– Значит, вот на кого вы меня променяли, – презрительно бросила мадам де Венар, – на бледный сорняк! Господи, Раймон, да разве вы дальше своего носа не видите? Там и взглянуть не на что, не говоря о том, чтобы тронуть. И ради этого заморыша вы отвергли меня? Я чувствую себя еще более оскорбленной!
– Мадам, ваши чувства принадлежат только вам, как я и говорил ранее, – бросил шевалье. Он не имел намерения вступать в долгие дискуссии. Матильда сейчас вызывала у него раздражение, словно жужжащая муха. Слишком неприятным было их расставание, слишком злым. Он предпочел забыть об этом и полагал, что она сделала так же, и все это время не получал от Матильды никаких вестей. А теперь-то что ей нужно? – Зачем вы позвали меня сюда? Вы хотите вспомнить былое? Я все вам сказал. А если нет, то к чему наша беседа?
– Все так же непримиримы, – покачала головой Матильда, глядя на Раймона едва ли не с сочувствием. – Ну хорошо, я спрошу о другом, – любите ли вы эту маленькую девочку? Вы, человек с сердцем из камня! Меня вы любили.
– Это вы так подумали. – Раймон не желал заново ссориться с нею, проговаривая в сотый раз все те же слова, и потому он постарался говорить мягче, чем ему хотелось. – Между нами все было ясно, мы были довольны обществом друг друга, но вы знали, что я однажды женюсь. И это была не любовь.
– А вы ведь ничего не знаете о любви! Как можете говорить, что не она?
– Я знаю.
Он произнес это и понял, что вот она, правда во всей красе. Он влюблен в собственную жену. Влюблен, как никогда не был и даже не подозревал, что такое случается.
Видимо, что-то отразилось на его лице, потому что Матильда, собиравшаяся произнести очередное обвинение, вдруг остановилась и вгляделась внимательнее.
– А вы изменились, – произнесла она, – стали другим, Раймон! Это из-за нее?
– Не желаю обсуждать мой брак с вами. Если это все, что вы хотели сказать мне, то позвольте откланяться, мадам.
Раймон резко кивнул и развернулся к двери.
– Подождите, – сказала Матильда примиряюще. – Право слово, вы так нетерпеливы! Хорошо, оставим старые истории. Я знала, что вы в Париже, услышала об этом недавно. Вы приехали с приказом из ставки герцога?
Такого вопроса Раймон не ожидал.
Матильда была его любовницей довольно долго, около трех лет, и следовала за войском словно маркитантка, хотя имела знатное происхождение. Еще совсем юной девушкой она вышла замуж за престарелого вдовца, вскоре благополучно скончавшегося, обрела благородный статус вдовы и немыслимую свободу и пользовалась ею так, как заблагорассудится. Матильда де Венар славилась своими любовными похождениями, но предпочитала людей военных, уверяя, что их мужественность вызывает в ней страсть бешеную и неукротимую. Может, близость смерти так ее вдохновляла, а может, то, что у ее любовников был велик шанс погибнуть от руки врага или шальной пули, вместе со всеми обязательствами и влюбленностями. Когда Раймон познакомился с Матильдой, он предполагал, что их связь будет скоротечной и оставит после себя лишь приятное воспоминание, однако все случилось иначе.
Матильде он понравился – шевалье де Марейль до сих пор не понимал, чем, хотя Гассион и предположил однажды, что Раймон, наверное, кажется женщинам облаченным в доспехи, даже будучи полностью обнаженным. Пикантная шуточка тем не менее имела смысл. Раймон де Марейль оказался Матильде не по зубам. Он не пал к ее ногам, ничего не понимал в серенадах под окном, предпочитая спать в свободные минуты, если уж не занимался чем-нибудь полезным, и никакого толку не видел в щедрых подарках. От всех своих поклонников Матильда рано или поздно получала предложение руки и сердца; Раймон де Марейль скупо рассказывал о том, что где-то на севере Франции его ждет невеста, и всерьез собирался жениться на ней. Сколько ни говорила ему Матильда, что связывать себя узами брака с незнакомкой глупо, шевалье этого не понимал. Более того – он не слушал. Кивал рассеянно, а сам думал о своем, и Матильду это злило. Ссоры заканчивались примирением, и некоторое время все шло обычным образом, а затем они ссорились опять.
