Берту продержали пару дней в клинике, перед выпиской к ней подошел врач, работающий в программе. Он протянул ей черную коробочку, похожую на ту, в которой были духи «Дорога в ад».
– Вам передали, – сказал он. – Таблетки, мази, кремы. Там и инструкции по применению. Через пару дней никаких следов не будет. Вы сможете работать.
Так и случилось. Берта уже ничему не удивлялась. Гематомы и раны рассасывались и затягивались просто на глазах, как во время тихой облавы, когда ей распороли ногу зонтиком. Кости и зубы оказались целыми.
Она чувствовала себя вполне нормально уже через несколько дней. И к ней зашел администратор группы, которая ждала ее выздоровления. Сказал, что группа хочет это отметить. Просто посидеть в пабе вечером, выпить пива, попеть, поболтать, послушать музыку. Она пошла, конечно. Как-то отлегло от души. Тяжесть растворилась в дружеском и теплом общении. Одиночества не было, грозного невидимого мужа не было. Понятно, что он в очередной раз ее спас. Вздрогнула Берта, только когда Аня рассказала: из редакции сообщили, что случилось с Лосинской. В аэропорту ее встретила полиция, отвезли в отделение, взяли показания и отпустили домой под подписку о невыезде. Она по дороге накупила спиртного, напилась и начала дома мыть пол. Так она объяснила практически на пальцах домашним обстоятельства, при которых упала лицом на пол, выбила себе челюсть и серьезно повредила шейные позвонки. В больницу была доставлена в тяжелом состоянии.
Берта почувствовала знакомый озноб, не знала, как спастись от неотвратимости понимания того, что произошло на самом деле. Именно лицо, не убита, а демонстративно искалечена, изуродована. То, что она пыталась сделать с Бертой.
Она сказала всем, что пойдет в номер, устала. Ее вызвался проводить самый симпатичный журналист из Польши. Петер Чернецкий, мягкий, добрый, разумный и откровенно влюбленный. Он проводил ее до номера и спросил: «Это возможно, если я войду к тебе?» Берте было опять так одиноко, ей захотелось, чтобы он вошел. Захотелось человеческого и мужского тепла. Но она испугалась последствий. И сказала: «Нет, милый». Зря, конечно, не удержала это слово «милый». Потому что Петер начал ее страстно целовать, а Берта почувствовала сразу везде тяжелые и жестокие руки. Петер был ни при чем. Его нужно было спасать. И Берта рванулась. Заперлась в номере изнутри.
И начала держать ответ. Она не знала, что это было – ненависть или любовь, страсть или наказание, но она не верила, что доживет до утра. Что с этим вообще можно жить, через такие унизительные и беспощадные ласки ее провели. На рассвете, не чувствуя себя уже ни человеком, ни женщиной, а лишь выпитым до дна бокалом, она увидела на своей груди его руку. Правую руку с тонким обручальным кольцом на безымянном пальце. И оказалась способной испытать пламя острой, как лезвие, ревности. Он женат! В другой, человеческой жизни он живет как нормальный человек с нормальной женой, и с ней он обращается как интеллигентный человек с женщиной. Боль была ужасной. Берта почти потеряла сознание. Точнее, она его, кажется, потеряла. И в этом спасительном тумане услышала:
– Вот так больно это бывает, милая. Ревность. За все нужно платить. Парень не пострадает.
Утром Берту разбудил луч, который заскользил по лицу, как теплая лапка какого-то нежного пушистого зверька. Она открыла глаза, шевельнулась, и вдруг со светильника над кроватью слетело тонкое обручальное кольцо. Она медленно его взяла и прижала к губам.
Глава седьмая Я купил тебе дом
Берта прилетела в Москву одна. Оператор и редактор улетели с материалом на пару дней раньше. А ее задержали английские партнеры для заключения договора о сотрудничестве. В самолете она блаженно думала, что сразу поедет в Подмосковье к сыну и маме. От яркости и тепла этих мыслей, от чудесного занятия – она мысленно уже доставала подарки, видела, как благодарно сияют глазки Юры, – задремала. Проснулась от его голоса:
– Из аэропорта бери только такси. Не пользуйся услугами частников.
В Москве был уже поздний вечер. На стоянке такси ее опередила семья с большим количеством детей. Берта так устала, у нее так болела голова, что она была не в состоянии их пересчитать. Они пищали, смеялись и постоянно передвигались. У Берты закружилась голова. И тут рядом с ней остановилась черная машина, слишком дорогая для частного бомбилы. Возможно, кто-то прилетел тем же рейсом, подумала Берта, взяла сумку и шагнула к двери, которая распахнулась перед ней.
В тепле и свете комфортного салона она благодарно выдохнула:
– Спасибо, мне по этой дороге, поселок недалеко от Москвы.
