- И в Самаре также было, - добавил я.
- Посылал ли своих людишек в Москву к боярам Черкасским?
- Посылал с прелестными письмами, но не к боярам. К боярам никого не посылал - думал: чего писать, сам скоро приду и Москва-река поможет с боярами разобраться!
Окольничий покосился на царя. Алексей Михайлович кивнул, разрешая продолжать.
- Кто писал твои прелестные письма?
- Многие писали, - я ухмыльнулся, вспомнив попа-расстригу Андрея.
Он корпел над ними по ночам, шёпотом ругая меня, что не разрешаю идти в бой под стены Симбирска...
- Пиши, Андрей - эти грамоты вернее сабли разят, они тысячи поднимут нам на подмогу! Пиши: пусть толстобрюхих бояр да воевод выводят, только тогда они получат свою волю, а казаки придут на помощь.
Писали на Север, за Волгу мордве, черемисам, татарам в Казань, в Смоленск, на Полтаву, поднимали юг и север России, заставляли хвататься крестьян за топоры и вилы, заставляли их зажигать усадьбы помещиков, а хозяев вешать на ближайших деревьях.
Чего-то не хватило нам, что-то упустили, недосмотрели. Не надо было сидеть под Симбирском, надо было идти дальше, на Казань, Арзамас, а там и до Москвы недалеко.
- Кого ты возил в красном струге и выдавал за умершего царевича Алексея Алексеевича?
Я посмотрел на царя - знает ли он, как живёт в народе-страдальце вера в доброго царя-батюшку - заступника, которого окружили злодеи бояре и не говорят всей правды, клевещут на народ. Царь выдержал взгляд.
- Водил за собой струги с красным и чёрным бархатом и смущал народ лживыми царевичами и лишённым патриаршего сана Никоном.
- Татарчонок, мой аманат, был царевичем, а на другом струге плавал поп-расстрига. Ох и любил же выпить долгогривый - никогда его трезвым не видел! - усмехнулся я.
Откуда-то из глубин памяти выплыли два лица - толстое, краснощёкое и широкогубое - попа-расстриги и испуганное смуглое личико князька с тёмными, широко раскрытыми глазами. В них было что-то от моей княжны, может потому и возил его с собой... Под Симбирском отпустил обоих. Говорят, попа стрельцы Барятинского бердышами посекли...
- Изменник! - рявкнул боярин. - На святое покусился - на царя, помазанника божьего и святую церковь! Обманывал и вводил в смущение умы людей своей неправдой, преступными прелестными письмами...
- Да хватит орать, гнида! - выкрикнул я.
Лицо боярина перекосила злобная гримаса.
- Крестоотступник! Не зря тебя предали анафеме - гореть тебе вечно в адовом пламени! Знаешь ли ты, сознаёшь ли, сколько по твоей вине пролито невинной крови?!
Царь Алексей Михайлович медленно развернулся и так же молча, как и вошёл, направился к выходу, так ничего и не сказав.
- До встречи в пекле, великий государь! - крикнул я.
Спина царя вздрогнула, но он продолжил свой путь. Князь Одоевский услужливо распахнул перед ним двери пыточной.
- За язык твой поганый! - палач кулаком-обухом ударил по моей голове и в глазах вспыхнули и расцвели алыми брызгами звёзды.
* * *
- Пусть бунтовщик покается и принесёт государю все вины, - услышал я голос князя Одоевского, когда очнулся.
- Допросить с пристрастием?
- Говорят, у вора много злата скрыто - припрятал, злодей!
- Добро надо вернуть, - согласился боярин. - Фролку спросите - его брат сговорчивее будет.
- Трусливее! - подал голос палач.
- К тебе попадёшь, не таким ещё голосом запоёшь, - захихикал рыжебородый дьяк.
- Сегодня на лобном месте помост поставили для воров, - сказал один из помощников палача.
- Завтра обоим голову с плеч! - дьяк довольно потёр руки.
Он оглянулся на меня и, увидев, что я уже открыл глаза и слушаю, спрятал злорадную улыбку:
- Что, Стенька - будешь рассказывать о своём воровстве и есаулах-разбойничках? Молчишь?
