– Командир! – Голос Прищепы выводит меня из состояния тупого пофигизма. Я останавливаюсь, едва удерживая в руках оружие. Лежавший на моей спине Калинин вяло матерится. – Командир… – Какое счастье, чьи-то руки бесцеремонно стаскивают с моего плеча раненого.
– Уф! – Как хорошо! Так хорошо, что сейчас сдохну. – Уф, – согнуться и стоять, выхаркивая разъедающий грудь кашель.
– Командир! – Чувствую, как меня тянут за рукав. Черт, мы еще не на месте, надо бежать.
– Ар… артуху вызвали? – Пожалуй, этот вопрос меня сейчас волнует больше всего.
– Вызвали! – Тащащий Калинина Сашка тоже начинает задыхаться от бега. А я вроде бы уже ничего; только кашель, сволочь, рвет из груди последние силы. В голову приходят дурные мысли: «Да сколько еще? Проще упасть, окопаться и стрелять до последнего патрона». И тут же: «Ну, вы, батенька, вообще! Бежать, бежать!» Гнилой разговор, нам еще жить и жить. В конце концов, ты не один, у тебя пацаны и раненый фешник. Возможно, ты жив только потому… Уф, все, кажется, мы добежали. Вот теперь отдохну… Сколько же у меня раненых? Четверо, один тяжелый. Так где же артуха?
– Каретников! – Это только кажется, что я ору. На самом деле из моей пересохшей глотки вырываются едва слышные звуки. – На связь вышел?
Бегущий ко мне радист кивает. Вячин бинтует раненого Калинина.
– Артуху вызвал? – Похоже, «чехи» все же слегка приотстали.
– Так точно! – Боец заметно волнуется. Его даже, кажется, трясет, или это меня малость покачивает?
– Ну и?
– Что? – Удивленный взгляд метнулся из стороны в сторону.
– Где артуха?
Дурацкий вопрос ставит радиста в тупик. А вопрос действительно идиотский. Откуда боец может знать, почему не работает артиллерия? Ему что, докладывают?!
– Давай связь!
Отдыхать некогда. Взгляд на до сих пор остающийся включенным джипиэс – до места эвакуации остается совсем ничего. Нет, все же всей группой оставаться не буду. Может, еще все срастется. Пусть уносят раненых, останемся тут я и еще двое… Кого выбрать? Кого не жалко! А если жалко всех? Значит, того, кто лучше, профессиональней… Прищепу и Кудинова? Но Прищепа нужен группе, Кудинов – снайпер, в ближнем бою не самый лучший вариант. Тогда остается Тушин, но у Тушина больная мать и маленькая сестричка. Юдин? У него тоже есть куча причин, чтобы не умирать. Я сам… у меня, может быть, еще больше, но я – другое дело. Я – командир, мое желание не решает ровным счетом ничего.
– Тушин, Юдин, пополнить БК за счет других, пулемет Калинина мне! – спешу я отдавать команды. С минуту на минуту к нам пожалуют гости, и тогда будет поздно. – Прищепа, забирай остальных и уходи!
– Командир, связь! – почти обрадованно кричит Гришин.
– Старшего эвакуационной колонны мне на связь! – И, снова повернувшись к собирающимся уходить бойцам, командую: – Оставшиеся «РПГ» сюда, нам по четыре гранаты. Гришин, – беря гарнитуру сто пятьдесят девятой, – связь с «Центром» через «Северок»!
Тот кивнул и бросился разворачивать вторую радиостанцию. Я вымученно улыбнулся, видя, как Прищепа и Ляпин спешно расстаются со своим так и не израсходованным боекомплектом.
– Факир на связи! – узнаю голос ротного.
– Обеспечить прикрытие сможешь? – У меня почти не осталось времени.
– Да. – И после секундного раздумья: – Может, выйти навстречу?
