Командир — видимо, уже бывавший здесь ранее — провёл нас прямо к хозяину, мужчине средних лет с властным лицом и представительной лысиной, который картинно возлежал на резном ложе и лакомился виноградом, отщипывая его с блюда на маленьком изящном столике. Один раб как раз в этот момент подавал ему очередное блюдо, второй развлекал его игрой на двойной флейте. Обратили мы внимание и на огороженный портиком внутренний дворик с лужайкой и маленьким бассейном, где занимались своими делами несколько женщин и играло двое детей. Мы с Васькиным невольно облизнулись, поскольку за время похода успели уже соскучиться по бабам, а парочка бабёнок выглядела весьма аппетитно. Начальству пришлось даже гневно зыркнуть на нас.
— Приветствую, тебя, Тордул! — хозяин шутливо отсалютовал нашему командованию только что допитым кубком вина, — Ты даже не представляешь себе, как я рад твоему прибытию!
— Точнее — моего отряда? — осклабился тот.
— Ну, ты и один стоишь трёх хороших бойцов, — отшутился обладатель всей этой роскоши, — Но ты прав — я рад каждому прибывшему с тобой человеку.
По его знаку флейтист заткнулся и вышел, а другие рабы внесли табуреты — резной для нашего «почтенного» и простые для нас, рядовой солдатни. Но вина всем налили из одного и того же кувшина — видимо, здесь тоже не было принято слишком уж злоупотреблять субординацией. Смакуя напиток, оказавшийся очень даже неплохим, мы с Хренио не без удовлетворения отметили, что интенсивная языковая практика пошла нам на пользу, и мы понимаем уже почти всё.
Тордул представил нам хозяина, досточтимого Ремда, приходящегося племянником досточтимому Волнию и возглавлявшего, говоря современным языком, металлургическое предприятие нашего нанимателя. Из сказанного с очевидностью следовало, что наш отряд поступает в распоряжение означенного Ремда, который с этого момента становится для нас вышестоящей командной инстанцией…
— Я всё-таки рассчитывал, что дядя пришлёт мне лучников! — заметил наш новый «главнокомандующий», заслушав доклад нашего непосредственного о численности и составе подкрепления.
— Ты не хуже меня знаешь, досточтимый, как нелегко найти хороших лучников в нашей стране, — возразил Тордул, — Все лучники Гадеса наняты городом, а греки…
— Знаю! Да и сколько там тех греков! Будь это легко — я нанял бы сам, не беспокоя такими пустяками дядю. Но их нет, а они нужны как воздух!
— Четыре моих стрелка вооружены маленькими аркобаллистами! — так назвал наш командир на греческий манер наши арбалеты, и по его знаку мы показали хозяину дома своё оружие.
— Самодельные?! — поразился тот.
— Они говорят, что можно сделать гораздо лучшие, если им предоставить мастеров и всё необходимое.
Я подтвердил, поскольку над этим вопросом уже мозговал, а схему спускового механизма классического средневекового арбалета знал. При наличии металла и людей, умеющих его обрабатывать, особых сложностей я тут не видел. За исключением финансовых, конечно, но под «всем необходимым» подразумевается ведь и звонкая монета.
— Думаю, что эту проблему мы решим! — проговорил Ремд, поразмышляв, — Со временем. А пока вы и со своими самоделками вполне сойдёте за лучников, — он уже сообразил, что ценой снижения скорострельности в нашем оружии достигается гораздо лучшая прицельность, так что в грубом приближении примерно то на то и выйдет, — Итак, четверо — негусто, но куда лучше, чем ни одного.
Как оказалось, мероприятия, аналогичные советской «политинформации», знали и жаловали и в античном мире. «Досточтимый», придя в благожелательный настрой, просветил нас об обстановке в стране. Со слов нашего непосредственного начальника мы уже успели вычислить, что на дворе стоит 197 год до нашей эры. Четыре года прошло с момента окончания Второй Пунической войны и почти десять — с изгнания из Испании карфагенян. Таким образом, формально верховная власть в стране теперь принадлежала Риму, но до сих пор наместниками здесь были люди из окружения Сципиона, продолжавшие его политику невмешательства в местные порядки. Кое-какая дань с подвластных племён, конечно, взималась, а беспредел пресекался, но в остальном «римская» Испания жила своей собственной жизнью — гораздо лучше, чем под прежней властью Карфагена. Да и то сказать, разве сумел бы Сципион овладеть страной, если бы на его сторону не перешло местное население? И разве только иберы? Финикийцы Секси, Малаки и даже самого Гадеса, устав от тяжёлой и загребущей руки североафриканского «старшего брата», добровольно присоединились к Риму на правах союзников и живут себе, как и жили. В Гадесе, например, до сих пор нет римского наместника. Но в этом году римский сенат, недовольный слишком малыми доходами от формально подвластной страны, отказал в назначении ставленникам Сципиона и направил в Испанию двух новых преторов — Гая Тудитана в Ближнюю Испанию и Марка Гельвия в Дальнюю, как раз из турдетанских земель и состоящую.