- Они все молчат, - задумчиво проговорил Одоевский. - Долгорукий рассказывал, как в Темниковском уезде захватил бунтовщиков, а главарём у них оказалась баба. Алёной назвалась. Долгорукий её на костёр посадил, а она, ведьма, и на огне горела, но молчала. Истинная ведьма!
- Да-а-а! - протянул дьяк и задумчиво посмотрел на свой пояс, где висела его вапница.
- Такой же был и Илья Иванов, - встрял в разговор тучный боярин, сидевший на лавке.
- Много их было, - подтвердил Одоевский и посмотрел на меня: - Скольких людей взбаламутил, сколько крови пролил, антихрист окаянный!
- С вами разве сравнишься?! - отозвался я. - Наслышан я, как вы в Галиче зверствовали, нижегородские, а главный ваш палач - князь Долгорукий. Не судьба мне была с ним в бою встретиться - вот у кого руки в крови! кричал я.
Меня стала бить нервная дрожь, а на глаза постепенно наплывал красный туман.
- Эх, жаль, что не добрался до вашего главного палача, - я стал подниматься с пола, но на меня бросились помощники палача.
- Всех вас надо с раската, как Прозоровского, а первыми - Долгорукого, Барятинского, Ромодановского и, конечно же, государя вашего! - я пробовал вырваться из цепких рук подручных, но судороги неожиданно скрутили моё тело, наполнили его болью и стали рвать на части.
* * *
Под Симбирском стояла грязная, дождливая осень. Господи, сколько времени я потерял напрасно возле его стен! Всё зря. Отступить не мог. Везде, где я был до этого, ко мне приходила победа, была свобода людям, настоящая воля! Воевода Милославский оказался хитрее прочих. Он надёжно укрылся за стенами Малого города на вершине горы. В центре Симбирска высился мощный кремль - толстые, рубленые стены с башнями по углам, большой запас пушечного зелья, съестных припасов. Воевода готовился с лета, ждал меня и надеялся на помощь воеводы Барятинского. Барятинский кружит под городом, выжидает - я никак не могу навязать ему бой, только короткие стычки. Он всегда уходит. Добить же его мне мешает неприступный камень за спиной - попал в клещи!
С народным войском было всё больше хлопот. Закалённых казаков, прошедших огонь и воду, было мало и явно не хватало. Крестьяне приходили и, немного повоевав, вновь уходили, шастали по лесам, жгли помещичьи усадьбы в своих волостях и, думая, что навсегда избавились от боярского ярма, на этом успокаивались. Уходили по ночам, низко поклонившись шатру, в котором спал батька-атаман. Утром на смену ушедшим приходили новые, вооружённые косами и дубинами. Сила при мне была большая и неуёмная, но совершенно не обученная ратному делу. Их сплачивала только ненависть к боярам и воеводам. У бояр была своя ненависть и страх перед осмелившимися взбунтоваться холопами. Ненависть сталкивалась с ненавистью, как волна с волной на морском берегу. Люди - всегда люди. Если бы мы оставались все вместе, держались друг за дружку, нас никакая сила не смогла бы перебороть. Поодиночке нас разбили, поодиночке переловили и поодиночке же стали вешать...
* * *
Чертёнок маялся у дверей, боялся подойти, а я, хмурый и злой, сидел на лавке в горнице, кутался в овчинный полушубок. Начало октября выдалось холодным, изба не топилась и кругом бродили ледяные сквозняки.
- Докладывай - нечего там топтаться! Выпей вина! - я кивнул на полную яндову, стоящую на грязном, неубранном столе.
Чертёнок несмело шагнул к столу, плеснул себе в чарку вина, выпил, вытер усы и выпалил:
- Бьём Милославского, батька!
