— Но тогда получается, что Велия — незаконная дочь досточтимого Арунтия?
— Ты разочарован этим?
— Наоборот! Если её положение не столь высоко — получается, она не так уж и недосягаема для меня!
— Не спеши радоваться, воин! Хоть и незаконная, но всё равно она дочь своего отца. В Карфагене разница имела бы большое значение, но в Гадесе оно не так велико, а здесь — и вовсе ничтожно. Для иберов госпожа Криула — жена своего мужа, и её дети — настоящие дети очень непростого человека. Да и досточтимый Волний любит внучку и вовсе не считает её «ненастоящей».
— Но всё-таки…
— Да, «всё-таки», и это даёт тебе некоторую надежду. Но не слишком большую. Её судьбу будет решать отец, а у него могут быть и свои планы на дочь. И помни — ты ничего не знаешь! Мне несдобровать, если старшая госпожа узнает, да и тебе это тоже не прибавит её расположения…
— Это я понял, гы-гы! А Велия?
— Она сказала бы тебе и сама, если бы ты спросил её. Но ты не спрашивал, а сама она постеснялась.
— О том, что она — внучка досточтимого Волния, она мне сказать тоже постеснялась?
— Боялась, что ты примешь её тогда за изнеженную и избалованную, которая вряд ли подойдёт тебе. Она ведь уже поняла, что ты не любишь женщин, непривычных к жизненным трудностям…
17. Странные дела в Кордубе
Утром в город заявились посланцы от Кулхаса, и «досточтимый» Ремд, будучи членом городского совета, отправился на заседание, на котором их должны были выслушать. Вернувшись оттуда, он поговорил с Тордулом и со своим управляющим. По двору засновали рабы и рабыни с деревянными вёдрами, запасая воду, и то же самое происходило в соседних дворах.
— Так по всему городу, — сообщил нам командир, указывая на улицу, по которой тоже несли воду и песок к стенам.
— Во второй половине дня Кулхас подступит к воротам и потребует впустить его войско, — начал он «вводную», — Когда мы откажемся, небольшой отряд его кельтов пойдёт на приступ. Но у них не окажется ни лестниц, ни верёвок с крючьями, и взобраться на стены они не смогут. Его лучники и пращники будут стрелять в нашу сторону, а мы — в ихнюю. Все, кому следует, всё понимают, и случайные царапины не в счёт, но убитых и тяжелораненых быть не должно. Кельты отступят, а Кулхас прикажет выкатить осадную машину и немножко обстрелять город зажигательными снарядами. Что-то где-то, конечно, загорится, не без того, но огонь потушат…
— А что за машина, почтенный? — поинтересовался я, — Баллиста?
— Нет, маленький полевой онагр из римского лагеря — их там захватили шесть штук. К вечеру или даже раньше Кулхасу надоест бесполезная осада, и он уведёт войско добивать римлян, а мы будем долго и громко радоваться тому, что отстояли город. Все всё поняли?
В общем, на сей раз нам предстояло поиграть в войнушку ради красочного спектакля — специально для слишком уж верных друзей Рима, которые в Кордубе имеются наверняка. Жаль, не семнадцатый век на дворе — грохот, вспышки и дым от мушкетных залпов были бы ещё зрелищнее. Ну да ладно, сойдёт и так для сельской местности.
Так, собственно, всё и вышло — видимо, посланцы и городской совет поняли друг друга правильно и обо всём договорились полюбовно. Сколько серебра — а может, и золота — это стоило «отцам города», нам никто не доложил, но мы как-то и не интересовались. Не из нашего же кармана, в самом-то деле! Дав нам спокойно пообедать и без лишней суеты подняться на стены, великий вождь восставших турдетан в сопровождении разодетой в пух и прах свиты подъехал к воротам и громогласно предложил городу сдаться на его милость. Разумеется, ему отказали. Картинно изобидевшись — куда там до него современным актёришкам — Кулхас ускакал, а к стенам подступили его кельтские вояки.
Прикрываясь щитами, размахивая длинными мечами, а уж гвалт стоял — уши затыкай! Периодически то в стену тюкнет галька, то в щит кельта — пращники ведь с обеих сторон были тщательно отобранные, в курсе расклада, и свинца зря никто не тратил. Зачем, когда галька есть? Немножко постреляли кельтские лучники, немножко мы. Атакующие кельты швыряли горящие дротики — чаще с недолётом, втыкая в земляной вал, но пару раз и в деревянный парапет стены — пришлось заливать водой.
