Глава третья
Встреча Анатолия
Анатолий вернулся вечером с работы злой и не просто усталый, а выжатый. Устают от нормальной работы, а из бега с препятствиями, придуманного идиотами, ты выходишь таким же идиотом. И слабаком. Надо бы в том кабинете шваркнуть дверью, чтобы очки с того носа слетели. Надо бы на той стройке дать по морде ворюге-прорабу, надо бы порвать этот «правленый», а по факту изуродованный «культурной» комиссией свой бывший эскиз реставрации старинного особняка, украшения Москвы… Надо бы плюнуть на всю эту мутотень и уехать в красивый и свободный город Париж… Но утром на работу. Но люди будут его ждать. Но Джессика – московская собака. Понравится ли ей Париж? Но… Надо сдавать свою квартиру в центре, чтобы посылать деньги брату на лечение жены. Они так хотят детей, просто помешаны на этой мысли. Анатолий их понимает: они хотят видеть воплощение и земное продолжение своей любви. Не всем так везет – полюбить. Ему, Анатолию, в этом не повезло ни разу. Проблем с женщинами, конечно, нет. Но нет любви. Вот такой он нудный тип. Сплошные «но». Так и говорила бывшая жена. При этом цеплялась за него чуть ли не зубами, так не любит выпускать из рук свое. Но! В данном случае спасительное «но». Терпеть женщину, по отношению к которой не возникла даже привычка дышать рядом, не имеет смысла, раз нет любви. Почему женился? А почему нет? Она ничего. Было несколько неплохих ночей. Потом как порядочный человек он был обязан… Так вроде говорится?
Анатолий купил бывшей жене другую квартиру, забрал Джессику, сдал свою дорогую, посылает деньги за нее брату с женой в те страны, где они ловят свою надежду на детей, а сам переехал с собакой в квартиру брата.
Джессика прыгнула ему на грудь, лизнула. Вот тут нет «но». Все сошлось: преданность, чуткость, понимание, тишина, покой. До утра. До работы. До бега с препятствиями. Они вышли, как и утром, под дождь, который их поджидал у подъезда. И пошли смывать с себя день его борьбы со стенами и столбами, ее день одиночества и тоски по нему.
Темно, мокро, никого нет. А утром из-за этих кустов вышла на дорожку к его подъезду женщина с маленькой пучеглазой собачкой. Он был уже мыслями в делах, он их даже не рассмотрел. То есть собачку рассмотрел лучше, чем женщину. Как их теперь рассмотришь на улице, в этих страшных куртках и брюках «унисекс»? То есть равный, перемешанный пол, то есть без пола, без женщины… Он ее не рассмотрел, но его будто бы качнуло. Поздоровался с совершенно незнакомым человеком. Она ответила милым и нежным голосом. А женщина не хрупкая и не очень юная. Он прошел и не оглянулся, но его руки будто бы почувствовали вдруг ее упругое тело под этим «унисексом». А ведь чего в нем нет, так это озабоченности на ровном месте. И мечтать о поцелуях под луной он не привык. Что-то нашло. Бывает, наверное. Хотя с ним не бывает. Но надо бы завтра выйти в то же время.
Часть вторая Враги
Глава первая В этой чудной стране
На следующее утро Берта задумалась перед тем, как влезть в свою «собачью» одежду. Обнаружила на куртке пятна и следы вчерашней грязи, которые вечером халтурно пыталась просто стереть водой. Получилось не очень. Вчера бы ее это не взволновало. Но сегодня Берта полезла в шкаф. Господи, сколько там всего такого, о чем она забыла за зиму и вообще. Большинство одежды как-то ни к чему. На работе она в основном в халате, как и положено хорошему воспитателю. Многие вещи она покупала от любви к процессу.
Берта взглянула в окно: ливня, скрывающего несовершенство одежды, больше нет. Сквозь не очень приветливые облака пытается подмигивать нерешительное солнце.
