эффективно использованы сильные стороны советской централизованной плановой системы, оказавшейся как нельзя более пригодной для осуществления военной мобилизации экономики, и одновременно смягчены ее наиболее болезненные недостатки.