— Чего скалишься-то? — добродушно спросила она.
Я улыбнулся еще шире и пробормотал какую-то несусветную чушь: дескать, рад, что застал ее здесь, и все такое.
— А где мне еще быть-то? — ворчливо спросила старуха. — Я здесь живу. И буду жить — до тех пор, пока твой дружок не выставил нас всех за ограду.
— Да не выставит он вас за ограду, — отмахнулся я. — И не собирался!
— А Маркуло говорил, что выставит, — недоверчиво возразила старуха.
Удивительное дело: теперь она производила впечатление нормального, разумного человека. Сейчас было довольно трудно поверить, что именно эта пожилая женщина была инициатором двух самых идиотских покушений за всю историю криминалистики и наверняка планировала еще пару-тройку мероприятий в таком же духе.
— Ну сама подумай, бабушка, — душевно сказал я. — Ваш Маркуло моего приятеля вчера первый раз в жизни увидел. А я его уже много лет знаю. И, между прочим, вместе с ним к вам приехал. Так кто из нас лучше знает, чего он хочет: Маркуло или я?
Мои слова оказались для нее настоящим откровением. Старуха переваривала информацию минут пять. Она умолкла и, кажется, даже не дышала — я уж испугался было, что она «зависла», словно в ее голове вместо нормальных человеческих мозгов был инсталлирован какой-нибудь местный аналог Windows-95. Наконец бабушка встрепенулась и продолжила беседу.
— Так что, говоришь, твой приятель нас в лес не прогонит? А не врешь? — Она критически вгляделась в мою честную, как у юного скаута, рожу и удивленно отметила: — Да, видать, не врешь. Твоими бы устами!
Она так расчувствовалась, что умиленно добавила:
— Хороший ты, видать, мальчик, только дружки у тебя, как я погляжу, непутевые. Ты уж не обижайся!
Я чуть было не взвыл от восторга. Старая ведьма подарила мне ни с чем не сравнимую возможность по возвращении домой обзывать своих коллег по Тайному Сыску «непутевыми дружками». Им такое определение подходит как нельзя лучше, особенно блистательному сэру Джуффину Халли! Шеф, надо думать, будет польщен…
— Так что ты все-таки здесь искал? — затеребила меня новая подружка.
Я решил, что небольшая порция правды делу не повредит.
— Единственное, что мне хотелось бы найти, так это следы твоего пропавшего внука Урмаго, — честно сказал я. И прибавил: — Между прочим, для вас же и стараюсь! Мой друг сегодня сказал Маркуло, что призрак покойного Хурумхи просил передать управление хозяйством его сыну Урмаго и никому другому! И вдруг выясняется, что Урмаго-то как раз и пропал. Ну вот сама подумай: что нам всем теперь делать?
— Вот оно как! — старуха искренне удивилась. — Так я не поняла: кому все-таки дом-то завещали? Твоему дружку или этому сопляку? — взволнованно уточнила она.
— Скажем так: обоим. Но мой друг заранее готов поступиться своими правами в пользу Урмаго.
— Урмаго тоже не сладкий пряник, — проворчала старуха. — Но в лес родичей гнать не будет, тут я спокойна… Где же его вурдалаки носят? В кои-то веки я бы хотела, чтобы этот мальчишка сидел дома! Лучше уж с ним иметь дело, чем с твоим дружком. Тот-то нам совсем чужой…
Она сникла, окончательно осознав, что без возвращения блудного Урмаго у этой истории не будет хорошего конца.
— Где его вурдалаки носят?.. — задумчиво повторил я. — Да уж, хороший вопрос!
Признаться, я был разочарован. Раскатал губу, думал, собеседница бросится мне на шею и, заливаясь слезами, расскажет, что несчастный Урмаго привязан к вековому дубу на вершине соседней горы и только одинокая хищная птица сыйсу навещает его раз в дюжину дней на предмет поклевать печень…
Но старуха, похоже, действительно не знала, куда подевался Урмаго. Уж очень искренне она радовалась, когда узнала, что хозяином дома может стать не «злобный чужак» Шурф Лонли-Локли, а ее родной внук.
— Не подскажешь, где его искать? — без особой надежды спросил я.
— Да почем же мне знать? — проворчала старуха. — У соседей его вроде нет. Маркуло всех объехал, было дело… Или сговорились они? Да нет, не могли Маркуло и Урмаго сговориться! Они и кусок мяса из похлебки не могли поделить без ссоры…
— А ты не пробовала ворожить? — без особой надежды спросил я. — По-моему, Ули очень хорошая колдунья, а ведь говорят, что она — твоя ученица. Есть же способы узнать, куда пропал человек: вызвать лесных духов или… Ну, в зачарованном зеркале подсмотреть или сон вещий навеять. Наверняка должны быть какие-то способы.
