Дубравия - Элинор Фарджон

Элинор Фарджон Дубравия

Когда юный король Трудландии дописывал последнее слово стихотворения, Селина, старшая горничная, стукнула к нему в дверь.

— Ну что еще там, Селина? — нетерпеливо спросил Король.

— Вас хотят видеть министры, — сказала Селина.

— Зачем? — спросил Король.

— Они мне не сказали, — сказала Селина.

— Я занят, я сочиняю, — сказал Король.

— Они сказали: сейчас же, — сказала Селина.

— Пойдите и скажите им…

— Мне надо убирать лестницу.

Король тяжело вздохнул, положил перо и вышел. Когда он ступил на первую ступеньку, Селина сказала:

— Надеюсь, пока вы разговариваете с министрами, я могу прибрать у вас в комнате?

— Да. Но, сделайте милость, не трогайте ничего у меня на столе. Мне вечно приходится вам об этом говорить.

— Извольте, — только и сказала Селина. — Да смотрите, не забудьте про дорожку на лестнице.

— А что мне о ней помнить, если она снята?

— По тому самому, — сказала Селина. «Все-таки наша Селина бестолковая», — сказал сам себе Король и задумался, как было уже не раз: не отказать ли ей от места? Но тут же вспомнил, как было уже не раз, что она — Подкидыш и Найденыш, — ей был один месяц, когда ее нашли на пороге Сиротского Приюта, где ее вырастили и выучили на служанку. Когда ей исполнилось четырнадцать, она пришла во дворец, неся под мышкой жестяной сундучок с вещами, и работает здесь вот уже пять лет, поднявшись от Судомойни при Кухне до Парадных Спален. Если он откажет ей от места, она никогда не найдет другого, и ей придется вернуться в Сиротский Приют и жить там до конца своих дней; поэтому Король лишь отказал ей в обычной улыбке и стал осторожно спускаться по лестнице без пути-дорожки в Тронный Зал.

Королевству нужна была Королева, и министры пожаловали всем скопом, чтобы сказать об этом юному Королю. И, понятно, заявили министры, она должна быть Принцессой.

— А какие Принцессы есть в наличии? — спросил юный Король, которого звали Джон, потому что, как сказал старый Король, его отец, когда он родился, это хорошее имя, без фокусов. Трудландцы терпеть не могли фокусов и до того усердно трудились, уткнувшись носом в работу, что ничего дальше носа не видели. Но дело свое они делали не за страх, а за совесть, и сейчас совесть министров требовала женить своего Короля на Принцессе, а совесть Короля не позволяла ему отказаться, — Джона воспитали в строгих правилах. Поэтому, когда дошло до дела, он не устрашился — дело есть дело — и только спросил:

— Так какие Принцессы есть в наличии? Премьер-министр заглянул в список.

— Принцесса Северной Нагорий, страны, что лежит на карте над нами. Принцесса Южной До-линии, страны, которая лежит под нами, и Принцесса Восточной Болотии, что лежит справа от нас. Ваше Величество могут посвататься к любой из них.

— А как насчет Западной Дубравии, что лежит слева? — спросил Джон. — Разве на Западе нет Принцессы?

У министров сделался серьезный вид.

— Мы не знаем, Ваше Величество, какая страна лежит к западу, никто на нашей памяти не заходил за ограду, разделяющую наши земли. Почем знать, возможно, Западная Дубравия — голая пустыня, где обитают одни ведьмы.

— А возможно, плодородная зеленая страна, где обитают прекрасные Принцессы, — сказал Король. — Завтра я поеду охотиться в Западную Дубравию и все увижу своими глазами.

— Сир, это запрещено! — в ужасе вскричали министры.

— Запрещено! — задумчиво проговорил Джон; и тут он вспомнил то, что успел забыть, когда стал взрослым, — как в детстве родители остерегали его против Западной Дубравии и говорили, чтобы он к ней не смел и подходить.

«Почему?» — спросил он мать.

«Там полно опасностей», — сказала она ему.

«Каких опасностей, мама?»

«Этого я тебе не могу сказать, потому что сама не знаю», — сказала она.

«Так откуда же ты знаешь, что там есть опасности, мама?» — спросил он.

«Это знают все. Каждая мать в Королевстве предупреждает об этом своего ребенка, как я — тебя. В этой Западной Дубравии скрывается неведомое».