– Нет! – Еще не хватало, чтобы и группа сопровождения ввязалась в заранее обреченный на проигрыш бой в лесу. К тому же, если нас прижмут, они уже не успеют. – Приготовьтесь к обороне!
– Их много? – Значит, он уже в курсе, что нас преследуют. Тем лучше.
– Да! – и чтобы стала ясна вся серьезность ситуации добавляю: – Очень! – Впрочем, на РОП «чехи» не полезут, разве что совсем спятят. – Я с двумя разведчиками остаюсь на прикрытие. И почему нет огневой поддержки?
– Не знаю! – Честный ответ, но ничего мне не дающий. И после секундного колебания комбат говорит: – Со мной тут ребята… Я так думаю, ты в курсе… – Я в курсе? Ну да, ну да, можно было ожидать. Вот только знает ли об этом Виктор? Он немного пришел в себя, лежит и смотрит голубыми глазами в голубое небо. Спросить?
– Факир, на всякий случай вот координаты противника, вдруг Центр тупит… – И, не задумываясь, даю свои собственные координаты. – Начало открытия огня Ч – пятнадцать минут. – За пятнадцать минут мы успеем настреляться досыта, а затем либо отойдем, либо артиллерия нам уже ничем помешать и навредить не сможет. – Все, конец связи.
– Уходите! – Подполковник Тарасов, превозмогая боль, приподнялся на правом локте. Это он о чем и кому? – Уходите!
– Нет, – отрицательно качаю головой, – тебя там уже ждут.
– Именно поэтому.
На моем лице искреннее непонимание.
– Да, именно поэтому! Я давно в курсе. Но это не наши люди. – Да, он же говорил, как же я позабыл об этом?
– Прищепа, отход! Гришин, что со связью? – киваю на «Северок».
– Есть связь! – Ответ звучит излишне бодро.
– Хорошо! – Как же я устал! – Отход! – Пот, до этого лившийся с меня ручьями, уже, кажется, весь иссяк. Губы сухие и соленые. Остатки воды булькают в заброшенном за спину рюкзаке. Пить! Потом. Все потом. – Отход! – это я командую конкретно замешкавшемуся со своим рюкзаком радисту.
– Не-е-е, командир, я остаюсь…
– Отход, сука! – Мне еще тут на хрен чей-то излишний героизм! Только время мое отнимает. – Живо!
Гришин взглянул на меня и попятился. Рявкнул я от души, да и выглядел, наверное…
– Пусть уходят все! – Виктор кивнул на разведчиков, приготовившихся взять его, лежавшего на самодельных носилках (плащ-палатка и два тут же срезанных ореховых кола), и начал подниматься.
– Грузите! – У меня нет времени препираться.
– Отставить! – Вот теперь в его голосе прорезались по-настоящему командирские нотки, а в руке снова его любимый «КЯ». – Пусть все отойдут!
«Ах, ты, сучий потрох»! Я кивнул.
– Отойдите, хрен с ним… Как ты меня задолбал…
Отпущенное нам время таяло. Прочих раненых уже понесли. Подполковник поманил меня к себе и, когда я нагнулся, быстро сунул мне в свободный карман разгрузки пакет из лоснящейся коричневой бумаги.
– Не показывай никому! – Его горячечное дыхание опалило меня. – Никому: ни командиру, ни даже лучшему другу, никому – это смерть. Никому! Слышишь, никому?! Потом, все потом. Только выжди, два-три года… – Он замолчал, захлебываясь кровью. Мне бы остановить его, не дать самого себя вымотать до последних сил.
– Почему? – вместо этого задал я вопрос. Я имел право знать.
– Сейчас не время, передай…
– Нет! – Мое «нет» звучит уже не так твердо, кое-что начинает до меня доходить. Но все же… может, проще отбить руку, обезоружить…
– Пойми, мне все равно хана! – Он пристально посмотрел мне в глаза. Он догадался о моих намерениях. – Только потом будет хуже, много хуже…
– Что в них? – настаиваю я, и он понимает, что я не отступлюсь.
