Когда они пересекли холл и вошли в гостиную, увешанную портретами предков на фоне неправдоподобных сельских пейзажей, их понимающие взгляды встретились.
– Ужас! – прошептала юная барышня, прикрывая рот веером, чтобы ее не услышала идущая слева гостья.
– Чудовищно, – согласилась миссис Рэдли. – Господи, мне никогда еще не было так скучно! Кажется, что прежде чем кто-то из них откроет рот, ты уже знаешь, что он скажет.
– Это потому, что все они повторяют сегодня то, что говорили вчера, – заметила ее собеседница и улыбнулась. – Оскар Уайльд говорит, что долг художника – удивлять нас.
– В таком случае долг политика – говорить и делать только то, что мы от него ожидаем, – ответила Эмили. – Вот почему так трудно застать их врасплох.
– И вот почему мы не узнаем от них ничего интересного или забавного. Меня зовут Таллула Фитцджеймс. Нас никто не представил друг другу, но мне кажется, что мы уже знакомы, потому что близки по духу.
– Эмили Рэдли, – в свою очередь представилась Эмили.
– О, ваш муж – Джек Рэдли, не так ли? – В глазах Таллулы было восхищение.
– Да, – с удовольствием подтвердила супруга политика и чистосердечно призналась: – Иначе я ни за что не оказалась бы здесь.
Выбрав диван, способный вместить только их двоих, и этим избежав третьего лишнего, они удобно уселись на нем.
– А я вот сама не знаю, зачем я здесь, – вздохнула мисс Фитцджеймс. – Я просто сопровождаю кузена Джеральда Алленби по его просьбе, потому что это ему необходимо. Он, видите ли, ухаживает за мисс… я забыла ее имя. Ее отец приобрел недавно огромное поместье в Йоркшире. Летом там великолепно, а вот зимой – как на Северном полюсе.
– А я здесь для украшения и еще чтобы улыбаться полезным людям, – печально произнесла Эмили.
У Таллулы заблестели глаза.
– А вам позволено неодобрительно пялиться на тех, кто не может быть вам полезен? – с надеждой спросила она.
Миссис Рэдли весело рассмеялась:
– Возможно. При условии, что я буду заранее знать, кто они. Дело в том, что тот, кто не полезен сегодня, может оказаться полезным завтра. Как я потом объясню свое поведение? Обратно ведь ухмылку не заберешь!
– Нет, вам нельзя этого делать, – внезапно посерьезнев, согласилась ее новая знакомая. – В сущности, ничего нельзя забрать обратно. Люди этого не забудут, даже если забудете вы сами.
Эмили безошибочно уловила нотку боли в беспечном тоне своей собеседницы и поняла, что та была искренна. Гостиная, светская болтовня, всплески смеха – все это отодвинулось и куда-то ушло.
– Некоторые, однако, забывают, – промолвила миссис Рэдли тихо. – Это искусство. Если вы хотите продолжать любить кого-то, надо этому учиться.
– Я не хочу продолжать, – с вымученной улыбкой и не без иронии по отношению к себе самой отозвалась Таллула. – Я отдала бы все, чтобы знать, как покончить с этим.
Эмили, услышав это, не удержалась:
– Он женат?
Кажется, ее вопрос показался ее юной собеседнице черным юмором.
Миссис Рэдли не хотелось казаться навязчивой, но она была уверена, что девушка нуждается в том, чтобы ее кто-то выслушал, и предпочтительно, чтобы это был кто-то чужой, потому что она не могла доверить свою боль близким людям. Они могут быть в неведении, а узнав, не одобрят ее. Если речь идет о женатом мужчине, они поступят именно так.
– Нет, он не женат, – ответила Таллула. – По крайней мере, не был женат, когда я видела его в последний раз. Не думаю, что он когда-нибудь женится. Но если это произойдет, то его женой станет серьезная и, разумеется, красивая девушка с ясными невинными глазами, естественными кудрями и неизменно ангельским характером.
Эмили на мгновение задумалась. Ей не хотелось быть излишне любопытной и неудачными расспросами задеть самолюбие мисс Фитцджеймс. Несмотря на небрежно-ироничный тон, в словах Таллулы была искренняя боль. Миссис Рэдли терялась в догадках, как ей быть: стать такой же остроумной и ироничной, вообще уклониться от разговора или же проявить понимание.
В дальнем конце гостиной крупная дама со светлыми волосами и нежной кожей, откинув голову, делано смеялась. Газовые светильники создавали праздничную атмосферу, освещая многоцветье пышных юбок, похожих на россыпь лепестков мака, жасмина и нежнейшей лаванды. За окном был ранний летний вечер. Последние закатные лучи солнца нежно золотили кроны деревьев у каменной ограды.
