Она ушла в ванную и в первый раз закрыла дверь изнутри. Включила горячий душ, встала под него и тряслась от холода, от беззвучных рыданий, от ощущения, что даже здесь и сейчас она не одна. Она почти сварилась, когда Анатолий выбил дверь ванной, вытащил ее, отнес на кровать и целовал до тех пор, пока сам не устал терпеть совсем уже гибельную страсть. Так, наверное, любят те, кого сейчас сбросят в пропасть.
Они не потеряли ни секунды этой ночи. На рассвете он лежал, так ничего и не утоливший, растерянный, как человек, которому коварно подсунули сокровище, чтобы вскоре жестоко и цинично его отобрать. Берта вышла в другую комнату и вернулась в том прозрачном платье с цветочным узором. Она даже подкрасила губы и ресницы.
– Ну, как, хорошо?
– Сказка. Я лежу и думаю, можно ли этой идее помешать… Хотел даже напомнить тебе о Юре. Но я понимаю не хуже, чем они. Если ничего не делать, Юра рядом с нами в большей опасности, чем был в детском доме.
– Мой дорогой. Я хотела тебе сказать, что сделаю все, что ты скажешь. Можешь даже приказать. Покричать, можешь побить. Какое бывает нормальное счастье – подчиняться своему мужчине. Нам надо за это мое счастье побороться.
– Да, – принял решение Анатолий.
Глава вторая Поперек огня
В кабинете Земцова собрался его обычный мозговой центр. Масленников, Кольцов, Армен, Вадим.
– Результаты эксгумации останков Ивана Григорьевича Смирнова, проживавшего в последние месяцы в статусе лица без определенного места жительства. Диагноза «пневмония» при жизни не было. Явное отравление ядом, который не представляется возможным определить. Разрушение стенок пищевода, затронуты и другие внутренние органы, в частности легкие. Что и дало такую картину болезни. По воздействию яд схож с радиоактивным воздействием.
– Бомжи, с которыми Смирнов проживал, – сказал Земцов, – показали, что он с ними не пил, питался отдельно, покупал продукты в ближайшем магазине. Проверяем людей из цехов разделки, готовки и расфасовки. Теперь о другом. Я открыл дело на главврача дома ребенка для детей с ограниченными возможностями на основании смерти девочки, задохнувшейся во время пожара. У Стрельниковой был как минимум час, чтобы самой организовать эвакуацию детей. При проверке документов обнаружилось, что на умерших в доме-интернате детей финансирование получали как на живых. Захоронений как таковых нет. Ищем. Для умирающих детей, чья смерть оформлялась, выделен кусочек кладбища. Придется проверять, по одному ли ребенку в каждой могиле. Истцом по фактам жестокого обращения в данном детском доме, подмены качественных и дорогих препаратов дешевой подделкой выступит Берта Иванова. Ответчик – департамент здравоохранения Москвы, у которого за долгие годы такой практики не возникали вопросы к своей ставленнице. Мы, естественно, ищем там ее «кураторов». Ордер на арест Тамары Петровны Стрельниковой будет получен сегодня. Что у вас нового, коллеги?
– Есть, – поднялся Армен. – Старая «Чайка», угнанная два года назад от гаража Генпрокуратуры, обнаружена на видеорегистраторах в день расстрела Виолетты Пановой и Бориса Георгиевского на ближайшем перекрестке рядом с домом Виолетты. Время совпадает. Мы проследили ее путь. Он ведет в «Приют Инессы». Они пользуются этой машиной, но для того чтобы узнать, кто именно ездил на ней в день убийства, решили пойти в обход. Мы стараемся не спугнуть и получить полную информацию изнутри. Для чего нашли человека, который служил в органах вместе с начальником охраны приюта Зориным. Человек сейчас тоже охранник в одной фирме – неделя через неделю. Договорились с ним. За хорошие деньги. Он случайно встретится с Зориным, пожалуется на плохую зарплату и предложит свои услуги юриста, каким он по образованию как раз и является. Согласится и на работу в охране. Пока все.
– Нормально, – заключил Земцов. – Ситуация такая, что нам сейчас больше нужен след, чем живой или мертвый исполнитель. Всем спасибо. Встретимся там, где договорились. У дома Берты.
Во второй половине дня в окно постучался ветер, затрепетали от страха ветки, в тревоге скрылось солнце. Берта одевалась на свою первую прогулку. Натянула две пары брюк-стрейч, надела теплую кофту, посмотрела на себя в зеркало и все сняла. Анатолий почти в панике наблюдал, как она надевает это платье, которое он в каком-то помешательстве заказал для нее. Для ее радостных событий. Берта достала нарядные босоножки.
– Ветер, – только и сказал он.
