— Да, ужь въ самомъ дѣлѣ! воскликнула Клеменси. — Это было съ вашей стороны очень великодушно, Бенъ.
— Нѣтъ, нѣтъ, возразилъ Бритнъ съ видомъ самоотверженія. — Не стоитъ и говорить объ этомъ.
— Какъ не стоитъ, простодушно продолжала жена: — я вамъ очень этимъ обязана. О! — она опять взглянула на объявленіе, — когда узнали, что она убѣжала, что ужь и догнать ее нельзя, я не выдержала, разсказала все, что знаю, — ради нихъ же и ради ихъ Мери; ну, скажите, можно ли было удержаться не говорить?
— Можно или не можно, все равно, вы разсказали, замѣтилъ мужъ.
— И докторъ Джеддлеръ, продолжала Клеменси, ставя на столъ чашку и задумчиво глядя на объявленіе: — въ сердцахъ и съ горя, выгналъ меня изъ дома! Никогда ничему въ жизни не была я такъ рада, какъ тому, что не сказала ему тогда ни одного сердитаго слова; да я и не сердилась на него. Послѣ онъ самъ въ этомъ раскаялся. Какъ часто сиживалъ онъ послѣ того здѣсь, въ этой комнатѣ, и не переставалъ увѣрять меня, что это ему очень прискорбно! — еще недавно, — да, вчера, когда васъ не было дома. Какъ часто разговаривалъ онъ здѣсь со мною по цѣлымъ часамъ то о томъ, то о другомъ, притворяясь, что это его интересуетъ, — а все только за тѣмъ, чтобы поговорить о прошедшемъ, да потому, что знаетъ, какъ она меня любила!
— Ого! да какъ это вы замѣтили? спросилъ мужъ, удивленный, что она ясно увидѣла истину, когда эта истина не выказывалась ей ясно.
— Сама, право, не знаю, отвѣчала Клеменси, подувши на чай. — Дайте мнѣ хоть сто фунтовъ, такъ не съумѣю разсказать.
Бритнъ вѣроятно продолжалъ бы изслѣдованіе этого метафизическаго вопроса, если бы она не замѣтила на этотъ разъ очевиднаго факта: за мужемъ ея, на порогѣ, стоялъ джентльменъ, въ траурѣ, одѣтый и обутый, какъ верховой. Онъ слушалъ, казалось, ихъ разговоръ и не намѣренъ былъ прерывать его.
Клеменси поспѣшно встала. Бритнъ тоже всталъ и поклонился гостю.
— Не угодно ли вамъ взойти на верхъ, сэръ? Тамъ есть очень хорошая комната, сэръ.
— Благодарю васъ, сказалъ незнакомецъ, внимательно вглядываясь въ жену Бритна. — Можно сюда войти?
— Милости просимъ, если вамъ угодно, сэръ, отвѣчала Клеменси. — Что прикажете?
Объявленіе бросилось въ глаза незнакомцу; онъ принялся читать его.
— Прекрасное имѣніе, сэръ, замѣтилъ Бритнъ.
Онъ не отвѣчалъ, но кончивши чтеніе, обернулся и устремилъ взоръ на Клеменси съ тѣмъ же любопытствомъ и вниманіемъ.
— Вы спрашивали меня, сказалъ онъ, все продолжая глядѣть на все….
— Не прикажете ли чего нибудь, сэръ? договорила Клеменси, тоже взглянувши на него украдкою.
— Позвольте вопросить кружку пива, сказалъ онъ, подходя къ столу у окна: — и позвольте мнѣ выпить ее здѣсь; только, пожалуйста, продолжайте пить вашъ чай.
Онъ сѣлъ, не распространяясь больше, и началъ глядѣть въ окно. Это былъ статный человѣкъ въ цвѣтѣ лѣтъ. Загорѣлое лицо его осѣняли густые черные волосы, и усы. Когда подали ему пиво, онъ палилъ себѣ стаканъ и выпилъ за благоденствіе дома; ставя стаканъ на столъ, онъ спросилъ:
— А что, это новый домъ?