«Но, быть может, оно не опасно, при всем при том», — сказал Принц, — тогда он был еще Принцем, — и то неведомое, что скрывалось в Западной Дубравии, стало так занимать его мысли, и ему так хотелось все об этом разведать, что однажды он убежал из дома в лес. Но когда он зашел в самую глубь дубравы, он увидел высокий дощатый забор, слишком высокий, чтобы можно было заглянуть поверх него, и слишком крепко сколоченный, чтобы можно было заглянуть в щелочку. За ним скрывалась та сторона Западной Дубравии, что граничила с владениями его отца. Вдоль всего забора, казавшегося старым, как мир, стояли дети, высматривая и выглядывая, наклоняясь к земле и поднимаясь на цыпочки, стараясь найти где-нибудь щель, стараясь вытянуться повыше. Маленький Принц тоже наклонялся к земле и тянулся вверх изо всех сил, тоже смотрел во все глаза и выискивал щелочку. Но все было напрасно — ограда была слишком высока и сколочена слишком крепко. Принц вернулся во дворец, горько обманутый в своих надеждах, и направился к матери.

«Кто построил забор вокруг Западной Дубравии, мама?» — спросил он.

«О! — вскричала она в смятении. — Так и ты тоже ходил туда? Никто не знает, кто построил эту ограду и когда. Это было в незапамятные времена».

«Я хочу, чтобы ее сломали», — сказал Принц.

«Она стоит, чтобы оградить тебя», — сказала мать.

«От чего?» — спросил маленький Принц.

Но так как этого она сама не знала, то и ему не могла сказать, поэтому просто покачала головой и приложила палец к губам.

Но, несмотря на то, что ограда их ограждала, все матери Королевства без устали твердили своим детям об опасностях, подстерегающих их за ней; и дети тут же убегали в лес и пытались найти в заборе щелочку и заглянуть в нее. Все они, как один, не теряли надежды попасть в Западную Дубравию, пока не вырастали и не обзаводились семьей. Тогда они остерегали собственных детей против неведомых им самим опасностей.

Неудивительно, что, когда Джон заявил о своем намерении отправиться на охоту в Дубравию, все министры до смерти перепугались за своих детей и закричали хором:

— Это запрещено!

— Я уже слышал это от мамы, когда был маленьким, — сказал Джон. — Завтра мы отправляемся охотиться в Западной Дубравии.

— Ваше Величество! Все матери и отцы Королевства восстанут против вас, если вы велите сломать забор.

— Значит, мы просто перескочим через него, — сказал юный Король, — и все равно будем завтра охотиться в Дубравии.

Он пошел распорядиться, чтобы Селина достала его охотничьи принадлежности, и увидел, что она стоит у стола, опершись на щетку, и читает его стихотворение.

— Сейчас же положите на место, — сердито сказал Король.

— Извольте, — ответила Селина. Она отошла в сторону и принялась вытирать пыль с каминной доски.

Король подождал, не скажет ли она еще что-нибудь, но, так как она молчала, первым заговорить пришлось ему.

— Я еду завтра на охоту, Селина, — холодно промолвил он. — Выньте мои вещи.

— Какие вещи? — спросила Селина.

— Охотничьи, какие же еще! — сказал Король и подумал: «В жизни не встречал такой глупой девушки».

— Хорошо, — сказала Селина. — Значит, вы отправляетесь на охоту?

— О чем я вам и толкую.

— А куда?

— В Западную Дубравию.

— Да ну? — сказала Селина.

— Я бы хотел, — сказал Король, выйдя из себя, — чтобы вы наконец поняли, что у меня слово не расходится с делом.

Селина принялась сметать пыль со стола и смахнула метелочкой на пол листок со стихотворением. Король сердито поднял его, немного помолчал, сильно покраснел и спросил:

— Вы, выходит, читали это?

— Угу, — подтвердила Селина. Наступила долгая пауза.

— Ну и что вы об этом думаете? — спросил Король.

— Это ведь стишок, да? — спросила Селина. — Да.

— Так я и подумала, — сказала Селина. — Ну, здесь уже все прибрано. — И она вышла из комнаты.

Король так на нее рассердился, что скомкал листок в тугой шарик и, просто чтобы ей досадить, бросил его в мусорную корзинку.

Наступило утро, и охота тронулась в путь, прямиком к Западной Дубравии.

Впереди, горя нетерпением, ехал на белоснежном коне юный Король, его сопровождала свита придворных и охотников. Вскоре они увидели вдали высокую ограду, но теперь она не казалась Королю такой высокой, как в детстве. Возле ограды, как всегда, были дети; стоя на цыпочках, присев на корточки или согнувшись, они старались заглянуть за ограду или сквозь нее.