И услышала рядом с собой такой знакомый, неотвратимый голос:
– Ты неисправима. Я же сказал: только на такси.
И Берта, как во сне, увидела на своем колене совершенно реальную мужскую руку. Его руку с тонким незагорелым ободком обручального кольца на загорелом безымянном пальце. У нее остановилось дыхание, она не могла рассмотреть при ярком свете его лицо.
– Я купил тебе дом, это недалеко, – сказал он. – Потом все объясню. Позвони маме, скажи, что задержишься еще на три дня. И что у тебя все хорошо.
До дома они не доехали. Он остановил машину у лесополосы метров через сто, опрокинул спинку ее сиденья…
Так они и познакомились наконец, Берта и ее неземная любовь, перевернувшая всю жизнь.
– Ты думаешь о том, как изменилась твоя жизнь из-за меня? – спросил он, поднимая ее. – Знала бы ты, как изменилась моя из-за тебя, сколько препятствий пришлось преодолеть, какую работу проделать. Скажу больше: моя любовь изменила много других жизней. Впрочем, это ты уже поняла.
– Как тебя зовут? – спросила Берта.
– Давай я пока назову тебе лишь имя. Не хочу, чтобы ты искала в Гугле информацию обо мне. Она неизвестна лишь воспитательнице детского сада, которая в совсем недавнем прошлом никогда не выезжала дальше Подмосковья и не интересовалась политикой. Мой поступок, эта наша встреча – чистый волюнтаризм с моей стороны. Не смог больше терпеть. Но через несколько дней мы расстанемся. Я буду по-прежнему рядом с тобой, но так, как раньше. В этом проекте для меня нет места. Ты должна продолжать свой самостоятельный путь. Меня зовут Антуан, Антон, Тони, как тебе нравится.
– Тони, – выдохнула Берта.
Они доехали до небольшого дома на дальней окраине пустынного поселка. Дом был почти в лесу. Антуан открыл ворота, въехал в небольшой зеленый, пахнущий ночью и тайной двор. Открыл ей дверцу машины. И дошли они только до террасы с дощатым сосновым полом. Запах сосны окутал Берту, когда она лежала на ее досках. И лишь когда он внес ее в дом, осторожно поставил на ноги в холле, зажег свет, она рассмотрела его лицо.
– Я так и знала, что у тебя карие глаза, – сказала она.
Берта впервые увидела лицо своего мужа.
Глава восьмая Знакомство
Берта так давно, так нестерпимо хотела увидеть этого человека. Того, кто присвоил себе ее жизнь, подарил взамен какую-то совершенно другую. Ощутить его дыхание, запах, реальное присутствие, которое снимало бы это безумное ощущение непреходящего бреда. И вот это случилось. И она не может понять, стало лучше или хуже. В каком-то смысле – это запредельно хорошо. В другом – практически невыносимо. Уже не спрячешься в сон и не проснешься с мыслью, что в твоей власти в этот сон больше не возвращаться. Что ты свободна. Что все как у всех. Просто странная судьба, непонятные события, а не этот конкретный человек. Этот мужчина, которого она встретила только что.
Он построил для нее дом, в котором не закрывается ни одна дверь. Он заходит внезапно и без предупреждения. Он не сдерживает своих желаний ни в какой ситуации. У нее валится из рук посуда на кухне, что-то горит, что-то проливается на пол, ей некуда спрятаться, чтобы скрыть волнение и ответ на все его прихоти. А этот ответ… Он пугает ее больше, чем его призыв. Совсем исчез протест. Она иногда ненавидит себя за безволие, за это позорное и сладостное подчинение. Она по-прежнему теряет одежду, а он стоит рядом и просто смотрит, не делая движения рукой. Он истребляет ее стыдливость, сдержанность и покой. Она не может понять, зачем. Его ответ по-прежнему скуп: «Люблю».
На второй день этих нереальных каникул они поехали в поселок в магазины за продуктами. Шли, как родные, самые близкие люди, которым не нужно говорить, чтобы слышать друг друга. Навстречу им из одного магазина вышел мужчина, по-хозяйски осмотрел Берту, проходя близко мимо, легко придержал за локоть. И все.
На обратном пути Берта не могла даже поверить в то, что ей стало ясно по напряженной тишине в машине. Антуан собирается сделать из этого проблему.
– Нам не нужно поговорить? – спросил он, когда они вошли в дом.
– Если ты начнешь тему этой глупости, я не собираюсь в этом участвовать, – отрезала Берта. – Теперь, когда мы рядом и тебе не нужно изображать потустороннюю больную силу, это слишком нелепо. Могущественный человек, который занимается проблемами мира, не может быть таким идиотом.
На обратном пути Берта не могла даже поверить в то, что ей стало ясно по напряженной тишине в машине. Антуан собирается сделать из этого проблему.
