Что тут написал Сатаров с компанией? Что бы сказал на это его интеллигентный дедушка? Думаю, сдал бы внучка в спецшколу для олигофренов. Ибо с тех пор, как космическая пыль закрутилась в вихрь, и из Хаоса возник Космос, все объекты разделяются по своим качествам. И любой человек, даже демократ, «распространяет такое течение», которое в восприятии мира непрерывно классифицирует объекты. В том числе разделяет и людей по множеству признаков.
Поскольку весь пафос документа в общем направлен против русского национализма (точнее, неподконтрольного русского национализма), можно предположить, что хитрый внучек сообразил так: раз православный поп, как сообщили ему эксперты, «разделяет людей по религиозному признаку» на христиан и иудеев, тут-то он попался, голубчик! Экстремист! А то, что и раввин где-то порой «разделяет» – сообразить уже силенок не хватило.
Это мне напоминает 1993 год. Тогда, в октябре, подобные интеллектуалы потребовали от Ельцина «немедленно и без суда запретить все организации националистического толка». Я встретил в метро знакомого демократа, близкого к авторам того письма, и спрашиваю: «Вы что, вправду призываете „Сохнут“ запретить?». Он просто ошалел: «Ты что, спятил? С какой стати? Это же еврейская организация».
Кстати, в «концепции» авторы попытались дать общее понятие об экстремизме «всех времен и народов». Но это уже полный капут. Согласно этому их понятию, как это ни смешно, единственным экстремистом в России оказывается только сам Ельцин с его бригадой. Еще смешнее, что в число необходимых признаков входит такой: «неконституционные методы достижения политических целей». Стреляй, Засулич, сколько угодно, ты не экстремистка – конституции-то в России не было. Да и баски, которые взорвали во времена Франко премьер-министра Испании, тоже могут облегченно вздохнуть – испанцы жили без конституции.
Второе замечательное свойство подрядчиков Бордюжи – наивная детская вера, что если ты закрыл глаза, то никто тебя и не видит. Мол, восприятие окружающих – в твоей воле. Как настоящие демократы они признают, что «право на восстание против тирании – одно из естественных прав человека». Как же вылезти из такой ямы? А очень просто: «Речь не может идти о реализации этого права в демократической системе, поскольку демократия, пусть даже неразвитая, по определению исключает тиранию». По определению! Если Ельцин велел называть его режим демократией, а Сатаров закрыл глаза, то и мы должны не видеть реальности.
Да разве когда-нибудь был тиран, который бы называл себя тираном? Президент Бокасса имел хороший многопартийный парламент, с правами даже побольше, чем у нашей Думы. Да, демократия у него была неразвитая – любил президент покушать хорошо зажаренного гражданина или гражданку. Но тиранию-то его демократия исключает по определению.
Вот еще одно открытие в рамочке: «Любая (!) власть вправе исходить из того, как она сама себя юридически характеризует». Демократ Бокасса шлет демократу Сатарову воздушный поцелуй (из своего котла с кипящей смолой). Они схожи и в широте души. Наш демократ тоже разрешает: «Российская оппозиция, конечно, вольна называть правящий режим деспотическим и тираническим. На то и гарантирована политическая свобода». Примерно так же прусский король Фридрих хвастался тем, что устроил гражданское общество и демократию: «Они могут говорить все, что захотят, а я могу делать все, что захочу».
По своим политическим взглядам эксперты Ельцина – люди дремучие. Как будто нигде не учились и газет не читали. Вот радуются «Перечню поручений» Ельцина по борьбе с экстремизмом. Таким, например, как «подготовить проект указа о запрете деятельности организаций, пропагандирующих идеологию национализма», а затем на основе такого указа «реализовать комплекс мер для защиты населения от воздействия печатной пропаганды националистического характера» (там еще говорится о фашизме – но это так, для украшения, в фашизме они вообще ни в зуб ногой). При этом, конечно, поминается, что в РФ Ельцин устраивает «рыночную экономику». Но национализм и возник как оборотная сторона медали – неотъемлемая идеологическая оболочка рыночной экономики, которая в Европе рассыпала империю на государства-нации.
Ставить знак равенства между национализмом и экстремизмом – нелепо и дико, эти понятия просто лежат в разных плоскостях. Национализм – одна из основных идеологий индустриального общества, а экстремизм – приверженность крайне радикальным взглядам и действиям в любой идеологии. Это мера «накала», а не направление. Ну в какую Европу могут нас пустить с такими инвалидами разума при дворе президента?