— Не совсѣмъ-то и новый, отвѣчалъ Бритнъ.
— Ему лѣтъ пять или шесть, прибавила Клеменси, ясно выговаривая каждое слово.
— Кажется, вы говорили о докторѣ Джеддлерѣ, когда я вошелъ? спросилъ незнакомецъ. — Кто объявленіе напоминаетъ мнѣ объ немъ; я кое что слышалъ объ этой исторіи отъ знакомыхъ. Что, старикъ живъ еще?
— Живъ, отвѣчала Клеменси.
— И много измѣнился?
— Съ какихъ поръ, сэръ? спросила Клеменси замѣчательно выразительнымъ тономъ.
— Съ тѣхъ поръ, какъ — ушла дочь его.
— Да! съ тѣхъ поръ онъ очень измѣнился, отвѣчала Клеменси: — посѣдѣлъ и постарѣлъ, — совсѣмъ ужь не тотъ, что прежде; впрочемъ, теперь, я думаю, онъ счастливъ. Съ тѣхъ поръ онъ сошелся съ сестрой и ходитъ къ ней каждый день. Это очевидно ему въ пользу. Сначала онъ былъ, какъ убитый; сердце обливается, бывало, кровью, какъ посмотришь, какъ онъ бродить и подсмѣивается надъ свѣтомъ; но годъ или два спустя онъ какъ-то оправился, началъ съ удовольствіемъ поговаривать о потерянной дочери, хвалить ее, — и даже хвалить свѣтъ! Со слезами на глазахъ, бывало, все говоритъ, какъ хороша и добра она была. Онъ простилъ ее. Это было около того времени, какъ миссъ Грація вышла замужъ. Помните, Бритнъ?
Бритнъ помнилъ все это очень хорошо.
— Такъ сестра ея вышла за мужъ? спросилъ незнакомецъ и, помолчавши немного, прибавилъ: за кого?
Клеменси чуть не опрокинула столика, при этомъ вопросѣ.
— Развѣ вы не знаете? сказала она.
— Хотѣлось бы узнать, отвѣчалъ онъ, наполняя стаканъ и поднося его къ губамъ.
— Да вѣдь если разсказывать обстоятельно, — длинная исторія, сказала Клеменси, подперши подбородокъ лѣвою рукою, а локоть лѣвой руки правою; она покачала годовою и смотрѣла, казалось, сквозь рядъ минувшихъ годовъ. — Да, длинная исторія.
— Можно разсказать ее вкратцѣ, замѣтилъ незнакомецъ.
— Вкратцѣ, повторила Клеменси все тѣмъ же задумчивымъ тономъ, по видимому вовсе не относясь къ гостю и не сознавая присутствія слушателей. — Что тутъ разсказывать? Что они грустили и вспоминали объ ней вмѣстѣ, какъ объ умершей, — что они любили ее такъ нѣжно, не упрекали ее, находили даже для нея оправданія? это знаютъ всѣ. Больше меня никто въ этомъ не увѣренъ, прибавила она, отирая глаза рукою.
— Потомъ, — сказалъ незнакомецъ.
— Потомъ, сказала Клеменси, механически продолжая фразу и не измѣняя своего положенія: — они женились. Свадьбу сыграли въ день ея рожденія, — завтра какъ ранъ опять этотъ день, — тихо, безъ шуму, но за то они счастливы. Какъ-то вечеромъ они гуляли въ саду; мистеръ Альфредъ и говоритъ: „Грація! пусть ваша свадьба будетъ въ день рожденія Мери.“ Такъ и сдѣлали.
— И они живутъ счастливо? спросилъ незнакомецъ.
— О, какъ никто въ мірѣ, сказала Клеменси. — Только эта одна и есть у нихъ печаль.
