— Метью, мне холодно! — подала голос Джуди. — Ну, начинай, что ли!
Быстро скинув с себя штаны, оруженосец нырнул под её юбку, но сполна похвастаться своим умением не успел: на дороге показался местный священник в сопровождении тучного монаха.
— Извини, детка, как-нибудь в другой раз! — Он встал, отряхнулся, натянул штаны. Джуди разочарованно вздохнула и быстро привела себя в порядок.
С громкой руганью поймав забравшегося в поле мула, Метью взобрался в седло и, раскланявшись со священником, поехал прочь. Джуди помахала ему рукой, подняла кувшин и зашагала к Уоршу. Вечно эти священники некстати!
* * *
Бертран Фарден подобрал полы рясы и присел за стол, погрузившись в разрозненные, порой налагавшиеся друг на друга, выписки из толстого монастырского тома. Ради них ему пришлось несколько недель трястись в седле, просыпаться по ночам от страха за свою жизнь, выдержать длительную перепалку с настоятелем монастыря и заплатить немалую сумму, но книга, из которой были сделаны эти выписки, того стоила. Это было великолепное издание Апокалипсиса с цветными заставками и затейливыми миниатюрами.
Стол стоял возле окна, так, чтобы его хозяин мог время от времени отвлечься от тяжкого пути познания и бросить взгляд на вересковую пустошь, ограниченную с трёх сторон холмами.
Но сегодня Бертрану не пришлось насладиться откровениями святого Иоанна: в дверь робко постучали. Священник, недавно принявший сан, чутко отзывается на любые просьбы прихожан, проводя дни и ночи со своей паствой; более опытные ограничивают свою деятельность минимум необходимых обрядов и ежегодной раздачей милостыни. Так как Бертран был молодым священником и принял приход всего полтора месяца назад (не без протекции старшего брата), то тут же отложил свои бумаги в сторону. Собственно, он мог бы не спешить: на пороге стоял босоногий парнишка.
— Чего тебе, малыш? — ласково спросил священник.
— Матушка смиренно просила Вас придти, святой отец, — заикаясь, пробормотал мальчик. — Сестре совсем плохо, и она боится…
Бертран кивнул и, попросив своего провожатого немного подождать, взял плащ.
Забота о страждущих душах привела священника в дом одного из мелких арендаторов, бывшего виллана, сумевшего благодаря овцам подняться на полступеньки выше по социальной лестнице. Бертран почти ничего не знал о нём, так как не успел ещё побывать на том конце долины, зато часто видел его, его супругу и розовощёких дочерей в церкви. Мысль о том, что одна из этих девочек серьёзно больна, больно кольнула священника, по причине молодости не успевшего избавиться от обыденных мирских чувств.
Больная пластом лежала на покрытой тряпьем постели в комнатушке на чердаке и, не мигая, смотрела на деревянные стопила. Младшие сёстры, делившие с ней эту комнату и скромное ложе, смиренно сложив руки, стояли на коленях перед распятием и молились. На единственном пригодном для сидения предмете мебели, вплотную придвинутом к постели, сидела женщина в скромном сером шерстяном платье и время от времени прикладывала ко лбу больной мокрое полотенце. Бертран её не знал.
При виде священника женщина встала и сказала:
— Боюсь, мы напрасно побеспокоили Вас, святой отец, Алоиз уже лучше.
— Я думаю, что девушке станет ещё лучше после тайны исповеди, — улыбнулся Бертран.
— Может быть, — пожала плечами женщина и, зардевшись, спросила: — Так это Вы сменили отца Эохима?
— Я, — простодушно улыбнулся священник.
— Очень хорошо. Этому приходу нужен хороший пастырь, а отец Эохим (царствие ему Небесное!) был слаб здоровьем… Всё, святой отец, ухожу, — спохватилась она, — оставляю Вас наедине со страждущей душой.
Взяв девочек за руки, женщина отвела их вниз. Она оказалась права: Алоиз не собиралась в скором времени предстать перед Создателем — так что можно было обойтись и без исповеди, но отец Бертран придерживался мнения, что исповедь никогда лишней не бывает.
На обратном пути священник решил заехать в Форрестер, чтобы перекинуться парой слов с отцом Джозефом — единственным образованным человеком в округе. Он был уже стар, посему следовало ценить каждую минуту общения с ним. Правда, взгляды священников не совсем совпадали: всякий раз, когда отец Бертран просил его помочь словом и делом врачевать души прихожан, отец Джозеф устало отвечал: "Людской род не исправишь, пустая забота". Между тем, другого собеседника у молодого священника не было, а одиночество не способствовало укреплению духа, поэтому вместо того, чтобы свернуть на боковой просёлок к деревне, он поехал дальше по большой дороге. По обеим сторонам мелькали кусты вереска и непокрытые головки крестьянских ребятишек, проверявших силки для птиц. Конечно, следовало бы рассказать обо всём барону, но Бертран их жалел и закрывал глаза на столь грубое нарушение закона.
