– Командир, обходят! – доложил с правого фланга Калинин, и следом, казалось бы, вдалеке прогремела первая очередь – противник перешел к активным действиям.
Грохнули в ответ наши пулеметы. Рявкнул гранатомет, и полетевшая к нам граната, зацепившись за ветви деревьев, разорвалась где-то далеко на подлете. Застучали автоматно-пулеметные выстрелы, зачмокали по деревьям пули, посыпалась вниз срубаемая листва и ветви. Но пока большая часть оставшихся со мной разведчиков, не видя противника, не сделала ни одного выстрела. Вот коротко огрызнулся автомат Тарасова, в ответ злобно загрохотал пулемет, прилетела и разорвалась, не долетев, граната от «ВОГ». Противник подтягивал основные силы. Хорошо, что выбранная мной позиция оказалась вполне удачной: небольшой уклон, ведущий в сторону «чехов», создавал им определенные трудности при стрельбе из стрелкового оружия. Стоило нам пригнуть голову, как мы оказывались вне пределов досягаемости. Эх, если бы только лежать, но ведь требовалось еще вести наблюдение и самим отвечать на огонь противника. В который раз я пожалел об отсутствии в группе ТР – трубок разведчика.
Меж тем в поле моего зрения мелькнула камуфлированная фигурка. Мгновенная задержка на мушке, короткая экономная очередь – и уже изготовившийся для стрельбы «чех» исчез из поля моего зрения. Попал, не попал, гадать стало некогда – в проемах между деревьями появились новые бородатые фигуры. Где-то за спиной бухнула два раза подряд винтовка Кудинова. Рядом затарахтел «РПК» Эдика. Безостановочно гремел на левом фланге «ПКМ» Чаврина. Там, похоже, происходило что-то не слишком приятное. К сожалению, связи с левым флангом у меня не было.
Лечо Бакриев
Лечо почти успел. Он навалился на левый фланг русских одновременно с основной частью мирзоевского отряда. Но кто знал, что спецы успеют выставить на нем пулемет? Двоих его моджахедов срезало сразу, остальные попадали и стали расползаться за деревья. Сам Лечо, едва не угодив под очередь внезапно вылетевших пуль, отпрыгнул в сторону и распластался в небольшой, выкопанной дикими свиньями и от того вонючей канаве. Пулемет бил практически не останавливаясь, окучивая его бойцов, прижимая к земле головы самых смелых воинов. А в те короткие мгновения, когда пулемет замолкал и в хищной глубине его ствола переставал сверкать огонь, ему начинали вторить короткие очереди автомата. Лечо дважды пытался подняться, но оба раза над головой стремительным потоком воздуха проходила смерть. Дрожь колотила его тело, так что начали стучать зубы.
– Задавить огнем, задавить огнем! – напрягая глотку, заорал Лечо. Не в силах преодолеть свой страх, он, уткнувшись в землю, вскинул над головой оружие и, не глядя, а лишь выставив ствол в направлении противника, открыл частый, беспорядочный огонь. Его поддержали, и постепенно инициатива стала переходить к воинам ислама, многократно превосходящим спецов по численности. Борясь со своим страхом, но продолжая дрожать всем телом, Лечо медленно приподнялся на локтях и, укрываясь за окружающей зеленью, пополз вперед.
Старший прапорщик Ефимов
– Довыденко, прикрой!
Мой крик потонул в грохоте гранатометного разрыва. Взрывная волна отбросила меня в сторону, крепко приложив головой о вдруг ни с того ни с сего оказавшееся за моей спиной дерево. В глазах потемнело. Кажется, я на миг потерял сознание…
…С-суки! Меня слегка трясло, с правой разбитой брови на веко тоненькой струйкой стекала кровь. Сквозь звон в ушах слышались выстрелы, перемежаемые новыми разрывами. Слава богу, автомат оставался зажатым в руке. Я бросил взгляд в сторону только что оставленной позиции и невольно крикнул:
– Довыденко! – Отброшенный взрывом пулемет, безвольно раскинутые руки, лицо, уткнувшееся в землю, мокрые, потемневшие волосы затылка и окровавленная ткань изодранного в клочья рюкзака.