— Да, когда-то я, пожалуй, смогла бы, — вздохнула старуха. — А теперь стара я для настоящей ворожбы. Жизнь из меня уходит, сынок, неужели не видишь? Через год-другой вся утеку, не станет меня, — печально добавила она.
У меня комок подкатил к горлу. Впору было броситься на шею старой ведьме и дуэтом оплакать нашу общую судьбу: всякая человеческая жизнь завершается приведением в исполнение смертного приговора, а прежде чем это случится, многие из нас вынуждены без суда и следствия томиться в узилище постаревшего немощного тела…
— Ты что это? — удивленно, почти испуганно спросила старуха. — Пожалел меня, что ли? — недоверчиво уточнила она.
— Нет, — честно сказал я. — Это не жалость. Это называется сопереживание. Чего мне тебя жалеть, бабушка Фуа? Все мы в одной лодке!
— Ну, тебе-то еще рано плакаться, — снисходительно сказала она. — Молодой еще…
— Это проходит… Ладно, скажи мне лучше: ты-то, может, и не ворожила, чтобы найти Урмаго. А Ули? Она же его очень любит, верно?
— Да уж, любит, — ворчливо подтвердила старуха. — А ты бы у нее самой и спросил: ворожила, не ворожила? Я ей не сторож!.. — И с обидой добавила: — Во всяком случае, если она и ворожила, то без меня. И советов моих ей больше не надо — вот так она решила!
— Да я бы с радостью у нее спросил. И уже спрашивал. Но она ничего не говорит. И глаза у нее на мокром месте.
— Ули плачет? Ну и дела! В последний раз она плакала, когда замочила свои пеленки, а ее матушка, покойница, не догадалась их переменить. С тех пор из нашей Ули слезинки не выжмешь!
— Теперь выжмешь, — усмехнулся я. — Стоит только спросить у нее, куда подевался Урмаго, и получишь столько слезинок, что умываться можно.
— Выходит, дело плохо, — старуха совсем сникла. — Значит, она все-таки гадала и узнала, что Урмаго больше нет, а мне не сказала…
— Быть такого не может, — возразил я. — Среди мертвых его нет — если верить самим мертвецам. А кому и верить, если не им, правда?
— Как знать, — вздохнула старуха. — Всякие бывают мертвецы. Иногда брешут не хуже живых!
— Все может быть, — растерянно согласился я.
До сих пор мне как-то не приходило в голову, что мертвые тоже могут врать. Это было интересное, но, мягко говоря, не совсем своевременное открытие.
— Ладно, — вздохнул я. — Пойду еще поброжу по дому, если так. Приятно было с тобой поговорить, бабушка Фуа!
— Поброди, поброди, — кивнула старуха. — Чего ж не побродить, ежели бродится… — Она замолчала, а потом доверительным шепотом добавила: — Ты бы это… поостерегся, что ли… В башню, одним словом, не лазь!
«Вот это да! — изумился я. — Поутру котел с ядом, потом яму для нас приготовила с кухонными ножами и тесаками на дне, а теперь — „в башню не лазь“… Можешь ты, однако, очаровывать дам, сэр Макс, если захочешь!»
— А что там в башне? — поинтересовался я. — Разве там опасно? Ули сказала, что ваш дворецкий… — ну, этот господин с таким смешным именем, я его не запомнил — как раз сегодня затеял там уборку.
— Ха! — осклабилась старуха. — Так то ж Тыындук! Он вообще ничего не боится, вурдалачье племя! И все равно зря он туда полез…
— Так что же там? — настойчиво спросил я. — Что там такое творится, в вашей грешной башне?
— Не знаю, сама не видела и видеть не хочу, — отмахнулась старуха. И с убежденностью религиозной фанатички добавила: — А все-таки нехорошее это место!
— Ну ладно, нехорошее, значит, нехорошее.
Что-что, а тратить время на бесполезный спор мне не хотелось. Зато напоследок я решил разобраться с некоторыми, смутными пока, подозрениями. Бесформенные и нелепые, они копошились в моем сознании, но обещали со временем превратиться в настоящую гипотезу — если, конечно, я буду хорошо себя вести.
— Можно задать тебе вопрос, бабушка Фуа? — вежливо осведомился я.
— Спрашивай, сынок. Что ж не спросить, если неймется, — со снисходительностью, свойственной многим старикам, согласилась она.
— Вчера, когда мы только приехали, ты сама предлагала поселить нас в башне. А на завтрак пыталась накормить нас ядом. А потом велела своему родичу вырыть яму и накрыть ее ковром — наверняка ведь надеялась, что мы туда провалимся, верно? Ты не думай, я не сержусь — просто подвожу итоги… Непонятно другое: почему теперь ты не велишь мне ходить в эту грешную башню, словно я — один из твоих внуков?