Когда Раймон решил, что хватит с него этого, и попытался расстаться с Матильдой, та воспротивилась. Ей удалось убедить его, что все теперь будет иначе, и он, поленившись искать себе новую любовницу, согласился продолжить отношения со старой. Матильда действительно больше не устраивала сцен, однако сделалась поистине вездесущей, следуя за любовником разве что не на поле сражения. И неизвестно, чем бы это закончилось, если бы герцог Энгиенский с Гассионом не напомнили Раймону, что и жениться вообще-то пора. Шевалье вздохнул с облегчением, дал любовнице отставку, выслушал упреки, вытер слезы, сказал, что решения своего не изменит, и уехал. Когда после женитьбы он возвратился, Матильды уже не было в ставке. В его жизни все изменилось, честь требовала хранить верность жене, и хотя многие мужчины не стали бы так поступать, Раймон был устроен иначе. Он радовался, что мадам де Венар покинула его и не предстоит вновь объяснять ей, почему они больше не могут продолжать отношения. За два года Раймон почти позабыл о ней. А она, видимо, не забыла.
Даже сейчас, будучи в мыслях о Жанне, Раймон не мог не отметить, как хороша Матильда. Этот темный оттенок красного очень шел ей, выделяя в любой толпе. И кажется, что надобно вожделеть такую женщину, однако Раймон пребывал в нетерпении, собираясь вернуться к Жанне. И только слова Матильды о приказе его остановили. Мадам де Венар не появлялась в герцогском окружении с тех самых пор.
– Вам-то что до этого за дело? – спросил шевалье де Марейль.
– Не стану томить вас, вы и так бьете копытом, словно боевой конь, – насмешливо произнесла Матильда. – Вы приехали в Париж и не знаете, что здесь происходит?
– О чем вы?
– О власти, мой дорогой Раймон. О том, кто будет управлять страной вскорости.
Он пожал плечами.
– Ее величество, полагаю, и если уж с Регентским советом так решено, то кардинал Мазарини. Но какое это отношение имеет ко мне?
– Ваша недальновидность по-прежнему раздражает меня, – сказала Матильда с досадой. – Мазарини! О чем вы говорите! Этот итальянец недостоин целовать подол самой бедной француженки, а его назначили первым министром. Нет, страной должны править те, кому власть принадлежит по праву рождения. Вот я и хочу спросить: возможно, вы приехали с приказом из ставки герцога? Что армия? На чью сторону встанет герцог Энгиенский?
– Полагаю, мадам, – сказал Раймон холодно, – это не мое дело и не ваше. Мои же дела никого не касаются. Я предпочитаю находиться в стороне от политики.
– А как же ваша жена? Неужели не хотите ее защитить, коль так ею дорожите? – скупо улыбнулась мадам де Венар. – Поверьте, скоро в стране разразится смута, и нужно оказаться на верной стороне!
– О какой же стороне вы хлопочете?
– Герцог де Бофор возвратился во Францию уже давно. И он, именно он, достоин править, а не итальянец, которого Ришелье привез непонятно откуда.
– Из Италии, надо полагать? – не удержался Раймон. Матильда выглядела изумленной. «Да, – подумал шевалье де Марейль, – моя жена вместе с мадам де Салль плохо на меня влияют». И улыбнулся.
– Нет, я не ошиблась, – проговорила Матильда медленно, – вы изменились… Какую игру вы ведете, Раймон? И могу ли я вам доверять, как старому другу?
