— Что случилось-то?
Илюшка съежился, обнял коленки. Ткнулся в них лбом.
— Да я им ни за чем…
— С чего ты взял?
— Я не взял… Это правда… Сразу ясно сделалось. Потому что разговор такой…
— Какой разговор?
— Ну… такой. Человек на крыльях вернулся, а они: “Почему ты не вместе со всеми? Кто тебе разрешил летать? Где твоя одежда?.. А знаешь, сколько мы за нее заплатили!” А потом еще: “Почему про вас такие слухи?”
— Какие слухи?
— Ну… там уже разговоры. Будто мы… такие… С пришельцами, говорят, подружились, а это опасно… Я говорю: “Да неправда же это…” Только им уже все равно…
— “Им”… это твоим приемным отцу и матери?
— Да. Тете Лизе и дяде Андрею…
— Илюшка! Да они просто переволновались из-за тебя, поэтому и сердитые…
Он поднял на миг лицо — в глазах горькое понимание судьбы.
— Нет, неправда… Они причину искали. Потому что потом говорят… уже ласково так: “Знаешь что, Илюшенька, тебе придется еще пожить пока в интернате. Дело в том, что мы переезжаем в столицу, там неясно с квартирой. Когда все выяснится, мы дадим тебе знать… как только будет возможность…”
Вот так. И что тут скажешь? “Сволочи”, — подумал Валентин о неизвестных тете Лизе и дяде Андрее… Он все еще сидел на корточках рядом с безнадежно скорчившимся Илюшкой. Женька стоял рядом. Чука-дымовой деликатно держался поодаль. Может, не хотел слушать чужой разговор, а может, знал, что от его шкуры по-прежнему пахнет паленым. Равнодушно жарило солнце…
Рыбку Валентин держал на ладони. Она слабо трепыхнулась, будто напоминала о себе. Но как сейчас уйдешь? Разве оставишь среди пустого поля мальчишку, раздавленного сиротством?
Забрать с собой? Да не нужен Илюшке Валентин. У него, у Илюшки, своя привязанность, своя любовь… к тем, кто его предал. И второе: разве Женька в своей ребячьей ревности позволит, чтобы он, Валентин, стал отцом еще кому-то? Не так-то легко выжечь мальчишеский эгоизм, взращенный в интернатской казарме…
Валентин беспомощно сказал:
— Вернемся, и я поговорю с ними. С… тетей Лизой и…
Илюшка опять вскинул голову.
— Зачем? Дело ведь не в них…
— А в ком?
— Во мне, — совсем по-взрослому объяснил Илюшка. — Я сам виноват. По-другому ведь и не могло кончиться. Просто я был счастливый дурак и ничего не понимал… Даже того, что я изменник…
— Почему? — со страхом спросил Валентин. Будто ему самому кто-то залез холодными пальцами в душу.
— Из-за тети Маши… — признался шепотом Илюшка. — Она в прошлом году со мной на улице познакомилась. А потом в интернат ходила. Все “Илюшенька” да “Илюшенька”… Потом спрашивает: “Пойдешь ко мне жить?” Я говорю: “Не знаю…” Она хорошая, только… Ну, я глупый был! К другим все богатые, красивые приезжают, на машинах, а она… в старом платье всегда, пожилая такая… А тут как раз эти появились — веселые, на “линкольне”, с подарками. Раз, другой… “Ах, Илюша, как нам хочется, чтобы у нас был такой мальчик…” Ну, я и… вот…
— А… та? Тетя Маша? — вдруг подал голос Женька.
Илюшка ответил сразу. Он изливал свое покаяние, словно перед смертью.