— А почем я знаю! — с девчоночьим легкомыслием отмахнулась старуха. — Вчера увидела вас и так разозлилась, так разозлилась — слов нет. А тут еще Маркуло говорит: «Вот, понаехали новые хозяева!» И тут вы зашли: ты и твой приятель — такие важные, нарядные… так бы и придушила!..
Бабушка Фуа с воодушевлением причмокнула, словно не было для нее ничего слаще, чем воспоминания о приступах дурного настроения.
— А сегодня с утра спустилась я в кухню поглядеть, как там Мичи завтрак готовит, — продолжила старуха. И пояснила: — Она ведь дурочка, жена Маркуло, да еще и жадная! За ней не присмотришь, так и булки сожжет, и масла не положит… И тут приходит Маркуло и снова говорит: вот, дескать, теперь еще и новых хозяев кормить надо! Будем, говорит, теперь для их пропитания работать. И такое меня зло на вас взяло! Ну и стала я зелье варить — такое, чтобы уж наверняка вас проняло. Но вы его есть не стали. Хитрые вы люди, угуландцы!.. А после завтрака Маркуло и говорит: одного я не пойму — то ли гости у нас бессмертные, то ли бабка совсем из ума выжила. Ясное дело, он меня раззадорил. Только и с ямой дело не выгорело: я уже знаю, что вместо вас туда пьянчужка Пурех свалился… Это я все к тому, чтобы ты понял: сердита я на вас была донельзя! А сейчас ты зашел, а я смотрю: хороший паренек, приветливый и почтительный. Зачем такого убивать? Тем более что уж тебе-то наше имущество точно не достанется.
— Ясно, — кивнул я. — Так, значит, Маркуло…
— А чего Маркуло? — спохватилась старуха.
— Да так, ничего, — улыбнулся я. — Не бери в голову, бабушка. И спасибо за предупреждение. Я уже понял, что с вашей башней лучше не шутить.
— Вот-вот, не надо с нею шутить! — обрадовалась старуха. — То-то и оно, что не шутить. Эк ты хорошо сказал-то, сердце радуется!
Я покинул комнату старухи в твердой уверенности, что первое впечатление меня не подвело. Как окрестил я с самого начала Маркуло «злодеем», так оно и было. То ли он хорошо знал характер своей бабки, то ли и вовсе заворожил ее — в общем, позаботился, чтобы старая ведьма разозлилась на нас несколько больше, чем следует. В результате из бабушки получилось своего рода «оружие массового поражения». Она оказалась неумелой, зато азартной убийцей. И «поэт» Йохтумапп наверняка вырастил ядовитые кусты в наших спальнях не по своей инициативе, а под чутким руководством главы семьи. А уж в том, что Маркуло собственноручно устроил примитивную ловушку, приладил над входной дверью камень, который чуть не угробил Лонли-Локли, сомневаться и вовсе не приходилось.
По всему выходило, что Маркуло и есть самый главный «профессор Мориарти» в этом милом семействе. Отсюда сам собой напрашивался вывод, что и Урмаго исчез не без его помощи. Наверняка Маркуло с самого начала подозревал или даже точно знал, что отец завещает дом не ему, а брату, и устранил соперника. Разумеется, он не мог предвидеть, что на сцене появится еще один наследник, сэр Шурф Лонли-Локли, о котором до сих пор в этом доме вообще никто слыхом не слыхивал…
Эту ясную, как летний день, картинку омрачало только поведение Ули. Не укладывалось оно в мою простенькую и понятную гипотезу — хоть плачь! Я не мог поверить, что Ули стала бы покрывать своего старшего братца, если бы он причинил ее любимцу Урмаго хоть какой-нибудь вред…
Я уютно устроился на ступеньках лестницы, ведущей наверх, в ту самую башню, куда мне не советовала соваться бабушка Фуа. Даже чашку кофе из Щели между Мирами извлек, чтобы мыслительный процесс стал совсем уж приятным занятием. Сделал глоток ароматного крепкого напитка, прислонился затылком к стене, с удовольствием ощутив ее прохладную твердь. И снова принялся думать: о прекрасной ведьмочке Ули, ее пропавшем братце Урмаго, злодее Маркуло и других членах этой «семейки Адамс».
Сейчас, когда я остался в одиночестве, Кутыки казались мне не живыми людьми, а забавными персонажами черной комедии. Даже трагическую гибель пьянчуги Пуреха я, хоть убей, не мог воспринимать как реальное событие. Не жизнь, а комикс какой-то!
