Я остался с ней наедине, с Изольдой Белорукой, когда Бранвен вышла вслед за слугой. Наедине, если не считать капеллана с блестящей тонзурой, склонившегося над молитвенной скамеечкой и бормочущего себе под нос латинскую белиберду. Раньше я его не замечал. Да и был ли он тут все это время? А, черт с ним. Он мне не мешал.
Изольда, все еще машинально ломающая свои белые руки, внимательно глядела на меня. Я искал в ее глазах враждебность и ненависть. Ведь она не могла не знать. Когда выходят замуж за ходячую легенду, то узнают эту легенду в самых мельчайших деталях. А меня, черт побери, мелким не назовешь.
Она смотрела на меня, и что-то странное было в ее взгляде. Потом, подобрав почти невесомое платье у узких бедер, она присела на резное кресло, стиснув пальцы белых рук на подлокотниках.
- Сядь рядом, - сказала она. - Моргольт из Ольстера.
Я сел.
О моем поединке с Тристаном из Лионессе кружит множество невероятных, от начала до конца вымышленных историй. В одной меня даже превратили в дракона, которого Тристан победил, формально завоевав тем самым право на Изольду Златокудрую. Хорошо придумано, да? И романтично, и его оправдывает. Действительно, на моем щите был намалеван черный дракон. Наверно, отсюда и пошла выдумка? Потому что ведь любой знает, в действительности драконов в Ирландии нет со времен Кухулина.
Другая байка утверждает, будто бой проходил в Корнуолле, еще до того как Тристан познал Изольду. Это неправда. Выдумка менестрелей. Действительно, король Диармуйд посылал меня к Марку в Тинтагель. Я бывал там не раз и действительно крепко грызся за дань, положенную Диармуйду от корнуоллца хрен его знает по какому поводу. Я политикой не интересовался.
Но в то время ни разу не встречал Тристана.
Не встретил я его и когда он в первый раз побывал в Ирландии. Познакомился с ним лишь при его втором посещении, когда он заявился просить для Корнуолла руки Златокудрой. Марк, сын Мейхриона, кузен Великого Артура, пожелал сделать нашу Изольду владычицей Тинтагеля. Двор Диармуйда, как всегда в таких случаях, разделился на тех, кто поддержал такое породнение, и тех, кто был против. Среди последних был и я. Честно говоря, я понятия не имел, в чем там было дело. Я уже говорил, что у меня не было склонностей ни к политике, ни к интригам. В принципе мне было без разницы, за кого выдадут Изольду. Но я любил и умел драться.
План, насколько я его понимал, был прост, его и интригой-то не назовешь. Требовалось сорвать Марку сватовство, не допустить до породнения с Тинтагелем. Чего проще: укокошить посла, и вся недолга. Я выбрал момент, зацепил и оскорбил Тристана, ну и он меня вызвал. Он меня, понимаете? Не наоборот.
Мы дрались в Дун-Лаогайре, на берегу Залива. Я думал, управлюсь с ним запросто. На первый взгляд я раза в два превышал его весом и по меньшей мере двукратно опытом. Во всяком случае, так мне казалось.
Свою ошибку я понял при первой же стычке, когда наши копья разлетелись в щепки. У меня чуть было крестец не переломился, с такой силой он пригвоздил меня к луке седла, еще малость - и повалил бы вместе с конем. Когда он развернулся и, отказавшись от другого копья, выхватил меч, я обрадовался: копья - такое оружие, что при капельке счастья и хорошем верховом коне ловкий мальчишка может разделать даже умелого рыцаря. Меч другое дело, меч - оружие справедливое. Во всяком случае, так мне кажется.
Ну, постучали мы малость друг друга по щитам. Он сильный был, ровно бык, сильнее, чем я полагал. Дрался классически - декстер, синистр, верх-низ, раз за разом, очень быстро. и это не позволяло мне использовать преимущества опыта, навязать ему мой, не столь классический стиль. Понемногу он стал меня утомлять, поэтому при первой же оказии я не по-рыцарски рубанул его по бедру, под нижний край щита, украшенного поднявшимся на задние лапы львом Лионессе.