– Кудинов, гранатометчиков… Кудинов, как понял? – И тотчас, опережая мои слова, раздался со стороны спины одинокий винтовочный выстрел.
– Есть! – И тут же очередной щелчок.
Вот чертяка! Я, кажется, успел увидеть почти выскочившего в прогал и тут же повалившегося на спину чеченца, коричнево-черный раструб «РПГ» которого упал в глубину кустарника. Молодец, Куделя! Лишь бы не забывал менять позиции. И тотчас, словно в ответ на потерю гранатометчиков, слаженный залп из «ГП-25», глухие шлепки и грохот разрывающихся в кронах «вогов». Осколки ударили по лопающейся листве, зашлепали по коре окружающих деревьев, что-то ощутимо приложилось о мою спину, обожгло ногу. Вниз посыпались зеленая труха и ветки.
– Аллах акбар! – прозвучал сквозь непрекращающуюся перестрелку крик на правом фланге, и сразу же застучали длинные, нескончаемо длинные пулеметные очереди.
«Калинин, Тушин? Уф, живы».
– Калинин… как там у тебя? – Завывание развешанных на столбах проводов в зимнюю ночь – это гудят микрофоны наушников или мои барабанные перепонки?
– Ползут, сволочи! – Голос сержанта едва слышен скорее из-за стоящего вокруг грохота, чем из-за сцепленных от злости зубов.
Стреляю по мелькнувшей вдалеке тени и прислушиваюсь к какофонии боя. Меня беспокоит левый фланг, с которым нет связи. Там только эхо разрывов и перестук пулемета. За то время, пока я пребывал в прострации, плотность огня едва ли уменьшилась. Так, надо срочно к Чаврину. И, словно опомнившись, воскликнул:
– Юдин, к Довыденко, живо! – Сколько же секунд у меня ушло на принятие решений? Минута? Полторы?
– Командир, промедол! – потребовал боец, бросаясь к раненому.
– Идиот! – Коротко, доходчиво, без объяснения причин. Чему его только учили?
– Витя, прикрой! – Это не меня, это придурка Юдина, оттаскивающего раненого пулеметчика. Хорошо, если раненого…
Все, к Чаврину. Ху, ху, ху, – три коротких выдоха, набираясь решимости, – и бросок влево, пригнувшись почти к земле. Низко опущенные ветви бьют по лицу, чиркают, скрежещут о брезент «горки». О том, что пули проносятся совсем рядом, замечаю по срубаемым и падающим под ноги ветвям, хлюпающим звукам всасывающих пули деревьев. Небольшая канава. Прыжок. Не выпуская из рук оружия, кувырок через правое плечо, и последние метры по-пластунски, вжимаясь в землю, обдирая лицо и пальцы, держащие оружие, о шипы устилающей ее ежевики. Вот они – вздрагивающий от толчков собственного пулемета Чаврин и развернувшийся влево, почти в тыл, Николай Вячин. Куда это он? А, все ясно: добрый десяток «типов» прорвался далеко во фланг и теперь пытается окучить моих парней слева. Ну-ну, счас. Меня им еще не видно. Медленно поднять автомат… Немного успокоиться, задержать дыхание… Не обращать внимания на свистящие рядом пули – они все выше, гораздо выше, во всяком случае, хочется в это верить. Успокоить дрожание рук – все-таки приложило меня здорово… Так, троих вижу. Задержать дыхание – мягкий спуск – ровная мушка, мягкий спуск – ровная мушка. «Ну, гад, высунься, ну же!» Короткая очередь. «Чех» (похоже, сидевший на корточках за небольшим взгорком) подскочил, словно пытаясь отпрыгнуть от пронзивших его лобешник пуль и, взмахнув руками, грохнулся навзничь. Кинувшийся к нему ваххабит, схлопотав свою порцию свинца (выпущенного то ли мной, то ли одновременно стрелявшим Николаем), рухнул рядом. Третий поспешно юркнул за деревья и благоразумно затаился.
