– Возможно, Костиган говорит правду, – тихо заметил доктор Леннокс. – Я по-прежнему думаю, что у Фитцджеймса-младшего были какие-то отношения с Адой, и даже если он не причастен к ее смерти, то все же мог быть ее клиентом. Я не верю, что кто-то украл у него эти вещи. Кто? Если только не сама Ада…
– Кто-то из его друзей, вернее, псевдодрузей, – ответил после минутной паузы Юарт. – Возможно, кто-то из бывших членов его клуба. Ведь мы не знаем, какие между ними были отношения. Свою роль могла сыграть зависть. Финли был богаче других, перед ним открывались намного более серьезные возможности в жизни. Он готовил себя к тому, чтобы в один прекрасный день получить высокое назначение. Другим же это и не снилось…
В голосе полицейского вместо праведного гнева звучало почти озлобление, столь разительно противоречившее мирной атмосфере этого ясного летнего дня. Питт невольно подумал о легко покупаемых возможностях Фитцджеймса-младшего и о том, во что обошлась его коллеге учеба сына, о бесчисленных, пусть и небольших, жертвах, на которые пришлось пойти семье Юартов, чтобы скопить нужную сумму. Поэтому он почти не удивился раздражению инспектора безответственным поведением Финли.
– Мы никогда этого не узнаем, – заключил Юарт и, словно опомнившись, обуздал свои эмоции. Он снова говорил ровным голосом, как и положено профессионалу. – Мы никогда не узнаем всей правды. Как и во всяком расследовании, всегда остаются не полностью объясненные мотивы и поступки. Мы нашли убийцу, и это главное. – Он сунул руки в карманы и посмотрел на реку. На некоторых баржах уже зажглись огни. Они медленно плыли, почти не тревожа гладь реки.
– И все же эти улики являются частью преступления, – возразил Питт. – Кто-то подложил их; если не Костиган, то кто-то другой. Хороший адвокат защиты обязательно спросит, кто их подкинул, а это повод возбудить подозрение.
Леннокс пристально посмотрел на него. Одна сторона лица врача была освещена солнцем, другая оставалась в тени. Суперинтендант увидел на нем удивление, смешанное с тревогой.
Юарт, поджав губы, нахмурился, и глаза его потемнели.
– Им не оправдать Костигана, – медленно сказал он. – Сутенер виновен, это ясно как день. Ада обманула его, он узнал об этом, зашел, чтобы поговорить, а она оказалась неуступчивой и, может быть, стала прогонять его. Они поссорились, он рассвирепел. Расправился с ней по-садистки, подлец… Все они такие, кто наживается на проститутках!
Леннокс проворчал что-то неразборчивое. Он был печален и зол. Ссутулившись, медик словно окаменел. На освещенной солнцем половине его лица было явное отвращение, вторая же половина, скрытая тенью, была почти невидимой.
Суперинтендант догадывался о его чувствах. Как врач, этот человек обследовал тело убитой Ады и видел все, что с ней сделали. Должно быть, он представил себе ее живой и даже почувствовал ее боль и муки, когда ей ломали пальцы, ее ужас, когда она задыхалась от удушья. Глядя на лицо Леннокса, Питт забыл о собственном сострадании к Альберту.
Он вздохнул.
– Я думаю, если хотите знать, что Фитцджеймсу известно, кто его подставил, или он думает, что знает, поэтому он сам постарается отомстить, – заявил суперинтендант вполголоса.
Юарт пожал плечами.
– Если нам это не удалось, может, удастся ему? – сказал он с неожиданной горечью в голосе и вдруг рассмеялся. – Но если у него это получится и он попадется, я, во всяком случае, не стану возражать.
Небо на западе горело от последних лучей заката, окрашивая золотом воды реки и еще больше углубляя черноту отражающихся в ней силуэтов башен Тауэра и пролетов моста. Начался прилив, и вода быстро прибывала. Но воздух был по-прежнему теплым, на набережной было несколько гуляющих, слышался смех…
Юарт снова повел плечами.
– Мы не можем их остановить, сэр. – Словом «сэр» он как бы подчеркивал дистанцию между ним и Питтом, и еще – закрывал тему разговора. – Если им так много известно, то они наверняка найдут виновного, и я желаю им удачи. Мелко и грязно подставлять под веревку невиновного человека. – На его застывшее и усталое лицо легли темные тени. – Во всяком случае, если вы считаете, что сможете остановить Огастеса Фитцджеймса от свершения собственного суда над его личными врагами, то, простите меня, сэр, вы живете в другом, нереальном мире. Когда совершается преступление и мы узнаем о нем, наше дело – раскрыть его. Но если речь идет о личной вражде между джентльменами, то это не нашего ума дело.
