– Не такой уж? – переспросил суперинтендант. – Но она все же уводила чужих клиентов, не так ли?
Солтер рассмеялась:
– Конечно, уводила. А кто из нас этого не делал? Она была красивой и умной, язык у нее был хорошо подвешен, она была веселой и любила смешить. Ада нравилась джентльменам; те любили, когда их смешат. Это помогает им забывать, в какую грязную канаву их занесло. Видимо, дома со своими леди им не удается всласть посмеяться. Там всё у-тю-тю да муси-пуси, корсеты да крахмальные юбки… – Агнес снова презрительно выпятила губу, и Питт понял, что она жалеет всех этих джентльменов. – Бедняжки, наверное, давно разучились смеяться. Ведь леди негоже это делать, не так ли?
Томас промолчал. Мысленно пред ним предстали образы его знакомых и близких леди, но что толку было объяснять этой девушке, как она ошибается?
На верхнем этаже громко хлопнула дверь, и послышались быстрые шаги по лестнице. Кто-то звонко что-то выкрикнул.
– Правда, некоторым нравится валяться в канаве, – нахмурившись, сказала Агнес. – Как свинье в навозе. Что-то их возбуждает. – В голосе свидетельницы зазвучало гневное презрение. – Черт побери! Если бы не их чертовы деньги, я бы рассчиталась с каждым из них!
Питт в этом не сомневался. Но это никак не поможет ему найти того, кто убил Аду Маккинли, которая и не думала защищаться. В ее комнате не было следов крови, а на теле не осталось никаких следов насилия – только сломанные ногти. Ни царапин, ни синяков, свидетельствовавших о драке. Только сорванный ноготь на пальце правой руки и несколько сломанных.
– Кто из ее знакомых мог так запросто зайти к ней? – спросил Томас.
– Не знаю, – пожала плечами Солтер. – Может, Томми Леттс… Он захаживал сюда. Он мог зайти, но Ада больше не работала на него. Нашла сутенера получше, как она мне сказала. Даже похвалилась этим.
– Человек, который зашел к Аде, похож на Леттса?
– Нет. – Девушка переменила позу. – Леттс – грязный слизняк. Черные замызганные волосы, как крысиные хвосты, с меня ростом. А этот господин был высокий, с густой вьющейся шевелюрой, чисто одетый, как настоящий джентльмен. У Томми Леттса сроду не могло быть такого пальто, разве что он украл бы его.
– Значит, вы видели гостя Ады? – удивился Томас.
– Нет, никогда его не видела. А вот Роза видела, и Нэн тоже. Бедняжка Нэн совсем сама не своя от горя. Сердце у нее доброе. Ваш доктор помог ей. Хоть и полицейский, а человек… – Агнес состроила гримаску. – Он еще молодой, а потом станет как все.
Более Питт ничего от нее не узнал. Он спросил, не слышала ли свидетельница какой-либо шум, но она была занята с клиентами и ничего не заметила. Это подтверждало, что убийство было произведено без шума, криков и ломания мебели. К этому выводу суперинтендант пришел и сам, осмотрев комнату. Тот, кто убил Маккинли, застал ее врасплох и действовал быстро. Значит, это был тот, кого она знала и кому доверяла.
Томас закончил допрашивать Агнес и вышел в коридор, где его поджидал Юарт. По лицу своего начальника инспектор сразу понял, что ничего нового тот не узнал и что теперь их ничто не спасет от необходимости остановиться на Финли Фитцджеймсе. Последний лучик надежды в глазах Юарта, жадно смотревшего на Питта, погас, и казалось, что он сам стал меньше ростом и как-то усох, хотя человеком был отнюдь не худым.
Суперинтендант, ничего не сказав, лишь едва заметно качнул головой.
Инспектор тяжело вздохнул. В оставленную открытой входную дверь подуло ветром с улицы.
Леннокс ждал их у лестницы. Лицо его казалось желтым при свете полицейского фонаря в полутемном коридоре.
– Фитцджеймс? – внезапно произнес он со странным интересом.
Юарт, словно угадав, что тот чувствует, болезненно поморщился и стиснул зубы. Он еле удержался, чтобы не сказать что-то резкое, но перевел дух и промолчал.
– Боюсь, что так, – согласился с доктором Питт. – Придется позавтракать с ним. Но прежде я должен заехать домой, помыться, побриться и чего-нибудь перекусить. Советую вам сделать то же самое. Пока вы мне не понадобитесь, во всяком случае, несколько часов.
– Хорошо, сэр, – ответил Юарт, хотя облегчения в его голосе не было. Передышка на какое-то время все равно не облегчала стоящую перед ними задачу.