Что действительно поражает в мышлении всей этой компании экспертов, это их наивное, нутряное неприятие права. Просто шумейки образца 1998 г. И главное, в этом, похоже, нет злой воли – они этого и не видят, в их мозге нет «правовых» извилин.
Они мечтают создать при президенте некую комиссию, которая составляла бы черный список («реестр») экстремистских организаций и «информировала общественное мнение об отношении государства к таким организациям». Как говорится, «государство – это я». Какое там разделение властей, суды, законы, права! Комиссия сказала – и вокруг нехороших организаций «должна создаваться своего рода зона отчуждения».
Как же будут наши умники различать, где экстремизм, а где национализм? Элементарно, Ватсон, они тут проблемы не видят. Комиссия просто «подвергнет контролю любые проявления». Так сказать, воспримет действительность во всей ее полноте и сложности – эка невидаль. Например, изучит «содержание теоретических трудов, выпускаемых от имени организации». Представляете, Сатаров будет изучать «Материализм и эмпириокритицизм», пальчиком водить. Бедный дедушка в гробу перевернется.
Любопытно, что эксперты настойчиво предостерегают президента от того, чтобы вносить в закон какие-нибудь членораздельные определения. Комиссия должна "более свободно оперировать термином «экстремистский». Так что никаких стесняющих норм права, только классовое чутье!
Для примера приводится простой, очевидный для демократа случай: А.Макашова надо тащить и не пущать, потому что он «публично возбуждает низменные инстинкты или взывает к ним». А закон, конечно, в таком случае бессилен – в нем понятия «низменных инстинктов» не существует, судьи в таких материях не разбираются. Надо, чтобы сам президент назначил в Комиссию какого-нибудь Борового «членом по инстинктам» – и сразу реестр заполнится.
Иной раз «информаторы для демократии» начинают вожделенно фантазировать, как бы они организовали охоту на экстремистов. Надо, говорят, пустить в рейды общественников-антифашистов, переодетых во что похуже. За ними поодаль – ОМОН. А потом, ликует душа демократа: «Общественник покупает печатную продукцию, а сотрудники милиции и регистрирующего СМИ органа протоколируют факт продажи издания конкретным распространителем». Вот тебе и генетика: дедушка революционер, внук – банальный провокатор. Видать, мутации заели.
Что касается способа выражать свои куцые мысли, тут коллеги Сатарова могут читателя и развлечь. Чуть не в каждом разделе они приходят к выводу, что закон должен «противостоять бациллам экстремизма». Почему только бациллам? А спирохеты, значит, пусть расползаются по всей России? Что за разделение микробов по классовому признаку, что за экстремизм!
Авторы доклада выступают как тонкие знатоки права. Оказывается, «Уголовный кодекс РФ запрещает покушение не только на жизнь, здоровье и собственность. Он запрещает в равной мере (!) и распространение взглядов, которые загрязняют ноосферу человеконенавистническими идеями». Представляете, до чего дошла ельцинская юриспруденция? Прибывает заключенный в зону, а ему: «Какой срок? За что дали?» – «Загрязнил ноосферу идеями. По статье 1258-бис, дали пятерик».
Долгое время у части патриотов сохранялась иллюзия – еще от Гоголя. Мол, в России даже последняя сволочь рано или поздно зарыдает, бросит шапку оземь и начнет служить Отечеству. Бремя власти любого сделает государственником. Тут, по-моему, Гоголь дал маху, чего-то недоучел. У этих «информаторов» не только ни капли интеллектуальной совести не видно, но и ни капли государственного чувства. Ведь доклад они написали просто подлый, от него исходит уже дух не злодейства, а гниения.
Не могу здесь вдаваться в содержательный анализ, только еще два штриха к портрету, к образу мышления. Сатаровская компания пытается в докладе создать впечатление, будто Россия погружается в пучину экстремизма. К этому подключены и силы телевидения. Если такая картина будет создана, она сама станет важным фактором кризиса – мы живем в эпоху, когда «восприятие важнее реальности». Вернее, реальность создается восприятием.
Между тем, специалисты у нас и на Западе, наблюдающие за процессами в России, отмечают как ее уникальную особенность именно тот факт, что катастрофические социальные условия не толкнули людей по пути экстремизма. Работает ценнейший и пока еще не объясненный ресурс русской культуры и советской системы образования. Этот ресурс – именно национальное достояние, сегодня он жизненно важен для демократов, пожалуй, уже даже больше, чем для их жертв. «Информаторы для демократии» разрушают, выедают этот ресурс. Неужели Бордюжа этого не понимает? Он ведь служил в армии.