– Хорошо, – ответила Берта. – Платье будет взлетать и светиться. Заметно издалека. Я наброшу шаль. Умоляю, не беспокойся. Если бы я была просто очередной жертвой, меня бы нашли давно. Потолок бы обрушился… Да что угодно! А сейчас это просто спектакль. И ты будешь с ними, все увидишь.
– Да. Они сказали мне выйти через полчаса. По твоему маршруту – машины, которые там обычно стоят. На них никто не ездит. И все обычное. Беседки с одними и теми же людьми, спортивные площадки. Кусты, деревья. Ты можешь бежать в любую сторону.
Берта вышла. Солнце на миг ей просияло, как будто указывая путь. Она шла совершенно спокойно. Встречала соседей, они ей улыбались, говорили ни о чем. Спрашивали, не холодно ли ей.
– Нет, – отвечала Берта. – У меня что-то вроде нервной лихорадки. Жарко. Врач прописал мне прогулки в это время. Поставил диагноз: депрессия.
– Конечно, – печалились соседки. – Такое пережить. Ты очень похудела. Надо хорошо питаться.
И Берта шла печалиться дальше. Ей сказали гулять не меньше часа. И она шла, как велели: по людным местам и по безлюдным тропинкам. На машины, беседки, спортивные площадки не смотрела. Держалась взглядом за траву, за ветки деревьев, за дрожащее пение птиц. Это помогало. От этого опускало. И тепло становилось от мысли, что она уцелеет, что они с Толей завтра поедут к Юре. Что она знает: у мальчика есть надежда справиться со страшной болезнью, получить от жизни те радости, которых он не знал никогда. Вечером она позвонит его матери. Она найдет слова.
Берта, конечно, доверяла мужчинам, которые отслеживают сейчас ее маршрут. Ведь одному она слепо доверяет все – сердце, душу и тело. Но последние пять минут дались ей, как год бесконечного странствия по выжженной чужой земле. Даже трава под ногами кончилась. Она потеряла свою шаль. Достала из сумочки через плечо мобильник и пришла, почти прибежала к подъезду ровно в назначенное время. В подъезде попала в горячие объятия Анатолия. Они как-то оказались дома. Он чуть не порвал ненавистное платье, посмотрел мельком на себя в зеркало в ванной, смывая страх, – у него поседели виски. Оказывается, это происходит так быстро.
Он ее купал и кутал. Согревал собой. Пил ее дыхание и сок. Она растворялась в нем. Потом попросила горячего молока, чтобы уснуть. Анатолий вышел с собаками лишь тогда, когда она задремала. И Берта действительно поспала. Проснулась немного порозовевшей. До следующей прогулки без собак и Анатолия столько времени… Почти сутки.
Разговор с Ольгой, дочерью Ивана Григорьевича, не был сложным. Только одна из них была уверенной и знала, что нужно делать. Ольга всхлипнула, узнав о смерти отца. Когда Берта сказала, что ее собираются лишать по суду родительских прав на Юру, документы уже направлены в суд, – она произнесла: «Что поделать… У нас нет других вариантов. Я и здесь без работы. А старший сын окончил школу. Нам платить за его высшее образование. Такая у Юры судьба. Не он один. Таких много».
– У вас есть другой вариант. Пришлите отказ, не дожидаясь судов. Это слишком долго. У Юры нет столько времени. Излечение, практически полное, возможно до пяти лет. Пришлите, пожалуйста, отказ. А мы с мужем подадим документы на усыновление. Ольга, я обещаю, вы увидите своего мальчика здоровым.
– Считаете, у вас получится с усыновлением? – с сомнением произнесла Ольга. – У вас такие драконовские законы теперь. В доме ребенка Юры полно детей, которых лишили возможности усыновлений из-за «закона Димы Яковлева»[1].
– Да, лишили. Но я – не иностранка. Более того, могу воспользоваться служебным положением. Надеюсь. Характеристика подходит. В прошлом воспитательница детского сада, сейчас осиротевшая мать.
– Хорошо. Я узнаю у наших юристов и все сделаю, как скажете. Пришлю документы экспресс-почтой. Это три дня. В отдел опеки, в департамент здравоохранения и копии вам, на телевидение.
– Спасибо, Ольга. Не сомневалась, что вы меня поймете.
Берта посмотрела в окно, хотела перевести дыхание, но там деревья просто забились в судороге от налетевшего бурана. Небо заплакало. Стало страшно до воя. Анатолий! Они все устроили этот спектакль с тихой облавой, стерегли ее, уехали, а Анатолий… Он ведь может быть следующей жертвой. Именно он! Это так логично по логике преступников, этих вышедших на охоту живодеров.
Как она дожила до счастья – услышать торжествующий звук ключа, открывающего ей возможность вздохнуть. Как дожила… А он бросился к ней:
Как она дожила до счастья – услышать торжествующий звук ключа, открывающего ей возможность вздохнуть. Как дожила… А он бросился к ней:
– Я ушел. Увел собак. А ты одна. Нас всех могут поймать именно на этой дурацкой затее.