Томас промолчал.
– Мы не можем взвалить на свои плечи все беды этого мира, – продолжал рассуждать инспектор, съежившись, словно от холода. – Мы бы превысили свои полномочия, если бы вообразили, что можем что-то сделать в данном случае или что мы должны это сделать.
– Он отказался от нашей помощи, – заметил суперинтендант. – Я предложил ему ее, но он решительно отверг мое предложение.
– Он не захотел, чтобы вы слишком далеко заглянули в жизнь его семьи, – сказал Леннокс и внезапно рассмеялся. – Возможно, эту несчастную и убил Костиган, но если Финли прочат в послы зарубежной державы, его поведение в этом деле все равно не выдерживает никакой критики. – Казалось, врач произносил эти слова сквозь стиснутые зубы, все время пряча лицо от света, хотя уже порядком стемнело.
– Что ж, если это так, – резко сказал Юарт, – лучше оставить все как есть. Старый Фитцджеймс не скажет вам спасибо за то, что вы станете копаться в жизни его сына, чтобы узнать, кто его ненавидит и почему. Ненароком можно наткнуться на нечто неприглядное в его поведении, и тогда вам самому не избежать мести Огастеса. Да и наказания закона – тоже. У вас нет оснований для расследования дела Финли. Убийцу нашли. Оставьте эту затею, сэр. Всем будет только лучше.
Медик вдруг охнул, словно ушиб ногу о камень, но на самом деле он не сделал ни единого движения, а стоял на месте, словно врос в землю.
Юарт был прав. У Питта не было юридических оснований продолжать расследование, и Огастес Фитцджеймс ясно дал ему понять, что не нуждается в помощи полиции. Томас при всем желании ничего не смог бы сделать.
– В таком случае встретимся послезавтра в суде, – смирившись, согласился суперинтендант. – Вам в ту сторону? – спросил он, указывая в сторону Королевской лестницы.
– Нет, я домой, – ответил Юарт. – Спасибо, сэр. Спокойной ночи.
– Я с вами, – ответил Леннокс, присоединяясь к Питту.
В дружеском молчании они прошли к лестнице, ведущей к воде и к подножью Тауэрского холма. Уже почти стемнело.
Показания полиции в суде давались в полном согласии с установленным порядком: кратко, точно, без особых эмоций и тем более недомолвок. Леннокс казался еще более бледным, губы его пересохли, а в голосе была напряженность, отчего тембр его казался резким. Юарт был более собран, однако с трудом скрывал торжество победы и облегчение, а также свое полное осуждение злобы, алчности и глупости всего случившегося.
Публики в зале суда было немного. Слушания не сулили чего-либо интересного. Имя Альберта Костигана было известно лишь в пределах Уайтчепел-роуд. Ада Маккинли многим рисковала в своей профессии, и хотя такой смерти ей никто не пожелал бы, ее гибель никого не удивила, и лишь единицы скорбели о ней. В первый день суда Питт видел в зале Розу Берк и Нэн Салливан, которой было к лицу черное платье. Агнес он в зале не нашел. Если она и была в суде, то просто не попалась ему на глаза. Не пришла и старая Мадж, однако она предупредила полицейского, что редко выходит из дома.
Фитцджеймсы тоже не сочли нужным присутствовать, но Томас и не ждал от них этого. Как только с Финли было снято подозрение, это дело перестало их интересовать. Тирлстоун и Хеллиуэлл же с самого начала держались в стороне от расследования.
Зато в суд пришел Яго Джонс. Необычное лицо делало его заметной фигурой в зале, несмотря на выцветший сюртук и полное отсутствие примет его сана – белого воротничка и креста приходского священника. Впалые щеки, острые от худобы скулы и усталые глаза этого человека говорили о многих бессонных ночах. Джонс внимательно слушал все показания. По тому, как он вслушивался в каждое слово, казалось, что приговор будет выносить он, а не жюри присяжных, и что он один в ответе за все случившееся.
У Питта внезапно мелькнула мысль, что именно Яго будет поручено попытаться спасти душу Берта Костигана перед тем, как тот пройдет свой короткий и последний путь. Станет ли он тем священником, который примет на себя груз исповеди грешника перед казнью и в утренний час проводит его до роковых ступеней, ведущих на виселицу? Суперинтендант никому не пожелал бы такого испытания.
О чем в таких случаях говорят священники? О любви к Всевышнему, о муках Христа, принятых им ради всех нас? Что могут значить эти слова для Альберта? Знал ли он когда-либо в своей жизни, что такое любовь, страстная, безграничная, бездонная, как небо, не знающая конца и, несомненно, милосердная? Знал ли он, что значит жертвовать собой ради ближнего? На таком ли, возможно совсем не знакомом Костигану, языке будет беседовать с ним Яго, говоря об идеалах, которые так же далеки и непонятны сутенеру, как свет звезд на небе?