— В то утро, когда все решалось, они, как нарочно, в одно время появились. Я на крыльце стоял, с него видно, потому что интернат на горке… С одной стороны калитка, а с другой — главные ворота. И вот эти к воротам подъехали, а тетя Маша от калитки идет. И две тропинки от крыльца, среди сирени… Мне бы налево побежать, к тете Маше, а я… туда… к ним… И еще думаю: лишь бы она не заметила… Потом, правда, совесть скребла маленько, но я себя успокоил: “Ей же, тете Маше-то, такой немолодой, со мной трудно было бы…” Да и не долго думал про это, потому что от радости все позабылось. Поверил, что у меня теперь дом свой… и родители… Только теперь понимаю, что так мне и надо…
— Ты же ни в чем не виноват, — вдруг сказал Женька. — Тебя просто обманули…
— А я обманул ее! Тетю Машу…
— Все ведь еще можно исправить, — нерешительно сказал Валентин. — Вернешься, встретишься с тетей Машей…
Илюшка глянул на него с тоскливым удивлением.
— Как же я встречусь? Если я ее предал…
— Ты не предал, а ошибся. Они тебя простит.
— Она-то простит. Я сам себя не прощу. Потому что я… Если бы эти от меня не отказались, я бы ведь и сейчас… жил бы такой радостный…
Валентин вдруг увидел, что Илюшка старше, чем казался. Не десять ему и не одиннадцать, а, пожалуй, не меньше двенадцати. Только ростом не вышел…
Илюшка опять ткнулся лбом в колени. Он вроде бы не плакал. Но проговорил так, что лучше бы слезами зашелся:
— Я теперь понимаю. Я им вместо игрушки был нужен… А тетя Маша… Если бы я тогда по другой тропинке побежал!..
Солнечный воздух зазвенел пуще прежнего. Будто в напряженном сне. В этом звоне Валентин спросил:
— А если бы вернуться туда, на крыльцо… выбрал бы теперь правильную тропинку?
— Еще бы… — выдохнул он.
“Вот и все, Валечка. Хотел убежать?.. Ты не мальчик, ты свою тропинку выбрал не по детскому недомыслию…”
— Встань, Илья, — резко сказал Валентин.
Тот метнул мокрый от слезинок взгляд — удивленный, с капелькой надежды. Послушно поднялся.
— Оденься… Женя, дай ему его одежду…
Илюшка торопливо натянул майку, шорты, носки, задрожавшими пальцами застегнул сандалии. Не разгибаясь, глянул с мучительным вопросом.
— В какой день это случилось? — хмуро спросил Валентин. — Когда ты побежал… не туда…
— В конце мая… двадцать девятого числа.
Валентин прикинул в уме. Получалось в самый раз: два лунных месяца. Случайность? Или опять все предопределено?
Уже совсем по-иному, мягко, Валентин проговорил:
— Сейчас вернешься обратно, Илюшка. В тот день… А там уж смотри, не ошибайся больше…
Илюшка улыбнулся грустно, без надежды:
— Сказок не бывает…
— Бывают… То, что ты летал, разве не сказка?
— Нет… Это экран гравитации…
— А это… обратный темпоральный вектор… Чука, надо ему читать заклинание?
— Не надо, — со стороны отозвался чука. — Ты прочитал, и ладно… Пускай рыбку сожмет. Чтобы, значит, хрустнула…
— Смотри, Илюшка. — Валентин, дважды крутнув, положил на его ладонь рыбку (она опять глянула понимающе, трепыхнулась хвостиком). — Зажмурься, рыбку сожмешь изо всех сил. Тут уж ничего не поделаешь, надо… И сразу будешь там… Это критта-холо, талисман обратного перехода…
Незнакомый термин, видимо, убедил Илюшку. Может, и не до конца, но все же… Он посмотрел на Валентина, на Женьку, на чуку (без удивления). На рыбку. Нерешительно сжал пальцы, закрыл глаза. Постоял, замерев… И раскрыл ладонь.
— Я не могу… Она живая…
— Надо, Илюшка. Иначе нельзя. Стисни зубы и…
— Но она живая! — с надрывом сказал Илюшка.
— Попробуй еще…
Илюшка опять спрятал рыбку в кулаке. Мучительно зажмурился… Чука подковылял, встал рядом.
— Кха… Не получается у мальчика. Сердчишко не то…
— Что же делать? — со стоном сказал Валентин.
— Сделать… кха… можно. У вас ведь колечко…
— Ну и что?