Оба наместника — ставленники группировки, соперничающей с кланом Сципионов, которую после смерти её прежнего лидера — Квинта Фабия Максима — возглавляет теперь сенатор Марк Порций Катон. Этот ревнитель «римской старины» требует превращения Испании в настоящую римскую провинцию, и Марк Гельвий — его личный ставленник — свирепствует в турдетанской Бетике сверх всякой меры. У Кулхаса, например, верного союзника Сципиона, этот глупец отобрал одиннадцать из двадцати восьми подвластных тому ранее городков. Конечно, Кулхас — не природный царь своих земель, а воспользовавшийся военной неразберихой захватчик, но разве так следует обращаться с союзниками? Если добавить к этому резко возросшие поборы — сам-то Катон честен, надо отдать ему должное, но об его прихлебателях этого не скажешь, а они наполняют свою мошну ну никак не за счёт римского государства, которое требует своей львиной доли — стоит ли удивляться недовольству местного населения? Странно было бы, если бы оно не восстало!
Проинформировав нас в общих чертах о «большой политике», Ремд перешёл к разбору «малой», касающейся нас непосредственно. Как мы уже въехали и сами, мятежные вожди воюют с новыми римскими наместниками и их новыми римскими порядками, а против прежних сципионовских ничего не имеют. Частные владельцы рудников, в том числе и Волний, таким образом, их врагами не являются. Если отношения между ними были нормальными при Сципионах, с чего бы им испортиться теперь? Загвоздка в другом — говоря современным языком, в «эксцессах исполнителей». У Кулхаса с Луксинием и в постоянном-то войске были тысячи людей. Теперь же к ним добавились ещё и многие тысячи крестьянского ополчения. Разве за всеми уследишь? Дисциплина же у этих «партизан» ещё та — формально подчиняясь своим вождям, на деле они творят всё, что самим заблагорассудится, и уж случая пограбить не упустят. Вожди же, нуждаясь даже в таком войске, вынуждены смотреть на эти безобразия сквозь пальцы, так что управы на мародёров нет никакой. В результате каждый владелец ценного имущества оберегает его, как может — вот, как наш наниматель, например.
Вдобавок, все эти обстоятельства приводят к парадоксальному раскладу. С одной стороны, группировка Катона в перспективе намерена полностью прибрать страну к римским рукам — в том числе и все прибыльные дела передать римским гражданам. Таким образом, в долгосрочных интересах клана Тарквиниев, дабы не потерять рудник, было бы восстановление прежних порядков, за которые и выступают мятежники. Но, с другой стороны, их господство чревато разорением здесь и сейчас. Этого тоже допустить нельзя, и от наёмников клана требуется соблюсти некую золотую середину — отвадить мародёров от собственности клана, не нанося им при этом слишком уж большого урона. Конечно, хороший бандит — мёртвый бандит, но пусть уж лучше их убивают римляне, расплачиваясь за это собственной кровью, и чем обильнее — тем лучше…
С этим «отеческим» напутствием наш отряд и направился в горы к северу от Кордубы, где и располагалась вверяемая нашему попечению собственность клана. Путь шёл вдоль притока Бетиса, но речушка оказалась с таким течением, что подниматься по ней на лодках мазохистов не нашлось. Вместо этого мы пылили по тропе пешком — судя по её основательности, наш выбор не был оригинален — и радовались тому, что большая часть груза навьючена на мулов, а не на нас.
Правда, бурный поток имел и немаловажное преимущество — никакая зараза в быстротекущей воде не успевала завестись, так что воду из речки можно было пить безбоязненно. По пути нам изредка попадались маленькие убогие деревушки, огороженные лишь чисто символически — скорее чтобы не дать разбрестись немногочисленной скотине, чем сдержать каких-нибудь злоумышленников. Стены некоторых из жалких хижин даже не были промазаны глиной, а представляли из себя простую плетёнку из прутьев.
Правда, бурный поток имел и немаловажное преимущество — никакая зараза в быстротекущей воде не успевала завестись, так что воду из речки можно было пить безбоязненно. По пути нам изредка попадались маленькие убогие деревушки, огороженные лишь чисто символически — скорее чтобы не дать разбрестись немногочисленной скотине, чем сдержать каких-нибудь злоумышленников. Стены некоторых из жалких хижин даже не были промазаны глиной, а представляли из себя простую плетёнку из прутьев.