Немного поразмыслив, я окончательно пришел к некоторым выводам. Умница Ули отлично знала, что случилось с ее братом Урмаго, — ну, положим, это было ясно с самого начала. Ее упорное нежелание говорить с нами на эту тему можно было объяснить следующим образом: либо в его исчезновении был виноват кто-то из членов семьи (читай: Маркуло) и девочка решила, что грех это — сдавать своих родичей посторонним дядям; либо Урмаго покинул дом по собственной инициативе и попросил Ули сохранить его тайну.
Черт, а ведь пока мы тут дурью маемся, парень вполне мог просто отправиться в кругосветное путешествие, или сбежать в соседнее государство с какой-нибудь замужней дамой, или уйти в разбойники, или, или, или… Да мало ли что могло взбрести в голову неглупому, энергичному и, что немаловажно, очень молодому человеку, которому смертельно надоела тихая жизнь в захолустье. В «фамильном замке Кутыков Хоттских», как высокопарно выражался господин дворецкий.
Эта версия, как мне казалось, объясняла и странное поведение Ули: девочка понимала, что возвращение брата спасло бы семью от разорения, но благородное сердечко вынуждало ее свято хранить его тайну. Мало ли какие у них тут понятия о чести!
Все это хорошо, но практической пользы от моих умственных усилий пока было — всего ничего.
— Какой ты умный, с ума сойти можно! — ехидно сказал я себе. — Ладно уж, испепеляй свою чашку, горе мое! Нас ждет башня.
И я решительно зашагал вверх по скользким полированным ступенькам. Не могу сказать, будто я действительно рассчитывал, что экскурсия в таинственную башню принесет хоть какую-то практическую пользу. Просто предостережения заботливой старухи подействовали на меня как реклама. Словосочетание «нехорошее место» уже давно стало для меня чем-то вроде дорожного знака с надписью: «Добро пожаловать!» Меня как магнитом туда тянуло, честное слово!
Так называемая «башня» оказалась не слишком просторным и почти совершенно пустым помещением на самом последнем этаже фамильного небоскреба Кутыков. Одиночество мне не грозило: здесь обретался «дворецкий» Кутыков, господин Тыындук Рэрэ.
Леди Ули, помнится, сказала, что поручила этому достойному мужу навести порядок в башне. Уж не знаю, что она ему поручила, но наведением порядка тут и не пахло — скорее уж капитальным ремонтом! Дворецкий разбирал каменную кладку стен. Думаю, это была адова работа. А, судя по темпам — на полу лежало дюжины две не слишком крупных камней, — для завершения процесса требовалось года полтора-два, никак не меньше!
— Разумеется, я не могу руководить вашими действиями, сэр, но, откровенно говоря, я бы не рекомендовал вам находиться в этом помещении, — заметил Тыындук Рэрэ, отвешивая мне вежливый поклон.
— Но ты-то здесь находишься! — возразил я.
— Я — другое дело. Я выполняю поручение хозяев дома, поэтому у меня просто нет выбора.
— А что может быть опасного в этом помещении? — спросил я, с любопытством оглядываясь по сторонам.
Мое чуткое сердце и не думало беспокоиться. В отличие от местных экспертов, оно не считало башню «плохим местом». Я окончательно расслабился. Вспомнил безобидные наваждения, которые насылала на нас разгневанная леди Ули, и решил, что опасности, подстерегающие всякого гостя башни, — того же свойства. Вполне достаточно, чтобы напугать лесных колдунов из графства Хотта, но уж никак не человека, несколько лет прослужившего в Тайном Сыске столицы Соединенного Королевства.
— Здесь не так уж опасно, — внезапно согласился со мной господин Рэрэ. — Но насколько я понял со слов… — простите, но, с вашего позволения, я не стану называть имя очевидца, — эти стены были свидетелями некоего ужасного события. Знаете, старинные замки, вроде этого, со временем иногда становятся почти разумными существами. Они способны запоминать, а иногда и делиться своими воспоминаниями с гостями… Не думаю, что вам это понравится.
— Ну, не скажи, — возразил я, присаживаясь на корточки рядом с этим достойным человеком. — Я ведь все-таки не обыкновенный досужий зевака, которого можно напугать до полусмерти каким-нибудь простеньким наваждением. Разве я не говорил, какая у меня служба?
— А у тебя есть служба? — уважительно переспросил он. Удивительное дело: Тыындук Рэрэ тут же перешел на «ты», а его безупречная вежливость вымуштрованного слуги уступила место нормальной человеческой теплой улыбке. Очевидно, до сих пор этот господин считал меня никчемным богатым бездельником, вроде его хозяев, а теперь причислил к лику «своих», служивых людей.
— Ну да, — кивнул я. — Я служу в Малом Тайном Сыскном Войске столицы Соединенного Королевства.
— Это что-то вроде полиции? — заинтересованно уточнил он, не отрываясь, впрочем, от работы.
— Вот именно: «что-то вроде». Только полицейские гоняются за обыкновенными преступниками, а мы — за колдунами.