Статусность играет огромную роль в российском офисе, и не учитывать этот фактор вовсе неразумно, однако и перегибать палку не стоит, открытое офисное пространство, все-таки, имеет неоспоримые преимущества перед келейной, кабинетной системой, неизбежно объединяет сотрудников, дает возможность эффективного контакта людей друг с другом, без необходимости открывать двери. На мой взгляд, руководитель подразделения должен быть в визуальном контакте с сотрудниками, а стало быть, «сидеть» со всеми. Кстати, в приснопамятные советские еще времена, Директор внешнеторговой фирмы в Объединениях МВТ (а это была высокая должность!) находился с сотрудниками, как правило, в общем зале, правда, в отгороженном стеклянной перегородкой «аквариуме». Это была невидаль! Это считалось по тем временам крайне продвинутой, почти западной системой, по сравнению с учреждениями советскими.
Естественным, физиологическим уровнем, после которого должностное лицо в компании может получить собственный кабинет, является тот уровень, начиная с которого его direct reports(т. е., непосредственно ему подчиняющиеся начальники разных уровней), находятся в разных местах, в разных зданиях, тем более в разных городах и весях. Ну а с психологической, статусной точки зрения, если позволяет организация пространcтва, если вам так уж хочется — с уровня директора подразделения, наверное… Хотя я так не считаю (см. выше). Я понимаю, что тема достаточно спорная, и истина, как всегда, скорее всего где-то посередине..
Автородео
В один из летних жарких весенних дней того же 1990 г., по-моему, в Багдаде, давали представление автоэквилибристы из Советского Союза. В небогатой на крупные развлекательные мероприятия культурной жизни Багдада это было заметное явление, к тому же аттракцион проходил на главной площади парадов иракской столицы, где обычно потрясал с трибуны автоматом сам Саддам Хусейн, кадры этих парадов и радостного, палящего в воздух Саддама стали уже каноническими.
Там еще огромные скрещенные сабли в качестве арок установлены с обоих сторон площади…
Вот на этих трибунах мы и сидели теплым, чтоб не сказать большего, весенним вечером, наблюдая за «Авто-Родео», вдохновенно исполнявшееся заезжими советскими спортсменами на «ладах». Ну, знаете, это когда каскадеры на крышах ездят, машины на двух колесах летают, и все такое… Ночью уже я поставил машину к жилдому. На тот вечер я позаимствовал авто у Миши Смолкина, у него была почти новая Toyota, а сам он в том момент был где-то в командировке. Посадил всех друзей-знакомых и отправился на «Родео»…
Утром дня следующего я с удивлением обнаружил, что Toyota моя (смолкинская, в смысле) куда-то исчезла. Я внимательно проверил все переулки — вдруг, думаю, забыл, где я ее припарковал, хотя раньше ничего подобного со мной не было… Пропала машина напрочь. Если у вас когда-нибудь крали автомобиль, вы меня поймете, какое смятение чувств меня охватило. К тому же ведь еще и не «моя» машина это была, а взял я ее по дружбе покататься!!! Жуткое ощущение беспомощности, бессилия, несправедливости…Только вчера было отличное предотпускное настроение — и на тебе. «Авария» размеренной жизни выбила меня из колеи, пришлось почти месяц заниматься оформлением пропажи, открытием уголовного дела, мотаться по полицейским участкам, по страховым компаниям… Не было печали, что называется. И какой черт меня дернул выпендриться, взять смолкинский автомобиль тогда?
Мог бы со всеми поехать на автобусе, в конце концов, на это ужасное «авто-родео». В общем, самое отвратительное впечатление у меня осталось от каскадеров на «ладах», хотя они — то тут совсем и не при чем, но так бывает, ассоциация с негативом каким-нибудь портит всю жизнь.
Машину нашли через полгода, да и было бы странно если бы в саддамовском Ираке, где все пронизано соглядатайством и наушничеством, кто-то в здравом уме и памяти надеялся сохранить ее в собственности или продать куда. Но на запчасти, конечно, ее разобрали прилично, так что забирать мы ее с Мишей даже не стали, да к тому же уже была готова компенсация от страховой. Но этот случай — мелочь по сравнению с тем, что было чуть раньше.
Обокрали!!!
Осенью 1989 года я собирался в долгожданную командировку с представителями Иракской Финиковой Компании в… Советский Союз!!! Редкая ситуация, согласитесь — вроде как ты гражданин СССР, а в командировку едешь к себе же на родину. В этом была и своя волнующая эмоциональность, загадочность и вполне практическая польза, ибо можно было вывезти из Ирака какие-нибудь скопившиеся за год вещи, подарки там, технику, если удастся, — и ввезти обратно обязательный для экономных совзагранработников набор продуктов(водка-хлеб-селедка) и деньги, доллары, снятые со своего законного счета во Внешэкономбанке. Деньги необходимы для конвертации и покупки нужных товаров в Кувейте, с оказией. Вот такой круговорот товаров и услуг в природе. Непросто, но привыкаешь, на советское безрыбье-то.
