— Это о каком же? — невинно округлил глаза Глеб.
— Помнишь, конечно, иначе грош тебе цена, — уверенно кивнул Потапчук. — А если забыл, пеняй на себя. Не я — жизнь тебя накажет.
— Может быть, дадите какую-то конкретную работу? — отбросив шутливый тон, спросил Глеб.
— Отставить, — отрезал Федор Филиппович. — Твое текущее задание — оставаться живым и свободным. Ты — мой секретный резерв…
— Туз в рукаве, — подсказал Слепой.
— Если тебе так больше нравится, пусть будет туз, — покладисто согласился генерал Потапчук и проводил долгим, обманчиво рассеянным взглядом неторопливо уплывающий вниз по реке прогулочный теплоход.
* * *Лошадиные копыта выбивали медленный, мягкий ритм по слегка влажноватой земле аллеи. Над головой смыкались полупрозрачные, подернутые нежной дымкой едва проклюнувшейся листвы кроны, обещавшие вскоре превратиться в сплошной тенистый полог, белизна березовых стволов казалась особенно чистой и яркой на фоне свежей, еще не успевшей потемнеть и пожухнуть зелени. Андрей Родионович Пермяков очень любил конные прогулки. Ему в них нравилось все, что других пугало и отталкивало — и высота посадки, и плавное покачивание лошадиного крупа, и ощущение сдержанной, подчиненной человеку мощи благородного животного, и даже проявления, порой далеко не безобидные, крутого лошадиного нрава.
Его сегодняшний спутник, невзирая на еще далеко не преклонный возраст, спортивную фигуру и отнюдь не столичное, а, прямо скажем, самое что ни есть деревенское происхождение, его восторгов явно не разделял. В седле он держался плохо, лошади откровенно побаивался, и та, чувствуя его неуверенность, вела себя просто отвратительно. В чисто педагогических, воспитательных целях Андрей Родионович на некоторое время предоставил скакуну и наезднику полную свободу в плане выяснения отношений, а потом, сжалившись, поймал строптивую животину за уздечку и повел в поводу.
— Покорнейше благодарю, — не без сарказма произнес спутник.
Как и все, с кем по своей воле общался Андрей Родионович Пермяков, он был далеко не глуп и понял, разумеется, кому обязан четвертью часа унизительных мучений и мучительных унижений в жестком и неудобном спортивном седле.
Едущий на полкорпуса впереди Пермяков мог скрыть улыбку, но не стал этого делать, для чего пришлось специально обернуться к собеседнику. Наградой за это маленькое усилие стало мимолетное, но ясно читаемое выражение бессильной злости, промелькнувшее на смуглой цыгановатой физиономии второго всадника. Это выражение о многом рассказало такому опытному психологу и физиономисту, как Андрей Родионович Пермяков. Он и раньше догадывался, что Мент немножко себе на уме, а в этот краткий миг окончательно уверился: да, этот человек ненадежен, и ему пора подыскивать замену.
Фамилия Мента была Васильев, а звали его Николаем Фомичом. Он был чернявый, как цыган или грек, и сухопарый, как заядлый спортсмен-легкоатлет, к чему не прилагал ни малейших усилий — просто дымил, как паровоз, и от природы не был предрасположен к полноте. Врожденная крестьянская хитреца и обманчивая простота манер помогли ему дослужиться до генерал-майора и занять какой-то второстепенный пост в главном управлении МВД. Благодаря этим же качествам ему удавалось неизменно оставаться в фаворе у любого начальства, хотя в последнее время продвигали его не так быстро, как раньше: фавор фавором, но будь ты хоть трижды душой компании, одного умения балагурить и провозглашать хвалебные тосты маловато, чтобы возглавлять по-настоящему ответственный участок работы.
Его деловые качества были главной причиной, по которой Андрей Родионович начал подумывать о том, чтобы вывести Мента из игры. Начинался новый этап, куда более важный и ответственный, чем все предыдущие, и на этом этапе умения без мыла пролезть в любую щель, каковое умение, по сути, стало краеугольным камнем карьеры генерала Васильева, было уже маловато. Но, пока он оставался в строю и продолжал приносить кое-какую, временами весьма ощутимую, пользу, с ним приходилось считаться. Приняв это во внимание, Андрей Родионович решил, что воспитательный момент пора закруглять, и натянул поводья. Его рослый вороной жеребец послушно остановился, и гнедая кобыла, за считанные минуты сумевшая довести до белого каления непробиваемо спокойного и добродушного (по крайней мере, с виду) Мента, так же послушно остановилась рядом.