- Уже месяц бьём! - процедил я сквозь зубы, чувствуя, как приливает к лицу кровь и где-то внутри начинает колотиться сердце от кипучей ненависти к обороняющемуся воеводе. - На кол посажу! - обещал я больше себе, чем казаку, расправу над воеводой. - Уже четыре раза штурмовали кремль и никакого толку. Надо его взять, Чертёнок - ещё несколько недель и под кремлём никого не останется, все разбегутся! - я схватил яндову и припал к терпкому монастырскому вину, вернул полупустой сосуд на стол и покосился на Чертёнка. - Крестьяне зимовать по домам разойдутся. Повязали нас крепким узлом бояре, никак не разойтись. Чьи люди ушли сегодня под Казань?
Чертёнок промолчал.
- Не любят крестьяне воевать на чужом месте - думают, что всех своих бояр уже победили. Не успеем взять кремль, на помощь Барятинскому подойдут люди Урусова и Долгорукого, - я поднялся, скидывая на лавку полушубок. Сегодня сам поведу людей на приступ.
- Нельзя тебе, атаман, там быть.
- Слишком бережёте своего атамана - бабой сделали, а не атаманом! - я снял со стены саблю, подвесил, поднял с лавки два пистоля и сунул их за пояс.
- Неровён час, г...
- Что?! - резко спросил я.
- Ранят, - Чертёнок уставился в пол.
- Молчи - сами говорите, что вашего атамана ни пуля, ни сабля не возьмут! Мол, заговорённый он - может, если захочет, обернуться ясным соколом или серым волком! - я прошёл через горницу и ударил в дверь.
Она распахнулась, и в избу влетел холодный осенний ветер. Я сразу же увидел бегущего к избе казака.
- Батька, Барятинский опять подходит к Симбирску!
- Неймётся, значит, воеводе?! - заскрипел я зубами. - Сегодня я с ним покончу! Чертёнок, зови Ивана Ляха, Мишку Харитонова, Петра Еремеева - пусть людей собирают! Дадим бой воеводе!
* * *
Бой произошёл у речки Свияги, в двух верстах от Симбирска... Конница понеслась навстречу боярским всадникам с гиканьем и удалым свистом, загремели пистоли, но их тут же заглушил пушечный грохот.
- Вперёд, соколы - молодцы-удальцы! - весело кричал я, размахивая саблей и увлекая вперёд конницу. - Сегодня расправимся, наконец, с Барятинским! - шептал я себе под нос.
Сошлись и тут же перемешались в диком крике, в смертельных взмахах сабель, под ржание встающих на дыбы лошадей.
- Ух! - стрелец с красной, кровавой полосой на лице, отмеченной саблей, откинулся на спину коня.
Над головой прогремел выстрел. Кто-то громко закричал. Вокруг перекошенные ненавистью лица стрельцов - боярских людей. Эх, сабля - гуляй, милая! Сегодня твой пир - вкушай чужую кровь, неси смерть!
Мы быстро опрокинули и разметали дворянскую конницу. Впереди проглянул обоз Барятинского - вот она, удача и победа! И вдруг, впереди обоза выбежали ряды стрельцов. Их пищали окрасились дымками, грянул залп, и полетели с коней мои лихие казаки. Мой конь споткнулся, и я тоже начал падать. Конь тихо заржал, опрокидываясь на бок. Я успел соскочить и покатился по жидкой, взбитой копытами коней, орошённой кровью и дождём земле.
- Батька - сюда! - закричал Иван Лях.
Его крик утонул в новом оружейном залпе. Пороховой дым густым облаком покрыл поле, скрывая стрельцов и казаков. Битва стала нереальным сном, в котором всё слишком медленно и вяло. Не дым, а болото, сквозь которое продираешься с большим трудом.
Откуда-то вынырнул Лях и привёл с собой сменного коня. Я взлетел в седло.
- Где казаки? Собирай их и вперёд - ещё немного и они побегут! закричал я.
Прогремел ещё один залп.
- Батька, отступаем! Не пробиться нам к ним! - Иван покачивался в седле, его плечо было мокрым и красным.
Конь хрипел и мотал головой, разбрызгивая белую пену и косясь на седока обезумевшими глазами.
- Конница! - закричал кто-то из наших.
Дворянская конница неожиданно появилась слева и ударила нас.