— Посторонитесь, дети! — крикнул Король и пришпорил скакуна. Конь перелетел через забор, как большая белая птица, и следом за Королем с гулким топотом поскакали его придворные. Но… ни один не последовал за ним до конца. Некоторые из них были отцами и так много раз остерегали своих сыновей от ждущих их здесь опасностей, что теперь сами испугались их; другие были сыновья, пусть и взрослые, которым их родители, услышав о предстоящей охоте, снова напомнили о том, что их подстерегает в Западной Дубравии. Так или иначе, все они, как один, и отцы, и сыновья, повернули своих коней у самой ограды, и только Король — ведь он был сирота и холостяк — перескочил через нее и углубился в лес в полном одиночестве.

Когда он очутился по ту сторону, первым его чувством было разочарование. Конь стоял по самые бабки в пожухлых листьях, а впереди был завал: беспорядочно накиданная груда сухих веток и прутьев, увядшего папоротника и засохшей травы, белых от плесени и черных от гнили. В ней застрял всевозможный хлам — разорванные картинки, сломанные куклы, битая игрушечная посуда, ржавые дудочки, старые птичьи гнезда и повядшие венки, клочки лент, выщербленные стеклянные шарики, книжки без обложек с исчерканными карандашом страницами и наборы красок с погнутыми крышками и почти без красок, а те, что еще там оставались, так растрескались, что красить ими было давно нельзя. И еще тысяча разных вещей, одна хуже и бесполезней другой. Король взял в руки две из них — музыкальный волчок со сломанной пружиной и продранного бумажного змея без хвоста. Он попробовал раскрутить волчок и запустить змея, но безуспешно. Рассерженный и удивленный Король проехал через скопление хлама и мусора, чтобы посмотреть, что же там, с другой стороны.

Но и там ничего не было — лишь свободное, покрытое серым песком пространство, плоское, ровное, как блюдо, и огромное, как пустыня. Этой песчаной глади не было конца; и Король — хотя ехал уже более часа — видел вокруг все одно и то же, что вблизи, что вдали. Внезапно его охватил страх, — уж не придется ли ему вечно скитаться в этой пустоте? Оглянувшись, он с трудом разглядел оставленный позади завал, слабой тенью маячивший на горизонте. А вдруг не станет видно и его? Как тогда найти дорогу обратно? В панике Король повернул коня без оглядки поскакал назад; через час со вздохом облегчения он снова был у себя в Трудландии, по другую сторону ограды.

Прилипшие к ограде дети встретили Джона веселыми криками.

— Что вы видели? Что вы видели?

— Ничего, кроме кучи мусора, — сказал Джон. Дети недоверчиво взглянули на него.

— Ну а в лесу там что? — спросил один из них.

— Нет там никакого леса, — сказал Король. Дети смотрели на него так, словно не верили ни одному слову, и Король поехал во дворец, где министры радостно его приветствовали.

— Слава Богу, вы целы и невредимы, сир! — воскликнули они, а затем, точь-в-точь как дети, спросили: — Что вы видели?

— Ничего и никого, — ответил Джон.

— Ни одной ведьмы?

— И ни одной Принцессы — ни одной-единственной. Поэтому завтра я поеду в Северную Нагорию просить руки тамошней Принцессы.

Король поднялся наверх и велел Селине приготовить его дорожный баул.

— Для чего? — спросила Селина.

— Я еду в Северную Нагорию свататься к Принцессе, — сказал Король.

— Так вам понадобятся шуба и шерстяные варежки, — сказала Селина и пошла их доставать.

Король подумал, что ему может также пригодиться там и его стихотворение, но, заглянув в мусорную корзину, увидел, что она пуста. Это так его разгневало, что, когда Селина принесла ему перед сном стакан горячего молока, он даже не сказал ей «доброй ночи».

Когда Джон прибыл в Северную Нагорию, его никто не встречал, что показалось ему довольно странным. Он заранее послал гонца с вестью о своем приезде, и, надо думать, думал Джон, иноземные короли не так уж часто посещают эту страну, чтобы считать это в порядке вещей. Было очень холодно; мало сказать, «холодно» — стояла стужа. По улицам сновали люди; проходя мимо жилых домов и лавок, Король также видел в окнах людей, но ни один из них на него и не взглянул, а если кто и бросил случайный взгляд, то было ясно, что им от этого ни тепло ни холодно. «Впрочем, о каком тепле можно говорить на таком холоде? — подумал Джон. — Это же не люди, а ледышки». От их холодных, застывших лиц его пробирала дрожь не меньше, чем от ледяного неподвижного воздуха. Не очень-то обнадеживающее начало.