Берта выбрала пушистый серый свитер с аппликацией в виде лисы с рыжим хвостом на груди. Ее воспитанникам такой наряд очень бы понравился. А что подумает незнакомый взрослый мужчина о даме с собачкой с детской лисой на груди четвертого номера? Заодно узнаем, как ему. При солнце впечатление трудно скрыть. Свитер тепло прильнул к ней, как родной, лиса от движения шевельнула хвостом. Как у золотистого ретривера. Черные, ставшие вдруг тяжелыми, даже на вес, джинсы отправились за вчерашним свитером в бак для грязного белья. Так. К свитеру по цвету подходят стрейчи, но бедра… Но сорок восьмой размер, который уверенно приблизился к пятидесятому. И это на ее щадящий глаз. Подруги, конечно, спросят: «У тебя уже не меньше пятьдесят четвертого?»
Ну, да, мысленно ответила Берта и натянула этот позор. Как сказал однажды муж Коля, к счастью бывший, «порядочная женщина такое не наденет». Берта натянула эти непорядочные джинсы. Но как удобно. И размер вроде терпимый. Наряд завершила безрукавка с капюшоном, который Берта выложила красивым воротником. Это беспроигрышно. В отличие от волос. Но тут ничего не поделаешь. Грива так грива. Она взглянула на полку с косметикой. Открыла тушь, провела по ресницам раз. Ничего, кажется, не изменилось, кроме настроения. Настроение стало соответствовать мифическому макияжу. Берта бросила в мусорное ведро давно высохшую, как выяснилось при проверке, тушь, но вышли они с Тусей, как дамы в макияже.
Анатолий проснулся от страха, что он проспал. На работу точно было еще рано. На работу он не проспит ни с перепоя, ни под температурой. Как и на прогулку с Джессикой. Он проспал вчерашнее время встречи с женщиной и пучеглазой каракатицей. Анатолий собирался в авральном порядке. Задумчиво осмотрел свои вполне чистые джинсы, бросил их на пол и достал другие, совсем чистые. Потянулся за черным джемпером – и тоже бросил. Надел голубую и очень дорогую рубашку, которую купил для важных встреч. Провел рукой по щетине, он брился обычно после прогулки с собакой. Нет, выходить в парадной рубашке, да еще бритым – это надо быть полным фраером.
– Мы пойдем так, – сказал он Джессике. – Их уже, наверное, нет. Они вчера пронеслись, как две мокрые тени. Может, их не было на самом деле. Просто что-то почудилось. Унисекс не унисекс, но что-то должно было запомниться. Кроме того, что собственные руки от чего-то сжались и затосковали.
Берта обошла с Тусей площадку в третий раз, к кедам налипла трава, они безнадежно промокли. Берта решила, что зря не надела резиновые сапоги. Погорячилась. В принципе погорячилась.
– Уходим, детка, – сказала она и не узнала свой погасший голос. – У нас сегодня операция. Ты не будешь бояться. Мама с тобой.
И тут они вышли. Даже глазам стало как-то горячо. Она его узнала и без ливня, узнала бы и в черном смерче. А он сегодня в такой небесной рубашке. Наверное, что-то важное на работе. И только сейчас Берта сообразила, что он ее в жизни не узнает, с этой лисой на груди номер четыре, в этих обтягивающих брюках. Зря она не надела куртку, которая все маскировала. Не надо делать резких движений, говорит мама.
А они вдруг оказались рядом.
– Я боялся опоздать, – сказал он. – Я не смог рассмотреть тебя вчера. А ты такая…
– Я? – растерялась Берта.
– Ты. Ты такая, что разрыл бы тебя из сугроба, достал бы с самой крутой вершины. Такая светлая, такая великолепная. Женщина.
– Я Берта, – только и сказала она. – Это как раз и значит: светлая и великолепная. Только я не знала никогда, что так можно сказать обо мне.