– Ну, на хрен… – Пулемет умолк, сам пулеметчик перевернулся на спину, перехватив левой рукой окровавленное запястье правой. – Е…
Я уже оказался подле него, но привычно потянувшись к «ИПП», взглянул в глубь леса и, чертыхнувшись, дернул на себя пулемет раненого Чаврина.
– Серега, сам! Сам, Серега!
Краем глаза увидев, как Чаврин кивнул, я, уже не обращая внимания на лежавшего за камнем и готовившегося бинтовать свою рану разведчика, прильнул к пулемету, прижал левой рукой приклад и нажал спусковой крючок. Казалось, я вижу каждую пулю, вижу их следы – оставляемые ими в воздухе, на поросшей ежевикой и черемшой земле, на темной коре деревьев, на раздираемых разгрузках попадавшихся на их пути «чехов». Слева направо, справа налево, не прекращая давить на спуск и с трудом удерживая вздрагивающее от собственной мощи оружие. На несколько мгновений я словно слился с ним полностью, стал одним целым, не замечая ни шуршания ответных пуль, ложившихся рядом, ни свиста чужих рикошетов от тех пуль, что плевками падали чуть дальше, ни разрывов летящих, но по счастливой случайности не долетающих до нас «вогов» и гранатометных выстрелов. Я лежал, будто в своей отгороженной от всего мира келье, в которой до меня не доносилось ни вскриков умирающих, ни воя раненых, ни воплей по-прежнему идущих в атаку моджахедов. Жаль, что лента в пулемете была всего одна, и в ней не было бесконечного множества патронов. Плоская черная металлическая змея осыпалась в примятую коробом траву. И сразу – рой пуль, визг, грохот, шуршание дрожащих крон.
– Серега, ленту! – Сунув пулемет за спину, под руки закончившего делать себе перевязку Чаврина, я, подтянув лежавший под боком автомат, помог Вячину прижать уж слишком зарвавшегося «чеха» и, крутанувшись, словно веретено, начал менять позицию в сторону небольшого, выступающего на местности бугорочка.
– Командир! – Спутать зазвучавший в наушниках голос Тарасова было невозможно ни с чьим другим. – Хреново, командир!
– Конкретней? – Чтобы ответить, мне пришлось вжаться в землю. Присмотренный мной и такой вожделенный бугорок оставался еще в паре метров.
– «Чехи» в полусотне шагов.
– Всем приготовить гранаты! Виктор, пулеметчика в тыл! Пусть уносят, как понял? – Уточнять, как там мой Довыденко, я не стал. Сейчас мое беспокойство ровным счетом ничего не значило. Но я надеялся…
– Гранаты! Раненого в тыл! – отозвался подполковник.
Еще раз – уф. Значит, жив.
– Огонь гранатами по моей команде, и сразу отход. Поняли меня? – домашние заготовки вроде вариантов различных действий спутались в голове в сплошную, вязкую кашу, разбирать и раскладывать которую по кучам уже просто-напросто не было времени.
– Да. – Значит, фешник стянул радиостанцию у Довыденко. Сделать такой вывод оказалось несложно.
– Калинин, понял меня? – Пару секунд молчания и тоже короткое:
– Да.
Все бы хорошо, но, увы, пока я болтал, «чехи» на нашем фланге подошли совсем близко. Пришлось разрядить весь магазин, прежде чем выкроилась секунда привлечь внимание Вячина.
– Коля, – и чуть тише, – гранаты!
Он скорее распознал мои поспешные действия, чем услышал хрип заглушаемого выстрелами голоса. Нам уже совершенно не давали подняться. Похоже, «чехи» предприняли самую последнюю, самую решительную атаку.
– Гранатами огонь!