– Не представляю, согласилась бы я быть замужем за тем, у кого неизменно ангельский характер, – наконец откровенно призналась Эмили. – У меня развился бы комплекс неполноценности. К тому же я постоянно сомневалась бы в каждом слове такого человека.
Таллула посмотрела на свои длинные изящные руки, сложенные на коленях.
– Яго Джонс не страдает этим комплексом, – ответила она. – Он самый лучший из всех, кого я когда-либо встречала.
Миссис Рэдли не знала, что ей ответить. Этот Яго, кто бы он ни был, казался ей ужасно скучным и вообще кем-то нереальным. Возможно, она несправедлива? Просто таким он казался самой Таллуле. Глядя на ее расстроенное лицо, Эмили с трудом представляла себе, что такая девушка, как мисс Фитцджеймс, смогла что-то найти в подобном человеке. Разве что она увлеклась им из любопытства… Даже погруженная в безрадостные мысли, Таллула оставалась полной жизни и дерзаний. Рот ее был чрезмерно велик, это верно, но выразителен, как у всех, у кого есть чувство юмора. Нос мог быть покороче, и все же это был женский нос, а глаза у девушки были просто красивые, широко посаженные и светящиеся недюжинным умом. Это было лицо бунтарки, непокорной и непредсказуемой, пожалуй, даже неразумной и немного самоуверенной, но неизменно отважной.
– Чем же он лучший? – не удержалась и, не подумав, спросила Эмили.
Таллула, несмотря на свое мрачное настроение, улыбнулась.
– Он самый честный и самый внимательный к людям, к настоящим людям, – не раздумывая, ответила она. – Он столько времени проводит с ними и раздает все, что у него есть, бедным и голодным. Он отдает всего себя этой службе. Если он вам покажется скучным, то только потому, что вы его просто не знаете.
– А вы уверены, что знаете его?
Мисс Фитцджеймс резко вскинула голову:
– Да, знаю. Он священник в Уайтчепеле. Я была у него. Это ужасное место. От одного зловония можно потерять сознание. Там нет канализации. Люди грязные, исхудавшие от голода и очень бедные.
Миссис Рэдли вспомнила свой опыт знакомства с нищетой в те времена, когда помогала Шарлотте и Томасу. Тогда она впервые узнала, что такое голод. Вспомнила комнатушки, где ютились десять-двенадцать жильцов, спавших на голом полу. Там человек не может и мечтать об уединении, даже в самые интимные моменты. Эмили лучше Таллулы понимала то, о чем они сейчас говорили. Возможно, этот Яго действительно хороший человек.
– Как вы познакомились с ним? – спросила она. – Ведь он, кажется, не из вашего круга. Я не представляю его в этом обществе.
Ее глаза обежали гостиную, смеющихся дам, их затянутые в корсеты фигуры, пышные шелковые юбки, белые обнаженные плечи и бриллианты на шее. Если здесь кто-то и вздумает голодать, то только из тщеславия. Стараясь быть справедливой, хотя бы к незамужним дамам, Эмили подумала, что единственной надеждой на благополучие для них была красивая внешность.
– Он тоже был одним из них, – пояснила Таллула и с вызовом посмотрела на собеседницу. – Вы считаете, что я вижу его сквозь некую романтическую дымку, не так ли? Что я не знаю, каков он на самом деле… и способна оценивать его лишь по его нынешним поступкам и делам? – Она покачала головой. – Это не так. Ему столько же лет, сколько моему брату Финли, они когда-то были друзьями. Финли старше меня на восемь лет. Я помню, как Яго часто бывал у нас в доме. Мне в ту пору было шестнадцать, и это было еще до того, как я стала выезжать в свет. Он всегда был предельно вежлив и внимателен ко мне.
– Но теперь все изменилось?
Мисс Фитцджеймс посмотрела на Эмили с упреком:
– Да, изменилось. Он, разумеется, вежлив при наших случайных встречах. Он такой со всеми. Но теперь в его глазах я вижу презрение. Лишь одно то, как он подчеркнуто вежлив со мной, говорит о том, что он не видит во мне достойного человека и, скорее всего, просто меня презирает.
– Почему он должен вас презирать? Это уж слишком!
Лицо Таллулы, утратив свою живость и решимость, стало несчастным.
– Возможно, я преувеличиваю и «презрение» – слишком обидное слово. Просто у него нет времени для меня. Да и я занята лишь собой – езжу с одной вечеринки на другую, наслаждаюсь роскошной едой, хотя не заработала своим трудом ни пенса… Я даже не умею готовить. – Она повела изящным плечиком. – Я ни разу не задумалась, откуда все берется в нашем доме. Стоит мне только позвонить на кухню, как мне тут же подают еду на тарелках, остается только разжевать и проглотить. А потом тарелки забирают и делают с ними то, что положено. Моют, я полагаю, ставят на место, но я об этом никогда не думаю.