Клеменси подняла голову, какъ будто вдругъ вспомнила, при какихъ обстоятельствахъ она вспоминаетъ прошедшее. Она быстро взглянула на гостя; видя, что онъ оборотился лицомъ къ окну и внимательно смотритъ на дорогу, она начала дѣлать мужу выразительные знаки, указывая на объявленіе и шевеля губами, какъ будто съ жаромъ повторяетъ ему одно и тоже слово или фразу. Но такъ какъ она не производила ни одного звука, и нѣмые жесты ея, какъ всѣ вообще ея движенія, были очень необыкновенны, — такое непонятное поведеніе довело Бритна почти до отчаянія. Онъ поглядывалъ то на столъ, то на гостя, то на ложки, то на жену, слѣдилъ за ея пантомимою съ выраженіемъ глубочайшаго недоумѣнія, спрашивалъ ее на томъ же языкѣ, не въ опасности ли имущество ихъ, или онъ, или она, отвѣчалъ на ея знаки другими знаками, выражавшими крайнее замѣшательство, вглядывался въ движеніе ея губъ, изъяснялъ его вполголоса на разныя манеры: „молоко и карты,“ „мелко и жарко,“ — и никакъ не могъ приблизиться къ истинѣ.
Клеменси перестала, наконецъ, дѣлать знаки, убѣдившись, что это безполезно; она понемножку подвигала стулъ свои къ гостю, смотрѣла какъ будто въ полъ, а между тѣмъ, поглядывала на него по временамъ очень зорко и ждала, что онъ спроситъ еще о чемъ нибудь. Онъ не долго заставилъ ее ждать.
— А что же потомъ было съ той, которая бѣжала? Вѣроятно вы это знаете?
Клеменси покачала головою.
— Слышала я, сказала она, — что доктору Джеддлеру извѣстно объ этанъ больше, нежели онъ говоритъ. — Миссъ Грація получала отъ нея письма: пишетъ, что она здорова и счастлива и что стала еще счастливѣе, узнавши, что сестра вышла за мистера Альфреда. Но жизнь и судьба ея покрыты какой-то тайною, которая до сихъ поръ не объяснилась, и которую….
Она остановилась.
— И которую, — повторилъ незнакомецъ.
— Которую можетъ, я думаю, объяснить только одинъ человѣкъ, сказала Клеменси.
— Ктожь бы это могъ быть? спросилъ гость.
— Мистеръ Мейкль Уарденъ! отвѣчала Клеменси, почтя вскрикнувши и въ одно и тоже время объясняя мужу, что хотѣла она ему сказать знаками, и давая знать Уардену, что онъ узнанъ.
— Вы помните меня, сэръ, сказала Клеменси, дрожа отъ внутренняго волненія: — да, я это вижу; помните, ночью, въ саду, — я была съ нею!
— Да, вы были съ нею, сказалъ онъ.
— Да, сэръ, продолжала Клеменси: — да, безъ всякаго сомнѣнія. Это мужъ мой, съ вашего позволенія. Бенъ, душа моя Бенъ, бѣги къ миссъ Грація, бѣги къ мистеру Альфреду, бѣги куда нибудь, Бенъ! приведи сюда кого нибудь, скорѣй!
— Постойте! сказалъ Уарденъ, спокойно становясь между дверью и Бритномъ. — Что вы хотите сдѣлать?
— Дать знать, что вы здѣсь, сэръ, отвѣчала, Клеменси, всплеснувши руками: — сказать имъ, что они могутъ узнать объ ней лично отъ васъ, что она не совсѣмъ для нихъ потеряна, что она возвратится домой благословить отца и любящую дочь, — и даже старую служанку свою (она ударила себѣ въ грудь обѣими руками), — даже и меня, и дать мнѣ взглянуть на ея милое личико. Бѣги, Бенъ, бѣги! — И она все тѣснила его къ дверямъ и мистеръ Уарденъ все заслонялъ ему дорогу, протянувши руку, не съ сердитымъ, но съ печальнымъ видомъ.