– Зато у нас столько теперь встреч, – сказала Берта.
– Первых встреч.
– Я делаю тебе предложение. Дай мне руку и сердце, я отдаю тебе все. Только срочно дай.
– Завтра утром перед больницей и заедем в ЗАГС, – улыбнулся Анатолий.
Ночью он спросил у нее:
– Как ты?
– Тяжело, – впервые пожаловалась Берта. – Слушаю стук своего сердца, как будто со стороны. Вижу ветер, слышу какую-то мелодию, любить больно, умереть нельзя.
– Солнышко ты мое. Единственное.
Глава третья Солнечная нить
Через три дня Берта позвонила Армену:
– Привет, Армен. Как там Амина?
– Нормально. Выздоравливает, поправилась, помогает жене, как та ни отбивается. Играет с детьми. Я занимаюсь ее документами, квартирой, работой.
– Она вам очень нужна как помощница?
– Если честно, совсем не нужна. Амина добрая, скромная, чистоплотная девушка. Очень ранимая, впечатлительная. Но я немного иначе воспитываю мальчиков. Джигитов, так сказать. И помощники у нас есть. Мои родители, гувернантка, приходящая работница. Дом немаленький, убирать Амине сложно. Мальчикам уже нужен спорт, компьютеры, серьезные книги. Старший в восьмом классе.
– Прекрасно. Тогда прекрати заниматься ее квартирой и работой. Амина, вот именно такая, нужна нам. Думаю, очень скоро мы сумеем ее забрать.
– Понял тебя. Да, это хорошая идея. Она подойдет.
Сейчас Берте кажется, что до Амины дел на вечность. Ожидания точно на вечность. Уже рассматривается ее иск к департаменту здравоохранения Московского правительства с конкретными ответчиками, курирующими этот дом ребенка. Запущена работа над документальным фильмом «Юра из детского дома». Основной обвинитель – двенадцатилетний Кузьма Кузьмин, мальчик с уникальными интеллектуальными возможностями, который фиксирует в памяти все, что видит вокруг. Его лишили родителей из Америки, которые уже полностью оформили усыновление до «закона Димы Яковлева». У этих родителей уже было оплачено место в лучшем реабилитационном центре, обставлен для мальчика весь коттедж их прекрасного дома. Прошло два года после того, как все оборвали, а несчастная мать, состоятельная и благополучная женщина, все пишет просьбы и заявления всем российским зажравшимся чиновникам. Живет в слезах и в разлуке, как самая несчастная мать в России. Как те матери России, которые от безысходности убивают детей или уходят сами.
Сюжеты для фильма записывают репортеры-профессионалы. Так решила Берта, объяснив это решение своим непрофессионализмом. Не говорить же людям, коллегам, руководству, что она просто боится. Боится это все увидеть и умереть.
Директор редакции Илья Бадаев написал официальные запросы во все инстанции с просьбой помочь одному из ведущих сотрудников в быстром усыновлении Юры Смирнова по медицинским показаниям. Сотрудники реабилитационного центра для больных детей «Антонтутрядом» связали Берту с лучшими специалистами разных стран, в том числе с хирургами, которые вживляют нейростимулятор в спинной мозг.
Анатолий вдохновенно, как самый главный и сложный проект в своей жизни, делает эскиз перепланировки их двушки. И для этого тоже читает и смотрит все, что нужно знать о ребенке с ограниченными возможностями.
Они ездят к мальчику каждый день. Их пускают вдвоем в палату. Юра радуется обоим. Анатолий держит дистанцию. Стоит у стены и печально смотрит на Берту, которая не держит дистанцию. Для нее этой дистанции нет. Берту беспокоит одно: в какой степени Толя все это поддерживает. Может, просто ради нее? Она не торопит. Хотя все время думает о том, как он хочет от нее своего, здорового, красивого малыша. О маме, которая тоже ждет такого малыша. Конечно, от Анатолия может родиться только мальчик. Сильный, крепкий, здоровый и озорной… А Юра такой слабенький и нежный. Берте ужасно хочется сказать: «Милый, подойди ближе. Вдохни его детский, сладкий и родной запах. Ты, наверное, думаешь, что больные дети пахнут болезнями и лекарствами. Это не так. Ты сразу поймешь. Попадешь в плен, как и я». Она этого не говорит, конечно. Разные люди воспринимают по-разному разные запахи. Такая вот беда. Сильному и мужественному мужчине не покажется так, как Берте. И в этом их проблема.
А так все движется. Опять же не без помощи Бадаева. После того как они отвезли заявление в ЗАГС, он направил туда обращение с просьбой максимально ускорить оформление брака по очень серьезным для редакции причинам.