- Вперёд! - закричал я в исступлении, но было поздно - царские войска теснили нас со всех сторон.
Всё, что мы смогли сделать, так это, огрызаясь, отойти с поля боя, сохранив порядок.
- Лазарка, скачи в острог за помощью - пусть пришлют людей и пушек! приказал я есаулу. - Надо кончать с Барятинским - или мы, или он!
К вечеру мы вновь сошлись с боярским войском, испытывая взаимную ненависть и жажду убивать друг друга...
Не подведи казаков необученные и необстрелянные мужички, одолели бы Барятинского.
...Я был в самой гуще схватки, когда почувствовал сильный удар в ногу пуля прошла сквозь икру. Я развернулся в седле и рубанул дородного дворянина по голове. Неудачно - сабля пошла вскользь и дворянин уже валился на меня, широко вытаращив глаза. Чертёнок вовремя всадил ему в спину пику.
- Молодец, Чертёнок!
- Я всегда рядом с тобой! - весело закричал молодой есаул, выхватывая из-за пояса заряженный пистоль.
Его взгляд упал на мою ногу - она стала мокрой от крови.
- Батька, ты ранен?! Надо отходить!
- Некуда отходить! - закричал я. Вперёд! Только вперёд! Уничтожим боярских холуёв! Соколы, за мной!
Оглушительно свистя и размахивая саблей, я направил коня в толпу дворян. Они испуганно шарахались от меня с криками:
- Разин! Разин!!!
Двое кинулись ко мне наперерез. Чертёнок чуть отстал, и я услышал, как прогремел его выстрел. Его стали теснить. Отчаянно матерясь, Чертёнок вертелся в седле, размахивая саблей. Одного храбреца-дворянина я срезал саблей, и чернобородая голова в золочёной мисюрке покатилась по земле, скаля зубы. В это время второй прыгнул на меня со спины и схватил за шею. Я выпал из седла. Он - за мной.
- Вот ты, вор и попался! - зашипел мне с ненавистью дворянин.
Он крепко прижимал меня к земле, придавив тяжёлыми доспехами.
Не было сил перевернуться или сбросить его. Чужие руки вцепились в мою шею и стали душить.
- Живым я тебя не выпущу, тать! - выдохнул он мне в ухо.
Я резко двинул головой назад и ударил его в лицо. Хватка дворянина ослабела, он стал ругаться, и я вывернулся из-под него, улучив удобный момент. Мы, сцепив зубы и тяжело сопя, молча катались по земле. Рана давала себя знать, и дворянин прижал меня к земле и вновь схватил за горло. В это время подоспели казаки и рубанули по нему шашками. Дворянин поник мне на грудь и ослабил хватку. Я отшвырнул его в сторону и стал осторожно подниматься:
- Что, пёс - моя взяла?!
Горевшие ненавистью глаза моего недавнего противника подёрнулись мертвенной пеленой, и он не успел ничего ответить. Мелькнула острая сабля Чертёнка, отделив голову от тела. Я огляделся - в вечерних сумерках мелькали серые силуэты сражающихся, кричали люди и раненые кони, неся смерть, звенели сабли, гремели пищали и пушки. Меня окружили казаки.
- Смотрите - атаман шатается! Он ранен.
- Я не ранен. Робята, подайте коня - разобьём Барятинского! - я покачнулся.
- Батька ранен! - закричал Чертёнок. - Хватайте его и уходим! Всё...
- Нет, не всё! - возразил я, но глаза закрыл кровавый туман и я потерял сознание...
Барятинский дал нам уйти к острогу, а сам, не теряя времени, ночью стал обозом недалеко от города, окружив свой стан обозными телегами и пушками. Я наблюдал с вала за его пушками, скрипя зубами от ненависти, не замечая, как меня сотрясает озноб. Повязка на ноге вновь пропиталась кровью. Повязка на голове съехала, обнажив рану на лбу холодному ветру. Пальцами я крепко сжал посох, на который теперь опирался.
- Шёл бы ты, батька в избу - нечего стоять на холоде! - раздался голос Чертёнка.