Однако юный Король, хоть и с трудом, все же добрался до дворца; дворец стоял на снежной вершине горы и сверкал так, точно был построен из льда. Дорога была длинная и крутая, и к тому времени, как конь достиг вершины, щеки Короля посинели, а нос покраснел.

Высокий молчаливый привратник спросил, как его имя, и жестом показал Джону, чтобы он следовал за ним в Тронный Зал. Джон так и сделал, чувствуя, однако, что у него очень неприглядный вид. Тронный Зал был задрапирован белым и больше всего походил на ледник; Джон поискал взглядом огонь и увидел огромный камин, где были навалены глыбы льда. В дальнем конце зала сидел на троне Король Северной Нагорий, по обеим сторонам стояли придворные, застывшие как изваяния. Все женщины были в белых платьях, все мужчины — в сверкающих доспехах, а каково было облачение самого короля, нельзя было разглядеть из-за огромной седой бороды, спадавшей, как лавина, с его щек и подбородка и скрывавшей его до самых пят. У подножия трона сидела Принцесса Северной Нагорий, закутанная в снежно-белую вуаль.

Привратник остановился в дверях и прошептал:

— Король Трудландии.

Звук его голоса лишь едва нарушил тишину, царившую в Тронном Зале. Никто не шевельнулся, никто не заговорил. Привратник удалился, и юный Король вошел в зал. Он чувствовал себя в точности как кусок, баранины, сунутый на хранение в ледник. Однако делать было нечего, поэтому он собрался с духом и заскользил к подножию трона. Он не имел намерения скользить, но пол был покрыт льдом, и ему просто ничего другого не оставалось.

Старый Король холодно и вопросительно посмотрел на молодого. Джон кашлянул раз-другой и заставил себя прошептать:

— Я явился, чтобы просить руки вашей дочери.

Король чуть заметно кивнул на Принцессу, сидящую у его ног; казалось, это означало: «Ну так проси!» Но Джон, хоть убей, не знал, как ему начать. Если бы он мог припомнить свое стихотворение! Он изо всех сил старался это сделать, но для поэта главное — воспламениться. Если первый огонек угас, вторично его не зажечь, да еще на таком холоде. Однако Джон приложил все старания и, опустившись на колени перед безмолвной Принцессой, прошептал:

Последовало ледяное молчание, и Джон решил, что, видно, он что-то напутал. Он подождал минут пять, поклонился и заскользил спиной вперед прочь из Тронного Зала. Выбравшись наружу, он похлопал себя ладонями по бокам, присвистнул, сказал несколько раз «вот те раз!», вскочил на коня и поехал как можно быстрей обратно в свое Королевство.

— Все в порядке? — спросили министры.

— Вполне, — сказал Джон. Министры радостно потерли руки:

— Так когда будет свадьба?

— Никогда! — сказал Джон и пошел наверх, к себе в комнату, и позвал Селину, чтобы она разожгла камин. У Селины всякое дело в руках горело, и не успел он оглянуться, как в камине уже пылал огонь. Подгребая угли, она спросила:

— Как вам понравилась Принцесса Севера?

— Никак, — ответил Король.

— Не захотела за вас пойти, да?

— Знайте свое место, Селина, — оборвал ее Король.

— Извольте. Что-нибудь еще?

— Да. Распакуйте баул и снова запакуйте его. Завтра я еду свататься к Принцессе Южной Долинии.

— Тогда вам понадобятся соломенная шляпа и льняная пижама, — сказала Селина и направилась к дверям.

Но Король сказал:

— Э… Селина… э-э…

Она остановилась на пороге.

— Э… между прочим, Селина! Вы не помните… э… этого моего стишка, что вы… э… здесь у меня читали?

— У меня слишком много дел, чтобы забивать себе голову стишками, — сказала Селина.

И вышла, а Король так на нее осерчал, что, когда она вернулась и принесла ему горячую-прегорячую грелку для постели, он даже не сказал ей «спасибо».

На следующий день юный Король отправился в Южную Долинию, и вначале поездка показалась ему такой приятной, что он преисполнился радужных надежд. Небо было голубым, воздух — недвижным, день — солнечным. Но чем дальше он ехал, тем голубей делалось небо, недвижнее — воздух, солнечнее — день, и к тому времени, как он приехал туда, куда надо, у него уже не стало сил радоваться — он изнемогал. От аромата роз было трудно дышать, солнце пекло так яростно, что глаза резало от ослепительно голубого неба, а раскаленная земля испускала такой жар, что плавились подковы на ногах у коня. Да и сам конь еле передвигал ногами, по его лоснящимся бокам стекали струи пота, равно как по лбу и щекам его хозяина.