– Документы (я усмехаюсь) – договора, контракты, фрагменты личного дела.
– Чьего? – Ну почему же из него все приходится вытягивать буквально клещами?
– Шамиля Басаева, – наконец он, кажется, решается раскрыть все. – Здесь – бомба. Документальное подтверждение работы Басаева на одну из наших госслужб.
Я, кажется, догадываюсь, какую, а Тарасов продолжает говорить:
– Здесь подписи, фамилии, печати – все подлинное.
– Что с того? – Мне действительно непонятен весь сыр-бор.
– Их могут опубликовать. Что нанесет сильнейший удар по нашему престижу и людям. Те, кто подписал эти документы, все еще на службе. Это лучшие люди, просто тогда считалось, что так надо. Если документы выплывут, кто-то из них будет уволен или того хуже. Нам после этого уже не подняться.
– Тогда почему «чехи» этого не сделали? Не опубликовали?
– Это им невыгодно.
В моих глазах немой вопрос. Кому – Басаеву? Как это может быть невыгодно Басаеву? Тарасов посмотрел на меня и по моему лицу понял, что я хотел спросить.
– Да, в первую очередь это невыгодно именно самому Басаеву.
– Почему? – Я поражаюсь собственной тупости.
– Это – его страховка, гарантия собственной неприкосновенности. А для нас это – ключ к его смерти.
«Ключ к смерти»… Теперь я понимаю причину неуловимости террориста номер один. Действительно, неуловимый Джо – неуловимый, потому что его никто не ловит.
– Да, именно так. – Он на секунду умолкает. – Он неприкосновенен. С его смертью все это тут же стало бы достоянием мировой общественности.
Мне стало грустно. Мы сами создаем монстра, чтобы потом не знать, как от него избавиться. Его столько раз выводили из-под ударов, и кто…
А Виктор продолжал говорить:
– Впрочем, в опубликовании этого документа не заинтересован вообще никто. Выгоднее держать нашу структуру на коротком поводке, чем устроить на нее травлю. В развернувшейся схватке могут ненароком и зацепить.
А Виктор продолжал говорить:
– Впрочем, в опубликовании этого документа не заинтересован вообще никто. Выгоднее держать нашу структуру на коротком поводке, чем устроить на нее травлю. В развернувшейся схватке могут ненароком и зацепить.
– Ваша цель? – Времени почти не осталось.
– Уничтожить документы как средство развязать себе руки в уничтожении Басаева.
– Так давайте сожжем их!
– Нет, – Тарасов устало улыбнулся. – Там – он показал пальцем вверх, – должны быть на сто процентов уверены, что сожженные документы – подлинники. Я не эксперт…
– Ясно! – произнес я, соглашаясь с его аргументами.
– Ты должен… – Он посмотрел мне в глаза, я не стал отводить их в сторону.
– Кому передать? – От него на меня внезапно повеяло такой тоскливой безысходностью… что я временно отступил.
– Я… – раздался тихий захлебывающийся кашель. – Потом тебя найдут. Они найдут тебя сами; дай только знать, что документы у тебя, но так, чтобы это было понятно лишь тем, кто в курсе… И не ошибись, не прими тех за этих…
– Бред!.. Как сообщить? Каким образом?
– Было решено так… – Он снова закашлялся. – Придумай сказку, легенду, рассказ, что-нибудь… – Ты же поэт… – Он, оказывается, знал обо мне действительно почти все! – Опубликуй в газете, в Интернете, не знаю где… они поймут…
«Опубликуй», – хм, легко сказать.
– Главное, не спеши! С этого дня за каждым твоим шагом, за каждым твоим действием будут следить. Запомни: два-три года.
– Но что-то же должно быть, чтобы меня поняли? – Я склонился над раненым.
– Опиши в рассказе гриб… гриб-трутовик.
– Что? – Я подумал, что он снова бредит.