Обогнув расчищенное под посевы поле, дорога пошла вверх и перевалила через гребень холма. Пейзаж несколько изменился, стал веселее и ярче.
На горбатом мостике возле старой мельницы Бертран Фарден заметил свою недавнюю знакомую: с ней, почтительно сняв капюшон, разговаривал мельник. Когда священник подъехал ближе, они уже распрощались.
— Вы? — Женщина удивлёно подняла брови. — Я думала, Вы живёте по ту сторону холма.
— Так оно и есть, — улыбнулся Бертран, — но Провидению было угодно направить мои стопы в Форрестер.
— Вероятно, Вы едете к моей свекрови, — предположила женщина. — Она серьёзно озабочена спасением своей души и боится, что после смерти её будут терзать демоны Преисподней. Но, уверяю Вас, баронесса — самая набожная и добродетельная женщина из всех, кого я встречала.
— А Вы, сеньора?
— Что я? — смутилась она.
— Не боитесь ли Вы гиены огненной?
— Нет, святой отец. Я не совершала ничего, в чём не могла бы публично признаться.
— Так Вы невестка достопочтимой баронессы? — предпочёл сменить тему Фарден.
— Да. — Эмма Форрестер задумалась и, покраснев, спросила: — Святой отец, могу ли я обратиться к Вам с одной просьбой?
— Безусловно. — Ему было интересно, о чём его попросит эта скромная молодая женщина, не пожелавшая при первой встрече раскрыть своего имени.
— Видите ли, у меня двое сыновей… Один из них по желанию свёкра должен стать защитником веры Христовой, а другого я хотела бы посвятить Богу. Не могли бы Вы стать его наставником и обучить его Катехизису?
— Так у Вас двое детей… — смущённо пробормотал молодой священник.
— Трое, — поправила его Эмма. — Так могу ли я надеяться?
— Я думаю, разумнее было бы, если отец Джозеф займется воспитанием Вашего сына.
— Он недостаточно строг с ним. Вы же знаете, отец Джозеф слишком добр к детям.
— Хорошо, я займусь обучением Вашего сына. Думаю, я сам буду приезжать к нему.
— Если это Вас не затруднит. Уитни послушный мальчик и не доставит Вам хлопот, — поспешила добавить она.
— Могу ли я взглянуть на него сегодня? — Бертран вдруг поймал себя на том, что ему не хочется расставаться с этой женщиной.
Она ответила утвердительно, и их мулы поехали рядом. Медленно, как и положено степенной вдове и священнику. В прочем, приходскому священнику пристало ездить на осле, но не Бертрану Фардену. Мула, уже после получения прихода, подарил ему брат, заверив, что это место — всего лишь начало карьеры Бертрана, для которого, если получится, он хотел выхлопотать место епископа.
Эмма Форрестер… Так вот какая она, несчастная вдова, которую, как он думал по приезде, ему придётся утешать и наставлять в вере. Но она не нуждалась в утешении и, как он смог убедиться, сама утешала других. Она ещё молода, ещё полна жизненных сил, и, быть может, именно ему предстоит снова соединить её узами брака. Да пошлёт Господь ей счастья!
* * *
— Джуди, я так больше не могу! Я сойду с ума! — простонала Жанна. — Даже исповедь не помогает. А, помниться, мне было так хорошо, так светло на душе после исповеди… Ах, Джуди, я буду гореть в Аду!
— Успокойтесь, госпожа. Даже если барон Вас выпустит, всё равно Вы со своим баннеретом не свидитесь. — Джуди, не поворачивая головы, перетряхивала тюфяк и придавала форму подушкам. Ахи и охи госпожи были ничем по сравнению с той адовой работой, которую ей предстояло проделать, чтобы привести господские покои в порядок.
— И ты против меня!
— Что Вы, госпожа, вот Вам крест, всей душой за Вас радею!
— Он, наверное, думает, что я его разлюбила. — Баронесса бросила взгляд на незаконченную вышивку, второпях брошенную на постель.
— Не беспокойтесь, сеньора, баннерет про Вас плохо не подумает. Я повстречала сегодня его оруженосца и обо всём ему рассказала.
— Как он? Здоров? — Глаза её радостно заблестели.
— Здоров, только скучает по Вам. Со своим оруженосцем только о Вас говорит, — солгала служанка.
— Джуди, милая! — Девушка кинулась ей на шею и расцеловала. — Если он любит меня, то мне ничего не страшно!
— У меня к тебе есть просьба, — зашептала она. — Передай ему кое-что от меня, всего одну вещь.