Потом они выкатили онагр, в самом деле оказавшийся небольшим и чисто зажигательным — он даже с колёс не снимался для стрельбы. Дымный след от горящих снарядов — небольшой булыжник, обвязанный вымазанной в дёгте паклей — выглядел эффектно, но серьёзных разрушений лёгкий снаряд не причинял. А потом артиллеристы Кулхаса и вовсе образумились и стали обвязывать паклей вообще небольшие вязанки мелко нарубленного хвороста.
Кое-где в городе, конечно, занялся огонь, но все повсюду были к этому готовы и тушили очаги возгораний сразу же. Как и подобает порядочным людям, с которыми честно договорились, осаждающие не стали томить нас до позднего вечера. Они ещё рычали под стеной и потрясали мечами, когда другая часть войска начала быстренько свёртывать бивак, а онагр, расстреляв десяток бутафорских снарядов, укатили к остальным, стоящим среди обозных телег. Буяны под стенами ещё покричали и мечами поразмахивали, мы со стены поделали то же самое — в общем, хорошо погудели. Вот так бы всегда и воевать!
В награду за вчерашние «ум, наблюдательность и понятливость» каждый из балеарцев стал богаче на три карфагенских статера, а я — и на все пять. Для полного счастья не хватало только встречи с Велией, которую мать снова засадила под строгий домашний арест. Может, и не интересовали её особо тонкости вроде той, сколько там раз мы с её дочуркой поцеловаться успели, но допускать «толстости» она уж точно не намеревалась. Однако Алтея снова пришла и скрасила мне вечер, а заодно и передала маленькое — только на мизинец мне и налезло — простенькое бронзовое колечко со строгим наказом не вздумать его потерять. Не для того оно вместе с одной маленькой бронзовой монеткой в одном свёртке целую ночь в храме пролежало. В храме Иуны, кстати говоря, куда Алтея сама относила этот свёрток по поручению молодой госпожи. Чужеземец не знает этой иберийской богини? Ну, у финикийцев Астарта по этой же части, у этрусков — Турана, у греков — Афродита. А перед этим Алтея носила отдельно ту монетку в кузницу, где в ней пробили маленькую дырочку — как раз нитку продеть можно. Колечко — вот оно, мне передать велено, а монетку Велия у неё после храма забрала и ничего не объяснила. Алтея, впрочем, и без объяснений догадывалась, но мне разжёвывать наотрез отказалась. Если не знаю ни одной из названных мне богинь — невелик труд и у сослуживцев поспрошать, а когда просветят — и сам кое о чём догадаюсь, если не дурак. Например — какой именно богине своей собственной страны помолиться, да жертву принести. В том, что как раз «своей» богини соответствующей специальности я и не знаю, я признаваться служанке, конечно, не стал. К чему эти тонкости, когда понятна «толстость»?
Проходя на следующий день по рынку, мы с Васькиным обратили внимание, что с невольничьего помоста куда-то исчезли все рабы-военнопленные, которых давеча никто и по дешёвке брать не хотел. Оказалось — вчера вечером всех купили оптом. А в оружейном ряду существенно поубавилось предлагаемого на продажу оружия. Причём, осталось дорогое, богато изукрашенное, а вот простое и дешёвое исчезло почти всё. У отца Нирула, например, разом ушло три фалькаты, пять кинжалов и шесть наконечников копий. И скупил оружие один и тот же человек — небогатый, кстати, с виду, по описанию здорово напоминавший того, скупившего рабов-военнопленных, как его описали работорговцы…
— Сколько будет два плюс два? — глубокомысленно спросил меня наш испанский мент.
— Сколько нужно, столько и будет, — столь же глубокомысленно ответил я ему.
— И кому могла понадобиться маленькая частная армия?
— Причём, заметь, из отчаянных сорви-голов, ради свободы готовых на всё.
— Ради СКОРОЙ свободы, — уточнил Хренио, — Держать их в рабстве долго я бы не рискнул!
— Значит, скоро узнаем?
— Похоже на то…
Тордулу мы, конечно, доложили — и о странных фактах, и о своих мыслях по их поводу, и наш командир тоже изрядно озадачился этим вопросом. Но поразмышлять на эту тему как следует не дали ни нам, ни ему…
— На стены! Все на стены!
Мы-то думали, что все восставшие турдетанские пейзане ушли с войском Кулхаса преследовать и добивать римлян, но оказалось, что не все. Вряд ли вождь имел к этому какое-то отношение. По опыту мы уже знали, что не очень-то подчиняются верховным вождям отдельные «партизанские» главари. Похоже, несколько как раз таких отрядов и решили попробовать на зуб ведущую какие-то непонятные их простым крестьянским мозгам игры Кордубу. И находятся же такие твердолобые! Шли бы себе с Кулхасом римлян бить. Своих мозгов мало — вождь на то есть! Так нет же, обязательно надо некоторым именно под Кордубой шею себе сломать!