Но один раз, на второй день пути, мы прошли через селение куда посолиднее, с нормальными каменными постройками. Ну, точнее — каменно-глинобитными.
На улицах между дворами и в окнах домов мелькали довольно симпатичные женские мордашки, и некоторые поглядывали на нас весьма игриво. А мы ведь уже успели соскучиться по бабам — в смысле, весь отряд. И когда Тордул, идя навстречу страждущим солдатским массам, объявил большой привал, мы все ощутили изрядный прилив неподдельной преданности командованию.
Правда, начальство напомнило, чтоб никто не смел хулиганить — народ здесь горячий и обидчивый, а обижать местное население категорически не рекомендовалось. Но никто и не собирался. Деньги имеют такое свойство — из глухих медвежьих углов стекаться в крупные культурные и деловые центры. В результате в означенных медвежьих углах звонкой наличности остаётся гораздо меньше, чем хотелось бы их обитателям, и реальная покупательная способность полновесной монеты здорово возрастает. Стремление заработать её — тем более. Если в гадесском предместье мы с Васькиным отсчитали обслужившей нас рыбачке по семь бронзовых «чешуек» с носа, и это хорошенько поторговавшись и сбив запрошенную цену, то тут удовольствие обойдётся явно подешевле. А чтоб в крупном посёлке, стоящем на оживлённом тракте, да не оказалось шлюх — быть такого не может.
Довольны, впрочем, были и Володя с Серёгой, для которых поиск платной любви не был актуален. Дело в том, что мучимые таким же сухостоем, как и мы с Хренио, но куда хуже нас воспитанные, воины-иберы уже начали подкатываться с соответствующими предложениями к Юльке с Наташкой, чем здорово их возмутили. Хотя, сильно подозреваю, что не столько самим фактом, сколько мизерностью предлагаемого вознаграждения. Обе, будучи единственными бабами в отряде и оказавшись оттого в центре внимания, успели уже возомнить себя эдакими ефремовскими Таисками Афинскими, к которым меньше, чем с талантом серебра — двадцать шесть кило, если кто не в курсе — даже не вставай в очередь, гы-гы-гы-гы-гы! Большим спросом пользовалась Наташка как более редкая в этих краях блондинка, и Володя недавно едва не съездил в зубы одному особо настойчивому, что было бы чревато нешуточной и весьма нежелательной для нашего отряда дракой. Думаю, что именно эти соображения и сподвигли наше командование пойти навстречу чаяниям масс.
Так или иначе, грех было бы не воспользоваться командирской поблажкой. Молодые иберийки — довольно привлекательные создания. Две первых, на которых я положил глаз, оказались «не из таких», и мне пришлось извиниться, дабы не наживать неприятностей. Зато третья была как раз нужного сорта и тоже вполне в моём вкусе. Профессионалкой она, видимо, не была, поскольку некоторое время строила из себя целку, но и я ведь свой «инструмент» не на помойке нашёл. Сифилис, хвала богам, Колумб из Америки ещё не завёз, но и триппер или ещё какую-нибудь подобную хрень подцепить как-то не хотелось. На хрен, на хрен, лучше уж потратить время на уламывание «любительницы»! Наконец я её уломал в принципе и договорился о деталях. Как я и ожидал, расценки здесь были существенно ниже гадесских — за «разок побыстрому» с меня было запрошено жалких три «чешуйки», так что я даже торговаться не стал.
Мы уже шли к укромному местечку, когда…
Специально для тех, кто не служил в армии, открою великую военную тайну. В «непобедимой и легендарной» есть такие команды, которые солдаты любят, но есть и такие, которые люто ненавидят. Самые любимые — это «Отбой!» и «Разойдись!», самые ненавистные — «Подъём!» и «Становись!» или, как вариант, «Строиться!». С обоими вариантами последней команды есть, конечно, один нюанс, зависящий от времени на часах. Если по распорядку время приёма пищи, то это не в счёт, пожрать — это святое. Но если эта долбаная команда звучит в неурочное для жратвы время — жди неприятностей. Увы, именно «Строиться!» и прозвучало — в тот самый момент, когда мы с красоткой занырнули в тенистый уголок, и я уже начал жадно её лапать. Естественно, не по-русски, а по-иберийски, но что это меняло? Выражаясь исключительно по-русски, в добрых три этажа, я направился к месту сбора. Настроение было, конечно, «хоть прикуривай» — от меня, в смысле. А у кого на моём месте оно было бы иным? Не настолько, конечно, чтоб набить начальству морду лица, но рассказать ему подробно и обстоятельно о нём самом и о его предках я был намерен всерьёз.