Девушка поправила складки платья на коленях. Ее пальцы любовно касались мягкой яркой ткани.
– У меня роскошные платья, которые сшила отнюдь не я сама, и я не собираюсь учиться тому, как их беречь и чистить, – продолжала она с горечью. – Для этого у меня есть горничная; она одевает и раздевает меня, она отправляет мое белье к прачке, кроме самых дорогих платьев, как вот это. Его моя горничная сама выстирает или почистит. Некоторые из платьев, я слышала, приходится прежде распороть, чтобы как следует вычистить.
– Да, это так, – подтвердила Эмили. – Весьма сложная и долгая процедура.
– Вот видите!
– Ну и что? Ведь многие живут так. Разве вам все это не нравится?
Таллула вскинула голову, губы ее сжались в узкую линию, а глаза с вызовом посмотрели на миссис Рэдли:
– Нравится! Да, мне нравится такая жизнь! А вам разве нет? Вам не хочется ездить на званые ужины и балы, быть привлекательной, посещать интересные места, бывать в театрах, веселиться и шутить в компании остроумных людей? Разве временами вам не хочется вести себя вызывающе, стать вдруг законодательницей мод, быть смелой в своих высказываниях и проводить время в обществе необычайно интересных людей?
Эмили отлично ее понимала, но не могла не улыбнуться, когда бросила взгляд на других дам в гостиной, расположившихся всего в нескольких шагах от них, степенных и чопорных, сидящих так прямо, словно шпагу проглотили – а все из-за корсетов! – и тихо перемывающих косточки своим общим знакомым.
– Возможно, у вас особое мнение о том, кого следует считать замечательно интересным? – предположила миссис Рэдли.
– Разумеется, нет, – резко возразила Таллула, хотя по ее умному лицу было видно, что она по достоинству оценила меткое замечание собеседницы. – Например, я считаю Оскара Уайльда замечательно интересным человеком. Он никогда не бывает скучен или высокомерен, разве что как художник, но это совсем другое дело. Он искренне неискренен, если вы понимаете, что я хочу сказать.
– Понятия не имею, – честно призналась Эмили, ожидая разъяснений.
– Я хотела сказать… – Мисс Фитцджеймс старательно искала нужные слова. – Уайльд не обманывается в себе, в нем нет напыщенности. Он настолько противоречив, что готов высмеивать даже то, что ему дорого. Он… он интересен, с ним не скучно. Он не пытается сделать людей лучше и не читает им мораль, а его парадоксы настолько остроумны, что их нельзя не повторять, и они никого не задевают. – Она окинула взглядом гостиную. – А здесь… такая скукотища. Здесь не услышишь ни одного слова, которое захотелось бы запомнить, а тем более повторить при случае.
Миссис Рэдли не могла не согласиться с юной леди.
– Что же вас смущает в Яго? – спросила она. – Из всего, что вы мне рассказали о нем, он совершенно не похож на мистера Уайльда.
– Я знаю, – согласилась Таллула. – Но несмотря на то что я с удовольствием слушаю Оскара Уайльда, я никогда бы не вышла за него замуж. Это совсем другое!
Она, очевидно, даже не поняла, что сказала.
Эмили, глядя на девушку, догадывалась, что за ее искренностью, где-то глубоко, таилась неумолимая жестокая самоирония. Хотела того мисс Фитцджеймс или нет, но она открыла ей свои чувства.
– Не знаю, почему другое, – продолжала девушка. – Да и знать не хочу.
Появление мужчин в гостиной помешало им продолжить разговор. Джек показался Эмили очень серьезным. Он вошел вместе с солидным господином с густыми бакенбардами и алой орденской лентой на груди. Они о чем-то беседовали. Рэдли, поймав взгляд жены, на мгновение задержал его, а потом продолжил беседу. Этим взглядом он предупредил супругу, что не хочет, чтобы она помешала важному для него разговору, и Эмили все поняла.
Поняла она мужа и потом, когда примерно через час он сам подошел к ней и, виновато извинившись, объяснил, что вынужден уйти с вечера раньше и вернуться вместе с этим важным господином в Министерство внутренних дел. Он пообещал, что оставит ей экипаж, и сказал, что она может вернуться домой, когда пожелает. Джек попросил не ждать его, поскольку он не знал, как долго задержится в Министерстве – возможно, на весь остаток вечера. Он искренне сожалел об этом.
Лишь спустя двадцать минут скучнейшего и бессмысленного времяпрепровождения и светской болтовни Эмили с удовольствием опять оказалась в обществе Таллулы Фитцджеймс.