Возможно, смертнику достаточно тихого слова, взгляда, в котором нет презрения и осуждения, всего лишь человеческого понимания того страха, который он испытывает перед смертью, и готовности разделить его.
Питт глядел в судебный зал, ощущая всю непреложность закона, и в этом была жестокость, которая пугала его. Судейские парики и мантии казались такими же масками, как и символы правосудия, олицетворяющие могущество Его Величества Закона. Все должно совершаться анонимно, но в реальности это, скорее, кажется бесчеловечным.
Адвокат Костигана имел ничтожно малые возможности для защиты. Он был молод и все же приложил немало усилий, попытавшись найти смягчающие вину обстоятельства и создав образ алчной женщины, которая в искусстве обмана превзошла даже границы, принятые в ее профессии. Он представил все произошедшее как ссору, где обе стороны потеряли над собой контроль. Альберт и не помышлял об убийстве; он всего лишь хотел припугнуть Аду, убедить ее не обманывать его и соблюдать условия их договоренности. Когда он заметил, что женщина без сознания, он попробовал облить ее водой, но все было напрасно – она не приходила в себя. Его подзащитный даже не подозревал, что она мертва. Что он убил ее.
А покалеченные и вывихнутые пальцы?
Адвокат настаивал, что причина этого – жестокость и извращенность клиента, который был у жертвы до сутенера.
Но никто этому не поверил.
Зато ни у кого не было сомнений в том, каким будет вердикт. Питт без труда прочел его на лицах присяжных. Костиган, должно быть, тоже это знал.
Судья, выслушав все стороны, потянулся за своей черной судейской шапочкой и объявил приговор: смертная казнь.
Томас, покидая здание суда, не испытывал чувства хорошо выполненной работы – он ощущал всего лишь простое облегчение от того, что все наконец закончилось. Полицейский теперь никогда не узнает, что произошло на самом деле, кто подбросил вещи Финли Фитцджеймса в комнату проститутки и почему вокруг этого так много лжи. Не узнает он также и о том, какие мысли одолевают сейчас преподобного Яго Джонса.
Спустя положенные три недели Альберт Костиган был повешен. Газеты сообщили об этом без комментариев.
В воскресенье Питт и Шарлотта с детьми отправились на прогулку в парк. Джемайма была в своем самом нарядном платьице, а Дэниел – в матросском костюмчике. На дворе было начало октября, листья стали желтеть, а на каштанах и вовсе пожухли и утратили свою былую упругость, и теперь солнце беспрепятственно пронизывало их кроны. Буковые рощицы все еще зеленели, но и в них заметно вкрапилась осенняя бронза. Скоро наступят холода, а затем – первые утренние заморозки, запах сухой листвы и дыма костров. За городом заалеют годами живые изгороди из шиповника и боярышника. Никто больше не станет стричь траву на газонах…
Томас и Шарлотта медленно прогуливались по аллее, ничем не отличаясь от других таких же пар, наслаждающихся, возможно, последними солнечными днями этой осени. Кругом бегали и шалили дети, слышался смех. Детские забавы казались бесцельными, поскольку малышам просто хотелось избавиться от избытка энергии, и, кажется, это доставляло им настоящее удовольствие. Дэниел дразнил хворостиной отбившегося от хозяев щенка, который радостно крутился около него и охотно бросался вдогонку за брошенной веточкой, чтобы тут же принести ее в зубах обратно. К ним вскоре присоединилась Джемайма, норовившая забросить свою хворостину как можно дальше. Торговец газетами, забыв о новостях, расположился на газоне перекусить сэндвичем, который купил неподалеку у лоточника. Старик на скамье, прикрыв глаза, посасывал трубку, две горничные рядом судачили о своих делах. Судебный клерк, растянувшийся под сенью дерева, читал бульварный журнальчик.
Шарлотта взяла своего супруга под руку и теснее прижалась к нему, а тот постарался подстроиться под ее шаг.
Ему понадобилось несколько минут, прежде чем он узнал в толпе по-военному подтянутую фигуру Джона Корнуоллиса, который спешил к ним навстречу. Когда он был шагах в двадцати от них, миссис Питт настолько удивило выражение его лица, что она остановилась и с тревогой повернулась к мужу.
Неприятный холодок пробежал по спине суперинтенданта, но он и сам не смог бы объяснить причины своего испуга.
Наконец Корнуоллис остановился перед ними.
– Простите, миссис Питт, – извинился он перед Шарлоттой и повернулся к своему подчиненному. У него было бледное застывшее лицо. – Боюсь, я должен прервать ваш воскресный отдых.