— И большое кольцо есть… Лучше бы тоже медное, да уж ладно. Вы его только обратно в круг превратите…
Валентин сперва не понял. Но Женька сразу метнулся, начал срывать с дюралевого обруча алые лоскуты.
— Дядь Валь, дай ножик!
Складным ножом он срезал все клочки. Поставил обруч торчком. Ухватился за верхний край, дернул вниз, чтобы эллипс опять превратился в круг. Обруч запружинил. Валентин помог. И дюралевое кольцо вновь обрело форму окружности…
— Вот и ладушки, — добродушно одобрил чука. — Вы колечко-то медное дайте мне…
Женька нерешительно положил в черную ладошку кольцо от трубы. Илюшка смотрел непонимающе и виновато. Чука, переваливаясь на коротких мохнатых щупальцах, подковылял к нему, забрал рыбку, отдал Валентину. И велел:
— Держи большое кольцо торчком. Вот так… И сынка своего держи покрепче. Чтоб, когда волна пойдет, не раскидала вас.
— Какая волна?
— Такая… Закинуть может неведомо куда… Не боитесь?
Женька крепко держался за Валентина. И не боялся.
— Выберемся, — сказал Валентин. — Илюшке помочь бы…
— И я про то же… Ты, малой, иди сюда. — Двумя щупальцами с ладошками он потянул Илюшку, поставил в двух шагах от обруча, который Валентин держал вертикально. Крепко держал. (А рядом — вцепившийся Женька, а на плечах — тяжелая от засунутой в карман трубы куртка; и рыбка в левом кулаке, и ощущение полной нереальности, путаного сна.)
Чука заковылял опять, встал позади Илюшки шагах в пяти. Поднял в пальцах колечко. Объяснил с важной ученостью:
— Вроде телескопа получается… кха… только не для света, а для времени. Называется хроно-скоп… Это я у одного научного человека подсмотрел, когда в его доме обитал. Этак лет, наверно, двести назад… Вот, оно даже чуется, как время-то в большое кольцо входит, а в малое летит со свистом…
Позади чуки на березовом кусте стремительно желтели, покрывались инеем, облетали и распускались опять листья.
Илюшка стоял с опущенной головой и повисшими руками. Отрешенный и будто задремавший.
— Ты, малой, шагай, шагай в кольцо-то. Супротив времени, значит, — поторопил чука. — А как уйдешь, я за денежкой поспешу.
— Рыбку… надо сжимать? — тихо спросил Валентин.
— Теперь не надо. Сама она…
— Иди, Илюшка, в кольцо, — неловко проговорил Валентин. Будто был в чем-то виноват.
Илюшка глянул без недоверия, но печально, словно прощаясь. Сделал шаг, второй… Пересек дюралевую окружность. И не стало Илюшки — будто не было никогда. Женька слабо вскрикнул. Сильнее обхватил Валентина. Тот растерянно глянул на чуку: что теперь? Рыбка рванулась, выскользнула из кулака.
В этот же миг дохнуло зябким ветром и упала тьма.
Пароль
1
Холод был недолго. Пронесся и улетел. Опять окутало Валентина и Женьку тепло. Но это было темное тепло. Черное. С густым запахом трав, но без единого проблеска.
По-прежнему цепляясь за Валентина, Женька прошептал:
— Что это? Ночь?
— Не знаю. Наверно…
Это была ночь. Потому что вверху тьма стала вдруг протыкаться звездными огоньками. Один, второй… десятый… Потом зажглись сразу сотни — разной яркости и на разной высоте. Многоярусно нависли над степью. Свет их сделался такой, что стало можно разглядеть друг друга и пушистые белые шарики на верхушках травы…
— Как же так, — сказал Женька. — Был день, и вдруг сразу ночь. Почему?
— Много всяких “почему”, Жень… Главное, что живы.
Женька ослабил хватку. И вдруг спросил нерешительно:
— А Илюшка… Он попал туда? В тот день?..
— Думаю, да…
— Это хорошо, — вздохнул Женька. — А мы… куда теперь?