— Судьба у них такая! — заключило наше начальство, и мы получили инструкцию — без особых причин не убивать и не калечить, но при наличии таковых не миндальничать. А горе-повстанцы, похоже, задались целью предоставить нам таковые причины. А иначе зачем, спрашивается, стали бы они переться к стенам с крючьями на верёвках и с лестницами? Мы выстрелили по несущим лестницы, стремясь пока лишь подранить для вразумления, но передовые «партизаны» уже подбежали и закинули крючья. Часть их сорвалась вниз, но часть зацепилась, и по их верёвкам полезли первые жаждущие героической смерти. Хрясь! Даже под мечом верёвка на весу не пожелала быть обрубленной с одного удара, и мне пришлось пилить её зазубринами на клинке у рукояти. Это помогло — последние волокна лопнули, и взбирающийся по ней «народный герой» тяжело рухнул вниз, шлёпнулся и заорал от ушиба. Вот там и отдохни, авось поумнеешь! Сразу три крюка зацепились за зубцы парапета. Один из них, верёвку которого не успели натянуть, я отцепил и сбросил — удачно сбросил, судя по воплю внизу. Верёвку второго пришлось рубить — она хорошо легла в одной точке на деревяшку и разрубилась в этом месте без возражений. Этот «альпинист» тоже приземлился для вразумляющего отдыха. Но с третьей я ничего уже поделать не успевал…
Пейзанин в чёрном плаще и с бородатой харей нарисовался между зубцами с явным намерением проникнуть за парапет.
— Лезь обратно! — дружески посоветовал я ему, — Я сегодня добрый!
Пару мгновений этот «вышедший родом из народа» переваривал услышанное, аж шестерёнки в мозгу скрипели, но… Или я пока ещё плоховато изъясняюсь по-иберийски, или «партизан» попался уж больно непонятливый. Вместо того, чтобы последовать доброму совету, он закинул ногу, подтянулся, выпрямился и потащил из ножен меч.
— Ну, извини, хрен ты угадал! — это я уже не стал переводить на иберийский. И лениво, и никчему это покойнику. Кажется, это была первая жертва «партизанского» штурма. Но что бы вы делали на моём месте? Ждали бы, пока сами схлопочете по кумполу? Так это было бы недолго и, кстати, очень больно. Римский гладиус старого «галльского» образца тяжёл и неуклюж — не зря Кулхас великодушно подарил эту часть трофеев безоружным крестьянам безо всякого дележа. Но ведь и ломом можно охреначить сдуру по самое «не балуйся»! Оно мне надо, спрашивается?
«Партизаны» оказались упёртыми. Пока мы разбирались с «альпинистами», подобрались остальные — с лестницами. Лестницы были тяжёлые, из добротных лесин связанные, да и лезли по ним густо. Парочку удалось опрокинуть, и на месте их падения образовалась изрядная свалка. По остальным бодро взбирались кандидаты в мёртвые герои местного народного эпоса, и уже никак нельзя было отказать им в желаемом. Да и рассердились мы уже, откровенно говоря. В конце концов, сколько ж можно терпение-то наше испытывать!
Три человека из городской стражи уже сложили свои головы на стене, червёртого сдёрнули крюком и изрубили внизу, да и из наших одного копейщика зацепили фалькатой, а вечно невезучего Серёгу отоварили обухом топора по лбу. Народ озверел и дрался уже всерьёз.
— Мы вас прикроем, а вы стреляйте! — предложили нам копейщики из городской стражи, и Тордул одобрил разумное разделение труда. Снизу бестолково, но плотно постреливали каменюками «партизанские» пращники, и их следовало несколько урезонить. Этим мы и занялись, поскольку с лезущими по лестницам копейщики уже наловчились неплохо справляться и без нас.
По нашей прямой местной специальности дело у нас пошло куда веселее, да и наши пращники с тремя лучниками-горцами поддержали, и вскоре обстрел со стороны противника существенно поутих. А там уже и прочие «партизаны» поугомонились, обескураженные неудачей. Покричали под стеной, поразмахивали оружием, да и отошли.
— Вот это правильно! Война войной, а обед — по распорядку! — одобрил Володя.
Обедать, впрочем, только наше командование отправилось по человечески, к Ремду, а нам был доставлен оттуда на стену «сухпай». Настроения мне это не прибавило, поскольку за обедом я намеревался «не наесться» и прогуляться в дом «за добавкой», при выпрашивании которой разведать, в каком его закутке строгая мамаша держит Велию. Увы, приказ командира был строг — не сметь отлучаться со стены. Более того, после обеда на неё стали подтягиваться и вооружённые горожане. Явился и наш начальник — почему-то в сопровождении трёх домашних рабов «досточтимого».