— Боюсь, я не смогу, госпожа, — покачала головой Джуди. — Ваш батюшка приказал зорко за мной следить. Не доверяет он мне.
Баронесса вздохнула и с ненавистью посмотрела на стену "каменного мешка", а потом с тоской перевела взгляд на крепкую дубовую дверь. Комната была крохотная, темная, лишённая естественного солнечного света; мебели в ней не было, только скромное ложе из тюфяка и деревянного ящика и пара набитых сеном подушек. На стене, над ложем, было почерневшее распятие.
— Да, вот ещё что, госпожа… Вы вышивку-то спрячьте, а то, увидь её ненароком барон, бед не оберёшься, — в полголоса посоветовала служанка.
Жанна взяла в руки свою работу — рыцаря, на попоне коня которого красовалась монограмма "А. Л" — и протянула Джуди:
— Спрячь куда-нибудь!
Та кивнула, свернула вышивку и спрятала у себя на груди. Честно говоря, будь она на месте госпожи, то никогда не вышила бы такого. Хорошо, что барон не видел, чем занималась все эти дни его дочь, а то…
— С Вашего позволения. — Служанка подняла пустой кувшин.
— Постой! Ты не можешь… Нет, ступай!
Баронесса в который раз посмотрела на распятие и спросила, видимо, обращаясь к Всевышнему: "Может, мне стоит покориться воле отца?".
Этажом ниже Джуди столкнулась с бароном Уоршелом. Вид у него был довольный, как у кота объевшегося сметаной. Ему-то, небось, священник не помешал! Служанка почтительно посторонилась, пропуская господина.
— Ты была у моей дочери? — Барон скользнул взглядом по её лицу.
— Да, сеньор. — Ладони у Джуди вспотели, и она попыталась припомнить, хорошо ли спрятала вышивку госпожи, не торчит ли она из-за ворота.
— И что она?
— Сидит, сеньор.
— Да я не об этом, дура! Она по-прежнему упрямится?
— Не знаю. Она только всё вздыхает и молится Пресвятой Деве.
— Ты бы, шельма, пробила брешь в её упрямстве, объяснила, в чем состоит её долг. Кто знает, может, став графиней, она взяла бы тебя к себе служанкой? Да и я бы по достоинству оценил твою услугу.
— Да что я могу сделать, сеньор? — вздохнула Джуди. — Я что вошь, станет меня госпожа слушать!
— Станет, если ты постараешься. Будто бы я не знаю, что она вечно с тобой шушукается, все свои тайны тебе поверяет!
Служанка потупила глаза и мысленно упрекнула себя за то, что задержалась у баронессы. Ушла бы раньше — не встретила бы барона. А так стой теперь и думай, как и себя спасти, и госпоже не навредить.
— Я хочу знать, говорила ли она с тобой о баннерете Леменоре.
— О ком? — наигранно удивилась Джуди.
— Не прикидывайся дурой! Ты прекрасно знаешь, о ком я. Ну, так что? — Уоршел нахмурился. — Говорила или нет?
— Ну, я не помню. — Служанка лихорадочно размышляла над ответом и тянула время. — Я не особо её и слушаю, что она там болтает. Что скучно ей, говорила, а про баннерета, кажись, нет.
— Неужели совсем ничего? — Над головой Джуди сгущались тучи.
— Вспомнила! — испуганно выпалила девушка. — Обронила она как-то что-то про него. Вроде как он сосед Ваш. Кажись, нравился он ей…
— Она виделась с ним? — Он больно тряхнул её за плечи.
— Ей Богу, сейчас поколотит! — пронеслось в голове у служанки. — А пальцы у него железные — так глубоко в кожу впились. Синяки останутся…
— Что Вы, сеньор! — поспешила прервать пытку девушка. — Если бы что и было, Вы бы знали. Да и как же иначе, Вы ведь ей отец, а нам господин. Они виделись-то всего один раз, да и то случайно.
— Как? Когда?
— Не знаю, госпожа обмолвилась. Спросили бы у неё.
— Так и быть, повею тебе, чертова баба. Но уж если ты солгала, помяни моё слово, житья тебе не будет!
Барон отпустил её, но по-прежнему не доверял. Что ж, прибегнем к божбе и клятвенным заверениям — не впервой. Сеньоры, почему-то верят всем этим нелепым клятвам.
— Всеми святыми клянусь! Да чтобы я Вам хоть полсловечка солгала, чтобы я супротив Вашей воли пошла…
Кажется, поверил.
— Хватит! — Джеральд нетерпеливым движением остановил поток её причитаний. — Если узнаешь что-нибудь о моей дочери и этом баннерете, немедленно сообщи мне. И не вздумай помогать им!