— Наверно, прямо. Вперед… Ты что, боишься?
— Не-а… С тобой не боюсь…
— Пошли.
Они сделали всего несколько шагов среди высокой травы, когда впереди запрыгали огоньки. Не звездные, а земные, близкие. Оранжевые. И скоро стало ясно, что это вздрагивают над чьими-то головами факелы…
— Пойдем, Женька, навстречу. Друзья ли, враги ли, а от судьбы не убежишь.
— Ага… — сказал Женька. Взял Валентина за руку…
Это оказались не враги. Не могут быть врагами мальчишки, да еще такие славные. Они сидели на неоседланных лошадях, держали факелы, и летучее пламя яркими взмахами освещало их лица, в которых не было ни вражды, ни страха.
Маленьких всадников было пятеро. Босые, полуголые, с растрепанными при быстрой скачке волосами. Они остановили коней в нескольких шагах от Валентина и Женьки. Один поднял факел повыше и что-то спросил на незнакомом языке.
Валентин растерянно молчал. Но Женька вдруг выдохнул с тихим восторгом:
— Не бойся, это свои…
— Какие “свои”?
— Юркины… — И произнес громко и отчетливо: — Башня и Реттерхальм!
Мальчик постарше других — темноволосый, узколицый, в майке с надписью “Victoria” — со смехом, но с и ноткой укоризны сказал:
— Зачем же пароль на всю степь кричать?
— Ой… — смутился Женька.
— Значит, вы к нам? — спросил мальчик с блестящей сигнальной трубой на широкой перевязи. Слева, под перевязью, у него заметен был на груди красный бугорок.
— Юкки? — нерешительно спросил Валентин.
— Да… А я про вас тоже знаю. Про обоих. Юрик говорил, что вы, может быть, появитесь…
— Значит, это вы нас встречать поехали?! — весело удивился Женька.
— Нет, мы не думали, что вы так скоро…
— Мы ищем пришельцев! — звонко объяснил самый маленький. На локте у него висел изогнутый петлей медный рожок. — Они в своем летающем тазу с огоньками бухнулись в степь где-то недалеко… А теперь не видать.
— Ну их, — сказал еще один. — Если не хотят, чтобы их нашли, все равно не покажутся…
Юкки отдал свой факел малышу. Спрыгнул с лошади. Взглянул на Валентина.
— Поедете верхом или так пойдете? Лагерь недалеко…
— Если недалеко, пойду… Наездник из меня, как из тюленя канатоходец…
— А я верхом! Можно? — заволновался Женька.
— Садись, — улыбнулся Юкки.
— Только я никогда… ни разу…
— Дело нехитрое, — сказал Юкки. И помог Женьке забраться на свою невысокую лошадку.
Тот сперва лег ей на спину животом, задергал по-лягушачьи ногами, потом изловчился, сел.
— Ты не цепляйся так за гриву, — без насмешки сказал Юкки. — Сиди спокойно. Вега у меня умная…
Пошли, поехали. Валентин зашагал слева от Женьки. Юкки повел Вегу на поводу.
— Откуда ты пароль-то знаешь? — спросил Валентин у Женьки.
— От Юрика. Он мне много чего рассказывал. Ну, там, в доме. Когда ты уже спал… И пароль сказал на всякий случай…
— Пароль-то небось часто меняется…
— А много ли времени-то прошло?
“А ведь в самом деле! — ахнул про себя Валентин. — Это здесь ночь, а там, у нас, всего лишь середина дня. Полсуток, не больше, минуло с той поры, как поймали лунную рыбку. А кажется — много дней миновало…”
Стал заметен пологий подъем. Впереди, над травянистым верхом холма, просветлело небо — наверно, вставала луна. Оттуда выскочили три темных всадника и галопом помчались навстречу. Мальчишки остановились. Факелы теперь не горели, и нарастающий в ночи лошадиный топот звучал грозно. Помня о Сатта-Наре, Валентин вынул из брючного кармана и сунул за пояс “бергман”.
Всадники стали в десяти шагах.