Тордул всё понимал. И мы видели, что он понимает, и он видел, что мы видим. Увы, рядом с ним присутствовали «обстоятельства непреодолимой силы» в виде успевшего уже спешиться запылённого всадника, водившего взад-вперёд не менее запылённого, да ещё и взмыленного, коня.
Марш-бросок с полной выкладкой, да ещё и по петляющей, каменистой и страшно пыльной — ага, «день-ночь, день-ночь, всё по той же Африке» — горной тропе — удовольствие из серии «на очень сильного любителя». Никто из нас означенным любителем себя не числил, но кого из командования трахает мнение солдатни?
Уже на бегу наш «почтенный» передал по цепочке информацию, разложившую всё по полочкам. Суть её заключалась в том, что на рудник напали. В Кордубе нас просветили, что представляет из себя типичный рудник, так что больше нам разжёвывать обстановку не очень-то и требовалось. Кто напал и сколько их — вопрос второстепенный и на расклад мало влияющий. Работа на рудниках такова, что нерадивый раб из числа домашних слуг исправляется моментально, стоит лишь пригрозить ему продажей туда.
Долбить крепчайшую каменюку плохо закалённым, и оттого давно затупившимся кайлом, в темноте и сырости, дыша пылью и ядовитыми испарениями, да ещё и согнувшись в три погибели — рабы мрут там, как мухи, и владельцам рудников постоянно требуется свежее пополнение. Но как заставить гарантированных смертников, которым терять заведомо нечего, добросовестно пахать в таких условиях? А элементарно. Загнать в пещеру, дать инструменты, масляные светильники и корзины для руды, поставить у входа сильную круглосуточную охрану и приказать ей «всех впускать, никого не выпускать». Не будет корзин с добытой рудой — не будет рабам ни жратвы, ни воды. Воды, правда, в самом руднике хватает, да только она там такая, что пить её — лучше уж сразу повеситься. Понятно, что в большой толпе забубённых каторжников всегда найдётся безбашенный экстремал, который и такой воды попьёт, но питаться камнями вряд ли получится даже у такого отморозка.
Горы к северу от долины Бетиса — современная Сьерра-Морена, как объяснил мне Васкес — богаты металлом, и рудников в них до хренища. Парочку их мы уже видели по дороге, и на обоих работа была организована именно таким манером. У кого-нибудь есть ещё вопросы об обстановке в случае нападения на охрану рудника извне?
— И чего я не взял с собой из дому губную гармошку? — прохрипел Володя, когда мы очередной раз перешли с бега на шаг. Он и так всю дорогу нудил, что вляпались мы сдуру, нанявшись лагерными вертухаями. Бывшему спецназеру такой вариант службы представлялся довольно унизительным, и возразить тут ему было особо нечего. Мне это, что ли, нравится? Одно дело охранять от разбойников купеческие караваны и совсем другое — стеречь рабов на каторге. И хотя наш командир, уже не раз бывавший в конечном пункте нынешнего марш-броска, уверял, что там всё «не так плохо», верилось ему с трудом. То, что «экономика должна быть экономной», прекрасно понимали и в античности. А что может быть экономнее концлагеря с зеками? С другой стороны, при худшем раскладе мы ведь вполне могли бы брести сюда в и оковах под конвоем аборигенов, и по сравнению с этим мы сейчас были просто в шоколаде. «Каждому — своё» — так, кажется, было написано на воротах какого-то из немецких концлагерей…
По мере приближения к «Аушвицу», как мы успели уже окрестить меж собой будущее место службы, Тордул приказал перейти на нормальный шаг, а затем и вовсе остановил колонну. Судя по переговорам с гонцом, что-то его беспокоило. Отдышавшись, мы прислушались к их разговору, а потом начальник и сам сообщил нам свои соображения. Странным было отсутствие дыма. Взбунтовавшиеся рабы, вымещая накопившуюся ненависть, должны были непременно поджечь всё, что горит. И если этого почему-то не произошло, то не значит ли это, что на руднике нас ждёт засада? Конечно, по уму бунтовщикам следовало сваливать подальше и поскорее, не дожидаясь неизбежного подхода карателей. Но что, если они каким-то образом прознали о наших небольших силах? В этом случае и сам Тордул на месте их вожака не упустил бы случая разжиться драгоценным оружием. Но, хвала богам, гонец до нас доскакал, и мы предупреждены, а значит — предстоит переиграть противника и устроить ему показательное подавление мятежа.