— С вами мы точно победим, вы только под ногами не путайтесь! — сказал им один из наших туземных камрадов при виде того, как они держат копья и щиты. Ржали все кроме двух ветеранов, один из которых задумчиво проговорил:
— Тордул зря ничего не делает…
После обеда «партизаны», тоже подкрепившиеся и вспомнившие, что они на войне, снова предприняли попытку штурма, который мы отразили уже куда легче, поскольку с самого начала не церемонились. Посменно, по пять человек, нас прогуляли «до ветра». Ужин — в виде такого же «сухпая», как и обед — нам снова доставили на стену, вместе с боеприпасами. А после ужина вернувшийся с нормальной человеческой трапезы командир вдруг подозвал к себе пятерых копейщиков, что-то сказал им, и они, стараясь не привлекать к себе внимания, по одному спустились со стены. С ними ушёл и один из пришедших в обед вооружённых рабов. Мы едва успели выкурить пущенную по кругу трубку, когда Тордул подозвал нас и второго из рабов:
— Спускаетесь тихо по одному, ждёте его, — начальник указал на раба, — Он поведёт вас. Идти тихо, на глаза никому не попадаться. Делать всё, что он скажет.
Раб повёл нас такими задворками, что сами мы точно заплутали бы. Периодически по его знаку мы замирали, затем, когда он давал отмашку, продолжали движение. Чтоб совсем уж никому на глаза не попасться — это, конечно, едва ли, город есть город, и старушка какая-нибудь глазастая найдётся всегда, но видевших нас было немного, и все они были заняты собственными делами. Наверное, мы обошли полукругом добрых полгорода, когда совершенно неожиданно раб вывел нас к заднему двору дома Ремда, где перед нами раскрыли калитку.
— Входим тихо, по одному, прячемся в пристройке, — проинструктировал нас раб.
Так мы и сделали, понимая, что наше командование запланировало что-то явно серьёзное — непохоже это было на вчерашнюю игру в солдатики с вояками Кулхаса. Никто ничего не объяснял, но и так была понятна главная суть — для чужих глаз и ушей нас здесь нет, мы по прежнему на стене. Так же тихо появились через некоторое время все три лучника и ещё три копейщика в сопровождении третьего раба. А потом, ещё через какое-то время, тем же путём незаметно нарисовался и наш начальник с ещё четырьмя копейщиками. А десятка полтора воинов начальника рудника с им самим во главе, не таясь, покинули двор через основные ворота и протопали куда-то в направлении стены. Смеркалось, и похоже было на то, что официально мы на стене и ночуем…
— К обеду так и не вернулся посланный с утра на рынок раб, — сообщил нам командир, — Раб надёжный, обращались с ним хорошо, собирались скоро дать «вольную» — сам он уж точно не сбежал бы. Я вспомнил то, что вы рассказали мне, и поговорил с досточтимым. Он считает, что этой ночью нам следует ожидать незваных гостей, и в этом я с ним согласен.
Лучников-горцев и примерно половину копейщиков Тордул разместил в пристройках и прочих неприметных закоулках двора, нас с остальными копейщиками — в самом доме. Так же — примерно пополам — были рассредоточены и вооружённые рабы.
Увидев меня в доме, «почтенная» Криула фыркнула, но заострять вопрос не стала. Видимо, решила, что на виду у стольких людей организовать ей незапланированного внука я едва ли сумею. На сей счёт, впрочем, если рассуждать чисто теоретически, у меня имелось своё особое мнение, основанное на том факте, что добрая половина этих «стольких людей» состояла из моих друзей и сослуживцев. Но только теоретически, поскольку сама её дочурка, при всей её показной шаловливости, деваха правильная, и до свадьбы, скорее всего, хрен даст. Ну, в крайнем случае — до помолвки. После, вроде бы, по иберийским обычаям, вообще-то — в приличных семьях — тоже пока ещё нельзя, только после свадьбы, но если очень уж невтерпёж, то все всё поймут правильно, гы-гы!
— Твоя! — шепнул мне с ухмылкой напарник-копейщик, полностью подтверждая моё особое мнение, — Иди пообщайся, я покараулю.
Будь Велия «из таких» — мы б точно успели немножко «поразмножаться». Впрочем, это было, пожалуй, единственное, чего мы с ней не сделали — остальное мы сделали практически всё. В процессе исследования её тела быстро нашлась и монетка, о судьбе которой отказалась рассказать мне Алтея. Нашлась там, где я и ожидал — меж верхних выпуклостей, подвешенная на шее на тонком малозаметном шнурке…