— Отдохнем, — предложил Пермяков, — а то наездник из тебя, как из бутылки молоток. Есть такой бородатый анекдот про старого джигита. Не слыхал? Идет, стало быть, аксакал по горной тропке и вдруг видит: на лужайке пасется конь — не заморенная кляча, а настоящий скакун. Захотелось аксакалу тряхнуть стариной, вскочил он коню на спину, проскакал галопом метра два и на землю — шмяк! Встает, потирает поясницу и, вздыхая, говорит: «Э, старый стал, совсем г… стал…» Огляделся по сторонам, видит — вокруг никого нет. И добавляет: «А, чего там! И молодой г… был».
Васильев помедлил с реакцией, занятый куда более важным делом: вперив в кобылий затылок опасливый взгляд, он мертвой хваткой вцепился обеими руками в луку, перенес вес тела на левую ногу, высвободил правую из стремени, неуклюже перетащил ее через лошадиный круп и торопливо соскочил на землю. Ощутив под ногами твердую почву, генерал, наконец, расслабился и позволил себе хохотнуть.
— Хороший анекдот, — сказал он. — Правда, действительно старый, зато с глубоким философским смыслом.
— Н-да? — с сомнением обронил Андрей Родионович. Он молодцевато соскочил с седла и забросил на луку поводья. — Признаться, не замечал. И в чем же, по-твоему, здесь заключен глубокий, да еще и философский, смысл?
— В том, что каждый должен заниматься своим делом — тем, которому обучен, — сказал Мент. — Джигит — скакать верхом, слесарь — возиться с железками. И, если человек не справляется со своей работой, он действительно, как вы выразились, г… на палочке. А когда профессиональный наездник не может починить токарный станок, а слесарь-наладчик — объездить жеребца, это еще ни о чем не говорит.
— Да ладно тебе, — миролюбиво сказал Андрей Родионович. — Смотрите, какой обидчивый! Подумал бы лучше о своем здоровье!
— Именно о нем я и думаю, — заверил Васильев, демонстративно потирая копчик. — Эта скотина меня чуть не укокошила, а вы — здоровье…
— Есть такое слово: иппотерапия, — напомнил Андрей Родионович. — Дословно: лечение лошадью.
— Змеиным ядом тоже лечатся, — сказал Николай Фомич. — Дело не в лекарстве, а в способе применения и дозировке.
Шутливый тон, которым это было сказано, плохо маскировал его раздражение, и Андрей Родионович опять подумал: да, это уже отработанный материал. Генералом Мент стал всего три месяца назад, но, похоже, уже успел основательно свыкнуться со своим новым высоким статусом — как говорят в молодежной среде, «поймать звезду».
— Ну, извини, — положил конец беспредметной дискуссии Пермяков. — В конце концов, это ты хотел встретиться, причем срочно. В моем расписании это время отведено именно для конной прогулки. А ломать расписание я не привык, если только это не вызвано острой необходимостью — например, срочным вызовом к Самому.
Мент промолчал, воздержавшись от препирательств. Андрей Родионович видел, что молчание дорого ему далось, и это стало еще одним жирным минусом напротив фамилии генерала МВД Васильева в толстом гроссбухе, который существовал только в голове Политика. Господин генерал еще не забыл, кто тут главный, но лидерство Андрея Родионовича в их коллективе было в некотором роде неофициальным, и на этом основании Мент, похоже, возомнил, что при случае сможет подвинуть, а то и вовсе сковырнуть всемогущего Политика, использовав против него накопленный компромат. В том, что компромат накоплен, Пермяков не сомневался, в противном случае Мент не был бы Ментом, и только существованием этих материалов, заведомо далеко не полных, можно было объяснить не так давно начавшиеся странности в поведении Николая Фомича.
Странности эти, по большому счету, странностями не являлись. Плох тот солдат, что не мечтает стать генералом, и грош цена генералу, который никогда не задумывался о том, чтобы примерить фуражку главнокомандующего. Вожак любой стаи, будь то десяток отощавших от зимней бескормицы волков или глава демократического правового государства, вынужден держать ухо востро, пребывая в отличной форме и полной боевой готовности, чтобы подросший, набравшийся сил и наглости молодняк ненароком не разорвал его в клочья. Генерал Васильев был человек амбициозный, иначе не стал бы тем, кем стал, и теперь, судя по некоторым признакам, решил, что созрел для нового шага вперед и вверх. Он уверовал в свои силы и явно примеривался к глотке вожака, и это была ошибка — вполне понятная, но, увы, непростительная, потому что в ЭТОЙ игре права взять назад неудачный ход нет ни у кого.