– Нам не нужно поговорить? – спросил он, когда они вошли в дом.
– Если ты начнешь тему этой глупости, я не собираюсь в этом участвовать, – отрезала Берта. – Теперь, когда мы рядом и тебе не нужно изображать потустороннюю больную силу, это слишком нелепо. Могущественный человек, который занимается проблемами мира, не может быть таким идиотом.
– Продолжай, – сказал он.
Ей показалось, что он сознательно провоцирует ее агрессию и лишает ее возможности с нею справиться. Берта не узнавала себя, когда кричала:
– Ненавижу! Ты кажешься мне насильником. Это не любовь, это издевательства! Ты подонок, убийца, коварный мерзавец! Я с тобой не добровольно! Не забывай об этом ни на минуту.
И вдруг увидела, как он расстегивает ремень на брюках. Ей захотелось выцарапать ему глаза. Она крикнула:
– Не смей меня трогать, урод!
Он опустил руки.
– Итак, мы с тобой увиделись. Я узнал впечатление. Этого достаточно, пожалуй.
– Нет, – испугалась Берта. – Это просто злость. Это не впечатление.
Она даже не поняла, как они оказались в спальне. Сколько времени прошло. Она чувствовала не себя, а только его в себе… И тут он опять спросил:
– Договорим?
– Оставь меня, – прохрипела она.
И он сделал это! Берта не могла поверить, но он встал и ушел. Через какое-то время она услышала, как со двора выехала его машина. Она не знала такого потрясения. У них три дня! Он бросил ее на второй. Он все это устроил как очередное испытание для нее. Ей стыдно было себе признаться, но через полчаса она понимала, что переживает настоящее горе. Ей не хотелось жить.
Берта встала, оделась, взяла сумку с вещами и деньгами. Проблем нет, вещи с ней, ворота и двери этого дома не запираются. И она побрела через двор к дороге – ловить машину.
Обратно вернулась на его руках. И опять не могла себя сдержать: плакала вслух. Поздно вечером, счастливо изнуренная, она сидела напротив него на кухне и смотрела в его лицо. Какое счастье – видеть это лицо. Благородная голова с седым ежиком, проницательные глаза, которые смотрят на нее, постоянно меняя выражение. Они то призывные и почти циничные, то ласкающие, то печальные, то знающие все о ней, чего она сама не знает. На впалых щеках – морщины, губы твердые и такие разумные, что ли… Подбородок властный. Он мог быть римским гладиатором, ему пошла бы корона, он один на свете…
– О чем ты хотел договорить? – спросила она.
– Я всего лишь хотел узнать, чем тебе так понравился тот мужчина?
– С чего ты взял?
– Только не надо мне врать. Ты же знаешь, что я всегда в твоей теме. Ты на него отреагировала. В предыдущем магазине, когда я оставил тебя в очереди, на тебя практически навалился парень, гораздо более красивый, но ты отодвинулась от него с брезгливостью. Вот и все, что я хотел спросить. А ты выдала такую бешеную реакцию.
– Ничего не понимаю. Ты – такой умный, тонкий, глубокий, все знающий человек. О возможностях и способностях просто молчу. И такая ерунда. Какой-то уровень детского сада в выяснении отношений.
– Это все, что тебя волнует?
– Нет, не все. Наши отношения. Близкие отношения. Я никогда не знала, что возможны такие отношения между родными людьми. Такие откровенно бесстыдные, жестоко циничные, безнравственные…
– Тебе они такими кажутся?
– Да… Иногда.
– Я дам тебе два ответа. Красота не бывает низкой и безнравственной, а любить тебя – это высшая красота. И второе: задача нашего проекта – раскрыть тебя не как бойца передовой, а как великолепную, полноценную женщину.
– Я боялась, что ты это скажешь. Что это тоже эксперименты какой-то твоей банды или как там это называл Бадаев. У вас виварий для одной крысы.
– Знаю, что боялась. Да, наша банда – это всего лишь самые передовые политики мира, известные ученые, писатели и режиссеры. Врачи, физиологи и психологи. И в нашем виварии – языческая богиня, которую с таким трудом нашли на земле. Мы, конечно, безумно развлекаемся, глядя, как ты теряешь свои халаты и юбки. Больше нам просто нечего делать. Берта, ты давно уже сама – серьезный профессионал. И ты в глубине души понимаешь, что в тебе отпускают на свободу только то, что в тебе есть. Судьба наказывает не за исключительность, а за убийство собственной личности. Мы всего лишь фиксируем, как ощущаешь ты все, что происходит вокруг, чужие беды и радости каждым миллиметром своей обнаженной кожи. И мы с тобой наконец вышли на партнерский уровень. На уровень честного и прямого разговора. И добавлю еще раз третье, то, о чем ты постоянно забываешь. Есть коллективный интерес, и есть мой. Мой, человека, который посвятил тебе жизнь. Как я тебя могу оскорбить своим обожанием? То, что я с тобой делаю, – это не похоть и не разврат. Я просто истребляю все табу, навязанные с детства фобии и запреты, которые уничтожали такую сверхэмоциональную и гиперсексуальную женщину.