– Если наша дружба еще осталась… Я не предаю друзей. Но мне казалось, вы ее разорвали.
– Нет… и простите меня. – Она опустила плечи, превратившись из насмешливой фурии в усталую женщину. – Я много лишних слов сказала вам тогда… И сегодня. Надеюсь, вы извините меня.
– Вам не стоит просить прощения, Матильда. Но я все же не понимаю нашего разговора.
– Я беспокоюсь о вас и о герцоге. Все-таки я его знаю достаточно хорошо! Он возмужал, я слышала, а его победа при Рокруа была подобна грому, пронесшемуся надо всей страной. И мне прискорбно думать, что он может оказаться в немилости, если поддержит не тех людей.
– Людовик Энгиенский никого не поддерживает, кроме себя, – покачал головой Раймон. – А его отец предан ее величеству.
– Да, но времена меняются. И кто скажет, что герцог де Бофор не предан королеве?
– Он косноязычен и не слишком умен.
– Покойный король тоже…
– Давайте не будем поминать покойного короля, Матильда. Я, кажется, начинаю догадываться, чего вы от меня хотите. – И догадки эти Раймону совершенно не нравились.
– Но вдруг я все-таки удивлю вас? – вздохнула она. – Прошу, поговорите с герцогом или хотя бы с Гассионом! Нельзя оставаться в стороне, когда командуешь армией и решается судьба государства.
– Я не стану говорить с ними – хотя бы потому, что не знаю, когда вернусь в ставку. А пока идет осада Тионвиля, никто из них не появится здесь.
– Вот в этом вы ошибаетесь. Ходят слухи – и я знаю, что это правда, – Гассион приедет в столицу.
– Вот в этом вы ошибаетесь. Ходят слухи – и я знаю, что это правда, – Гассион приедет в столицу.
– Это невозможно, – отрезал Раймон, – Тионвиль еще не пал.
– Да, и все же… Неужели вы об этом не знаете?
Раймон получил уже два письма от лейтенанта Базьера, исправно делившегося с командиром новостями от осажденного города, однако о приезде Гассиона там не было ни слова.
– Как бы там ни происходило, – сказал Раймон наконец, – я не стану вмешиваться. Простите, Матильда, однако я далек от интриг, а мой дар убеждения – от совершенства. И скажу вам откровенно, Мазарини кажется мне гораздо умнее, чем герцог де Бофор. Итальянец сейчас у власти, верно? Ришелье его выкормил, выпестовал и научил, как нужно править страной. В игры великих я не играю. – Ему окончательно наскучил разговор, и, развернувшись, Раймон пошел к двери, бросив на прощание: – Простите, если разочаровал вас.
Он шел обратно в бальный зал, морщась от неприятного привкуса, оставшегося от этой беседы, и радуясь тому, что теперь имеет законное право сесть вместе с женой в карету, уехать в свой замок и наконец заняться тем, чем хочется.
Однако у лестницы Раймон вдруг увидел такое, что мгновенно позабыл и о Матильде, и о своих планах.
Элоиза шепнула Жанне на ухо, что отправится на поиски Кантильена (уже давно пробило восемь, и кузен должен бы появиться), а барон де Феш остался, чтобы развлекать даму. Бальдрик очень ловко замял разговор, так и не произнеся, кем же мадам де Венар приходится Раймону, однако слова и не требовались. Жанна догадалась. Ей было и неловко, и смешно, и немного тревожно. Она постаралась подавить беспокойство. Хотя, конечно, красота мадам де Венар производит впечатление. Так вот какие женщины нравились Раймону раньше… Что ж, теперь он женат. Во всяком случае, он так думает.
И если у Жанны осталась лишь эта ночь, пусть она будет.
Бальдрик отошел, чтобы принести даме сладостей, и в этот момент к Жанне подбежал слуга – симпатичный малый в криво застегнутой ливрее. Ох и достанется ему от мажордома, если тот заметит!