— Что Вы, сеньор?! Да чтобы я… Вы можете во всём положиться на меня, сеньор, я Вас не подведу.
Джуди посторонилась, дав Уоршелу пройти. Посмотрев ему вслед, она с облегчением вздохнула и с укором спросила себя:
— Чего только не сделаешь ради госпожи? А что взамен получишь — неизвестно. Вот узнает сеньор обо всём, дочку, как водится, побыстрее замуж за графа выдаст, а меня… Хорошо, если просто выпороть велит, а вдруг что похуже?
ГлаваX
Сонную жизнь Уорша нарушило неожиданное приглашение графа Норинстана на имя "высокочтимого барона Джеральда Уоршела и его дочери, Жанны".
Охота, наконец-то представился случай развеять скуку! "Пожалуй, — размышлял Уоршел, — граф пригласил к себе только избранных", и он был безумно горд, что попал в число этих "избранных".
То, что он был приглашён не один, радовало барона ещё больше — если так пойдёт и дальше, то, с Божьей помощью, будущее дочери будет скоро устроено.
— Жанна, — Уоршел тут же поспешил сообщить Жанне радостное известие, — мы приглашены в Норинский замок. На сборы три дня. — Он немного помолчал, наблюдая за выражением её лица, и сурово добавил: — Правда, в назидание стоило бы оставить тебя дома…
Баронесса чуть заметно улыбнулась; это не ускользнуло от отца, и он поспешил спустить её с небес на землю:
— Ты поедешь со мной.
— Но я не могу… — Она бросила на него умоляющий взгляд.
— Никаких возражений! Ты едешь.
Жанне же, как всегда, пришлось подчиниться. Эта покорность привела к тому, что на следующий день Джуди тщательно уложила две дорогие камизы, синюю и оливковую котты и два длинных, подобранных с боков сюрко цвета молодого красного вина, одно из которых было украшено вышивкой. Помимо этого в дорожный сундук попали несколько разноцветных блио, дюжина сорочек, пара запасных рукавов, дорогой сатиновый пелисон, подбитый мехом белки. Сверху лежала одежда попроще — то, в чём баронесса будет во время охоты, и запасное дорожное платье. В отдельном сундучке лежали покрывала, обручи и позолоченный шапель, унизанный мелкими розетками; в каждой чашечке поблёскивало по жемчужине. Служанка утверждала, что, надев шапель с причёской "бараний рог", госпожа будет неотразима.
Несмотря на накопившуюся за время дороги усталость, охота с первой минуты завладела её вниманием. От гула голосов многочисленных гостей немного кружилась голова. Но яркое впечатление в её памяти оставила вовсе не пёстрая толпа рыцарей, а почему-то графские гончие — сильные, мускулистые белые собаки с остроконечными обрезанными ушами; ценители охоты утверждали, что эта свора могла поспорить с гончими баннерета Леменора, известного ценителя охотничьих собак. Впрочем, Жанна в собаках не разбиралась, они привлекли её внимание лишь потому, что по вине невнимательных псарей один из аланов перепугал несколько дам.
Хозяин, одетый как заправский охотник, был в пурпурном эскофле, перехваченном чёрным поясом, и контрастном по цвету шапероне, конец которого он повязал на манер тюрбана. Граф по очереди объезжал гостей на лощёном буланом охотничьем жеребце, позвякивавшем красными "сетками от мух" — длинными подвесками с фестонами, крепившимися позолоченными бляхами к паховому ремню. С кем-то Роланд перебрасывался парой слов, кому-то просто издали кивал. Барону Уоршелу выпала честь получить пожелание хорошей охоты, а его дочери достался незамысловатый комплимент. Жанна смущённо опустила глаза и пролепетала в ответ что-то нечленораздельное.
После короткого разговора ни о чём барон оставил дочь на попечение графа и отъехал к одному из давних знакомых. Проводив отца тоскливым взглядом, девушка внутренне съёжилась. О чём им говорить, да и зачем?
— Надеюсь, Вы успели отдохнуть после утомительной поездки?
Она рассеянно кивнула и огляделась, ища глазами кого-нибудь, кто мог избавить её от этой пытки. Никого — этого и следовало ожидать.
— Вам когда-нибудь доводилось травить зверя? — Граф будто бы не замечал её смущения.
— Нет, — выдавила из себя баронесса. — Я мало что в этом понимаю.
("Господи, за что он так мучает меня? Почему он пригласил меня сюда? Зачем отцу нужно, чтобы я вышла за него замуж? Лучше сидеть взаперти, чем говорить с ним!").
Многочисленные "зачем" и "лучше бы" роились в её голове, не давая покоя, баронесса изводила себя этими пустыми, ненужными вопросами и фразами. Но то, что случается, случается, и никаких "если бы" не приемлет.