— С учетом твоих талантов по части верховой езды, — с мягкой дружеской подначкой продолжал Пермяков, — увидеть меня ты рвался, полагаю, вовсе не затем, чтобы прокатиться в седле. Что-то случилось?
— Вам виднее, — пожав плечами, уклончиво ответил Васильев. — Насколько я понял, вы интересовались сводками происшествий за позапрошлую ночь — не по всей Москве и даже не по какому-либо из районов и административных округов, а по вполне конкретному адресу.
— Клуб «Фортуна», — кивнув, подтвердил Пермяков. — Ну, и?..
— Не понимаю, как вам это удается, — проворчал Васильев. — У вас что, хрустальный шар на тумбочке? Или волшебное зеркальце?
— В наше высокотехнологичное время все колдовские атрибуты с успехом заменяют телефон и компьютер, надо только уметь ими пользоваться, — решив, что толика скромности пойдет на пользу делу, заявил Андрей Родионович. — И ты — не единственный, от кого я могу получить оперативную информацию. Так что же стряслось в этой «Фортуне»?
— Во-первых, в названный вами промежуток времени в прилегающем к зданию клуба парке скоропостижно скончался от сердечного приступа замминистра обороны Шиханцов, — сообщил Мент. — Насколько я понял, заключение экспертов ни у кого не вызвало сомнений, и это происшествие даже не попало в сводки. Думаю, вам и без меня это известно, но я счел необходимым упомянуть о нем в связи с другим происшествием, которое было зарегистрировано в непосредственной близости от клуба той же ночью.
— Ага, — оживился Пермяков, — значит, что-то все-таки было?
— Перестрелка в духе девяностых, — кивнул Васильев. — На первый взгляд — чистый вестерн. Машина ДПС остановила на ведущей к «Фортуне» дороге «десятку» с ростовскими номерами. Инспектор, почему-то находившийся в машине один, и притом не в свое дежурство, подвергся вооруженному нападению, вынужденно открыл огонь на поражение и был тяжело ранен в перестрелке, успев уложить троих нападавших. Когда его обнаружили, он был еще жив, хотя и потерял много крови. Придя в сознание в больнице, он произнес три слова: полковник ФСБ Молчанов.
— И?
— И умер через два часа, то ли не успев, то ли, что представляется мне куда более вероятным, не захотев ничего больше рассказать и объяснить. В местном управлении сейчас всеми силами пытаются замять дело, которое явно отдает гнильцой, но слова патрульного слышал находившийся в больнице следователь прокуратуры. Эти слова навели его на кое-какие правильные мысли…
— Сделать карьеру, сплясав на чужих костях, — вставил Пермяков. — Мысль, бесспорно, здравая, тем более что мертвому уже все равно.
— Совершенно верно, — согласился Васильев и зачем-то покосился на мирно щиплющих молодую траву лошадей, как будто опасался, что те подслушают и передадут кому-нибудь его слова. — Прежде, чем непосредственный начальник убитого задействовал связи в прокуратуре, и не в меру инициативному следаку дали по рукам, он успел нарыть пару-тройку любопытных фактов. О том, что убитый находился за рулем патрульной машины не в свое дежурство, я уже упоминал. Преступники, которых он будто бы геройски перестрелял, приехали из Ростова. Установить, что погибший сержант ДПС родом оттуда же, не составило труда — это записано в его личном деле. Следователь незамедлительно выехал туда и в два счета выяснил, что с одним из ростовских гастролеров наш инспектор был дружен еще со школьной скамьи — в буквальном смысле слова сидел за одной партой.
— Какие-нибудь старые счеты? — скучающим тоном предположил Андрей Родионович.
Ему уже все было ясно, но ставить об этом в известность Мента он не собирался. Виртуозный исполнитель, которому давеча пел дифирамбы Филер, кажется, все-таки допустил прокол, сэкономив на контрольном выстреле. Его можно было понять — он торопился поскорее устранить возникшую досадную помеху и покинуть место преступления, — но не простить: поневоле вступив в чужую игру, неизвестный стрелок, как и все ее участники, окончательно и бесповоротно утратил право на ошибку.
— Не думаю, — демонстрируя проницательность, которая в данном случае выглядела, мягко говоря, неуместной, возразил Николай Фомич. — Представляется куда более вероятным, что там, у клуба, кто-то расстрелял членов промышлявшей грабежами и разбоем преступной группировки, в которую входил старший сержант ДПС Самарин. Ребята просто ошиблись в выборе жертвы, за что и поплатились. Такова моя версия, в пользу которой говорит многое…
— …И которая ровным счетом ничего нам не дает, — перебил Андрей Родионович, — поскольку практически недоказуема. Не спорю, это происшествие могло бы стать неплохим информационным поводом. Но для этого нужно, как минимум, доказать причастность убитого к деятельности ОПГ, а в идеале разыскать этого полковника Молчанова и снять с него, а потом еще и обнародовать, свидетельские показания. Ты что, всерьез намерен пободаться с ФСБ? Ничего не выйдет, тебе не с чем к ним прийти, нечего предъявить, кроме слов умирающего, которые просто будут объявлены предсмертным бредом.