— Или, можетъ быть, сказала Клеменси, бросаясь мимо мужа и задѣвши за Уардена: — можетъ быть, она здѣсь, съ вами. Я это вижу по васъ. Дайте на все взглянуть, сэръ. Я ходила за ней, когда она была еще ребенкомъ, на моихъ глазахъ она выросла и сдѣлалась первою красавицей во всемъ околодкѣ. Я знала ее, когда она была невѣстой мистера Альфреда. Я старалась предостеречь ее, когда вы манили ее съ собою. Я знаю, что былъ старый домъ ея, когда она была его душою, и какъ измѣнился онъ, когда она бѣжала. Дайте мнѣ поговорить съ ней!
Онъ смотрѣлъ на нее съ состраданіемъ и не безъ удивленія, но ни однимъ жестомъ не изъявлялъ своего согласія.
— Я думаю, продолжала Клеменси:- она не можетъ знать, какъ чистосердечно они ее простили, какъ они ее любятъ, что за радость была бы для нихъ увидѣть ее еще разъ! Она, можетъ быть, боится притти къ нимъ въ домъ. Можетъ быть, увидѣвши меня, она будетъ смѣлѣе. Скажите только правду, мистеръ Уарденъ: съ вами она?
— Нѣтъ, отвѣчалъ онъ, качая головою. Этотъ отвѣтъ, всѣ его пріемы, чорное платье, это быстрое возвращеніе, при объявленномъ намѣреніи продолжить пребываніе на границей, — объяснили все: Мери не было въ живыхъ.
Онъ не отрицалъ этого; да, ее уже не было! Клеменси упала на стулъ, прилегла лицомъ къ столу и зарыдала.
Въ эту минуту вбѣжалъ въ комнату, едва переводя духъ, сѣдой, пожилой джентльменъ; онъ такъ запыхался, что по голосу едва можно было узнать въ немъ мистера Снитчея.
— Господи Боже мои, мистеръ Уарденъ! сказалъ адвокатъ, отводя его въ сторону: — какой вѣтеръ…. (онъ поневолѣ остановился и перевелъ духъ….) занесъ васъ сюда?
— Неблагопріятный, я думаю, отвѣчалъ онъ. — если бы вы слышали, что тутъ сейчасъ было! — какъ отъ меня требовали невозможнаго! — что за тревоги и печаль являются всюду со мною!
— Могу себѣ вообразить. Только на чѣмъ вы пришли сюда, сэръ? спросилъ Снитчей.
— Какъ! Почемъ я зналъ, кто содержитъ гоcтинницу? Пославши къ вамъ моего слугу, я вошелъ сюда, потому-что эта гостинница была для меня незнакома; меня естественно все, и старое и новое, занимаетъ на этой старой сценѣ моей жизни; и мнѣ хотѣлось переговоритъ съ вами внѣ города, прежде, нежели явиться туда. Мнѣ хотѣлось узнать, какъ тамъ меня примутъ. Я вижу по вашимъ пріемамъ, что вы можете мнѣ сказать это. Если бы не ваша проклятая осторожность, такъ я уже давно былъ бы обо всемъ извѣщенъ.
— Осторожность! повторилъ адвокатъ. — Я говорю за себя и Краггса, — покойнаго (мистеръ Снитчей посмотрѣлъ на ленту на своей шляпѣ и покачалъ годовою) — можете ли вы охуждать насъ, мистеръ Уарденъ? Мы съ вами условились никогда не касаться болѣе этого предмета, — и при томъ, такимъ степеннымъ людямъ, какъ мы (я тогда же записалъ ваши слова), нечего вмѣшиваться въ это дѣло. Осторожность! Когда мистеръ Краггсъ сошелъ въ могилу, твердо увѣренный….
— Я далъ торжественное обѣщаніе молчать, пока не возвращусь, когда бы это ни случилось, прервалъ его Уарденъ:- и я сдержалъ слово.