– Опиши гриб-трутовик! – Нет, это не бред, но теперь я окончательно понял, что выбор на меня пал отнюдь не случайно. Они рассматривали такой вариант, а может… А может, даже сознательно шли к нему. – Он протянул руку и хлопнул меня по груди. – И не смотри, что там. Так у тебя, по крайней мере, будет шанс остаться в живых, если… – Он не договорил, снова закашлялся, захлебываясь кровью.
«Ну, уж дудки, если и ожидать внезапной смерти, то хотя бы знать, из-за чего. Но не сейчас, позже, когда граница Чечни останется за спиной»!
Он наконец перестал кашлять.
– А теперь… теперь мне надо остаться.
– Мы понесем тебя! – Упрямства мне не занимать, бросать своих я не привык.
– Нет! – сказал он со стальными нотками в голосе. – Я должен остаться, тогда у тебя… – проговорил он и тут же поправился: – У нас появится шанс. Если я не вернусь, они поверят… Они поверят, что документы остались при мне, и я их спрятал или уничтожил… Скажешь, я приказал… – Внезапно у него в руках появилась «корочка» – обыкновенное удостоверение личности – на фотографии молодое лицо, полковничьи погоны, надпись «Полковник Юрасов Виктор Степанович». – У нас нет другого выхода…
Я вслушался во внутренний голос и понял, что он прав насчет иного выхода. Прав, если только… если только все сказанное им не вымысел или, того хуже, паранойя. Но сверток – вот он, в разгрузке, и даже сквозь материал я чувствую, как он начинает жечь мою кожу.
– Хорошо. Мы только отойдем еще немного и выберем позицию получше. – Можно подумать, я знаю наверняка, что у нас будет на это шанс!
– Нет!
Я понял, что Виктор уже приготовился умереть. И, похоже, он хочет (раз это все равно неизбежно) «уйти» как можно скорее. Ожидание кажется мучительнее самого факта небытия. Только невероятное напряжение воли поддерживает его силы. Возможно, стоит ему только согласиться, возьми мы его на руки, и он тут же потеряет сознание. «Так и поступим, а там будет видно», – мелькает мысль. Но нет, Юрасов привстал, подхватил лежавший на брезенте автомат и вновь закашлялся… Невозможно поверить, что на эвакуации его ждет нечто худшее. Там же свои, но я тоже почему-то в это уже не верю…
– Юдин, заканчивай с миной, живее! – Отдавая команду, я почувствовал, как окончательно утекает отпущенное нам время. Мне показалось, я даже услышал, как скрипит почва под ногами спешащего по наши души противника. – Тушин, Вячин, Калинин, уходите! – И видя, как замешкались ничего не понимающие бойцы, уже резко командую: – Вперед, вперед, не телись, давай живее! – И успокаивающе: – Я нагоню! – И снова наклонившись к дрожавшему от боли и наступающей слабости Виктору: – Прощай и прости… Мы никогда не стали бы друзьями, но у нас есть что-то общее; не знаю что, но понимаю это сердцем.
– Прости, брат…
Даже готовясь умереть, он тоже чувствовал за собой вину. За пацанов и за то, что теперь и мне на долгие годы грозила опасность. Он это знал и понимал гораздо больше, чем я. Я же не мог его до конца простить, но и не смел на него злиться. Я тоже, как он, чувствовал вину. И к тому же оставался перед ним в непомерном долгу.
– Все нормально, Виктор, все нормально! – Не знаю, можно ли утешить готовящегося умереть, но я попытался. Глупо, банально, но как еще было сказать? – Может, Бог все же есть…
– Есть… – не слишком уверенно согласился он.
– Тогда свидимся! – Я вложил ему в руку принесенную Юдиным подрывную машинку.
– Свидимся! – Как эхо повторил полковник. Я осторожно коснулся его окровавленного плеча и, опершись о землю прикладом, с трудом поднялся на ноги.
– Уходим! – Оставаться здесь и дальше, раз уж решение было принято, я не имел права.