– Мадам де Марейль, – поклонился слуга, – мадам де Салль велела передать вам, что ждет вас на балконе.
– О, благодарю, – ответила Жанна, поднимаясь.
Что-то случилось? Она оглянулась, но Бальдрик стоял к ней спиной, и Жанна поспешно направилась к дверям на балкон, дабы барон де Феш не заметил, куда она ушла. Если рядом с Элоизой отирается Кантильен, лучше избежать общей встречи. Особенно сегодня.
Ночь сгустилась над Парижем, но пахла она не теплой травой, как в Марейле, а нечистотами, которые по старинке выплескивали из окон прямо на улицу. Жанна поморщилась. Скорее бы возвратиться домой! Она прошла по широкому балкону, нависавшему над крохотным садом, и не увидела Элоизы. Куда та могла подеваться?
– А вот и ты, разлюбезная моя кузина, – произнес рядом с нею ненавистный голос.
Жанна глубоко вздохнула и повернулась к Кантильену. Он был в том же костюме, что и в прошлый раз. Видимо, в лучшем.
– Не трудись и не ищи мадам де Салль, – продолжал кузен, – она-то тебя точно разыскивает. Это я приказал слуге позвать тебя сюда.
– Но зачем? – спросила Жанна. Странно, сегодня Кантильен не вызывал у нее страха, только омерзение. Она хотела поскорее уйти и понимала, что нельзя: нужно знать, что он задумал. – Элоиза должна была отдать тебе деньги.
– Она так и сделала, – Кантильен прикоснулся к знакомому кошельку на поясе, – а затем попыталась воззвать к моей совести, будто я монах, забывший прочесть «Отче наш» перед сном и заслуживший наказание у настоятеля. Это было даже забавно. Нет, милая кузина, с мадам де Салль я не желаю говорить, так я ей и сказал. Другое дело – ты. Двух тысяч ливров хватит на сегодняшний вечер, однако этого мало.
– Я не могу дать больше, – твердо произнесла Жанна. – И не хочу. Это все, что ты получил от меня. Ни единого денье сверх того.
– А я говорю тебе…
– Нет, это ты послушай, что я говорю тебе! – прервала его Жанна довольно громко. К счастью, рядом никого не было. – Ваше поместье выживает благодаря мне. Ты еще носишь этот костюм благодаря мне. И не моя вина, что ты так жалок и не можешь устоять перед обаянием карточного стола. Или как ты спускаешь деньги, Кантильен, – в кости? Ах, не отвечай, неважно. Я обеспечиваю всю нашу семью, и тебя, и твою матушку, и твоего отца, да покоится он с миром, и ничего не должна тебе! И так я пошла на преступление, чтобы все могли жить как привыкли, даже лучше. Ты не смеешь ничего требовать у меня!
За спиной у Кантильена раздались громкие веселые голоса, но кузен не обернулся; Жанна увидела, как на балкон вышел хозяин дома, граф де Буассье, в сопровождении супруги и одной из дочерей. Но эти трое находились слишком далеко, чтобы услыхать беседу.
– Нет, это ты послушай, – прошипел Кантильен, передразнивая Жанну, – я все тебе объяснил еще несколько дней назад! Ты заплатишь, и меня не волнует, где…
Разговор вдруг сделался Жанне так тоскливо неинтересен, что она решила: равнодушие Раймона заразно. И это полезная болезнь, вот как.
Не слушая больше кузена, Жанна посмотрела ему через плечо и крикнула звонко:
– Ваша светлость!
Граф обернулся с любопытством, чтобы посмотреть, кто его зовет. Жанна быстро обошла Кантильена, ринувшегося за нею, словно коршун, и зашагала к хозяину дома. Граф шагнул к ней навстречу.