Бишсь бы мы пешими, он бы на ногах не устоял. Но мы бились верхом. Он даже внимания не обратил, что исходит кровью, словно кабан, поливает красным седло, попону, песок. Люди, которые там были, орали как сумасшедшие. Я был уверен, что кровоток свое возьмет, а поскольку и я был близок к пределу, я налетел на него резко, нетерпеливо и неосторожно, чтобы покончить с боем. И ошибся. Подсознательно я держал щит низко, думая, что он ответит мне таким же самым скверным предательским нижним ударом. И тут что-то полыхнуло у меня в глазах. Что было дальше - не знаю.
Не знаю. Не знаю, что было дальше, подумал я, глядя на белые руки Изольды. Возможно ли такое? Или была только та вспышка, в Дун-Лаогайре, мрачный коридор и сразу после этого серо-белое побережье и замок Карэ? Возможно ли такое?
И тут же, как готовый ответ, как неопровержимое доказательство, как неоспоримый аргумент, всплыли картины, явились лица, имена, слова, краски и запахи. В них было все, каждый, самый коротенький денек. И зимние дни, краткие, туманно просвечивающие сквозь рыбьи пузыри в окнах, и весенние, теплые, пахнущие дождем и исходящей паром землей. Дни летние, долгие и жаркие, желтые от солнца и подсолнухов. Дни осенние, покрытые многоцветной мозаикой склоны в Эмайн-Маха. И все, что случилось в те дни, - походы, бои, переходы, торжества, женщины, снова битвы, снова пиры и снова женщины. Огни Бельтайна и дымы Самайна. Все. Все, что произошло с того боя в Дун-Лаогайре до этого иссеченного моросящим дождем дня на армориканском побережье.
Все это было. Было. Случилось. Поэтому я никак не мог понять, почему мне только чудилось, будто все это мне лишь казалось...
Не важно.
Несущественно.
Я тяжело вздохнул. Воспоминания утомили меня. Я чувствовал себя почти таким же измотанным, как тогда, во время боя. И как тогда, чувствовал боль в затылке, тяжесть рук. Шрам на голове пульсировал, рвал вызывающей ярость болью.
Изольда Белорукая, уже давно глядевшая в окно на затянутый тучами горизонт, медленно повернулась ко мне.
- Зачем ты прибыл сюда, Моргольт из Ольстера?
Что ответить? Я не хотел, чтобы черный провал в памяти выдал меня. Какой смысл рассказывать о бесконечном мрачном коридоре? Приходилось прибегнуть к рыцарскому обычаю, повсеместно принятому и считавшемуся нормой. Я встал.
- Я здесь в твоем распоряжении, госпожа Изольда, - сказал я, чопорно поклонившись. Такой поклон я подглядел у Кэя в Камелоте, он всегда казался мне элегантным и достойным подражания. - Я прибыл, чтобы выполнять любой твой приказ. Распоряжайся моей жизнью, госпожа Изольда.
- Боюсь, - сказала она тихо, - уже слишком поздно. Я видел слезу, тоненькую, блестящую струйку, сбегающую от уголка ее глаза, приостанавливающуюся во впадинке у крылышка носа.
Едва уловимо пахло яблоками.
К ужину Изольда не вышла. Мы, я и Бранвен, ужинали одни, если не считать капеллана с блестящей тонзурой. Впрочем, он нам не мешал. Пробормотав краткую молитву и осенив стол крестом, он занялся поглощением того, что было подано. Я вскоре вообще перестал его замечать. Словно б он был тут постоянно. Всегда.
- Бранвен?
- Да, Моргольт?
- Откуда ты меня знаешь?
- Помню по Ирландии, по двору Диамуйда. Хорошо помню. Вряд ли помнишь меня ты. Не думаю. Тогда ты не обращал на меня внимания, хотя, сегодня я уже могу признаться, я всячески старалась сделать так, чтобы ты меня заметил. Это понятно. Там, где блещет Изольда, других не замечают.
- Нет, Бранвен. Я тебя помню. А сегодня не узнал, потому что...
- Почему?
- Тогда, в Таре... ты всегда улыбалась. Молчание.
