— Ты во что это вляпался, Карабасыч? — с ироничной усмешкой поинтересовался новоприбывший. — Занялся частным извозом на мотоцикле без лицензии?
Карабас угрюмо молчал, глядя в сторону.
— Документы, — уже гораздо менее приветливо потребовал Стас.
Вошедший предъявил не выпуская из рук какую-то книжечку красно-бурого цвета. Мне заглядывать в документы нужды не было, я и так «слышала» обрывистые мысли:
«…неужели докопались?…ведь никто не мог заметить… защиту еще обещали… а тут квартира полна мусоров, как… огурцов…»
У меня не было сомнений в том, что именно этот человек стрелял с мотоцикла на полном ходу. Теперь «защиты» на нем не было и весь он просматривался, как на ладони. Интересно, почему ему «одноразовку» поставили? Слишком мелкое дело делал? Или — обычное разгильдяйство, которое даже в нашей среде бывает: кто-то из иерархов поручил своему помощнику, тот — заместителю, в результате тщательно выверенная комбинация рушится.
— Так… Загоруйко Василий Петрович… Допустим. А кроме служебного удостоверения другие документы имеются?
— Не вижу необходимости.
— При таком удостоверении необходимости, действительно, нет… Ладно, господа-товарищи, поехали-ка все в околоток. Тут нам уже делать нечего.
— Тогда на кой черт меня сюда вызвали? — недовольно буркнул Василий Загоруйко.
— Во-первых, вы сами вызвались приехать. А во-вторых… так или иначе мы бы вас пригласили. Все стрелки на вас сходятся.
— Что, нашли отпечатки моих пальцев на горле хладного трупа? — улыбнулся Василий.
— Нет, на рукоятке пистолета.
— Какого пистолета? — старательно округлил глаза Василий.
— А вот этого, — Стас кивнул на найденный под тахтою «вещдок». — Припоминаете?
— Впервые вижу, — последовал внятный ответ.
— А согласно удостоверению, являетесь сотрудником элитного подразделения…
— Ну и что?
— А то, что это самое ваше подразделение именно такими пистолетами и вооружено.
— Совпадение.
— Обязательно! — иронически хмыкнул Стас. — Отпечатки тоже совпали?
— Да не может там быть никаких отпечатков!
— Что и требовалось доказать, — удовлетворенно отметил Стас. — Об этом может знать только человек, державший этот самый пистолет. В перчатках держал, естественно. И выбросить на месте преступления не могли — пожалели любимую игрушку. Все, поехали пальчики катать и все такое. Собаку заприте, что ли. До вечера ничего с ней не случится.
В глазах Карабаса мелькнул отблеск надежды.
— Так вы верите, что я не виноват? — как-то по-детски спросил он.
— Доверяй, но проверяй, — назидательно заметил Стас. — И не взыщите, на вас обоих придется надеть наручники. Служба такая.
Во всем этом эпизоде мне не нравился поток сознания Василия… как его там? Верхним эшелоном шли злобные мысли о том, что лопухнулся, как последний фраер, спрятав пистолет там же, где находился мотоцикл. А вторым — гораздо более спокойные размышления о том, что прошлый раз отмазали — и в этот с нар вытащат. Не по собственной же инициативе он этого козла завалил. Ему приказали — он сделал. Все. Главное, чтобы на службе не узнали: сгорит мгновенно, больше ни на одно приличное место не возьмут.
При выходе из квартиры Стас посмотрел на меня вполне казенным взглядом и невозмутимо произнес:
— Свободна.
— В каком смысле? — не поняла я.
— Дальше справимся сами. Без потусторонних сил.
Мой глупенький, отважный подполковник милиции искренне не понимал, что именно сейчас ему без этого вмешательства — никак не справиться. Что все прежние его действия как раз могли быть осуществлены самостоятельно — пусть медленнее, пусть с большими затратами сил и средств, но — могли. А вот сейчас мое присутствие было ему необходимо. Но он этого не понимал. В задачке же было сказано: должен понять. Сам. По крайней мере, не прогонять меня.
— Стас, не нужно делать из меня пятый палец, ладно? — как можно более спокойно попросила я.
— Что не нужно? — слегка опешил мой друг.