Врач не сводил с Томаса широко открытых глаз, но тот не различал его лица в темноте. Однако суперинтендант чувствовал, как напряжено худое тело доктора под просторным сюртуком – словно у бегуна, готового к старту. Питт понимал его. Его собственный гнев, спрятанный глубоко в нем, был столь же жгуч и нестерпим.
Он отдал Юарту распоряжение оставить охрану у комнаты Ады. Дверь ее не имела замка, а если бы он там и был, то явно не стал бы помехой для местных взломщиков, которых в этом районе было в избытке. Не то чтобы Питт опасался, что будут уничтожены улики, просто надо было дождаться кареты из морга, да и Ленноксу понадобится вспомнить свои печальные обязанности и получше осмотреть тело. Томас не ждал новых улик, могущих помочь ему, но проделать все это было необходимо.
Возвращаясь домой по утренним улицам города, шумным в этот час от повозок, везущих товар на рынки – ему даже повстречалось стадо баранов, которых гнали на бойню, – суперинтендант гадал, есть ли у Ады Маккинли родственники, которым следовало бы сообщить о ее смерти, и будет ли кто-нибудь ее оплакивать. Ее похоронят в безымянной могиле, как бездомных бедняков. Про себя Томас уже решил, что пойдет на похороны, какими бы они ни были, даже если это будет самое простое погребение.
Кеб вез его в западную часть Лондона через Спиттал-филдс и Сен-Люк в объезд Холберна. На часах было без четверти восемь утра. Просыпался квартал Блумсбери, спешили по своим делам горничные и чистильщики сапог. В тихом утреннем воздухе над крышами ровными столбиками поднимался первый дымок. Прислуга разжигала огонь в плитах, готовя господам завтрак.
Когда Питт наконец приехал к себе на Кеппел-стрит и, расплатившись с кебменом, отпустил его, на востоке над Сити уже заголубело небо и подул свежий ветерок. Возможно, он разгонит ночные облака.
Парадная дверь была уже открыта. Войдя в дом и повесив пальто, Томас с наслаждением втянул в себя аппетитный запах готовящегося завтрака. Легкие и быстрые шаги говорили о том, что его дочь Джемайма уже спустилась в кухню.
– Папа! – радостно воскликнула она, увидев отца и бросившись к нему.
Ей было восемь лет. В этом возрасте девочка уже начинала ощущать и достоинство, и собственную значимость, но юная леди все еще не стыдилась крепких отцовских объятий и открытых выражений чувств. На ней была темно-синяя школьная форма, белоснежный крахмальный фартук и новые башмачки. Темно-каштановые, волнистые, как у отца, волосы были туго стянуты лентой, и вся она была аккуратной и чистенькой, как и должна выглядеть идущая в школу девочка.
Дочка с удовольствием бросилась в широко открытые объятия отца, и дробный стук ее новеньких ботиночек был слишком громким для ее тоненькой и легкой фигурки. Это даже несколько удивило Питта – он не знал, что детская обувь способна производить столько шума.
Томас подхватил Джемайму и крепко прижал ее к себе. От нее пахло туалетным мылом и свежестью чистой одежды. Суперинтендант был рад забыть об убитой Аде Маккинли.
– Мама на кухне? – спросил он, отпуская девочку.
– Конечно, – ответила та. – Дэниел куда-то засунул свои чулки, и поэтому мы опаздываем. Грейси уже приготовила завтрак. Ты голоден, папа? Я – ужасно.
Томас хотел было пожурить ее за то, что не помогла брату-растяпе, но Джемайма уже гордо вела его на кухню, и момент был упущен.
В кухне было тепло и вкусно пахло поджаренным беконом, свежим хлебом и чисто выскобленным деревом. На плите запел, закипая, чайник. Горничная Грейси, поднявшись на цыпочки, потянулась за коробкой с чаем, которую Шарлотта по забывчивости поставила на верхнюю полку. Грейси было уже почти двадцать, но она совсем не подросла с тех пор, как тринадцатилетним подростком появилась в их доме. Ей по-прежнему приходилось укорачивать подол платья или подшивать его в плечах и в талии.
Подпрыгнув, девушка лишь зацепила чай и задвинула его еще дальше.
Питт подошел и снял коробку с полки.
– Спасибочки вам, сэр, – задыхаясь от смущения, поблагодарила его Грейси.
Служанка испытывала огромное уважение к хозяину, которое возрастало после каждого его успешного дела. В принципе, она уже привыкла, что ей всегда все помогали в подобных случаях, но все же горничной было неловко, что это произошло на кухне, где она считалась хозяйкой. Во всем должен был быть порядок.
Вошла улыбающаяся Шарлотта. Глаза ее радостно засияли при виде мужа, но в них мелькнул и беспокойный вопрос. Они были женаты давно и хорошо понимали друг друга. Томас не скрыл от жены, куда и зачем его вызвали ночью и насколько это его расстроило. Однако он не считал возможным посвящать супругу в неприглядные детали нового дела.
