– Коля, – помолчав, сказал Яков. – Знаешь, ты молодец. По твоему рассказу я счёл, что ты полный циник. Оказывается, ещё нет. Ты не обижайся, я и в мыслях не имел обидеть твоих докторов. Тебе виднее, конечно. Но ты просто имей в виду, что если у вас на отделении действительно гуляет не селективный по висящему в шкафчике тельнику новый СПИД, а происходит что-то имеющее пусть извращённый, но смысл, то без контролёра у вас не обойдётся. Скорее всего кто-то сидит в самом центре этого всего и ежечасно переоценивает ситуацию, просчитывая десятки параметров. Чтобы заработать денег, выполнить заказ – какой бы он у него не был, но при этом не переборщить.
– С чем?
– Да с трупами, с чем же ещё? Он, как мне кажется, и наводит всяких «маньяков», на тех докторов, которые слишком много под это копают.
– Яков Яковлевич, это уже у Вас перебор. Извините.
Николай сделал ладонями тот жест, который употребляется в баскетболе, чтобы остановить таймер.
– Вы делаете сложные выводы из минимума данных. То что Вы не принимаете в расчёт все мои слова о том, что ни один врач у нас даже не подумает о таком – это ладно. Вы их действительно не знаете. Но ни на какую программу по целенаправленному убийству людей это не похоже совершенно: слишком уж всё переусложнено. Какой контролёр?
– Ну, тебе виднее какой. Я вообще сказал это только потому, что и для происходящего у вас, при всей его дикости, если поискать, можно найти аналогии в других сферах. Приближения. Ассоциации. Одно дело – если это медицина. Вирус, микроб, паразит какой-то, неизвестный мировой науке. Но извини, Коля, зачем ты тогда сюда пришёл? Или это всё же не просто так. Ради идеи. Как проявление психической болезни одного человека. Ради денег – это вообще почти норма. Но в любом случае кто-то у вас там должен сидеть и следить за происходящим. Найдёшь его – соскочишь со своих приключений сам, и отведёшь удар от больных. Даже если не докажешь ничего – напугай его, сбей прицел. Тогда он или начнёт убивать тебя всерьёз, или оставит ваше отделение в покое.
– У нас три четверти врачей – женщины, – заметил Николай.
– Тогда «её». В русских селеньях бывают такие женщины, знаешь… Их бабами нежно зовут… Слона на скаку остановят, и хобот ему оторвут…
Яков встал, с громыханием проведя по кухонному полу ножками стула. Интересно, что даже только что познакомившись, что-то знакомое в его лице Николай всё же находил. Скорее всего – самого себя, как он, может быть, будет выглядеть лет через 8 или 10. Если, конечно, останется живым. Рост и телосложение – это мелочь, главное общее впечатление от внешнего вида и поведения. Если бы Николай дождался исполнения детской мечты – иметь старшего брата, то он бы, возможно, выглядел бы именно так.
– Я тебе всё-таки посоветую, Коль, больше в данной ситуации думать о себе. «За меня отомстят» там, или «Их потом всё равно найдут» – это утешения слабые. Никому это не нужно будет. Не ходил бы ты на работу, а? Своя-то жизнь дороже… Ты парень, судя по виду, вроде бывалый. Нужно оно тебе – быть следующим с режущего края?
– Выгонят, – грустно отозвался Николай. Подуманное слово «Нужно» он проглотил. – Пропускает такой интерн денёк-другой, и начинаются поиски уважительной причины с ним расстаться. А куда я потом? Так что не выйдет… Да и больные мои…
– Ты уже так вписался в коллектив?
– Вписался. По мере сил.
– Ну, смотри тогда. Я сам, конечно, не понимаю ничего во всей этой твоей истории – да и не пойму, наверное. Но ты смотри… Я попробую пошуршать у себя завтра с утра, может какие-то обрывки старых байтов всплывут. Глядишь, и полезное что-то найдётся. Но ты не рассчитывай на это особо. Считай, что самый главный совет я тебе уже дал.