- Бранвен...
- Да, Моргольт?
- Как с Тристаном?
- Скверно. Рана гноится, не хочет заживать. Начинается гангрена. Это страшно.
- А он...
- Пока верит - живет. А он верит.
- Во что?
- В нее. Молчание.
- Бранвен...
- Да, Моргольт?
- А Изольда Златокудрая... Королева... действительно приплывет сюда из Тинтагеля?
- Не знаю. Но он верит. Молчание.
- Моргольт...
- Да, Бранвен?
- Я сказала Тристану, что ты здесь. Он хочет тебя увидеть. Завтра.
- Хорошо. Молчание.
- Моргольт...
- Да, Бранвен?
- Тогда, на дюнах...
- Это ничего не значило.
- Значило. Пожалуйста, постарайся понять. Я не хотела, не могла допустить, чтобы ты погиб. Не могла допустить, чтобы стрела из самострела, дурной кусок деревяшки и железа, перехерил... Я не могла этого допустить. Любой ценой, даже ценой твоего презрения. А там... в дюнах... Цена, которую они требовали, показалась мне не слишком высокой. Видишь ли, Моргольт...
- Бранвен... Пожалуйста, хватит. Достаточно.
- Мне уже доводилось платить собой.
- Бранвен. Ни слова больше. Прошу тебя. Она коснулась моей руки, и ее прикосновение, хотите верьте, хотите нет, было словно красный шар солнца, восходящего после долгой и холодной ночи, словно аромат яблок, словно напор мчащегося в атаку коня. Она заглянула мне в глаза, и ее взгляд был словно шелест тронутых ветром флажков, словно музыка, словно прикосновение мягкого меха к щекам. Бранвен, хохотушка Бранвен из Тары. Серьезная, спокойная и печальная Бранвен из Корнуолла, со знающими все глазами. А может, в вине, которое мы пили, было что-то такое? Как в том, которое Тристан и Златокудрая выпили на море?
- Бранвен...
- Да?
- Нет, ничего. Просто я хотел услышать звук твоего имени.
Молчание.
Шум моря, монотонный и глухой, в нем шепотки, настойчивые, повторяющиеся, нестерпимо упорные.
Молчание.
- Моргольт...
- Тристан...
А он изменился. Тогда, в Ата-Клиат, это был мальчишка, веселый паренек с глазами мечтателя, всегда и неизменно с одной и той же милой улыбочкой, вызывавшей у девушек и дам спазмы внизу живота. Всегда эта улыбка, даже когда мы рубились мечами в Дун-Лаогайре. А теперь... Теперь лицо было серое, исхудавшее, сморщенное, изборожденное поблескивающими струйками пота. Запавшие от мучений глаза обведены черным.
И от него несло. Несло болезнью. Смертью. Страхом.
- Ты жив, ирландец?
- Я жив, Тристан.
- Когда тебя уносили с поля, говорили, что ты мертв. У тебя...
- У меня была разрублена голова и мозги наружу, - сказал я, стараясь, чтобы это прозвучало естественно и равнодушно.
- Чудеса. Кто-то молился за тебя, Моргольт.
- Скорее всего - нет, - пожал я плечами.
- Предначертания судьбы неисповедимы, - наморщил он лоб. - Ты и Бранвен... Живы оба... А я... В дурной схватке... получил копьем в пах, острие вышло навылет, и древко сломалось. Не иначе, что-то отщепилось от него, поэтому рана так печет. Кара Божья. Кара за все мои прегрешения. За тебя, за Бранвен. А главное... за Изольду...
Он снова поморщился, скривил рот. Я знал, которую Изольду он имел в виду. Мне вдруг сделалось ужасно обидно. В его гримасе было все. Ее глаза, обведенные синими кругами, выламывание пальцев белых рук, горечь в голосе. Как же часто, подумал я, ей приходилось видеть все это. Неожиданный, невольный изгиб губ, когда он говорил: "Изольда" и не мог добавить "Златокудрая". Мне было жаль ее, вышедшую замуж за живую легенду. Зачем она согласилась? Ведь она, дочь Хоэля из Арморики, могла заполучить в мужья любого. Стоило только пожелать. Зачем она согласилась выйти за Тристана? Зачем согласилась служить ему, оставаясь для него лишь именем, пустым звуком? Неужто не слышала ничего о нем и о корнуоллке? А может, ей казалось, что все это пустяки, не имеющие никакого значения? Может, думала, что Тристан ничем не отличается от других парней из дружины Артура, таких, как Гавейн, Гахерис, Ламорак или Бедивер, которые положили начало идиотской моде любить одну, спать с другой, а в жены брать третью, и все было нормально, никто не обижался?