– У тебя будет возможность узнать. Я вернусь вечером в девять. Мы с Джессикой будем здесь.
И она пришла вечером в девять одна. Туся дома отходила от наркоза и спала.
Он опять опоздал. Он и утром опоздал на работу, потому что долго без толку прибирался в квартире, пытаясь придать ей жилой вид. Потом взглянул на часы и помчался к машине. В машине вспомнил, что так и не побрился. День был не бегом с препятствием, а полетом во тьме с летящими навстречу метеоритами, с вымершими от пьянства диспетчерами, приземление – с отвалившимся шасси в чистом поле.
Опять опомнился после того, как было нужно. И поехал по Москве в поисках белых и красных роз. Так ему было нужно. И купил шампанское, большие, истекающие соком груши. Розы цветочница ему посоветовала взять розовые.
– Они самые красивые. Только что привезли. Вы их побрызгайте дома водой, они будут, как в росе… Перед ее приходом.
И она вдруг подмигнула Анатолию. Неужели у него все на лице?
Домой он мчался, как шальной. Он ведь не взял у Берты телефон. Он не знает, где она живет. Живет ли она здесь вообще. А вдруг сегодня не дождется и уедет завтра куда-то к морю отдыхать. С мужем, с любовником или одна. Ведь она, как и он, может жить здесь в чужой квартире… И он никогда не узнает, у кого.
Анатолий влетел в квартиру, поставил покупки, вывалил корзину роз в ванну с водой, пусть сами покрываются своей росой. Он схватил Джессику, и они полетели на эту площадку. И попадались им на пути только другие люди и вовсе не пучеглазые собаки. Джессика, кажется, тоже встревожилась. Она его так чувствует.
Анатолий влетел в квартиру, поставил покупки, вывалил корзину роз в ванну с водой, пусть сами покрываются своей росой. Он схватил Джессику, и они полетели на эту площадку. И попадались им на пути только другие люди и вовсе не пучеглазые собаки. Джессика, кажется, тоже встревожилась. Она его так чувствует.
А Берта подошла откуда-то из-за дерева и дотронулась до его локтя. Обожгла.
– Ты смотришь на собак, – сказала она. – А я пришла одна. Туся дома после операции. Я замерзла. Юбку на свидание надела. Кавалер опять опоздал. Но мы, графини, не обидчивые.
– И много вас, графинь? – улыбнулся он, надеясь, что стук сердца не раздается эхом по округе. Юбка на ней из такого прозрачного шифона. Или он помешался.
– Немало, – серьезно ответила Берта. – Были еще до моей пра– много раз бабушки Берты Альтан, которую привез из Германии прапрадедушка – русский дворянин. Были после. Теперь только я. Уже с примесью железа от прадеда-кузнеца Ивана.
Вот так, в паре фраз рассказала она ему историю своего очень длинного рода. Несчастного и счастливого рода.
В его квартире плавали и тонули в росе розы, которые вдруг распустились в ванне. Ее юбка была тонкой, но из двух слоев, он запутался в них. Они не стали пить шампанское и есть груши, истекавшие соком. Они задвинули шторы, он отвел Джессику в другую комнату, она зевнула им вслед. Они не дождались ночи. Берта перестала что-то понимать, что-то видеть, утратила способность быть только собой. Это его руки закрыли ее крик, чтобы она сама не испугалась его.
И только потом наступила ночь. И она уже торопила свой крик, а он ловил его губами, руками, собой.
«Что со мной…» – так думала Берта.
«Что же это со мной, черт побери», – думал Анатолий.
И они возвращались к началу.
– Странно то, – сказал он на рассвете, – что после любви каждый зверь печален. Наверное, я не тот зверь. Я не могу тебя отпустить, пока не выпью весь твой сок.
– А я не могу уйти, пока не отдам тебе весь свой сок. Он мне не нужен, вот в чем беда. Я его с собой не унесу…
Но она встала, когда пора было бежать к Тусе: делать уколы, менять повязку, кормить. Только окунулась в холодную воду с розами. Он поднял ее, оцарапал грудь щетиной.