– Спасибо, – искренне поблагодарил Николай. Разговор действительно оказался намного более полезным, чем он ожидал. Над ним стоило подумать отдельно и много, в тихой и расслабленной обстановке.
– Вот, смотри на телефон. Внук кавторанга вынул из нутра извлечённого из кармана пиджака бумажника визитную карточку с логотипом своего банка и, не отпуская, дал Николаю до неё дотронуться.
– Отдавать не буду, незачем. Запоминай. И на работу не звони, звони на сотовый.
Николай пробежал номер глазами несколько раз, – можно надеяться, что он, учитывая его потенциальную важность, всё же запомнится. Если через 40 минут номер не вылетит из головы, то есть шанс, что в долговременной памяти останется хотя бы форма цифр, зацепившаяся за извилины необычно стильным шрифтом.
Они с Яковом вышли из кухни и наткнулись на одобрительные взгляды обоих дедов, сидящих над каким-то широкоформатным альбомом. На столе перед ними стояли микроскопические металлические стаканчики с чем-то сладко и густо пахнущим, вроде «Рижского Бальзама» или самарской «Расторопши».
– Ну что, поговорили?
– Поговорили, Яков Израилевич, спасибо.
Николай встал за спиной Алексея Степаныча, ожидая почему-то, что тот то ли тоже начнёт собираться, то ли проводит его хотя бы до дверей. Яков сел напротив – на рукоятку кресла, угрожающе заскрипевшего под общим весом, его и его деда.
– Ух, – сказал он. – Какая красота.
– Понимает парень, – ответствовал Рабинович-старший, поворачивая альбом так, чтобы было лучше видно его немаленькому внуку. – Вот так наши кораблики и выглядели, когда ходили. Вот на этом я сходил в Сплит в 64-м. А в 94-м его продали в Индию. Я с ребятами его провожал. Как мы тогда нажрались… Последний раз в жизни, наверное. А вот это, – он перевернул альбом уже к самому Николаю, – Это второй «Кронштадт», наследник. Любуйся. Продали его в том же году и той же конторе. Эх, моряки…
Дед Лёша начал возражать, что ничего такого в этом нет, корабли были старые и флотам уже не нужные, – этот разговор тоже, похоже, был не самый новый. Ну да, когда корабль списывают через один-два года после выхода из капремонта – это меньшей мере странно. Но то поколение крейсеров хотя бы успело отплавать своё, и «попилить» потраченные на их постройку деньги новое поколение адмиралов уже не сумело. Что вызывало у обоих стариков искреннюю благодарность вовремя определившей ориентировочные сроки их жизни судьбе.
– Давай, Колька, гуляй лесом, – напутствовал Николая всё-таки вышедший за ним в коридор дед, – он собирался остаться ещё на часик. Они обнялись – крепко и искренне, затем Николай пожал руки обоим Рабиновичам – старому и молодому. Однофамильцам великого книжника и известного моряка, и массы просто хороших людей. Яков Израилевич на прощанье осклабился, Яков Яковлевич – подмигнул.
Сбегав за курткой наверх, и отбившись от приглашения Натальи Евгеньевны на чай с очередными пирогами, он побежал домой. Было уже пора.
ШЕСТЬ
Николай уже доужинал и теперь собирался с наслаждением растянуться
на полчасика на диване. Чтобы сделать это нечастое удовольствие ещё более приятным, он остановился у стойки с книжными полками, наклонив голову и водя взглядом по корешкам. Именно в этот момент и зазвонил телефон. Аппаратов в квартире было несколько, включая один в кухне, где была мама, поэтому то, что трубку взял именно он, было большой удачей.
– Коля! Коленька! – закричали в трубку немедленно после его «алло». – К нам пришли! Спрашивали про тебя! Лёша стрелял! Ой! Мы уже милицию вызвали, сейчас приедет! Ой!..