– Сударь, – проговорила Жанна, подойдя, с самой милой улыбкой, на которую была способна, – как удачно, что я встретила вас! Видите ли, мы с моим кузеном только что говорили о вас и о вашем гостеприимстве. Это великолепный бал!
Кантильен нависал у нее над плечом, как призрак смерти.
– О, комплименты всей моей семье! – воскликнул граф, явно польщенный. Жанна кивнула:
– Да, так и есть! Однако я не только поэтому рада, что вновь увидела вас. Я узнала от мужа и рассказала кузену, что вы служили в мушкетерском полку. А Кантильен так увлечен этим!
– Что?! – переспросил ошеломленный кузен.
Граф же пришел в полный восторг.
– Так вы уважаете мушкетеров, сударь! Ну-ка, пойдемте, я расскажу вам несколько историй, которые вам понравятся!
– Я не…
– Кантильен очень скромный молодой человек, – безмятежно продолжила Жанна, – и скажет вам, будто не желает занимать ваше время и вообще никогда о мушкетерах не слышал. Так он деликатен! Но вы не слушайте его. Он мечтает служить в мушкетерском полку.
Окончательно осчастливленный граф взял кузена Жанны под руку и потащил в дальний угол балкона, где точно никто не мог помешать рассказам, приговаривая:
– Пойдемте же, сударь! Потом вы скажете, что интереснее историй в жизни не слышали!
Кантильен успел лишь на прощание бросить на Жанну ненавидящий взгляд.
Жена и дочь графа де Буассье, напротив, смотрели на нее с благодарностью.
– Вы наша спасительница, – произнесла графиня. – Он весь вечер не знал, с кем бы поговорить о старых добрых временах.
Жанна еще раз высказала комплименты балу и поспешно покинула балкон, спасаясь от разговоров. Хватит с нее бесед на этот вечер! Раймон прекрасен еще и тем, что его совершенно не тяготит молчание. Они будут молчать всю дорогу до Марейля, затем… затем станет не до разговоров, а наутро Жанна что-нибудь придумает. Она твердо решила: платить кузену она не станет.
В столпотворении бального зала Жанна не сумела увидеть ни Бальдрика, ни Элоизу. Что же, она подождет их у лестницы, и Раймона тоже. Рано или поздно они найдут ее, а если нет, она отправит какого-нибудь слугу на поиски. Только бы уехать поскорее! Жанна быстро прошла через зал, вышла в коридор, где никого не было, и остановилась у лестницы, в изнеможении прислонившись к стене. И только сейчас она поняла, что пальцы у нее сжаты в кулаки, а в глазах стоят слезы. Она была храброй там, разговаривая с Кантильеном, и не испытывала страха. Но омерзение от общения с кузеном, внезапно появившаяся откуда-то старая знакомая Раймона и непреходящий стыд от собственного обмана, сошедшиеся воедино, – это немного слишком для одного вечера. Оглядевшись, Жанна увидела небольшую кушетку и поспешно опустилась на нее. Ноги почти не держали. Как хорошо, что никого нет поблизости! Даже если она заплачет, никто не увидит.
Она не плакала много месяцев. Не стоит начинать сейчас.
– Мадам! – послышался голос, в котором сквозило облегчение. – Наконец-то я отыскал вас!
Бальдрик де Феш спешил к ней, и из-за того, что шагал он довольно быстро, его хромота была особенно заметной. Он остановился рядом, запыхавшись, и Жанна увидела, что барон вправду встревожен.
– Вы так внезапно исчезли, – сказал он, а затем вгляделся в лицо Жанны и спросил с еще большей тревогой: – Что с вами? Что случилось?
Жанна молча покачала головой, не в силах говорить; слезы все-таки потекли по ее щекам, крупные и злые, пали на сцепленные руки, и она закрыла лицо ладонями. Неподдельная доброта Бальдрика, его участливый тон сделали то, что не смогли сделать ночи, полные размышлений, – прорвали ту плотину, за которой пряталось безмерное горе.