– Как же это хорошо, – сказала она, – что ты так и не побрился с утра. Унесу эти царапины. У меня нежная кожа.
Так сказочно начинался день в их чудной стране…
* * *Рекс с вечера аккуратно устроился в своем теремке, долго смотрел на месяц, нюхал темноту и запах ее щенка от детского одеяла. Он мечтал. Берта приходила вечером, она что-то ласковое говорила, Рекс услышал слово «дом». Он так хорошо знал это слово. Он прижался головой к ее коленям и боялся поверить. И верил, что Берта поведет его в их общий дом. Она только попросила: «немного подождать». Он знал и слово «ждать». Ему не трудно. Он опять точно знает, что он красавец, что он – радость. Берта даже ему сказала, что он Джой. Она узнала это, конечно. Он будет ждать, встречать и провожать детей. Так сладко он засыпал.
А потом его позвали. Он не удивился, к нему приходили многие. Дом большой. И все его любили, даже хмурый дворник. Рекс вышел и повилял хвостом, таким, как у сибирской лайки Симы. Он не узнал этих людей. Эта большая широкая женщина не была ни Бертой, ни Мариной. Этот высокий худой мужчина с усами не был тем, который его поднимал в щенячестве. Он не был тем, который в него стрелял, тем, который перебил лапу и сказал: «Беги, бобик. Может, тебе повезет». Это были совсем незнакомые люди. И подул от них опасный ветер, и он опять замерз. Надо бы убежать, лапу ему вылечили. Но завтра за ним придет Берта. Его будут искать дети. И он остался. Женщина достала фотоаппарат и нажала кнопку. Это Рекса не удивило. Его многие фотографировали. С ним фотографировались. Вдруг во двор вошли еще два человека. Рекс постарался им повилять хвостом, чтобы они не испугались, он же такой большой и черный, как папа-ньюфаундленд. Один вдруг вытянул какую-то совсем не толстую палочку, он с такими играет… И что-то с ним случилось. Он как будто поплыл… Не мог ни шевельнуться, ни позвать Берту. Просто расползался на своих больших и крепких лапах по траве. А женщина все снимала. Она и не подумала ему помочь. Рядом с Рексом положили большую клетку, открыли и четыре руки бросили его туда, как Берта бросает в мусорный бак его испачканное одеяльце, которое пахнет ее человеческим щенком. И его понесли. Повезли. Ему было страшно, тяжело на душе, у него громко и быстро стучало сердце, как будто он бежал, пытался скрыться, а его догоняли враги.
Он еще жил в том темном и глухом лесу, в котором его вытряхнули. Его застывающие карие, как у Берты, глаза еще поймали восходящее солнце, мозг узнал в нем Берту. Но тут страшной судорогой свело лапы, дикой болью пронзило всю его жизнь – короткую жизнь пса по имени Радость. Он улетел из грязной лужи пены, рвоты и собственной мочи. И в остывшие открытые глаза вместо солнца посмотрела белая луна. Это была смерть.
Душу собаки по имени Радость приняло мягкое, грустное облако. Оно нашло для этой прозрачной и тонкой души капли дождя. Оно омыло карие застывшие очи. Душа вздохнула сразу любовью. Глаза открылись, нашли маленькую и такую далекую землю. Рекс понял, что это земля, потому что на ней была одна ярко светящаяся точка. Она приближалась к его отдохнувшим глазам. Она становилась Бертой. Он видел ее так, как будто она была рядом. Облако пахло ее руками, ее прекрасными волосами, пело ее чудесным голосом. Рядом с Бертой был незнакомый мужчина. Но Рекс не чувствовал от него опасного ветерка. И он понял: Берта нашла своего хозяина! Как он был счастлив за нее, за любимую Берту, ее преданный пес, который не успел войти в ее дом.