Осознавший то, что это говорит баба Наташа – жена Алексея Степановича, с которой он расстался какие-то полтора часа назад, Николай едва не уронил трубку вместе с челюстью.
– Наталья Евгеньевна! – заорал он в телефон. – Вы целы? Что Алексей Степанович?!
– А-а-а! – начали в трубку уже не кричать, а рыдать. – Он их убил! Мы уже Пашке позвонили, он приедет сейчас! И милиция! Ой, что-о-о же бу-уде-ет?!
– Я еду!
Не слушая, что договаривает сквозь свои крики Наталья Евгеньевна, Николай бросил трубку даже не затруднившись попрощаться – всё равно она его сейчас не услышит.
– Мама, мне надо убегать, – он заскочил в кухню, на ходу застёгивая ремень натянутых джинсов и запихивая под него полы рубашки. – Когда вернусь не знаю, может и завтра.
– Что-то случилось?
Мама застыла с чашкой в одной руке и мокрой губкой в другой. Секунду Николай колебался, но ответил всё-таки честно:
– У Вдового, Алексей Степановича, что-то стряслось, – только что звонила его жена. На месте разберусь.
Он чмокнул маму в щёку и побежал обратно в свою комнату. То, что к ним сейчас приедет милиция, Наталья Евгеньевна упомянула, зациклившись, аж два раза, и вывод из этого следовал совершенно определённый: сейчас ко Вдовым зайдёт не «Коленька», а доктор Ляхин, с максимумом профессиональных аксессуаров, которые у него найдутся. «Рабочий» белый халат висел у Николая в шкафчике на отделении, но мама уже успела постирать, и он выдрал из шкафа тот, который был уже приготовлен на следующую неделю. Сумка под халат осталась валяться где-то на Ленина, вместе с перчатками, поэтому Николай, коротко объяснив, куда бежит, отобрал у отца его собственную – свободную сейчас от бумаг. По поводу денег он хотел поговорить с отцом позже, но выбора не было. Пришлось действовать по-женски.
– У Вдового, Алексей Степановича, что-то стряслось, – только что звонила его жена. На месте разберусь.
Он чмокнул маму в щёку и побежал обратно в свою комнату. То, что к ним сейчас приедет милиция, Наталья Евгеньевна упомянула, зациклившись, аж два раза, и вывод из этого следовал совершенно определённый: сейчас ко Вдовым зайдёт не «Коленька», а доктор Ляхин, с максимумом профессиональных аксессуаров, которые у него найдутся. «Рабочий» белый халат висел у Николая в шкафчике на отделении, но мама уже успела постирать, и он выдрал из шкафа тот, который был уже приготовлен на следующую неделю. Сумка под халат осталась валяться где-то на Ленина, вместе с перчатками, поэтому Николай, коротко объяснив, куда бежит, отобрал у отца его собственную – свободную сейчас от бумаг. По поводу денег он хотел поговорить с отцом позже, но выбора не было. Пришлось действовать по-женски.
– Папа, мне ей-богу у тебя неловко просить. Но я тороплюсь сейчас… Дай мне, пожалуйста, денег, сколько не жалко. Мне действительно надо.
Отец не спеша поднялся с собственного дивана, отложив развёрнутые и здорово уже помятые «Известия».
– Что, с массажом не двигается?
– Двигается-двигается, но сегодня как раз не получилось, а вчера я новую куртку сдуру купил, всё потратил. Мне хотя бы рублей пятьсот, а?
Отец понимающе кивнул, и, сдвинув стекло одной из книжных полок, вынул давно знакомый Николаю томик старой «менделеевской» клинической гематологии в рваной суперобложке.
– Столько хватит?
Он протянул Николаю тысячу, и тот усиленно закивал. Запихав деньги в карман под носовой платок, и благодарно обняв отца, он выскочил в прихожую.
«Закроешь?».
Отец вышел за ним.