И в любую погоду Берта с Толей утром едут в больницу, уже с сумками, набитыми вкусностями, книгами, развивающими играми, не считая того, в чем нуждается больница – дорогие лекарства, средства гигиены, предметы для тренировки. Нормальная инвалидная коляска уже заказана в Германии. Вот поэтому Толя и занимается перепланировкой ее маленькой квартиры. Они пока не могут отказаться от квартиранта и его денег, не могут купить себе квартиру побольше. И Толя самоотверженно включает в свой проект уголки для Марии и Амины. Хорошо, что у него есть возможность получать нужные разрешения в Главном архитектурном управлении.
Они едут, и по мере приближения к больнице Берта чувствует, как теплеет, светлеет и поднимается со дна души ее подавленное постоянной болью сердце… Сердцу освещает путь, как солнечная нить, ожидание и радость ребенка с ореховыми глазами графинь Альтан.
Глава четвертая Любовь
Счастье случилось в тот день, когда они после ЗАГСА, став мужем и женой, приехали в больницу, где уже ждала их Амина. Ей тоже выписали пропуск. Она, такая робкая и неуверенная, всех и всего пугающаяся, бросилась на пороге палаты Юры Берте на шею. Амина плакала и благодарили так, как будто нашла своего Умара.
– Такой ребенок, – только и смогла сказать она. – Мне разрешили тут быть три часа в день!
Берта была в своем платье с цветочным узором. Она взяла постоянный халат в шкафу и отправилась в туалет переодеваться, прежде чем начинать хлопотать. Вернулась она тихо в своих бахилах. Амина металась, раскладывая фрукты, она в этом знает толк: отбирала только те, которые выросли и созрели под солнцем. Те, которые сорвали до спелости, браковала. Эти, недостаточно полезные, она потом съест сама. Анатолий… Анатолий стоял не у стены. Он наклонился к ребенку! Он взял своими тяжелыми и горячими руками его сломанную ручку, согревал ее, что-то шепнул, а потом низко наклонился и прижал эту ручку к губам. Оглянулся, увидел Берту, испугался, как будто она его поймала на чем-то постыдном. Юра ему улыбался. Значит, Толя так с ним общается не первый раз! Берта ничем не выдала своего счастья. Просто кивнула и занялась материнскими делами.
Отмечать изменения своего союза они поехали к тем, с кем их так плотно связала жизнь. В бюро «Скорой юридической помощи», куда подъехал уже Кольцов с букетом белых роз. Там отменили прием. Освободили и сдвинули рабочие столы. Поставили бутылку шампанского – одну на всех (все за рулем, у всех работа) – и какую-то выпечку из грузинской палатки рядом. Берте целовали ее палец с самым дешевым обручальным кольцом, Толе крепко жали руку, хлопали по плечу, говорили, какой он везунчик.
Отсюда они поехали на прогулку Берты. Ее маршрут и время теперь постоянно менялись. Так следователи сбивали с толку возможных охотников на нее и в перспективе рассчитывали расстояние, которое тем понадобится для того, чтобы оказаться у Берты на пути. После прогулки Толя встретил ее в холле подъезда с большим шоколадным тортом и второй на своей свадьбе бутылкой шампанского. Дома он достал маленькую сафьяновую коробочку с сердечком – медальоном из белого золота на такой же цепочке. В медальоне была ее фотография. Берта бросилась к туалетному столику, надела украшение, оно идеально прильнуло к ее нежной шее, полуоткрытой груди. Это был первый его подарок. Анатолий щедрый и великодушный человек, просто у него не было времени и повода от нее оторваться, выбрать подарок. Он готовился: нашел ее самую лучшую фотографию, под ней гравировка: «Ты моя».
Перед ее повлажневшими глазами всплыла сценка, которую она спрятала в папке памяти «сохраненное»: Анатолий прижался губами к ручке чужого ему больного ребенка. Не демонстративно, не для нее, наоборот: испугался, что она увидела. Берте захотелось что-то сделать, чтобы у них был настоящий первый свадебный вечер, первая брачная ночь. Другого нарядного платья ее теперешнего размера у нее не было пока, они заказали только пару рабочих платьев и костюмов. Не стали покупать нарядное, свадебное из суеверия. Так ужасно совпало тогда купленное для радости платье и убийство Владика.
Берта заново подкрасила ресницы, губы выделила золотистой, с чувственным сиянием помадой, надела маленькие сережки с крошечными бриллиантами. Вернулась в кухню, где Анатолий расставлял тарелки, бокалы, резал торт. Положил фотоаппарат на стол, чтобы сделать первую фотографию в семейный альбом. Берта остановилась на пороге, готовая к полету в блаженство, в тепло, в их нескончаемый солнечный удар, случившийся в дождь…