Шамиль Басаев
– «Халиф»! – Микрофон «Кенвуда», находившегося в руках Мирзоева, ожил. Даже сквозь треск помех и грохот продолжающейся перестрелки Хаваджи сразу же узнал голос говорившего – голос самого Басаева.
– «Халиф» слушает, – ответил Мирзоев и еще плотнее прижался плечом к укрывающему его дереву.
– Цель достигнута? – Вопрос прозвучал как требование, и Хаваджи почувствовал, как в коленях появилась предательская слабость.
– Еще нет… – Голос дрогнул. Чтобы продолжить, пришлось сглотнуть подступивший к горлу комок. – Но мы почти взяли их.
– Где они сейчас? Точное местонахождение! – Новое требование означилось рычанием в голосе.
– Мы… они… – Хаваджи Мирзоев вытащил из разгрузки джипиэс и, сделав в его показаниях поправку на противника, затем внеся заранее условленные изменения, принялся диктовать координаты ожидавшему его ответа Басаеву.
Какое-то время в эфире царило молчание (видимо, Шамиль сверялся с картой), затем «Кенвуд» буквально взорвался от его рыка.
– Вы их почти упустили!
– Мы успеем! – Возможно, в голосе Хаваджи не прозвучала уверенность.
– Успеете? Сколько часов вы «успеваете»? У тебя что, мало людей? Ты мог бы перекрыть им все пути!
– Но хребет почти прямой. Мы пробовали обойти, но это оказалось невозможно… – Мирзоев на секунду отпустил тангенту, чем тут же воспользовался Шамиль.
– Невозможно? Невозможно другое! Невозможно представить, что полторы сотни моджахедов не могут справиться с жалкой горсткой русских спецов! – Секундная пауза. – Доклад мне каждые пять минут. Координаты противника, количество убитых и раненых с их стороны и захваченных твоими людьми. Я жду результата… Если его не будет…
Не договорив и предоставив Мирзоеву додумывать конец фразы самому, Басаев отключил связь, и стало слышно шумное дыхание не в шутку перепугавшегося Хаваджи. Едва ли не застонав, он переключился на другой канал, и микрофон тут же коснулся его губ.
– Всем… любой ценой… – начал раздавать команды подгоняемый страхом Мирзоев. А находившийся далеко от него Басаев задумчиво погладил бороду и, протянув руку, взял со стола лежавший на нем сотовый телефон. На этом телефоне было всего три номера, очень важных. Подумав, Шамиль выбрал первый.
– Левчик, алло! – Басаев назвал давным-давно придуманное ими имя. – Это я, узнал?
– А, Виталя, привет! – радостно отозвались на том конце «провода», и Басаев болезненно поморщился. В том, что он позвонил, похоже, для собеседника не было никакой неожиданности. «Левчик» ждал этого звонка.
– Левчик, – вкрадчиво поинтересовался Шамиль, – это не твои люди устроили погром в моей «фирме»?
– Что, забрали что-то ценное? – Голос был ровным, и Басаев не смог понять, смеется тот над ним или шутит.
– Ты не юли! – Злоба на Мирзоева стала плавно перетекать на этого, еще более далекого собеседника. – Твои люди или нет?
– Значит, забрали, – без особого сожаления констатировал Левчик и тут же добавил: – Нет, не мои!
– Понятно… – Шамиль задумался.
– А что ты, собственно, от меня хочешь?
– Вот, думаю… – Басаев и правда думал. Похоже, у него не оставалось выбора – рисковать и дальше он не мог. И он решился. – Позвони мне вот по этим телефончикам, – сказав условленную фразу для вызова артиллерии, Шамиль начал диктовать переданные Мирзоевым координаты местности – правда, с поправками на неизбежное продвижение русских вперед, дальше по хребту. В то, что спецы решатся сойти с хребта и тем самым на какое-то время окажутся в низине, Шамилю не верилось.