– Да, беги уж. Эта куртка?
Наскоро зашнуровывающий ботинки Николай кивнул.
– А чего дырка на боку? -Где?
Он действительно удивился, и отец показал – на левом боку куртки в самом деле был плоско расположенный разрез в пару сантиметров шириной.
– Ну, не знаю, не заметил, наверное, когда покупал, – сказал Николай, уже напяливая эту самую куртку на себя. Он махнул рукой серьёзно разглядывающему его отцу, явно собиравшемуся спросить что-то ещё, и посыпался вниз по лестнице. За какие-то последние секунды у него создалось очень и очень некомфортное ощущение того, что отец видит его насквозь, и это Николаю крайне не понравилось. Впрочем, откуда? Дырка на боку была случайностью – если до него и дотянулся вчера один из нападавших, то его удар не дошёл даже до кожи, значит особо жалеть не о чем. Саму куртку можно будет попытаться заклеить, когда найдётся время, а пока можно ходить и так – это не слишком заметно.
Всю дорогу от дома до Посадской Николай бежал: ритмично, ровно работая ногами и лёгкими, и намотав на кулак ручки сумки вместо отстёгнутого и сунутого внутрь ещё на лестнице ремня. Два раза его обгоняли маршрутки, и оба раза полные – было ещё, в принципе, не так поздно. Через Ленина или Введенскую он бежать не хотел, и светофор на примыкании к Каменноостровскому Большой Пушкарской задержал его, наверное, на целую минуту, сбив дыхание, но позволив потрясти в воздухе икрами. Даже когда включился зелёный, машины продолжали и продолжали ехать, – как обычно. Большинство водителей в Петербурге искренне ненавидело пешеходов. Не выдержав, он сунулся буквально под колёса по-поросячьи розового «Неона», и сидевшая за рулём девушка лет двадцати едва успела дать по тормозам, разразившись потоком ругательств. Десяток бросившихся перед остановившейся машиной людей отделил снова побежавшего Николая от вежливой автолюбительницы. Неожиданно для него, даже уже пропустив всех, она поехала не по своим важным делам, а, свернув, – вровень с ним, бегущим, мягко приспустив правое стекло и продолжая выкрикивать все синонимы к слову «гомосексуалист», какие знала. Со стороны это могло, вероятно, напоминать выгул собаки.
– Зелёный был! – выкрикнул Николай, повернув на мгновение, голову на бегу. Разумеется, девушке было на его слова плевать – слушать какого-то там придурка, бегающего в десятом часу по улицам с сумкой в руке она не собиралась, – ей хотелось, чтобы это именно он выслушивал то, что она о нём думает.
«Не обращать внимания» – говорил себе в это время сам Николай. -«Плевать. Это не имеет никакого значения по сравнению с мировой революцией».
Выдав на прощанье ещё одну серию изощрённых ругательств ему, и послав жестом и уже полностью срывающимся от злости голосом водителя пристроившейся к ней сзади и начавшей сигналить очередной маршрутки по известному адресу, она всё-таки уехала вперёд. Николай был даже растроган, как много ему, плебею, было уделено внимания. Стекло опускала, несмотря на не гавайскую, в принципе, погоду. Дышала холодным воздухом… А ну как простудится? Ай-ай-ай, и всё из-за него…
Перебежав бывший Кировский, а ныне Каменноостровский проспект у «Ленфильма», Николай перешёл на шаг. Судя по часам, на всю дорогу он потратил меньше 15 минут – это очень неплохо. Плюс ещё минут пять или даже чуть меньше – на сборы. Теперь надо было отдышаться.
В парадной свет уже горел – кто-то из жильцов этим уже озаботился. На третий этаж Николай поднялся не торопясь, окончательно выравнивая дыхание и на ходу превращаясь в молодого, но всё же дипломированного доктора. Дверь была совершенно целая, без следов взлома – чёрт его знает, что это может означать. Нажав на кнопку звонка, он придал себе соответствующий вид, и открывший ему дверь мрачный мужик ни слова не говоря посторонился, пропуская его в квартиру.