Вошла улыбающаяся Шарлотта. Глаза ее радостно засияли при виде мужа, но в них мелькнул и беспокойный вопрос. Они были женаты давно и хорошо понимали друг друга. Томас не скрыл от жены, куда и зачем его вызвали ночью и насколько это его расстроило. Однако он не считал возможным посвящать супругу в неприглядные детали нового дела.
Миссис Питт бросила внимательный взгляд на мужа. Ее беспокоил его вид: усталые глаза, небритые щеки и горькие складки у рта.
– Ты будешь завтракать? – спросила она. – Тебе обязательно надо поесть.
Глава семейства и сам это знал.
– Да, только что-нибудь полегче, – попросил он.
– Овсянку?
– Да, пожалуй.
Томас сел на твердый, с прямой спинкой стул. Джемайма, сбегав в кладовую, принесла кувшин с молоком, бережно держа его обеими руками. Кувшин был голубым в белую полоску, с надписью крупными буквами: «Молоко».
С шумом распахнулась дверь, и в кухню, победоносно размахивая найденными чулками, вошел шестилетний Дэниел.
– Нашел! – радостно показал он чулки отцу, который слишком редко видел детей за завтраком. – Папа, что случилось? Ты не идешь сегодня на работу? – Мальчик осуждающе посмотрел на мать. – Значит, сегодня день отдыха? А ты велела мне идти в школу!
– Ты пойдешь в школу, – быстро сказал Томас. – Я только что пришел с работы. Зашел домой, чтобы позавтракать, потому что еще рано навещать тех, с кем мне необходимо повидаться. А теперь надевай-ка чулки и башмаки и садись за стол. Грейси сейчас подаст нам овсянку.
Сев на пол, Дэниел натянул чулки, затем внимательно проверил, какой башмак правый, а какой левый, и застегнул их. Наконец он взобрался на стул и снова посмотрел на отца:
– А кого ты навестишь, папа?
Шарлотта тоже смотрела на мужа в ожидании.
– Человека по имени Фитцджеймс, – ответил тот сыну, а заодно и жене. – Он завтракает не так рано, как мы.
– Почему? – с любопытством спросил мальчик.
Питт улыбнулся. «Почему» было любимым словом этого ребенка.
– Я спрошу его, если хочешь, – пообещал мальчику полицейский.
Полосатый рыжий котенок, выскочивший из кладовой, испуганно остановился, выгнул спинку и боком сделал несколько неуверенных шагов. Шерсть на его хвосте стала дыбом. Непонятно откуда появившийся его черный друг набросился на рыжего, и между ними завязалась шумная драка. Овсянка стояла на столе забытой, но никто этого не замечал.
Томас отодвинул свой стул, давая Джемайме возможность заглянуть под стол, где отчаянно сражались котята. Дэниел тоже отодвинулся от стола. Это был удивительно спокойный и добрый мир, так сильно отличающийся от того, в котором рождались и умирали люди, живущие в переулке Пентекост-элли…
Глава 2
Было почти девять часов утра, когда Питт вышел из кеба на Девоншир-стрит и поднялся по ступеням крыльца дома № 38. Адрес ему прислали с нарочным из участка на Боу-стрит. Вместе с адресом там была и записка от инспектора Юарта, который сообщал, что будет держать напарника в курсе, если появятся новые улики. Юарт собирался допросить сутенера убитой Ады Маккинли, а заодно разузнать о ее клиентах, посетивших женщину в вечер убийства, но суперинтендант особых надежд на это не возлагал.
Постучав в дверь, Томас отошел на шаг. Восточный ветер крепчал и уже почти разогнал тучи. Стало теплее, и небо прояснилось. По тихой улице лишь изредка проезжали экипажи. Было еще слишком рано для леди наносить визиты – даже к портнихам. Мимо прошел мальчишка-посыльный, довольно насвистывая и подбрасывая на ходу шестипенсовик – награду за хорошо выполненную работу.
Наконец дверь открылась, и длинноносый дворецкий с удивительно дружелюбным выражением лица приветствовал раннего гостя:
– Доброе утро, сэр. Чем могу быть полезен?
– Доброе утро, – быстро ответил Томас, несколько удивленный такой любезностью. Вынув визитную карточку, он протянул ее дворецкому. Эта визитка была новехонькой и более приглядной, чем старая, и на ней указывалась только фамилия. Полицейских нигде не жаловали, каких бы чинов они ни достигли. – Боюсь, возникли обстоятельства, в силу которых я должен видеть мистера Финли Фитцджеймса. Это безотлагательно, – пояснил он.
– Понимаю, сэр, – ответил дворецкий, протягивая ему серебряный, удивительно тонкой работы поднос. Питт положил на него свою карточку.