— Да, сэръ, и я повторяю, что и мы были обязаны молчать, возразилъ Снитчей. — Этого требовалъ долгъ нашъ въ отношеніи къ себѣ самимъ и къ нашимъ кліентамъ, въ числѣ ихъ и къ вамъ, молчаливому, какъ могила. Не намъ было распрашивать объ такомъ щекотливомъ предметѣ. Я кое-что подозрѣвалъ, сэръ, но нѣтъ еще и полугода, какъ я узналъ истину, и увѣрялся, что вы ее потеряли.
— А отъ кого вы это узнали? спросилъ кліентъ.
— Отъ самого доктора Джеддлера, сэръ, который, наконецъ, добровольно сообщилъ мнѣ это извѣстіе. Онъ, — и только онъ одинъ, — зналъ всю истину, уже нѣсколько лѣтъ.
— И вы ее знаете? сказалъ Уарденъ.
— Да, сэръ! Знаю даже, что завтра ввечеру разскажутъ все сестрѣ ея. Они обѣщали ей это. А между тѣмъ, не угодно ли вамъ почтить мои домъ вашимъ пребываніемъ Т Вѣдь дома васъ не ждутъ. Только, во избѣжаніе разныхъ затрудненій, въ случаѣ васъ узнаютъ, — хоть вы и очень перемѣнились, — я самъ, кажется, не узналъ бы васъ, мистеръ Уарденъ, — отобѣдаемъ лучше здѣсь, и пойдемъ ввечеру. Здѣсь очень хорошо можно пообѣдать, и на вашей землѣ, мимоходомъ замѣтить. Я и покойный Краггсъ обѣдывали тутъ иногда, и всегда оставались довольны. Мистеръ Краггсъ, сэръ, сказалъ Снитчей, зажмуривши глаза на минуту и опять ихъ открывши: — исключенъ изъ списка живыхъ слишкомъ рано.
— Боже сохрани, чтобы я не раздѣлялъ вашего прискорбія, сказалъ Уарденъ, поведши рукою по лбу: — но я теперь точно во снѣ. Не могу ничего разсудить ясно. Мистеръ Краггсъ, — да, - мнѣ очень жаль, что мы потеряли мистера Краггса.
Но говоря это, онъ смотрѣлъ на Клеменси и симпатизировалъ, казалось, съ утѣшавшимъ ея Бритномъ.
— Мистеръ Краггсъ, сэръ, замѣтилъ Снитчей: — вѣроятно нашелъ, что жить и сохранить жизнь не такъ легко, какъ выходило по его теоріи; иначе онъ былъ бы теперь среди насъ. Для меня это большая потеря. Онъ былъ моя правая рука, правая нога, правое ухо, правый глазъ. Безъ него я калѣка. Онъ завѣщалъ свою часть въ нашей Компаніи мистриссъ Краггсъ, подъ вѣдѣніемъ ея кураторовъ, опекуновъ и душеприкащиковъ. Фирма хранитъ его имя и до сихъ поръ. Я, какъ дитя, стараюсь иногда увѣрить себя, что онъ еще живъ. Замѣтьте, я говорю за себя и Краггса, — покойнаго, сэръ, — покойнаго, сказалъ чувствительный адвокатъ, развертывая носовой платокъ.
Мейкль Уарденъ, наблюдавшій все это время Клеменси, обратился къ Снитчею, когда тотъ замолчалъ, и шепнулъ ему что-то на ухо.
— А, бѣдняжка! сказалъ Снитчей, качая головою. — Да, она была очень предана Мери. Она была отъ нея просто безъ ума. Милая Мери! бѣдная Мери! — Утѣшьтесь, мистриссъ, — теперь вы замужемъ, какъ вамъ извѣстно, Клеменси.
Клеменси только вздохнула и покачала головой.
— Подождите до завтра, ласково сказалъ ей адвокатъ.
— Завтрашній день, не воскреситъ мертвыхъ, мистеръ, отвѣчала Клеменси, всхлипывая.
— Конечно, нѣтъ; иначе онъ воскресилъ бы мистера Краггса, продолжалъ адвокатъ. — Но онъ можетъ принести съ собою кое-что отрадное, можетъ принести утѣшеніе. Подождите до завтра!