Очевидно, помощник комиссара полагал, что после этого жена Томаса, поняв намек, тоже извинится и оставит их с Питтом одних для важного разговора. Но она не сделала этого, а еще теснее прижалась к мужу, и пальцы ее сильно сжали его локоть.
– Это государственная тайна? – удивился суперинтендант.
– Господи, если бы так! – горячо воскликнул Джон. – Боюсь, что завтра об этом будет знать весь Лондон.
– О чем? – почему-то шепотом спросила Шарлотта.
Корнуоллис в нерешительности посмотрел на супругу Питта – меньше всего ему хотелось обидеть ее. Но он всегда был неловок в обращении с женщинами. Томас давно догадывался об этом, видя его скованность и формальность в обществе дам. Видимо, его шеф знал их только издалека.
– Так о чем же завтра будет знать весь Лондон? – переспросил суперинтендант, решив помочь своему начальству быстрее перейти к делу.
– Убита еще одна проститутка, – хриплым голосом произнес Джон. – И таким же образом…
Известие настолько ошеломило Томаса, что на мгновение ему показалось, будто земля уходит у него из-под ног, а трава, деревья и небо, растворяясь в тумане, плывут мимо.
– В доме на Мирдл-стрит, – закончил Корнуоллис. – В Уайтчепеле. Я думаю, вам следует немедленно туда отправиться. Юарт уже там. Я найду кеб для миссис Питт, чтобы она вернулась домой. – Лицо его было серым. – Извините меня.
Глава 8
Питт стоял на пороге комнаты, где было обнаружено тело. Инспектор Юарт, с посеревшим лицом, уже был здесь. Из коридора доносились истерические рыдания – в них слышался нарастающий страх и отчаяние женщины, потерявшей контроль над собой.
Томас увидел в глазах Юарта тот же ужас, который испытывал сам, и его охватило неожиданное чувство вины. Он отвернулся.
На кровати лежало тело хрупкой молодой женщины, почти девочки. Волосы ее растрепались по подушке, а рука, поднятая над головой, была привязана чулком к левому столбику кровати. На предплечье была натянута голубая подвязка для чулок. Желтое с оранжевым платье сбилось выше бедер, обнажив ноги убитой.
Как и в случае с Адой Маккинли, на шее новой жертвы тоже был затянут чулок, и ее опухшее лицо было в багровых пятнах. Верхняя часть тела была облита водой. Все, что случилось в Пентекост-элли, повторилось в точности.
Похолодев от предчувствия, суперинтендант посмотрел на ботинки убитой. Черные, начищенные до блеска, они лежали на полу, так же изощренно пристегнутые один к другому.
Питт поднял глаза и встретился взглядом с инспектором.
Рыдания в коридоре стали тише и перешли в прерывистые всхлипы.
У Юарта был вид человека, увидевшего кошмарный сон, но, проснувшись, убедившегося, что сон стал реальностью, от которой невозможно уйти. На его лице нервно подергивался мускул, кулаки были сжаты, чтобы скрыть дрожь в руках.
– У нее тоже повреждены пальцы на руках и ногах? – Томас чувствовал, как пересохло у него в горле, а собственный голос показался ему неприятно скрипучим.
Его коллега, глотнув воздух, слабо мотнул головой, но не ответил, тоже не доверяя своему голосу.
– Какие-нибудь… другие улики? – осторожно спросил Питт.
Юарт наконец смог сделать полный вдох и, взглянув в широко открытые вопрошающие глаза суперинтенданта, понял, что страшит их обоих.
– Я… я еще не осматривал комнату. – Голос инспектора дрожал. – Предпочел сразу же позвать вас. Как только Леннокс предупредил меня, что все повторилось, я… все оставил как есть… – Он еще раз втянул в себя воздух. – Я вышел из комнаты, боялся, что меня стошнит. Если это повторилось, я хочу, чтобы вы сами все увидели, как оно есть. А не я… один. Я… – Он опять посмотрел в глаза Питту. Над верхней губой и на лбу у него выступили капельки пота. – Я лишь поверхностно осмотрел все и ничего такого не нашел. Настоящего обыска не производил, не осматривал стулья и не заглядывал под кровать.
Безмолвный вопрос продолжал висеть в воздухе, а с ним и осознание страха и допущенной непоправимой ошибки. Костиган не убивал Аду, и кто-то снова совершил такое же убийство, но только в другом месте, в этой комнате. Неужели это Финли Фитцджеймс? Или Яго Джонс? Или кто-то, о ком они даже не подозревают, кто прячется где-то в темных октябрьских улицах, дожидаясь своего часа… Как тот маньяк, два года назад назвавший себя Джеком Потрошителем.