— При случае обрати внимание: у всех персонажей рисованных мультиков на руках — четыре пальца.
— Ты в уме? — уже серьезно обеспокоился Стас.
— В полном, причем, что характерно, в своем. Присмотрись, когда сможешь: пять пальцев визуально не воспринимаются, кажется, что их много больше. Поэтому и рисуют четыре. Я — твой пятый палец, Стас. Ты сознательно стираешь меня из своих зарисовок, чтобы со стороны создавалась объективная картинка. Но на самом деле я есть. Более того, ты меня иногда все-таки прорисовываешь — пунктирчиком, тоненькой линией, чтобы легче было стереть.
— Допустим, — медленно произнес Стас. — И к чему этот диснеевский спич?
— К тому, что со стороны меня не видно, а на деле пятью пальцами работать сподручнее. Не прогоняй меня сейчас, Стас. Это ошибка.
— Да черт с тобой, — неожиданно развеселился Стас, — делай, что хочешь. В конце концов, не каждый мой коллега может похвастаться тем, что при его персоне состоит персональная ведьма-консультант.
— Так-то лучше, — ответно улыбнулась я. — А теперь я тебе быстренько расскажу, о чем думает твой задержанный.
— Который?
— Который убийца. Бармалея этого можно хоть сейчас отпускать…
— Карабаса, — машинально поправил меня Стас.
— Все равно. Тебе нужен второй. И прикажи сделать запрос или что там у вас в таких случаях делают: он недавно влетел в какое-то серьезное дело, от которого его «отмазали». Он и сейчас надеется выскочить с чьей-то помощью.
— А за что он этого несчастного грохнул, ты, случайно, не узнала?
Иронии в голосе могло бы быть и поменьше. Ну, да ладно.
— А он об этом не думает. Приказали — грохнул. Хочешь, чтобы покопалась поглубже?
— Если хочешь ехать с нами…
— Могу не ехать.
— Оказывается!
Я промолчала. Мы говорили сейчас на разных языках. Да и в принципе любой из нас обычно так коверкает свой собственный диалект, что до взаимопонимания, мягко говоря, получается далековато. Идеи остаются практически неопознанными. Впрочем, скорее мы говорили на двух разновидностях одного языка. Так бывает, когда начинаешь искать какую-нибудь волну в радиоприемнике, а параллельно, на той же частоте, вещает кто-то еще, и начинаешь искать чистоту приема, пытаясь избавиться от помех иного голоса. Мы сейчас не искали чистоты отношений, мы даже не пытались избавиться от взаимных помех.
Наше молчание зависло в воздухе, перекрывало кислород и хотелось проткнуть его резким словом, разорвать набухшую тишину хотя бы спасительным шепотом, и отдышаться в потоке нужных и не очень нужных слов…
Первой пошла на примирение я. Впрочем, как всегда.
— Я поеду за вами. По дороге постараюсь узнать что-нибудь полезное.
Стас с облегчением перевел дух: ссориться он не любил, а мириться не умел. Да и признать, что я ему нужна не просто как друг, а незаменимый в данном случае помощник в работе… Для подполковника милиции это было бы уже чересчур.
Я старалась держаться как можно ближе к оперативной машине, «отсекать» мысли ненужных мне сотрудников Стаса, его самого и Карабаса, наконец. Меня интересовал только Василий, точнее, картинка. Которая не могла не нарисоваться в его перевозбужденном сознании. И она нарисовалась…
Вечер в каком-то ресторане. Шумный вечер, кажется, праздновали день рождения кого-то из его коллег. Красивые девочки без комплексов, две из них — рядом с Василием. Ну, понятно, пустили по кругу пару косячков. Шампанское… это после полулитра, примерно, водки. Внезапное желание «покатать девчонок с ветерком» по ночной Москве. Первая подвернувшаяся возле ресторана машина: отключить сигнализацию и открыть дверцы для Василия было плевым делом, даже под солидным кайфом… Так, погнали наших вороных… Пустой перекресток, откуда-то вдруг возникшая человеческая фигура, глухой удар, фигура отлетает в сторону и исчезает. Визг девчонок. Машина продолжает мчаться вперед, пока ее движение не останавливает опора светофора. Удар, скрежет металла…
Следующая картинка — уже в камере, по-видимому, СИЗО. Человек, «увидеть», которого мне никак не удается, спокойно и размеренно внушает Василию:
— Вы уберете этого субъекта — и будем считать, что ни угона машины, ни сбитого насмерть человека, ни аварии не было. Вам просто нужно быстро и незаметно ликвидировать человека, который зашел слишком далеко. И — свободны. На службу сообщения не поступит, из-под стражи вас выпустят. Решайте сами: солидный срок и исковерканная жизнь — ваша жизнь, или удачный выстрел — и все продолжается по-прежнему.