И Клеменси согласилась съ книгъ, пожавши его руку. Бритнъ, котораго отчаяніе жены (это обстоятельство было для всего не легче петли) едва не уничтожило, одобрилъ это мнѣніе. Снитчей и Уарденъ вошли на верхъ и скоро завязали тамъ разговоръ, но такъ осторожно, что говора ихъ рѣшительно не было слышно въ кухнѣ за стукомъ блюдъ и тарелокъ, шипѣніемъ сковороды, ворчаніемъ кострюль, монотоннымъ вальсомъ вертѣла — къ ужаснымъ взвизгиваніемъ при каждомъ оборотѣ, - и за другими приготовленіями къ ихъ обѣду.
Слѣдующій день былъ ясенъ и тихъ; нигдѣ осень не пестрѣла такими очаровательными красками, какъ въ саду доктора. Снѣгъ многихъ зимъ стаялъ съ этой почвы и прошумѣли листья многихъ лѣтъ, съ тѣхъ поръ, какъ бѣжала Мери. Опять зазеленѣли надъ дверьми каприфоліи, деревья бросали на траву мягкую дрожащую тѣнь, ландшафтъ былъ спокоенъ и свѣтелъ по прежнему. Но гдѣ же была она?
Не здѣсь, не здѣсь. Странно было бы видѣть ее теперь въ этомъ старомъ домѣ, какъ странно было, въ первое время, видѣть этотъ домъ безъ нея. Но въ домашнемъ уголку сидѣла женщина, сердце которой не разставалось съ Мери; Мери жида въ ея вѣрной памяти неизмѣнная, юная, полная надеждъ; ее никто не замѣнилъ въ этомъ сердцѣ; а оно принадлежало теперь матери: возлѣ вся играла малютка дочь, — и имя Мери дрожало на нѣжныхъ губахъ матери.
Отсутствующая Мери какъ будто жила во взорѣ Граціи, сидѣвшей съ мужемъ въ саду, въ день своей свадьбы, въ день рожденія его и Мери.
Онъ не сдѣлался великимъ человѣкомъ, не разбогатѣлъ, не забылъ друзей и лѣта юности, — онъ не оправдалъ ни одного изъ предсказаній доктора. Но терпѣливо посѣщая хижины бѣдныхъ, проводя ночи у изголовья больного, ежедневно творя добро и разсыпая ласки, эти цвѣты на глухой тропинкѣ жизни, которые не вянутъ подъ тяжелою ногою бѣдности, но встаютъ съ эластическою силою и украшаютъ путь ея, — онъ съ каждымъ годомъ все больше и больше убѣждался въ своемъ старомъ вѣрованіи. Образъ его жизни, тихій и уединенный, показалъ ему, что люди и теперь еще, какъ и старое время, бесѣдуютъ съ ангелами и, сами того не зная, — и что самые невзрачные, даже самые безобразные и покрытые рубищемъ, просвѣтляются, такъ сказать, горемъ и несчастіемъ и вѣнчаются ореоломъ бѣдствія.
Жизнь его была полезнѣе на измѣнившемся полѣ битвы, чѣмъ если бы онъ неутомимо бросился на болѣе блестящее поприще; и здѣсь онъ былъ счастливъ съ своею женою, Граціею.
А Мери? Неужели онъ забылъ ней?
Они разговаривали о ночи бѣгства.
— Время съ тѣхъ поръ летѣло, милая Грація, сказалъ онъ:- а кажется, какъ давно это было! Мы считаемъ время не годами, а событіями и перемѣнами внутри васъ.
— А цѣлые года прошли съ тѣхъ поръ, какъ Мери нѣтъ съ нами, возразила Грація. — Сегодня въ шестой разъ сидимъ мы здѣсь въ день ея рожденія и бесѣдуемъ о счастливой минутѣ ея возвращенія, такъ долго ожидаемой и такъ долго откладываемой. О, когда-то она наступитъ!