Приветливый домоправитель отступил, давая гостю возможность пройти в холл с деревянными панелями и фамильными портретами. На большинстве из них были изображены строгие джентльмены в одежде прошлых столетий. Были среди картин и несколько сельских пейзажей с фермами и коровами, пасущимися под тяжелым низким небом. Если это оригиналы, то стоят они, должно быть, целое состояние, подумал Томас.
– Кажется, мистер Фитцджеймс изволят завтракать, – заметил дворецкий. – Если угодно, я проведу вас в утреннюю гостиную, окнами она выходит в сад, и там приятный вид. Вы знакомы с мистером Фитцджеймсом, сэр?
Так слуга вежливо попытался удостовериться, знает ли его господин незваного гостя.
– Нет, – честно признался суперинтендант. – К несчастью, дело срочное и неприятное, иначе я не пришел бы без уведомления. Мне очень жаль, но оно не терпит отлагательств.
– Я понимаю, сэр. Сейчас доложу мистеру Фитцджеймсу. – Дворецкий оставил Питта одного в прохладной гостиной, оформленной в голубых и коричневых тонах с приглушенным освещением.
Суперинтендант огляделся вокруг. Он знал – уже до того, как пришел в этот дом, – что живущее здесь семейство очень богато. Основу этому богатству заложил Огастес Фитцджеймс, удачно пустив в ход деньги жены, доставшиеся той по наследству от крестной матери. Томас узнал это от Эмили, младшей сестры Шарлотты, которая до замужества с Джеком Рэдли была женой покойного лорда Эшворда. Эмили после смерти первого мужа достались его деньги и аристократические связи и знакомства, а также укоренившаяся привычка знать все обо всем, и чем подробнее, тем лучше.
Гостиная в доме Фитцджеймса была очень уютной, хотя и несколько холодной. В ней не было столь модных в свете горок с трофеями на полках, композиций из засушенных цветов и вышитых салфеток, чем так любят украшать комнаты для приема гостей хозяева, которые сами в них почти не бывают. Но зато Питт полюбовался бронзовыми статуэтками: одна изображала льва, приготовившегося к прыжку, другая – оленя. Задняя стена была уставлена шкафами с книгами. Косые полосы солнечного света, падавшие сквозь неплотно задернутые гардины, позволяли убедиться в том, что на полированной поверхности мебели из красного дерева нет ни пылинки.
Томас подошел к шкафам, прочесть названия на книжных корешках. Очевидно, книги, которые читает хозяин, находятся в библиотеке, но полицейскому было любопытно узнать, что Огастес предлагает вниманию своих гостей. Он увидел несколько книг по истории стран Европы и Британской империи, политические мемуары, религиозные трактаты ортодоксального направления и переплетенное в кожу собрание сочинений Шекспира. Были на полках также переводы трудов Цицерона и Юлия Цезаря. Ни стихов, ни литературной прозы Питт не нашел. На лице его невольно появилась улыбка. Вот каким должен был предстать перед всеми Огастес Фитцджеймс – хорошо начитанным человеком, но без капли легкомыслия и фантазии.
Прошло не более десяти минут, как вернулся дворецкий. Он по-прежнему улыбался:
– Мистер Фитцджеймс сожалеет, утром он очень занят, но если дело столь неотложное, возможно, вы присоединитесь к нему в столовой.
Это не входило в планы Томаса, но у него не было выбора. Возможно, если Финли узнает, зачем полицейский нанес ему визит, он соизволит поговорить с ним наедине.
– Благодарю, – неохотно согласился Питт.
Роскошная столовая была рассчитана на большие приемы. Бархатные гардины обрамляли три окна в эркерах, выходившие в небольшой английский сад с аккуратно подстриженными кустами и деревьями и строго распланированными аллеями. Стол для завтрака был сервирован парадно: дорогой фаянс, серебро и хрустящая крахмальная скатерть. Рядом на одном из специальных столиков стояли горячие блюда, а на другом – бекон, колбаса, соте из почек и яйца. Всем этим можно было накормить полдюжины человек. Аромат щекотал ноздри, но суперинтендант помнил о Пентекост-элли и бедной Аде Маккинли. Видала ли она в своей жизни такие яства, да еще в таком изобилии? И все же он не должен был забывать, что виновность Финли Фитцджеймса еще не доказана.
За столом сидела семья из четырех человек, и все свое внимание Питт должен был уделить только им. Во главе стола устроился мужчина с узким лицом и удлиненным черепом. Черты его лица были жесткими и волевыми. Это было лицо человека, который всего добился сам и который считал, что у него нет обязательств перед прошлым и очень мало перед будущим. В нем чувствовались смелость и нетерпимость. Огастес с недовольством посмотрел на Томаса, прервавшего спокойный ритуал его семейного завтрака.