Между тем, специалисты у нас и на Западе, наблюдающие за процессами в России, отмечают как ее уникальную особенность именно тот факт, что катастрофические социальные условия не толкнули людей по пути экстремизма. Работает ценнейший и пока еще не объясненный ресурс русской культуры и советской системы образования. Этот ресурс – именно национальное достояние, сегодня он жизненно важен для демократов, пожалуй, уже даже больше, чем для их жертв. «Информаторы для демократии» разрушают, выедают этот ресурс. Неужели Бордюжа этого не понимает? Он ведь служил в армии.
Второе важное явление, о котором в докладе ни слова и которое досконально изучено наукой за последние 30 лет, – экстремизм, специально создаваемый правящими режимами, которые идут на резкое обеднение населения и в то же время вынуждены изображать из себя «демократию». Открытая тирания не нуждается в камуфляже и сама держит народ в узде, открыто расправляясь с недовольными. Напротив, тирания в овечьей шкуре «демократии» всегда скатывается к преступному насилию, поощряя создание неформальных полувоенных организаций, которые терроризируют население.
Классический пример – «демократические» тирании Латинской Америки, с многопартийной системой, парламентами, прессой и… «эскадронами смерти». Эти режимы (например, Бразилия) давно стали идеалом социально-политического устройства у наших демократов. Целую телепередачу («Матадор») как-то посвятили этому братья Никита Михалков и Андрон Кончаловский.
При Ельцине политический режим России совершенно определенно пошел по пути создания именно такой системы. В провинции полупреступные охранные структуры давно уже стали средством социального террора, с которым вынуждены считаться члены стачкомов. «Эскадроны смерти» показали свои зубы и в чисто политическом конфликте 3-4 октября 1993 г. Это – реальный политический экстремизм, вскормленный режимом. Его размах пока что скован культурой и выдержкой населения. Но он зреет, потенциал его значителен, о нем прекрасно известно политикам. Умолчание о нем в докладе – интеллектуальная подлость, которая, конечно же, не будет забыта.
Когда читаешь подобные доклады, видно, что речь идет действительно о тяжелой болезни государства. Хорошо бы Госдуме, всем ее фракциям, прежде чем обсуждать идиотский закон об экстремизме, поговорить сначала именно об этом общем явлении – деградации и деморализации государственной мысли. Ведь оно превратилось в особую, отдельную угрозу для безопасности России.
Ноябрь 1999г.
Возможно ли в России социальное государство?
В ст. 7 ельцинской конституции записано, что Россия – социальное государство. Конституций наш народ не читает, и почти никто на эту бирюльку внимания не обратил. Но иногда, неясно почему, вдруг в среде политиков возникает озабоченность, они хватают какую-то бумагу, которую никто всерьез и не принимал, и начинают с большим или меньшим жаром обсуждать, что там написано. Так и с этой статьей. Из таких вспышек активности надо извлекать пользу и задуматься. Но не заноситься в философские выси, а поговорить о нашей земной жизни. И не надеяться на чудо, помнить, что, как сказал Ломоносов, «если где чего прибудет, то в другом месте убавится».
О чем же речь? Что это такое – «социальное государство»? Во-первых, это понятие перенесено к нам с Запада. Ни к чему знакомому мы его привязать не можем. Во-вторых, оно относится к тому классу понятий, которые специально сделаны такими туманными и размытыми, чтобы ни за что твердое в них ухватиться было невозможно. Вроде понятий рыночная экономика, гражданское общество, демократия. Один их понимает так, а другой эдак, и в случае конфликта попробуй что-нибудь докажи. Все равно прав будет тот, у кого сила, и тебе скажут: «Ты неправильно понимаешь».
Все-таки в советское время было попроще, законы опирались на что-то твердое. Если сказано: «Право на труд», то далее следует приписка, что оно гарантировано общественной собственностью. Ты потому имеешь право получить работу, что являешься частичным собственником рабочих мест (средств производства). Если записано в конституции, что гражданин имеет право на жилье, то под этим правом – абсолютный запрет на выселение. Хоть ты год не плати за квартиру – из тебя будут не мытьем, так катаньем вытягивать квартплату, вплоть до стенгазеты в подъезде, но выселить не могут.
Если уж спрашивать, возможно ли у нас социальное государство, то полезно было бы сначала договориться хотя бы в главном – где та черта, за которой мы будем считать государство социальным. Я-то думаю, что никогда по этому вопросу мы с Гайдаром не договоримся, а Путин и отвечать не будет. Но хотя бы мы выставим свои критерии и будем настаивать на них, как сумеем. А то сегодня в Приморье замерзшие люди выходят с плакатами: «Хотим жить». На это им Греф резонно может ответить: «Ну и живите на здоровье, никто вас не убивает». Люди в таком мысленном диалоге, конечно, завопят: «Мы замерзаем. Мы не можем жить без отопления!». А Греф столь же резонно им ответит: «Вы имеете полную свободу покупать тепло. Но вы не имеете права требовать тепло от государства. Это право вы имели, но сами его выплюнули, когда сидели у телевизоров 4 октября 1993 г.».