— Но меня могут засечь…
— Могут. Но никогда не смогут опознать. Впрочем, это уже не ваш бизнес. Вы принимаете условия?
— Подумать…
— Пять минут. После этого срока предложение аннулируется…
«Картинка» задрожала, размылась и исчезла. Не потому, что Василий перестал думать: кто-то поставил заслон между мною и его мыслями. Что ж, этого следовало ожидать. Судя по всему, я влезла туда, куда мне влезать было не положено. Пока меня только предупреждали, ведь я ничего фактически не нарушала. Но еще один неверный шаг…
— Я сдаюсь, — громко и четко сказала я, ни к кому конкретно не обращаясь. — Нарушать правила не собираюсь. Объясните, что происходит.
И мне объяснили…
Эпилог
Мамочка сидела у меня на кухне, курила тонкую длинную сигарету в тонком длинном мундштуке и смотрела на меня не слишком одобрительно. Меня ее одобрение-неодобрение мало беспокоило, гораздо больше мучило любопытство: с чего вдруг этот совершенно внеплановый визит? И еще беспокоило, что при довольно ограниченных размерах кухни мамочкина длинноствольная сигарета может прожечь дырку в обшивке стены или в занавеске.
— Ты едва не переступила черту, девочка, — сказала она наконец. — Понимаю, клубок запутался слишком туго, чтобы им можно было просто пренебречь. Никто же не думал, что этот… финансист отравит свою любовницу. Впрочем, он же не мог просто стереть ее память.
— Почему финансист? — изумилась я. — Он что, какими-то финансами занимался?
— Ну, вроде того, — уклончиво ответила мамочка. — В подробности меня тоже не посвящали. Но он взял себе слишком много и не у тех, у кого можно было брать. Нарушалось равновесие…
Темнила мамочка что-то, ох, темнила! Ради того, чтобы сообщить мне о чьих-то сомнительных денежных махинациях, она вряд ли пустилась бы в утомительное путешествие. Что-то тут было еще, но что именно?
— Равновесие? — переспросила я. — Какое именно?
— Я устала, — снова невпопад ответила мне мамочка. — Ну, омоложусь еще пару раз, сменю имидж, найду нового мужа… Надоело. Я хочу внучку!
— Захотелось понянчить младенца? — усмехнулась я. — Меня в свое время бабушке спихнула, теперь опомнилась?
На прекрасном, алебастрово-белом лице появилось выражение огромного изумления, изумрудные, чуть раскосые глаза широко распахнулись:
— Я не собираюсь нянчить никаких младенцев. Мне нужна свобода!
— И что ты хочешь от меня? Ты же знаешь, я не могу…
— Все ты прекрасно можешь, — нетерпеливо перебила меня мамочка. — Просто не хочешь, потому что думаешь только о себе, а подумать обо мне тебе в голову не приходит.
Мамочка ничуть не изменилась за те годы, что мы с ней не виделись. Последний раз она, правда, была смуглой брюнеткой с ярко-синими глазами. Но все остальное — без изменений.
— Зачем ты явилась? — устало спросила я, тоже закуривая. — Рассказать мне, что я плохая дочь? Я давно это знаю.
— Нет. Я хочу тебе помочь. То есть я уже все подготовила, а тут это нелепое убийство. Пришлось крутиться, искать нужных людей, восстанавливать порванные нити… Очень утомительное занятие, девочка. Особенно, когда думаешь, что еще несколько часов — и все сложится, как задумывалось…
— Мамочка…
Она остановила меня властным жестом.
— Свари кофе. Разговор будет долгим. И не перебивай меня, иначе он вообще никогда не закончится.