Надеюсь, у ребят хватило времени и возможности приготовить их к бою. Моя рука дважды поднялась, и в воздух одна за другой взвились две ребристые «эфки». А ребята действительно успели – разрывы прогремели на удивление слаженно. На какое-то время стрельба практически стихла.
Лечо Бакриев
Праздник смерти продолжался. Она носилась вокруг, насмехаясь над страхом живых, издеваясь над прахом мертвых, добавляя к их телам все новые и новые порции металла. Лечо продвинулся вперед лишь на несколько шагов. Привыкший бить из-за угла, наносить быстрый удар и скрываться, не получая должного отпора, он как-то забыл, что смерть – она не только в стане врагов, она вокруг, и ей все равно, кого принимать в свои объятия. Может быть, там, потом, за ее порогом, кто-нибудь и разведет врагов в разные стороны. А здесь, ведомые смертью, они шли рука об руку, порой соприкасаясь кровавыми отметинами, ошметками кожи, белесо-серо-окровавленной осклизлостью мозгов, острыми осколками раскрошенных зубов, культями рук и ног. Враги шли рука об руку, таща за собой «запах смерти»; и тот, едва уловимый, тошнотворный – только умершего, и тот, еще более тошнотворный, но зато и более привычный – запах разлагающегося трупа. А сейчас смерть была всюду, и Лечо знал, что стоит ему лишь чуть-чуть приподняться, привстать, и уже он приведет за собой все эти запахи. И он лежал, не в силах пошевелиться, не в силах больше кричать и командовать собственными людьми.
Лечо не запомнил, точнее, не успел воспринять ухнувший перед глазами разрыв – только что и осталось, как нечто темное вспухло перед глазами, толкнуло волной, ударило по лицу и обожгло болью. Глаза запорошило землей, из рассеченного осколком лба потекла кровь. Лечо какое-то мгновение еще ощущал происходящее, затем его разум погрузился в черно-серую хмарь. Он потерял сознание. Бой еще шел, еще вовсю звучали разрывы и выстрелы, только все это, казалось, не имело к лежавшему в беспамятстве боевику никакого отношения.
Старший прапорщик Ефимов
– Отход! Кудинов, к Довыденко! – скомандовал я всем и, привстав, открыл огонь из только что прищелкнутого магазина.
– Отход! – для чего-то продублировал Вячин и, пропустив вперед Чаврина, тащившего левой рукой «ПКМ», бросился за ним следом.
Я продолжал стрелять. Опомнившиеся «чехи» разразились такой канонадой, что если бы не толстенный комель, за которым мне удалось укрыться, мне бы точно не поздоровилось… И вновь время завертелось невероятными сгустками смешанных чувств и ощущений. Рывок за кольцо, щелчок чеки улетающей «эрдээшки», взрыв, вторая граната, летящая к цели, тут же ей вслед длинная, до последнего патрона, очередь. Не перезаряжая оружие, бросок вслед за отступающими бойцами, падение в куст, скатывание в небольшую канаву. Опустошенный магазин улетел в грязь, щелчок нового – и прыжок к ближайшему дереву. Рву затвор, слыша, как затарахтели, заработали чужие автоматы, видя, как пули впиваются в окружающие деревья, взрывают почву вокруг. Но это все вне меня, вне моего пространства, а мое – вон оно, там, впереди, за очередным толстым спасительным буком. Падаю, стреляю по неосторожно высунувшемуся из-за бугорка бородачу и откатываюсь вправо, за выпячивающиеся корни столь вожделенного мной дерева.
– Командир, прикрою! – раздается вопль Вячина и грохот «ПКМ». Значит, бойцы поменялись оружием. – Мысль мелькает как световой всполох, и я, стараясь оставаться за контурами дерева, бросаюсь к следующему укрытию.
За спиной взрыв от врезавшегося в бук гранатометного выстрела. Что-то белесое проносится мимо, спину почему-то обдает холодом, и я снова падаю. Вновь вскакиваю, у самого лица проносятся пули, чьи – свои, чужие, – даже не знаю. «ПКМ» бьет под самым носом. Падаю. Переворачиваюсь на спину и снова стреляю. «ПКМ» разрывается огненными всхлипами. Резко поворачиваюсь лицом к Вячину и хриплю:
– Уходи!