– Здравствуйте, – поприветствовал его Николай.
– Здравствуйте, – отозвался тот, запирая дверь за его спиной. -Документики предъявите пожалуйста…
– А что случилось? – поинтересовался Николай, спокойно ставя сумку на пол и расстёгивая и вешая куртку.
Мужик не ответил, ожидая. Николай пожал плечами и достал из заднего кармана джинсов взятый из дома паспорт и удостоверение врача-интерна, которое носил специально как дополнение к студенческому проездному, для встречающихся ещё иногда контролёров. Тот повернулся к свету и весьма тщательно изучил и то, и другое, дав Николаю время надеть на себя халат. У него мелькнула мысль, что халат абсолютно свежий после глажки, и эта деталь может обратить на себя внимание, но менять что-то было уже поздно.
– Как Алексей Степанович? – спросил Николай мужика спокойным голосом. Чёрт, это опять не вязалось с только что спрошенным «А что случилось?». Надо быть осторожнее…
– Да вы проходите…
Он вернул удостоверение, которое Николай засунул обратно в карман на заднице, подняв полу не застёгнутого ещё халата. Дёрнув их вниз, он расправил большинство складок, и прошёл в «большую комнату», взяв сумку с собой. Мужик вошёл за ним.
– Здравствуйте, Наталья Евгеньевна, – поздоровался Николай первым, не дав сидящей на диване и до сих пор всхлипывающей бабе Наташе назвать себя по имени. – Ну что тут у вас происходит? С Вами всё в порядке?
То, что тут происходит, было видно невооруженным глазом: на полу в углу комнаты лежали два мёртвых тела, а туда-сюда по комнате бродило человека четыре милиционера – и ещё двое людей в гражданских пиджаках.
Ни Алексея Степановича, ни его сына видно не было.
– Э-э… Доктор… В спальню пройдите, пожалуйста, это там… – один из милиционеров указал на спальню. Николай спокойно кивнул и сделал именно то, что ему сказали, пройдя по короткому, украшенному полосатыми обоями коридорчику в спальню стариков. В душе у него заходился крик.
– Василий, это доктор пришёл.
Невысокий темноволосый мужчина разогнулся от лежавшего на кровати поверх пледа раздетого до пояса деда Лёши. Поперёк бока того тянулась мокрая багровая полоса.
– Как хорошо, – сказал мужчина с облегчением. – Я судмедэксперт, а «скорую» он вызывать отказался. Рана неопасная, но возраст и сердце…
– Так…
Николай отстранил с радостью отступившего в сторону судмедэксперта и присел на краешек кровати, на ходу доставая из кармана взятый из квартиры потёртый, ещё студенческий фонендоскоп.
– А зачем «скорая», если Николай Олегович вот-вот прийти должен был, -неожиданно здоровым и нестарым голосом произнёс дед Лёша. – Здесь-то дел на пять минут всего, а сердце уже прошло, спасибо. Так, покололо минутку. Как там моя старуха? Чего она в той комнате?..
– Николай! – Крикнул так и стоящий у двери милиционер в штатском, открывший Николаю дверь. Ляхин дёрнулся, но звали таким молодецким, несдерживаемым голосом явно не его, – просто совпадение.
В коридор кто-то вышел, и милиционер спросил, как там потерпевшая. Это слово Николаю чрезвычайно понравилось. Порез на боку у деда Лёши был весьма качественным – не слишком длинным, и не слишком глубоким. Но неплохо кровоточащим. Не дойдя до мышц, он пересёк в подкожной клетчатке пару кровеносных сосудов, и крови было, в принципе, немало. Впрочем, у Николая создалось ощущение, что её просто размазывали по телу, пледу, и полу: с подобным несерьёзной раной боевой офицер вполне мог бы справиться и сам. Хм…