И я, естественно, подчинилась. Да мне и в голову бы не пришло не послушаться приказа собственной матери. Так не поступают, вот и все.
Оказывается, мамочка устала ждать, пока я наконец отделаюсь от многолетней безнадежной любви к Стасу и полюблю достойного мужчину. Будучи женщиной более чем практичной, она решила просто: кто ей мешает, тот ей и поможет. И принялась внушать Стасу любовь ко мне, привораживать, то есть. А приворот со стороны — не считается, от такого союза обязательно родится девочка. Ну, если соблюсти еще кое-какие мелкие формальности.
Собственно, все уже было на мази: когда я везла Стаса с кладбища к себе домой, он уже был готов к совершению подвигов на любовном фронте. И я вполне могла бы это прочувствовать, если бы не зациклилась на своей дурацкой ревности к Лялечке. И вдруг — стрельба средь бела дня на вверенном попечению Стаса участке мегаполиса, убитый (да не в какой-нибудь бытовой драке или бандитской разборке) неизвестный человек, на поверку оказавшийся очень известным аферистом. Тут уж никакие привороты не помогают: у некоторых чувство долга, особенно у военных и полицейских, однозначно перевешивает.
И я оказалась втянутой в дело, которое без моего участия стопроцентно попало бы в разряд «висяков». Но и тут еще можно было меня отстранить, отвлечь, словом, вывести из игры. Но «финансист», решившись убраться из страны навсегда, отравил слишком уж активную любовницу. Погибла женщина, мужа которой я любила. Без меня уже ничего не получалось. А со мной получалось раскрытие преступление, которое никак нельзя было раскрывать.
Василия, «одноразового киллера» завербовали на обычном уголовном деле. Не вмешайся иерархи — париться бы ему на нарах по полной программе. Но его вытащили, спрятали, придержали на всякий случай. И случай представился…
— Нет, второй раз его спасать никто не будет, — усмехнулась мамочка, отпивая кофе. — Он, конечно, не виноват в том, что его обнаружили, но пользы от него уже никакой не будет. Таких не спасают…
— Его убьют? — спросила я равнодушно.
Судьба Василия меня на самом деле мало занимала. Да и он сам, в конце концов, убил двух человек, причем одного — вообще по пьяной дурости. Спросила, чтобы хоть что-то спросить. Да нет, конечно, спросила, чтобы понять, насколько еще Стас будет занят с этим тягомотным делом.
— Он повесится в камере сегодня ночью, — так же равнодушно ответила мамочка. — Оставив записку, где признается в убийстве «на почве ревности». Дело фактически закрыто, остались мелочи.
— А этот… застреленный?
— Я же говорю — досадное совпадение, — чуть повысила тон мамочка. — Не будь он таким крохобором, не потащись за несколько часов до отлета самолета забирать какие-то паршивые безделушки, его застрелили бы в другом месте. Ни твоего Стаса, ни, разумеется, тебя это не коснулось бы. Но вот случилось то, что случилось. А ты стала слишком уж активной, вот меня и попросили тебя придержать.
— На каких условиях?
— Какие тут могут быть условия, девочка? — изумилась мамочка. — Ты забываешь обо всей этой истории и получаешь своего ненаглядного в полное и безраздельное пользование. Рожаешь дочку — и становишься полноценной женщиной. Переходишь на совсем другую ступень.
— А ты получаешь свою долгожданную свободу, правильно?
Мамочка величественно кивнула. Мне вдруг стало смешно.
— Хорошо, я все поняла. Можешь считать, что ты свою миссию выполнила. Но скажи мне, пожалуйста, зачем людям, обладающим неограниченными способностями, какой-то финансист-аферист? Не могли другими способами решить свои проблемы?
— Все, кто сталкивается с финансовыми проблемами и их решением, рано или поздно становятся аферистами, — безмятежно сообщила мне мамочка. — Только у большинства хватает ума не тащить все подряд. Этот же запустил руку в такую кассу… Словом, разборки на этом уровне ни к чему хорошему бы не привели. Его обещали убрать — и убрали, а деньги вернули их законным хозяевам…
Я фыркнула, с трудом удержавшись от смеха.