Пойдем снизу, от самого крайнего минимума. Социальным можно считать лишь то государство, в котором признается и обеспечивается материальными ресурсами право гражданина на жизнь. Это – резкая граница. Например, либеральное государство признает свободу граждан, но не берет на себя обязанности гарантировать ему жизнь. В либеральном государстве средства к жизни добываются на рынке.
Если рынок твою рабочую силу отвергает, то никаких прав требовать себе пропитания ты не имеешь. Да, никто тебя пальцем не имеет права тронуть, твое тело, эта твоя священная частная собственность, охраняется законом. Но никто не обязан тебе помочь. Это обосновано Мальтусом – самым читаемым и уважаемым автоpом Англии вpемен «чистого» капитализма. Он писал: «Человек, пришедший в занятый уже мир, если общество не в состоянии воспользоваться его трудом, не имеет ни малейшего права требовать какого бы то ни было пропитания, и в действительности он лишний на земле. Природа повелевает ему удалиться, и не замедлит сама привести в исполнение свой приговор». Что наша либеpальная интеллигенция пpиняла мальтузианство, pанее отвеpгаемое pусской культуpой, факт поpазительный и пpискоpбный, но факт.
Дело и не в Мальтусе – он лишь «онаучил» pеальность pыночного общества. Ибо именно в этом обществе возник голод части населения как ноpма, а не бедствие. Здесь голодают отвеpгнутые pынком, а остальные не только не обязаны, но даже не должны им помогать, чтобы дpугим неповадно было pасслабляться. И Мальтус, и Даpвин pезко выступали пpотив благотвоpительности и бесплатной медицины, котоpые наpушают действие естественного отбоpа, ликвидиpующего «человеческий бpак». Даpвин даже сожалел о том, что медицина (напpимеp, пpививки) сохpаняет жизнь плохо пpиспособленным людям – а таковыми считались как pаз те, кто голодает. Это и есть экономический либерализм.
Так что трещать на каждом шагу, как Греф, что государство привержено либеральным ценностям, и в то же время называть его «социальным» – это сапоги всмятку. У нас не только нет социального государства, у нас сейчас нечто вообще небывалое. Аномалия.
На Западе рабочие в долгой борьбе вырвали себе социальные права. Богатые поняли, что выгоднее поделиться, чем колотить голодных дубинками, меньше хлопот. Но не своими прибылями стали делиться, а тем, что выкачивают из рабочего скота в «третьем мире». За одну и ту же работу в Бразилии или на Филиппинах платят в 10-15 раз меньше, чем на Западе. Из этой разницы и отчисляют на социальные программы – пособия по безработице, дотации на врача и учителя. Так западное государство стало социальным (социал-демократическим). Хотя и бывают там неолиберальные волны, как при Тэтчер и Рейгане, палку там не перегибают. Кстати, такое социальное государство вовсе не является гуманистическим – социальные права предоставлены только гражданам, а не людям вообще. Потому и топит береговая охрана утлые лодки, на которых беженцы из Гаити пытаются проникнуть к социальной кормушке.
Итак, если Россия всерьез плюхнется в либерализм, то по определению социального государства нам не видать. Или Греф с Чубайсом, или 7-я статья конституции. А если вдруг у руля встанет социал-демократия, как Сальвадор Альенде в Чили? Тогда, если вести дело по правилам, и никакого Пиночета не понадобится. Помыкается наша социал-демократия и сама уйдет. Ибо это штука очень дорогая, а никого доить в «третьем мире» нам не дадут. Нас самих доить будут, да уже и начали. Социального государства западного типа в ограбленной стране быть не может – не по карману.
У нас один путь обеспечить людям право на жизнь, а потом понемногу прибавлять и роскоши – соединить те крохи демократии, что мы успели урвать, с общинной солидарностью. Общинность, то есть взаимопомощь не рациональная, а братская, как в семье, – это не совсем то, что социальность. Кое-что в ней тяготит вольнолюбивого человека, как и вообще бывает в семье. Сейчас не до жиру. Вылезем из ямы, подкормимся, а потом и опять можно за перестройку браться, демократию наращивать. Но уже укрепив голову задним умом.