– Я больше не выдержу, – тут же шепнула та. – У моего кузена, должно быть, все уладилось с мисс Как-ее-там-зовут, и я могу спокойно оставить его наслаждаться своим триумфом. – Тон молодой барышни свидетельствовал о том, насколько ей все это было безразлично. – Реджи Говард пригласил меня на вечеринку где-то в Челси. Там будут все, о ком мы с вами говорили: художники, поэты, образованные люди. Будет интересно их послушать. – Таллула была воодушевлена. – Кое-кто из них вернулся из Парижа, где встречался с французскими писателями. Мне говорили, что пару месяцев назад приехал из Парижа Артур Саймонс. Он может немало рассказать о своих встречах с великим Верленом[2]. Представляете, насколько интереснее будет там, чем здесь!
Это было похоже на приглашение, но Эмили медлила с ответом. Ей, пожалуй, лучше извиниться и поехать домой. Свой светский долг она уже выполнила.
Но молодой женщине порядком надоело выполнять свой долг перед теми, кто постоянно ждет от нее этого и вместе с тем не обращает на нее внимания. Она не нужна ни Джеку, ни своим детям. В доме все шло по заведенному порядку, и даже ее участие в этом ужине было лишь формой. Прислуга обращалась к ней за распоряжениями просто из вежливости. Кухарка, дворецкий и экономка все равно поступали так, как считали нужным, независимо от того, что говорила им хозяйка. Ее мать вновь вышла замуж и была слишком занята собой и своим новым счастьем, чтобы нуждаться в советах или обществе дочери.
Даже Шарлотта в последнее время вполне обходилась без помощи сестры. Питт в своих последних делах тоже в ней не нуждался – она, собственно, даже не знала, чем он сейчас занимается.
А Таллуле Фитцджеймс Эмили была нужна, ей не помешает ее совет. Слова уже готовы были сорваться у нее с языка, когда она подумала обо всем этом. Ответить на приглашение можно по-разному, все зависит от важности вопроса и собственной внутренней честности. Нельзя иметь все, чем-то надо поступиться. Решения надо принимать честно и без задней мысли, а затем не бояться отвечать за последствия.
Наверное, будет очень интересно послушать рассказ о Париже.
– Заманчиво! – воскликнула Эмили, уже зная, какое принять решение. – Я с удовольствием поеду с вами в Челси.
– Реджи отвезет нас, – не задумываясь, подхватила Таллула. – Реджи, идите сюда! Знакомьтесь, миссис Рэдли, сэр Реджинальд Говард.
И, не дожидаясь, когда они хотя бы кивнут друг другу, она подвела их к хозяйке дома, чтобы попрощаться. Эмили отправила домой оставленный мужем экипаж.
Разумеется, вечеринка в Челси была не похожа на званый ужин, который они только что покинули. Гости собрались в нескольких одинаково просторных комнатах, наполненных книгами, удобными креслами и шезлонгами. Воздух был сер от табачного дыма, и в комнате пахло неизвестными Эмили благовониями. Гости, в большинстве своем мужчины, собирались группками и оживленно беседовали.
Первым внимание миссис Рэдли привлек джентльмен с мечтательным выражением лица, крупным носом, насмешливым взглядом и небольшим нежным ртом. При свете газовых рожков его волосы показались ей светлыми. Их длинные пряди падали на белоснежный, отороченный кружевом воротник его вельветового пиджака.
– Кажется, это Ричард Ле Гальен, – шепнула ей Таллула. – Писатель. – Взор ее отыскал в глубине гостиной еще одну, не менее примечательную фигуру: волосы причесаны на пробор, роскошные усы. Окружавшая его толпа с трепетом ловила каждое слово. – Артур Саймонс! Он, очевидно, рассказывает им о Париже. Мне говорили, что он побывал у всех знаменитостей.
Эмили и Таллула были весьма безразлично приняты хозяйкой дома, дамой средних лет с волевым лицом. Она была одета так, как обычно художники изображают европейских туристов на Востоке. Но несмотря на свою эксцентричность, эта одежда ей шла. В длинных пальцах дама держала сигару. Видимо, она хорошо знала мисс Фитцджеймс, поскольку была рада принимать всех, кого та приводила.
Поблагодарив хозяйку за любезность, миссис Рэдли с интересом и не без опасения огляделась вокруг. Большая пальма в кадке в углу скрывала двух молодых мужчин, сидевших на диване в излишней близости друг к другу. Один из них, держа в руке тоненькую книжечку в кожаном переплете, читал стихи. Они не замечали ничего вокруг.
Артур Саймонс с энтузиазмом рассказывал о своей недавней поездке в Париж, где ему действительно удалось побывать у Поля Верлена.