- Моргольт...
- Я здесь, Тристан.
- Я послал Каэрдина в Тинтагель. Корабль...
- Вестей все еще нет.
- Только она... - шепнул он. - Только она может меня спасти. Я - на пределе. Ее глаза, ее руки, один только ее вид и звук ее голоса... Другого спасения для меня уже нет. Поэтому... если она будет на палубе, Каэрдин должен поставить...
- Я знаю.
Он молчал, глядя в потолок и тяжело дыша.
- Моргольт... Она... она придет? Помнит ли?
- Не знаю, Тристан, - сказал я и тут же пожалел о сказанном. Черт побери, что мне мешало горячо и убедительно подтвердить? Неужели и от него я должен скрывать свое неведение?
Тристан отвернулся к стене.
- Я погубил эту любовь, - простонал он. - Уничтожил ее, и за это проклятие пало на наши головы. Из-за этого я умираю и не могу даже умереть, веря, что Изольда примчится на мой призыв. Пусть даже поздно, но приплывет.
- Не надо так, Тристан.
- Надо. Всему виной я сам. А может, моя треклятая судьба? Может, с самого начала я был осужден на это? Я, зачатый в любви и трагедии? Ты знаешь, что Бланшефлёр родила меня в отчаянии, боли у нее начались, когда ей принесли известие о смерти Ривалена. Она не пережила родов. Не знаю, то ли при последнем вздохе она, то ли позже Фойтенант... Кто дал мне имя, имя, которое словно погибель, словно проклятие... Словно приговор. La tristesse(1). Причина и следствие. La tristesse, обволакивающая меня как туман... такой же туман, какой затянул устье Лифле, когда...
Он замолчал, бессознательно водя руками по укрывающим его мехам.
- Все, все, что я делал, оборачивалось против меня. Поставь себя на мое место, Моргольт. Вообрази, что ты прибываешь в Ирландию, там встречаешь девушку... С первого взгляда, с первой встречи ваших глаз ты чувствуешь, что сердце пытается выломать тебе ребра, а руки дрожат. Всю ночь ты не в состоянии прилечь, бродишь, кипишь от волнения, дрожишь, думаешь только об одном - чтобы назавтра снова увидеть ее. И что? Вместо радости - la tristesse...
Я молчал. Я не понимал, о чем он.
- А потом, - продолжал Тристан, - первый разговор. Первое касание рук, которое сотрясает тебя словно удар копьем на турнире. Первая улыбка, ее улыбка, из-за которой... Ах, Моргольт! Что бы ты сделал, будь ты на моем месте?
Не знаю, что бы я сделал, будь я на его месте. Потому что я никогда не был на его месте. Потому что, клянусь Лугом и Лиром, никогда не испытывал ничего подобного. Никогда.
- Я знаю, чего бы ты не сделал, - сказал Тристан, прикрыв глаза. - Ты не подсунул бы ее Марку, не возбудил бы в нем интерес, болтая о ней без конца в его присутствии. Ты не поплыл бы за нею в Ирландию под чужим именем. Не дал бы погибнуть зародившейся тогда любви. Тогда, еще тогда, не на корабле. Бранвен терзается из-за истории с магическим напитком. Напиток тут совершенно ни при чем. Когда она поднялась на корабль, она уже была моей. Моргольт... Если б не я, а ты взошел с ней на тот корабль, разве поплыл бы ты в Тинтагель? Разве отдал бы Изольду Марку? Наверняка нет. Ты скорее всего убежал бы с ней на край света, в Бретань, Аравию, в Гиперборею, на самый Ultima Thule(2). Моргольт? Я прав?