И надо же такому случиться, что непосредственно перед отъездом нас обокрали. В неосмотрительно открытое окно на моем втором этаже жилдома вечерком пробрался юркий пацан и облегчил мой кошелек (фигурально, ибо деньги лежали в ящичке письменного стола, в конверте, вполне традиционное ротозейство!), аж на 4 тысячи зеленых американских долларов. Могу напомнить, что именно столько стоила в 1989 году трехкомнатная кооперативная квартира в районе Юго-Запада, в Москве. Или дача в районе Хлебниково с двухэтажным домом. (Просто и то и другое мне в именно в те годы предлагали купить знакомые, поэтому и помню так отчетливо масштаб бедствия). Сказать, что был шок — ничего не сказать.
Наутро я появился в Торгпредстве, и обнаружил, что… народ со мной не разговаривает. Завидев меня, люди отходили к соседней стенке, притворяясь, что заняты разговорами, в лучшем случае кивали в приветствии, не останавливаясь для беседы. У меня было стойкое чувство, что я для них выгляжу, как прокаженный. Или как воскресший некстати, извините, покойник в доме. Причем, в Посольстве была такая же реакция: люди сторонились меня, отходили в сторону, по стеночке, по стеночке, лишь бы не встретиться взглядом, не дай бог, не ввязаться в разговор…
Там уже тоже прослышали про ночной разбой в жилдоме. Я же от людей ничего не хотел, ей-богу, я понимал, что никто не собирается мне компенсировать мои трудовые сбережения, хотя… Хотя служебная квартира, где я жил, вроде по всем нормам должна была бы охраняться, но с другой стороны никаких формальных документов на тот счет предъявить я не мог, никаких контрактов я не подписывал, обязательства сторон (меня и работодателя), как и многое другое в советское время, оставались где-то за кадром, да и по любому не могли складываться в мою пользу. К тому же деньги я ввез в Ирак (ужас!!), как и все, без таможенной декларации. Так что — было-сплыло.
Справедливости ради надо сказать, что около трети этой суммы помог компенсировать Профсоюзный комитет и кое-что собрали ужаснувшиеся масштабом финансовой трагедии сотрудники, за что им большое спасибо, а то бы я вовсе потерял веру в человечество. Потом, через полгода, лиходея нашли — оказался, действительно, мальчишкой лет 14, я ездил на суд, но ничего мне не вернули — деньги он успел передать в надежные руки.
Ни о какой компенсации со стороны заключенного тут же в зиндан малолетнего преступника речи быть не могло, он был из малоимущей семьи, да и происхождение американских дензнаков мне совсем не хотелось доказывать, хотя можно было бы, задним числом… Я и тогда и сейчас уверен, что не обошлось без своих людей в полиции или в «мухаббарат», ибо ни для кого не секрет, что за нашим домом постоянно велось наблюдение, в просторечьи «наружка», так какой тут может быть хулиган, ей-богу?
Скоро же в Союзе в России) наступили совсем другие времена, масштаб цен и стоимость дензнаков поменялись до неузнаваемости, сейчас уже сумма в 4 тысячи долларов США совсем не поражает воображение, а тогда я выходил из состояния комы почти два месяца. Мой первый финансовый кризис, вполне рукотворный, жестокий, отвратительный, состояние омерзения, бессилия, когда в душе противно в общем эмоции сегодня многим известные по приснопамятным, придуманным и настоящим кризисам последующих 20 лет, включая сегодняшний всамделишный глобальный. Но жизнь на этом ни в коем случае не кончается, усвоил я для себя, и тем самым обеспечил себе заряд оптимизма и уверенности в преодолении всех последующих кризисов того и этого тысячелетий, чего и вам, дорогие читатели, желаю.
А следующий наступил уже непосредственно при режиссуре родного государства. Все внешторговские работники, как известно, могли открыть, должны были открыть, валютный счет во Внешторгбанке, единственном тогда уполномоченном вести личные валютные счета. За четыре года «длинной» командировки удавалось скопить немаленькую сумму, если не слишко расточительствовать да сибаритствовать. Часть зарплаты уходила на питание, коммунальные расходы, одежду там, иногда предметы роскоши, вроде автомобиля…Но значительная оседала на личном счете, в моем случае № 57 020 871 в ВТБ СССР, куда и следовало отправляться, дабы их уже по окончании командировки получить. Потирая руки, в предвкушении получения своих кровных 10 (!!!) тысяч долларов, я туда и отправился вскоре после возвращения в Москву.