Теперь Рекс обживал свой небесный дом. Его встретила новая чудная страна.
Глава вторая Берта
Ей хватило часа, чтобы выспаться, на ходу увидеть каплю жаркого сна, все вспомнить, не поверить, удивиться, задрожать от того, что вечером он придет к ней. Задрожать и загореться. А день такой яркий, такой счастливый. День первой любви взрослой женщины.
Туся еще спала. Берта тихо вышла из квартиры и поехала на ближайший рынок. Коля был настолько благороден, что оставил ей свою старую «Ниву». Сам купил себе джип «Мерседес». Его дела поправились, как только его повысили в МВД с места стопятнадцатый справа по коридору до собственного кабинета. Берта подумала и не отказалась. Ей нужна машина. Сама теперь неизвестно когда купит. Она купила овощей, фруктов, свежего мяса. Она начнет его понемногу давать Тусе. Она покормит дома Рекса. Зачем ждать неделю? Туся себя чувствует уже нормально. Рекс ей не помешает.
Берта порезала мясо на крупные куски, сбрызнула их яблочным уксусом. А это для него. Для Анатолия. Она умеет хорошо готовить для мужчин, детей и животных. Потом в темпе какого-то вдохновенного танца она что-то убирала, что-то не замечала, чтобы не сбивать настроение. И собиралась. На Рексе есть ошейник, она ему регулярно покупает, но сегодня она придет к нему с новым, самым дорогим, какой найдет в «Бетховене». И с солидным хозяйским поводком. Пусть поводок ему не нужен, он в любой ситуации пойдет с нею у ноги. Но он обязательно должен быть. Тем более потом они поедут в клинику и поменяют его паспорт с прививкой, но без хозяина, на другой. Теперь у пса по имени Радость будет ее адрес и ее имя-фамилия в паспорте.
– Спасибо, Николя, – послала он с балкона воздушный поцелуй в сторону бывшего мужа. – Спасибо за то, что вовремя свалил. Был бы ты мне сейчас большим камнем поперек дороги. Нам. Всем троим плюс. Туся к тебе все же как-то притерпелась. С мужчинами – Анатолием и Рексом это бы не случилось.
И Берта побежала в «Бетховен», и так выбирала ошейник для Рекса… Как выбирала бы себе подвенечный наряд. И прибежала, сдерживая рвущееся дыхание, в его двор, к его теремку… Там почему-то стояли дети, некоторые плакали. Громко и негромко говорили люди. А Рекса там не было. Его не было…
Берта всех выслушала. И ту женщину, у которой бессонница и которая все видела из окна. Женщина побоялась выйти, потому что они приехали на «Газели», эти люди. Они, наверное, были вооружены. Стреляли, как ловцы, из трубки шприцем. То ли снотворное, то ли отрава. И была пара, ее знали многие. Они живут в соседней высотке. Светлана и Евгений Кидринские.
– Я не знала ваш телефон, – вздохнула женщина. – А в полицию чего звонить? Он тут и так на птичьих правах жил. Может, это полиция и была.
Она тоже плакала.
– Я вам не говорил, – признался дворник-татарин. – Они мне сказали никому не говорить. Но это не на дачи воровали будки, которые вы для него строили. Эти муж и жена приходили их сносить. Рекс такой умный, он уходил прятаться в другой двор, в кусты. А когда вы мне заплатили, чтобы я будку зацементировал, они обозлились.
Берта оказалась дома. Судорожно искала телефоны людей, которые занимаются животными.
– Кидринские – известные всей Москве живодеры, – сказала зоозащитница Таня. – При этом они себя позиционируют как любители животных. Они на этом построили бизнес. Собирают деньги на уничтожение собак якобы в защиту кошек. У них есть сайт «Чудо природы», они покупают полосы в газетах, где несут свою дикарскую идеологию. Хочешь, дам их телефон? Приходилось объясняться. Обращения в полицию бесполезны.