– Зачем?
– Кроме того, что это безумно приятно, это задача. Сделать тебя свободной. Чтобы ты была способна ценить любое проявление свободы в других людях. В такой степени только тебе это дано, но ты все еще и это пытаешься в себе давить.
– То ли я совсем глупая, но ни из объяснений Бадаева, ни из того, что говоришь мне ты, я так и не поняла, как это делается. Когда я одна и слышу твой голос, чувствую твои прикосновения, то, как щенок, который слышит хозяина и не видит его, начинаю тебя искать по углам комнат, за мебелью, в окне…
– Техника нашего контакта… За ним большая наука, неслыханная работа. Многие отдали бы состояния, чтобы услышать то, что я тебе сейчас скажу. Ты, конечно, понимаешь, что это телепатия. Но я – не Калиостро, не гений дистанционных воздействий. Я просто практик, купивший идею и основавший маленькую и невиданную по уровню империю. Три года назад Эрик Лейтхард поведал миру о создании портативных электронных приборов для сканирования мыслей объектов на любом расстоянии и передачи импульсов. Андреа Стокко давно занимается этим с помощью Интернета. Твой эксперт, самый умный из вас, уже понял, в чем дело. Но и Эрик, и Андреа очень бы удивились, узнав, какой это для нас вчерашний день, – то, что они делают. Мы не привлекаем к себе внимание, как это случилось с Эриком, который подвергся атакам спонсоров, разведок и криминалистов, жаждущих получить его приборы. Наша цель требует тайны. Мы просто работаем. А с тобой… Мне больше не нужны приборы. Я всегда с тобой на одной волне. И ты давно мне отвечаешь. Ты – чуткая и восприимчивая, как самый совершенный музыкальный инструмент. В одном я точно один. Никто, кроме меня, с помощью всех взятых вместе приборов не смог бы так покорить женщину, как это удалось мне. Ощущать ее на расстоянии, ласкать, добиваться взаимности. Я ведь отбил тебя у мужа, когда мы еще не виделись, да?
– Да… И это меня так беспокоит. Ты знаешь, о чем я.
– Конечно. Я не приближал его смерть. Конечно, мы поставили диагноз раньше тебя и врачей. Лучшие онкологи дали ответ: это не болезнь. Это разновидность смерти. Жизненный ресурс исчерпан. Его организм, рассчитанный на жизнь обычного человека, не вынес ни слишком сильную любовь, ни таких нереальных потрясений. Это был очень хороший, красивый, искренний, сильный и слабый мужчина. Мы сделали все, чтобы он не узнал физической боли.
– Владик?..
– Владик. Тот случай, когда ясно, что самые совершенные приборы всего не могут предусмотреть. У нас есть программы, просчитывающие действия людей, которые находятся в поле внимания. Но есть враждебные мозги даже по отношению к этим программам. Не было твоего сына в наших главных факторах риска. Ребенок! Не с тобой! Под присмотром твоей матери… Я виновен, стало быть. И как человек, как прожженный циник я не смог себе такого представить. Убить ребенка. Берта, это было моим самым большим поражением, самой большой виной перед тобой. Все, что я мог, – это быстрая казнь. Исполнителя и заказчика – Червонского, сделавшего такой подарок своей Инессе, которую не знал, как ублаготворить. Их расстрелял наш офицер. Этого киллера твои сыщики не найдут.
– Я поняла. Я сейчас уйду в спальню и одна там попробую вздохнуть и еще раз это принять.
На третье утро до того, как открыть глаза, Берта подумала: «Третье утро. Что же мне делать? Его же нельзя уговорить остаться здесь еще на день». И увидела, что его рядом нет. Похолодела, выбежала… Увидела его в кухне. Он курил и смотрел на дверь: ждал ее. Долго и молча рассматривал. А потом произнес неожиданные слова:
– Я воспитал в тебе чудовищную эгоистку, тебе не кажется?
– Нет. Ты о чем?
– О твоих мыслях. Ты думаешь: мне хорошо, мне плохо, мне будет плохо, я его ненавижу, я его люблю… Похоже?
– Да. А ты как думаешь?
– Как говорю с тобой каждый день. Я думаю: тебе не больно, не страшно? Ты не устала? У тебя ничего не болит? Я говорю: тебе идет это платье. Я говорю: злись, кричи, только не прячь ничего в себе. Я говорю: иди ко мне, я тебя утешу… А сейчас ты проснулась с мыслью: что мне делать без него?