А следующий наступил уже непосредственно при режиссуре родного государства. Все внешторговские работники, как известно, могли открыть, должны были открыть, валютный счет во Внешторгбанке, единственном тогда уполномоченном вести личные валютные счета. За четыре года «длинной» командировки удавалось скопить немаленькую сумму, если не слишко расточительствовать да сибаритствовать. Часть зарплаты уходила на питание, коммунальные расходы, одежду там, иногда предметы роскоши, вроде автомобиля…Но значительная оседала на личном счете, в моем случае № 57 020 871 в ВТБ СССР, куда и следовало отправляться, дабы их уже по окончании командировки получить. Потирая руки, в предвкушении получения своих кровных 10 (!!!) тысяч долларов, я туда и отправился вскоре после возвращения в Москву.
Не повезло. Вот все время мне как-то не везет со своими кровными, только заработаешь — и на тебе! — кризис или форс-мажор какой. В начале 1991 года Правительство решило, что форс-мажор настал, платить по внешним долгам нечем, бюджет пуст в результате «мудрой политики партии», а средства граждан, оставшиеся на счетах, особенно на валютных, можно и не возвращать. Объявить мораторий, реструктуризацию, все что угодно, но деньги снимать запретить, разве только мелкими дозами, долларов по 200, да и то по спецразрешению. И до этого решения очереди за собственными деньгами в ВТБ, что на ул. Чкалова, 14\16, были многодневные, с записью, с ночным палением костров, чтоб не замерзнуть… Вполне себе пост-революционный сюр, я думаю, многие пострадавшие от родного Советского Правительства вспоминают эти дни и ночи с содроганием.
Обязательные переклички, да по два раза в день, чтоб сложнее было отметиться, ехать — то не ближний свет для большинства, да и машины не у всех, чтоб спрятаться от стужи. Если на фамилию не откликаются, очередь единогласно и кровожадно ревет «вы-ы-ы-ычеркнуть!!!», тут уж апелляция к стыду и здравому смыслу не проходит. Может, заболел человек, или задержался где по важной надобности — «вы-ы-ы-черкнуть!». Тогда список редеет, и «последние становятся первыми», что по сути и нужно любой революционной, дикой природе. Знало ли родное Советское Правительство в какие тяжкие оно ввергает население, какому унижению оно его подвергает? Да полноте! Эта часть населения — крохотные доли процента! Вся страна стояла в километровых очередях, и, заметьте, не за буржуйской валютой, пусть и законно заработанной, но далеко не первой необходимости, а за спичками, солью, мылом, сахаром, продолжайте сами… Так что с чисто классовой точки зрения, бесславное, унизительное стояние совзагранработников у закрытого подъезда по улице Чкалова 14\16 было вполне себе праведным решением. Нехай стоят, если охота, а снять все равно не дадим, только по 200 долларов США в руки, будьте любезны.
Помог иракский друг Женя Устинов, у него были знакомые в управлении, у них знакомые в банке, коробка конфет сюда, бутылка туда… в общем, когда кассирша мне выдавала пачку наличных стодолларовых купюр, она смотрела на меня с нескрываемой пролетарской ненавистью… Извини меня, безвестный ташкентский контрактник или псковский инженер, что свои кровные я забрал тогда в обход иезуитского указа, но ей-богу, без них бы мне не прожить было в наступившую эпоху дикого капитализма (пока суть да дело, пока я не нашел себе нового достойного применения…). Да я понимаю, тебе—то это до лампочки… но все равно извини!
Связь
Моя мама периодически повторяет сегодня, стоит мне ей позвонить по мобильному телефону на дачу, как же это стало удобно вдруг, и как же она благодарна тому, кто такую замечательную штуку изобрел. И действительно, вспомнить жутко, что стоило позвонить куда-нибудь в сельскую местность, под Москвой, на дачу в те годы… Да об этом и не думали как-то, нет и нет. А сейчас представить себе жизнь без этих маленьких полезных устройств уже невозможно, специалисты говорят, что если на пару дней выключить мобильную связь (ну и интернет с ней заодно уж), то мир встанет, наступит коллапс экономики, техногенная катастрофа похлеще всяких ужастиков вроде «Послезавтра» или «Армагеддона», но об этом как-то думать не хочется, ей-богу…
Понятно, что мобильная телефония — это синтез многих изобретений, и я, если честно, просто не знаю одного имени «отца мобильника», которое я мог бы маме предложить для ежедневных благодарственных молитв в дачной глухомани, а хотелось бы ему памятник поставить, хотелось.
В 80-ые годы любое использование радиочастот для связи граждан между собой было просто запрещено, пробивались сквозь запреты радиолюбители, но и они вызывали большое подозрение и были под колпаком, ибо потенциально могли вражеским разведкам передать по азбуке Морзе какую-нибудь секретную информацию о введении талонов на мясо и молоко, например, а это явный подрыв безопасности государства.