- Ты утомлен, Тристан. Тебе необходимо уснуть. Отдохни.
- Стерегите... корабль...
- Хорошо, Тристан. Хорошо. Тебе что-нибудь надо? Прислать... Белорукую?
Он поморщился:
- Нет.
Мы стоим на стене замка. Мы с Бранвен. Моросит, как обычно в Бретани. Ветер усиливается, развевает волосы Бранвен, облепляет платьем ее бедра. Порывы ветра глушат на наших губах слова.
Никаких признаков паруса.
Я смотрю на Бранвен. Клянусь Лугом, как мне радостно смотреть на нее. Я мог бы смотреть на нее бесконечно. И подумать только, что, когда она стояла напротив Изольды, она казалась мне некрасивой. Не иначе как у меня на глазах были бельма.
- Бранвен...
- Слушаю тебя, Моргольт.
- Ты ожидала меня на пляже. Ты знала, что...
- Да.
- Откуда?
- А ты не знаешь?
- Нет. Не знаю... не помню... Бранвен, хватит загадок. Это не для моей головы. Не для моей разбитой головы.
- Легенда не может окончиться без нас. Без нашего участия. Твоего и моего. Не знаю почему, но мы важны, необходимы в этой истории. В истории о большой любви, которая как водоворот затягивает все и вся. Разве ты не знаешь, Моргольт из Ольстера, об этом, разве не понимаешь, как могущественна сила чувств? Сила, способная изменить порядок вещей? Ты этого не чувствуешь?
- Бранвен... Не понимаю. Здесь, в замке Карэ...
- Что-то случится. Что-то такое, что зависит только от нас. И поэтому мы здесь. Мы обязаны здесь быть независимо от нашей воли. Поэтому я знала, что ты появишься на пляже... Поэтому не могла допустить, чтобы ты погиб в дюнах...
Не знаю, что меня заставило это сделать. Может, ее слова, может, неожиданное воспоминание о глазах Златокудрой, Может, что-то, о чем я забыл, бредя по длинному, бесконечному, темному коридору. Но я сделал это не раздумывая.
Я обнял ее.
Она прильнула ко мне, покорно и охотно, а я подумал, что действительно чувство может быть могучей силой. Но не менее могуче его долгое, мучительное и непреодолимое отсутствие.
Это длилось всего минуту. Во всяком случае, так мне казалось. Бранвен понемногу высвободилась из моих объятий, отвернулась, порыв ветра разметал ее волосы.
- От нас многое зависит, Моргольт. От тебя и от меня. Я боюсь.
- Чего?
- Моря. И ладьи без руля.
- С тобой рядом я, Бранвен.
- Будь со мной рядом, Моргольт.
Сегодня другой вечер. Совершенно другой. Не знаю, где Бранвен. Быть может, вместе с Изольдой бодрствует у ложа Тристана, который опять лежит в беспамятстве и мечется в жару. Мечется и шепчет: "Изольда..." Изольда Белорукая знает, что не ее призывает Тристан, но вздрагивает, услышав свое имя. И ломает пальцы белых рук. Бранвен там, рядом, в ее глазах блестят влажные бриллианты. Бранвен... Как жаль, что... А, дьявольщина!
А я... Я пью с капелланом. Не знаю, откуда тут взялся капеллан. Может, был всегда?
Мы пьем. Пьем быстро. И много. Я знаю - мне это вредно. Я не должен пить. Моей разбитой голове от этого только хуже. Если я перепью, у меня начинаются галлюцинации. Головные боли. Иногда я теряю сознание. К счастью, редко.
Ну что ж. Мы пьем. Мне необходимо, чертовщина какая-то, заглушить в себе беспокойство. Забыть о дрожащих руках. О замке Карэ... О глазах Бранвен, полных ужаса перед неведомым. Я хочу заглушить в себе вой ветра, шум волн, покачивание палубы под ногами. Хочу заглушить в себе то, чего не помню.
И преследующий меня аромат яблок.
Мы пьем, капеллан и я. Между нами дубовый стол, уже крепко заляпанный вином. Между нами не только стол.