— Кто такие? — спросил недовольный мужской голос.
— Да это мы, Варг! — со смехом отозвался один из ребят. — Не узнал, что ли?
— Мало ли, что узнал! Кто командир?
— Я, Варг! — звонко отозвался Юкки. — Зачем сердишься?
— А затем, что опять вы оказались снаружи оцепления! Никакого порядка!
— Так пускай оцепление глядит получше! — озорно отозвался малыш с медным рожком.
— Углядишь за вами…
— Мы же Пограничники, — с легким самодовольством отозвался Рожок.
— А до тебя, Дём, я особо доберусь, — пообещал Варг. — Ты и матери не слушаешь, шастаешь где-то. Она давно просит, чтобы я самолично выдрал тебя…
Дёмкин смех стеклянными шариками рассыпался по степи.
— Ты сперва догони меня, Варг!..
Засмеялся на своей лошади и Женька. А Валентин вдруг понял — без удивления и обрадованно, — что понимает язык, на котором говорят жители Юр-Танка-пала. Телепатия? Или просто еще одно из многих чудес Великого Кристалла?
Варг подъехал ближе.
— С вами незнакомые люди. Кто такие?
— Хорошие люди, — сказал Юкки. — Это Женька. А это… командор Валентин Красс.
Было заметно, как Варг наклонил шлем.
— Проезжайте… А только князю я все равно скажу, что не дело это мальчишкам скакать по ночному полю. Здесь Дикая равнина…
2
Когда перевалили холм, открылся стан. Горели огни, широким кругом стояли шатры и палатки. Топтались у коновязей лошади. Там и тут посверкивали шлемы внутренней стражи.
Мальчишки ссадили Женьку и поехали привязывать коней. Только Юкки остался. Он взял Женьку и Валентина за руки и повел в освещенный круг шатров. Здесь росли невысокие, но могучие, в три обхвата, ивы. Между ними были разложены костры. У одного костра тяжелым коротким мечом откалывал от древесного кругляка лучину князь Юр-Танка. В прежнем своем наряде, с парусником на груди.
Он не удивился гостям. Воткнул меч в землю. Заулыбался.
— Я почти наверняка знал, что вы появитесь. Тут такая ниточка событий чувствуется…
— Не ниточка, а канат целый, — вздохнул Валентин. — Это надо же, как мотает нас по всяким временам-пространствам.
— Привыкайте, — сказал Юр-Танка.
— А я на коне научился ездить, — сообщил Женька.
— Вот и молодец, — похвалил Юр-Танка очень серьезно.
Юкки взял Женьку за плечи.
— Мы его к своему костру заберем, к трубачам… — И увел.
Валентин нерешительно спросил у Юр-Танки:
— Князь… Юкки сказал, что я командор Красс… Почему?
— Ну, “Красс” — это он так. Из-за кольца. Про него уже катится слух…
— А “командор”? Какой же из меня…
— Да вот такой уж…
— Нечестно это, мальчики, — сказал Валентин в пространство. — Ничего вы не знаете…
Юр-Танка возразил:
— Главное знаем. Вы на пути… — И проговорил уже иначе, обыденно: — Скоро ужин приготовят. Вы небось от голоду с ног валитесь…
“А ведь верно!” — понял Валентин. Потому что чудеса чудесами, а желудок во всех пространствах Великого Кристалла требовал своего…
Ужинали вчетвером: Юр-Танка, Тэник, Валентин и молчаливый молодой воин с русой бородкой вокруг щек. Это был младший брат Варга, Хор-Даг, начальник княжеской дружины. Он все время озабоченно молчал. Тэник тоже молчал, прислушиваясь, как у соседнего костра веселятся трубачи. Видать, ему хотелось туда, но этикет не позволял покинуть князя и гостя.
Сидели на кошме у костра. Отламывали куски от мягкого каравая. Пальцами брали с большого деревянного блюда тушеное мясо с пахучими травами. Запивали из глиняных посудин чем-то шипучим, вкусным (но вроде бы не хмельным). Валентин с непривычки закапал жирной приправой брюки.