— У меня в мыслях не было наезжать на контору, а тем более — создавать по собственной инициативе какие-то информационные поводы, — заверил Мент. — В таких делах инициатива действительно наказуема, и даже ваше бесценное покровительство тут может оказаться бесполезным — пуле не объяснишь, с кем ты сотрудничаешь и кто тебя поддерживает. Я просто изложил информацию, которая вас интересовала, и поделился некоторыми своими соображениями. Как говорится в другом старом анекдоте, умище не спрячешь. Возникают вопросы, Андрей Родионович. И мне почему-то кажется, что на некоторые из них вы могли бы ответить — разумеется, если бы сочли это возможным.
— Ну, попытайся, — скептически предложил Пермяков. — Спроси, почему бы и нет? Мы работаем в одной упряжке и просто обязаны друг другу доверять — по крайней мере, в определенных обстоятельствах и до определенного предела. Ты что, усматриваешь между смертью генерала Шиханцова и той перестрелкой на дороге какую-то связь?
— Может, и не усмотрел бы, если бы не ваш интерес к совершенно конкретной точке пространства и времени, — напрямик сообщил Васильев. — Праздное любопытство вам не свойственно, а разбираться, что там произошло между тремя ростовскими гастролерами, продажным гаишником и каким-то полковником ФСБ, — это, прямо скажем, не ваш уровень. Не по чину это вам, Андрей Родионович, из чего следует, что упомянутая перестрелка могла заинтересовать вас только в связи со смертью Шиханцова. Следовательно, связь таки есть, и вам известно о ней многое, если не все. Скажите прямо: Шиханцов и есть Воевода? Вернее, был…
— Ничего подобного, — непринужденно солгал Пермяков. Ему было трудно совладать с изумлением, вызванным беспрецедентной выходкой Мента, который отважился учинить ему самый настоящий допрос — спасибо, что не третьей степени. Васильев, что называется, утратил перспективу — сбился, считая клетки и линии на шахматной доске, и вообразил, чудак, что уже прошагал игровое поле от края до края и выбился из пешек в ферзи. — Пальцем в небо ты попал, Николай Фомич, вот что я тебе скажу. Связь, о которой ты толкуешь, существует исключительно в твоем воображении. Ты прав, говоря о моем высоком уровне информированности. Так вот, прими добрый совет человека, информированного гораздо лучше, чем ты: забудь и о Шиханцове, и об этом эфэсбэшнике… как бишь его — Молчалине?
— Молчалин — персонаж комедии Грибоедова «Горе от ума», — блеснул познаниями из области школьной программы по литературе генерал. — А фамилия этого типа Молчанов.
— Горе от ума — это сказано как раз про тебя применительно к данной ситуации. Может, той ночью мой хороший знакомый в «Фортуне» портмоне с сотней тысяч евро потерял, а ты выдумал невесть что, какое-то заказное убийство приплел…
— Про заказное убийство я, кстати, и словечком не обмолвился, — напомнил Васильев.
Андрей Родионович все-таки не удержался и изумленно поднял брови: ну и ну! Приемчик был настолько дешевый, что в последнее время к нему перестали прибегать даже создатели детективных телесериалов, не говоря уже о настоящих следователях. После такого фортеля оставалось только пожалеть, что сразу не привлек к работе в организации кого-то другого, чуточку более умного, но жалеть о сделанном Андрей Родионович не привык: промахи надо исправлять, а горевать о них — пустая трата времени.
— Ты уж не на пушку ли меня берешь, Николай Фомич? — сдержанно озвучил он свое негодование. — После всех теорий, которые ты тут развел на пустом месте, только безмозглый болван не догадался бы, к чему ты клонишь. И, кстати, изволь объяснить, зачем тебе понадобилось имя Воеводы? Боюсь, он будет неприятно удивлен, узнав, что ты под него копаешь. Долг платежом красен — слыхал?
— Да ни под кого я не копаю! — для убедительности ударив себя кулаком в грудь, горячо запротестовал сообразивший, что наговорил лишнего, Мент. — Просто служба такая, что привычка строить версии и добывать информацию буквально въедается в плоть и кровь. Вот, бывает, и действуешь машинально, на чистом рефлексе…