Если без шуток, то контроль государства за средствами связи был тотальный, обусловлен тогдашней секулярной идеологией, предполагавшей крайнюю степень изолированности СССР от остального мира. Контроль за использованием мобильных телефонов в форме выдачи лицензий, разрешений на них просуществовал вплоть до года 1994, когда уже о Шестой статье Конституции успешно забыли…
Уже почти открыли границы, граждане стали пользоваться немыслимыми свободами, а Министерство Связи по-прежнему выдавало страждущим пластиковые такие талончики, с «разрешением на использование средства мобильной связи» или что-то в этом роде, у меня даже осталась одна на память. В начале 90-ых милиционер мог вас даже остановить и проверить наличие «разрешения», если вас «застукали» за использованием «средства мобильной связи», в машине или на улице. Правда в машине «оно» практически в первые годы не работало, сигнала соты не хватало что ли, а на улице это было небезопасно, ибо в диковинку… Но у наших хьюлетовских сотрудников, было дело, все — таки проверяли наличие лицензии пару раз. Эпоха уходила, отмирала тяжело и муторно, государство цеплялось еще за возможности усиления контроля… но буквально из последних сил, и довольно по-старинке, удерживая разрешительный характер для тех сфер деятельности, которые долгое время находились под запретом, а в новом времени вдруг оказались доступными всем и вся. Для охранителей государства это ведь тоже все было в диковинку — свобода связи, выезда, свобода слова, иностранцы на улицах, да без контроля, ужас… Еще в 1992 году, выезжая за город, на дачу, на служебном автомобиле с «желтыми», номерами, т. е., принадлежащими иностранному представительству(а в моем «хьюлетовском» варианте это вообще были номера 004, то бишь, «американец»!), я вынужден был за день звонить по известному телефону, ставить контролирующие органы в известность, что иностранное транспортное средство выдвигается в район деревни Столбовая. Неизменно следовал вопрос, звучавший, правда, простой формальностью:
— Иностранцы в машине будут?
— Иностранцев в машине не будет.
— Разрешается.
Дорога открыта, можно следовать по означенному маршруту, закупив шашлычок и пиво… но без иностранцев. Хотя, даже, когда иностранцы все-таки выезжали иногда с нами за город, паранойи по этому поводу никакой не было, ну едут и едут…
Возвращаясь к свободе связи, однако…
И каково же было наше удивление в далеком 1989 году, когда в Багдад стали привозить, из-за границы, понятно, первые переносные телефоны, всякие Panasonic’и которые без надоедливого, постоянно запутывающегося шнура, могли быть использованы в домашних условиях и, в соответствии с прилагающейся инструкцией, могли поддерживать соединение трубки с базой на расстоянии аж до 400 метров!!! Правда, условием такого немыслимого комфорта должно было быть отсутствие препятствий для сигнала, в виде бетонных стен и вообще любых иных возможных препятствий. Как потом оказалось, еще желательно, чтоб электронных — электрических приборов всяких, телевизоров со стиральными машинами, поблизости не было, но это мелочи… Воображение рисовало свободу телефонного разговора где-нибудь на лужайке дома, как в американских фильмах, правда трубки были громоздкие, размером в добрый кирпич, но кайф!!! Сидишь в шезлонге на лужайке перед виллой и говоришь по телефону, необычная степень свободы!
Именно на лужайке, именно перед виллой, совершенно как в голливудском кино (а тогда уже редко, но показывали это чудо техники в американских фильмах, конец 80-ых все-таки), я увидел переносной телефон, и стал лелеять мечту об оном устройстве, столь недоступном, столь манящем…
…Олег Александрович Виноградов служил раньше большим кадровым начальником в Госкино, как сокращенно называли тогда Государственный Комитет по Кинематографии и чему—то еще, сейчас не помню, и в последнюю свою предпенсионную командировку очутился именно в Багдаде, на должности представителя «Совэкспортфильма», внешнеторговой организации того культурного ведомства. Ведомство пеклось о статусе своего представителя и снимало для него отдельное от остального торгпредского населения жилище. Это делали и некоторые другие Объединения, но Олег Александрович все равно выделялся среди других «вилльников» — его вилла располагалась в элитном зеленом районе Мансур, где жили многие багдаские богатеи, дипломаты, в том числе Посол СССР, деятели культуры и вообще местная знать. Он выделялся и особенной тонкой интеллигентностью, начитанностью, чувством юмора, и вообще степенью интеллекта. Общаться с ним было всегда интересно, несмотря на приличную разницу в возрасте, а ему тогда уже было под 60 лет. Нам как-то удавалось общаться, как сейчас говорят, на одной волне, вместе ездить на экскурсии, ходить в музеи, на кинопросмотры иракских режиссеров (многие учились у нас, в Союзе), на вернисажи иракских художников, в общем, культурно проводить время.