Разворот, короткая, в два патрона, очередь по наступающим. Сознание еще не восприняло, а подсознание уже само начало экономить боеприпасы. Бой грозил затянуться. Все чувства обострены, действия – впереди мысли. Рывком сместил прицел и положил очередь под ноги выскочившего из-за деревьев гранатометчика. Чуть-чуть поднять бы ствол, а так тот даже не упал и «РПГ» не выронил, только запустил выстрел в кроны деревьев и, слегка прихрамывая, слинял за пределы видимости.
– Отход, командир, отход! – в наушниках разрывается голос фешника. И впрямь пора делать ноги.
– Иду!
Кажется, что мои барабанные перепонки сейчас лопнут – гранатометные выстрелы летят один за другим и рвутся в ветвях деревьев. Вокруг шлепаются то ли осколки, то ли кусочки срезаемой ими коры. Похоже, я припозднился, меня все ждут. Еще рывок.
– Отходим!
Надо попробовать оторваться, шанс есть – раненых унесли вперед. Вячин… где Вячин? А, вот он, за кустами, чуть впереди, спешит следом за закинувшим автомат на плечо и бережно прижимающим к груди раненую руку Чавриным.
– Второй, ты где? – оглядываясь по сторонам, не вижу Калинина и Тушина.
– Мы вас ждем! – Значит, они где-то впереди.
– Отход! – Пока есть возможность, надо двигаться и двигаться. Нам бы сейчас артуху, но нельзя… Какая глупость! Паранойя. Я до сих пор не сообщил, что веду бой. У меня раненые. Черт, у меня Довыденко…
– Третий, как Эдик? – Я уверен, Кудинов уже должен быть где-то рядом с раненым.
– Тяжелый!
Объяснять больше ничего не надо. Все ясно. Нужна вертушка. К черту секретность, к черту фешника! Всех к черту! Три минуты времени, зацепиться за клочок земли… Сейчас бы старый ВОП – взводный опорный пункт, но откуда он в этой глуши на этом хребте? Но с двумя ранеными на носилках (Чаврин и, надеюсь, Батура не в счет) не оторваться. Вот и мои парни. Все, отход закончен, с тяжелораненым далеко не убежишь.
– Первый! – Похоже, барахлит связь. В моих наушниках хрип, писк, свист. Большой надежды быть услышанным нет, но все же: – Прищепа, как слышишь меня? Прием.
– Первый для командира на приеме. – Не знаю, обрадовал меня его голос или нет. Если ответил, значит, не так далеко…
– Первый, дожидаешься Довыденко и сразу уходишь, как понял меня?
– Понял, сажусь, жду. Забираю. Ухожу.
– Жди. – И тут же говорю следующему: – Второй, берешь Тушина, Вячина, организуете оборону. Гришину – связь. Поторопитесь!
Впрочем, эти команды можно было отдать и так – голосом, до разведчиков, ожидающих меня и бегущего чуть в стороне Тарасова метров двадцать.
Взгляд на местность – вполне, вполне.
– Занять оборону! – на ходу решаю поменять тактику. – Половина магазина, треть ленты – и отход.
Есть или нет вопросы, не спрашиваю, главное, что услышали. Весь план – несколько секунд кинжальный огонь на одном участке, и вся недолга. Кого грохнем – того грохнем и снова отойдем. Пока залягут, пока поймут…
– Гришин, передавай: веду бой, трое раненых, один тяжелый, – фешник молчит, – требуется эвакуация, мои координаты, – взгляд на джипиэс, удивительно быстро выдавший необходимые мне цифры, – Х… У… прошу артподдержки. Координаты Х… У… – Тарасов закусил губу, но продолжает молчать. Без артухи нам не уйти, он это понял, я тоже…