- Заткнись, иуда! - закричал я, повернувшись к нему с искажённым от ярости лицом. - Ты вывел меня из боя и погубил всё дело!
Чертёнок опустил голову:
- Прости, батька - ты был ранен, потерял сознание. Мужики побежали многие думали, что ты убит, - он вскинул голову и осторожно улыбнулся. - Ты жив, значит, дело наше продолжается, а сейчас это - самое главное!
Я положил руку на плечо верного есаула:
- Да, война продолжается, обидно только, Микифор, что не сладили мы с князем Барятинским, а ведь могли.
- Подвели мужики.
- Как там Иван Лях?
- Монахи достали пули из плеча, напоили отваром. Сейчас он спит.
- Раз спит, значит, будет жить. Вот что - пошли сегодня же людей к Харитонову, Осипову и Иванову, пусть идут с людьми под Симбирск. Одно у нас дело и всё сейчас здесь решается - или они нас, или мы их!
Теперь Симбирск был разделён надвое. Северная часть с выходом к Волге, посадом и острогом оставалась за нами, а южная и Малый город были в руках Милославского и Барятинского.
Всё решилось через день - 3 октября 1670 года.
* * *
Вечером неожиданно ударил Милославский, опрокинул казацкие шанцы, стерёгшие Малый город и обрушился на наш обоз. Там завязался жаркий бой. Люди Милославского увязли, в кремле остались лишь малые силы, а Барятинский отдыхал после вчерашнего боя и не торопился выводить свои силы. Появился шанс завладеть кремлём. Я тут же повёл людей на приступ...
Внутрь кремля летели зажжённые дрова и пакля. Над неприступными стенами стоял дым и чад, ревели пушки, тише тявкали пищали, тонко свистели татарские стрелы.
- Ну, ребятушки - возьмём кремль! Кончим с боярами - вперёд!
Я повёл на приступ больше тысячи человек. За мной хлынули казаки, татары, мордва, черемисы.
- Сегодня наш день, робята - главное, не робеть! - кричал я, морщась от боли и припадая на раненую ногу.
Чертёнок шёл рядом, преданно присматривая за мной.
- Зададим боярам и дворянам жару! - ревели люди и с весёлой остервенелостью лезли на стены.
Быстро стемнело, и наступила ночь. Над головой то и дело проносились хвостатые кометы - зажжённые головешки. Защитники кремля стали нервничать помощи им ожидать было неоткуда.
- Отомстим сегодня за вчера! - кричал Чертёнок.
Я протолкнулся к стенам - отсюда было хорошо видно, как на той стороне горит объятый пожаром кремль. Подобно зверю, багровое пламя ревело и гудело, освещая всё вокруг.
- Ага, сейчас, как тараканы, полезут бояре, дворяне и их прихвостни-стрельцы. В плен никого не брать! - я громко рассмеялся, забыв про усталость и боль в ноге. - Всё-таки мы их одолели! - закричал я, когда увидел, что казаки стали появляться на стенах.
Люди с воодушевлением подхватили мой крик. Я схватился за лестницу:
- Теперь наш черёд, Чертёнок - победа!
- Победа! - воскликнул Микифор.
В это миг крики и шум возле кремля перекрыл тысячекратный рёв от Свияги - там стояли наши лодки и струги. Я замер, так и не успев поставить ногу на перекладину лестницы. Ко мне в распахнутом кунтуше протиснулся казак с округлившимися от ужаса глазами с коротким ятаганом в руке.
- Спасайся, батька-атаман! - закричал он.
- Что случилось, чёрт побери?!
- Рейтары Андрея Чубарова хватают и топят наши лодки! - выпалил казак.
Я почувствовал, как у меня от лица отхлынула кровь, а пальцы сжали перекладину лестницы с такой силой, что она затрещала. Принесённая новость мигом облетела штурмующих город казаков и татар. У стен воцарилась тишина было слышно, как ревёт пожар за стенами кремля. Наверное, в этот момент боярские защитники недоумевали, почему остановились штурмующие. Кто-то громко завыл: