- Следы посмертного соития с убитой девушкой... Я старался хранить его в холоде, но не уверен, что оно не попортилось.
- Как я вижу, это обыкновенное семя, которое изверг человек, а никак не дьявол, - сказал Жеаль, - если ты имел именно такое сомнение. Не стану спрашивать попусту: дело это путаное, и я не хочу знать различные детали, могущие быть опасными.
- Я не боюсь теперь невзгод,
Мой друг, и рока не кляну,
И если помощь не придет,
На друга косо не взгляну.
Тем никакой не страшен гнет,
Кто проиграл, как я, войну,
невесело пропел Бофранк.
- Так ли уж проиграл? Не верится мне. А что до утраченных пальцев, то есть у меня один оружейник и хорошая мысль на сей счет... Тут положись на меня: кто еще из твоих друзей хитер, как Проктор Жеаль?
- Никто, - признал Бофранк.
- Ну вот же. - Жеаль выплеснул из сосуда остатки семени прямо на каменный пол. - В таком случае не выпить ли нам вина? А потом я представлю тебя некоторым достойным соратникам моим; ведомо ли тебе, кстати, что жив еще и старый хире Айм?
- "Мочевые соки имеют сладкий вкус, что говорит о значительном сахарном изнурении"?! Сколько же ему лет?
- Изрядно - до такой степени, что некоторые и не верят, что он жив. Однако он весьма бодр и не желает идти на покой. Вот тебе пример того, как следует радоваться жизни и плевать на невзгоды. Советую и тебе поступать так же, друг мой Хаиме.
И в самом деле, они выпили вина, после чего Жеаль представил Бофранку множество премилых людей - профессоров, адъюнктов и прочих ученых мужей. Если кто из них и ведал о приключившихся с Бофранком бедствиях, все смолчали, и конестабль решительно убедился, что на невзгоды полезнее всего плюнуть и залить их добрым бокалом вина.
Рынок столицы был велик и грязен, как все рынки больших городов. Он жил вечно. Ранним утром, когда солнце еще не поднималось над грузными башнями и древними стенами, его заполонял торговый люд - открывались двери лавок, раскладывались товары, выкатывались бочки и повозки. Поздним вечером, когда жизнь затихала, на рынке оставались уборщики да побирушки: первые чистили рыночную площадь от скопившихся за день отбросов, вторые добывали в этих отбросах пропитание.
А днем... Днем рынок жил своей полноценной, шумной, грязной, многолюдной и суетной жизнью.
Здесь на возах возвышались пирамиды из темно-красных томатов, рядом протягивали страшные свои щупальца еще живые морские спруты, поодаль пахло рыбою и все блестело от чешуи, а в самом дальнем ряду громоздились бочки с вином, и покупатель пробовал то один сорт, то другой, норовя не столько купить, сколько попробовать на дармовщину.
Цветные ткани и готовые платья, печатные книги и старинные рукописи, изящные безделушки и полезные приборы, изготовленные предивными умельцами из далеких стран, - все сочеталось в странной пропорции, как это бывает только на крупных рынках и ярмарках.
Среди всего этого обнаружился и Хаиме Бофранк. Он пробирался меж торговцев и покупателей, стараясь не испачкать свое аккуратное платье. В одном месте, возле возов с капустою, к его карману потянулся было воришка, но прима-конестабль коротким движением схватил плута за запястье и прошептал:
- Ты хорошо подумал, прежде чем сделать это?
- Пустите меня, хире! - пискнул воришка. Это был совсем юный мерзавец из тех, что могут ткнуть кинжалом запоздалого пьяницу и затащить его под мост, но никогда не поднимутся против человека храброго и достойного.
- Надо бы выдавить тебе глаз, но мне недосуг. Убирайся! - велел Бофранк, и жалкий негодяй исчез в толпе.
Конестабль продолжал свой путь, то покрикивая, то беззастенчиво толкаясь. Сторонний наблюдатель сразу определил бы в нем человека высокого происхождения, коего невзгоды - временные или же постоянные, различия нет обрекли на нужду. Как уже было сказано, одет он был не то чтобы бедно и даже со вкусом, но потертые обшлага рукавов, заплатанные полы, чиненые сапоги указывали на почтенный возраст всего одеяния. На голове Бофранк имел широкополую шляпу вроде тех, что носят рыбаки и портовые чиновники.
Он направлялся к оружейной лавке, расположенной почти посредине рыночной площади, в ряду таких же лавок, над входом в которые висели то необработанная заготовка для меча, то перекрещенные стрелы, то круглый старый щит, что уже не используют даже в кавалерии. Вокруг них стоял постоянный лязг - хотя кузницы находились не здесь, мастерам часто приходилось делать мелкий ремонт, затем в лавках имелись и тигли, и меха, и наковальни.
- Хире Баркильд! - позвал Бофранк, просунувшись в дверной проем лавки со щитом.
- Иду! Иду! - ответили изнутри, и в дверях по казался здоровенный человечище. Лицо его сплошь поросло черной бородой, голова же была, напротив, лысой, что церковный купол.
- Готов ли мой заказ? - спросил Бофранк.
- А, это вы, хире... - сказал здоровяк-оружейник, отирая тряпицей пот со лба. - Вчера еще был готов; отчего же не пришли?
- Недосуг, - не стал уточнять Бофранк, да оружейнику того и не надо было. Он пригласил Бофранка вовнутрь, но конестабль покачал головой:
- Там слишком душно. Обожду здесь.
Пока здоровяк ходил за заказом, Бофранка атаковал подлого вида торговец с лотком, на котором лежали лекарские травы и склянки со снадобьями.
- Не угодно ли лекарств, хире? - спросил он угодливо. - Здесь есть многое, чего вы не купите у других торговцев. Я имею своих людей за морем, и мне привозят редкие зелья! Притом никакой бесовщины! Никакой бесовщины!
Бофранк хотел уже сказать, что ему ничего такого не надобно, но здесь из-за плеча его появился сухощавый жизнерадостный человек с огромным носом.
- Что же это? - рассеянно спросил он, указав пальцем на сухой скорчившийся корешок, словно вынутый из костра.
- Это табрский корень. Если настоять его на воде, а потом воду смешать с двумя долями каменного масла, этой мазью можно излечить болезни суставов, гниль языка, коросту и бельмо. А вот, - торговец взмахнул толстостенным пузырьком, - настой катлебата, притом синего, а не розового, что произрастает везде.
- Дай, - грубо сказал носатый и изъял из горлышка пузырька пробку. Понюхав содержимое, он швырнул пузырек обратно, молвив:
- Да ты лжец.
- Отчего же? - надулся торговец, увидев, что вокруг уже собираются люди.
- Синий катлебат в растворе имеет запах столь резкий, что вызывает слезы и чихание. Розовый слабее и скорее душист, чем неприятен. Это же просто вода с травой, что растет в каждой канаве. Уверен, что и табрский корень, и все твои иные зелья оттуда же.
- Может быть, ты сам травник? Или лекарь? - насмешливо спросил торговец. - Где же твоя шапочка и мантия?
- Я не лекарь и не травник, но мошенника вижу сразу. Звать меня Проктор Жеаль, и я старший тутор Лабораторий Секуративной Палаты. А ты, мерзавец, отравляешь и обманываешь людей!
Собравшиеся вокруг поддержали эти слова сдержанным, но угрожающим гулом. Пугливо озираясь, торговец принялся выбираться из толпы, получая исподтишка тычки и оплеухи, пока кто-то не подставил ему ногу, и лоток с травами полетел в удачно напущенную ломовым конем лужу. Торговец почел за благо не подбирать его и пустился наутек со всею возможною скоростью.
- Славно! - сказал, смеясь, Бофранк. - Но ты опоздал; мы уговаривались встретиться чуть ранее.
И он показал Жеалю карманные часы.
- Ничего, ничего... Зато твой заказ готов. Уж не знаю, по сердцу ли тебе будет мое изобретение, но давай войдем внутрь и посмотрим. Не думаю, что это надобно делать прилюдно.
В лавке оружейника пахло каленым металлом и едкими кислотами. Баркильд как раз собирался вынести свое изделие, но Жеаль остановил его:
- Не нужно, мастер. Давайте примерим прямо тут.
Пожав плечами, оружейник выложил на верстак, сплошь прожженный каплями олова, две перчатки. Перчатки, и это Бофранк увидел сразу, необычные: они плотно надевались на руки, укрепляясь специальными тонкими ремешками, а на ладонях имели еще ремешки и металлические пазы.
- Словно старинные доспехи, - заметил он с улыбкою.
- Что в том дурного? Зато смотри, на что они способны. - И Жеаль ловко вдел в пазы на перчатках ранее взятые у Бофранка кинжал и пистолет. - Теперь надень.
Конестабль надел и обнаружил, что может держать левою рукою кинжал, а правою - пистолет столь же уверенно, как и ранее, хотя нынче он не имел ни малого пальца на левой, ни большого - на правой.
- Есть неудобство, и ты его, конечно же, увидел, - продолжал Жеаль. - Я говорю о том, что прежде ты мог выхватить пистолет или кинжал сразу же по надобности, а теперь должен укреплять их заблаговременно. Но ты человек дальновидный и заранее знаешь, где будет неприятность. Еще смотри: вот здесь можно немного переменить зажимы, и вместо пистолета ты будешь держать шпагу. Хотя, полагаю, со шпагою ты управляться так же, как раньше, не сможешь, и против серьезного бойца я бы выходить тебе не советовал.
- Стало быть, всего лишь два заряда и кинжал теперь хранят меня.
- Не два, мой друг Хаиме, не два! - возликовал Жеаль. - Признаться, я сам не ведал о том, но только вчера мой знакомый таможенный чиновник приехал из-за моря и привез совершеннейшее чудо. Вначале я - а тебе ведомо мое корыстолюбие! - хотел припрятать подарок для себя, но потом решил, что тебе он куда нужнее. Вот, посмотри же.
На верстак лег сверток мягкой ткани; по тяжелому стуку Бофранк предположил, что в нем нечто металлическое. И верно - то был пистолет, но не такой, как привыкли видеть здесь, а необычного образца, с одним стволом, к коему примыкал железный барабанчик, уже снаряженный пулями. С восторгом конестабль обнаружил, что таковых в барабанчике помещается целых семь!
- Дивно! Дивно! - сказал и мастер, смотрящий через плечи своих гостей. - Не видел такого, хотя говорили, что есть умельцы, творящие сие. Но не произойдет ли заклинивания в трудный момент?
- Так и шпага может сломаться или порох не вспыхнуть, - обидевшись, отвечал Жеаль. - Вот, кстати: порох тут не снаряжен открыто, а упакован внутрь специальных гильз, в кои наглухо вставлена пуля. При помощи специального механизма происходит удар, воспламеняющий порох, и - бах!
- Спасибо тебе, мой дорогой Проктор! - искренне сказал Бофранк, уже прилаживая пистолет к перчатке. Жеаль только улыбнулся и вдобавок передал ему мешочек с запасными зарядами, наказав держать в сухом месте, но не у огня.
- Если вы не возражаете, я могу тут же купить ваше старое оружие, предложил любезный оружейник, но Бофранк отказался.
- Не столь уж он дорог в денежном измерении, но знаю я одного человека, что уже пользовался им весьма достойно, и, кто знает, вдруг воспользуется еще.
Само собой, этим человеком был верный Аксель, но конестабль не стал раскрывать его имени присутствующим.
Расплатившись с оружейником - вышло дорого, но Жеаль с радостью одолжил Бофранку нужную сумму на неопределенный срок, - приятели направились в небольшую харчевню. Помещалась она недалеко от рынка, как и множество подобных, и осторожный человек хорошего достатка сроду не пошел бы сюда, но не таковы были Бофранк и Жеаль. Их там знали, и хозяин - совершенно гадкого вида, с одним глазом и рассеченной губою - тут же согнал с единственного столика, расположенного у окна, где имелся приток свежего воздуха, компанию оборванцев. На довольно чистой посуде тотчас принесли мясные и рыбные закуски, пиво и - для Жеаля - большую глиняную трубку, как те, что курят бородатые торговцы коврами и пряностями из Каудейры.
- У меня к тебе есть довольно странная просьба, - сказал Бофранк, ковыряя вилкою рыбный хвост.
- Неудивительно - все твои просьбы ко мне странны. Что же теперь?
- Ты не мог бы узнать для меня, какова была судьба Волтца Вейтля?
- Не стал бы на твоем месте ворошить эту историю, - вздохнув, отвечал Жеаль. - Но помогу; как обычно, на то требуется время, и я сам скажу тебе, как только узнаю.
- Я был бы благодарен тебе. Знаешь, я чувствую свою вину в судьбе несомненно, ужасной судьбе! - этого несчастного молодого человека.
- Что я слышу?! - смеясь, изумился Жеаль. - Сострадание - вот свойство, которое обнаружить в тебе я был готов менее всего. Хотя... Последняя твоя поездка сильно переменила известного мне ранее Хаиме Бофранка и внутренне, и внешне. Пей же пиво и не думай ни о чем - в свое время я сам скажу тебе результат.
Господь слишком велик для этого мира, и те, кто рожден от Него, тоже для мира велики. Рано или поздно мир ощутит, как с ними тяжело. Даже мирские добродетели не ведут к Богу; хуже того, они могут стать большим препятствием для души, чем грубые грехи.
Саймон Тагуэлл. Беседы о блаженствах
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,
в которой появляется грейсфрате Броньолус и делает Бофранку довольно
странные предложения
Утром Бофранк проснулся, испытывая сильнейшую головную боль. Употребленное вчера пиво - крепкое и в больших количествах - явно не пошло ему на пользу. Положив на будущее пить исключительно пиво светлое, каковое, всем известно, приятно прохлаждает и бодрит даже в изрядных дозах, Бофранк наскоро умылся и позавтракал. Тут пришел хозяин и сказал, что к хире конестаблю гости; что это за гости, Бофранк спросить не успел, ибо они тут же появились в его комнатах.
- Не соизволите пройти с нами? - спросил брассе Хауке, оглядывая жилище Бофранка.
- С какой целью? - поинтересовался Бофранк, отрезая ломтик сыру.
- Грейсфрате Броньолус желает беседовать с вами.
- У меня всего лишь через час лекция.
- Мы доставим вас к сроку. Поверьте, тут нет никакого злого умысла.
Бофранк умысла и не боялся: вот так, средь бела дня... Поступок покойного Тимманса был продиктован больным или опьяненным разумом, а Хауке и уж тем более Броньолус тверды что в вере, что в разуме. К тому же конестабль не был удивлен вызовом к грейсфрате - для чего-то же он ему надобен, коли остался жив и даже при чине.
Неторопливо закончив завтрак, он надел лучшее платье из того, что оставалось, и проследовал за Хауке.
Карета с гербом миссерихордии была подана прямо к подъезду дома. Хозяин пугливо выглядывал из окна верхнего этажа - случалось, что уехавший на такой карете потом уже не возвращался.
Бофранк, чуждый подобных мыслей, послушно забрался внутрь и обнаружил там еще одного старого знакомца - брассе Слимана. Тот, казалось, искренне обрадовался Бофранку и приветствовал его. Конестабль молча кивнул и не проронил ни слова до тех пор, пока карета не остановилась у скромного двухэтажного дома на северной окраине города. Стало быть, здесь и есть резиденция грейсфрате. Что ж, любопытно, подумал Бофранк, выбираясь наружу.
Хауке проводил его внутрь и оставил одного в прохладной полутемной комнате, скупо украшенной несколькими фресками. Всю обстановку составляли четыре мягких кресла и стол посредине, на котором стоял серебряный канделябр с оплывшими свечами.
- Хире Бофранк?
Это произнес Броньолус, вошедший в комнату так неслышно, что конестабль испугался неожиданного звука его голоса.
- Не надеялся более видеть вас вот так, грейсфрате, - отвечал он, пытаясь сдержать биение сердца.
- Отчего же? Мы расстались почти добрыми друзьями...
- Если не припоминать то, что я бежал прочь, а меня опережало отправленное вами письмо с клеветою в мой адрес.
- Полноте, - сказал Броньолус, садясь в кресло по правую руку от Бофранка. - Как видите, все разрешилось благополучно как для вас, так и для моего благого дела. Кстати, не встречался ли вам почтенный Тимманс?
- Нет, к сожалению, - безразличным тоном сказал Бофранк, разглядывая канделябр. - Надеюсь, он в добром здравии?
- Разумеется, - кивнул грейсфрате. Оба помолчали, наслаждаясь своей ложью.
- Зачем же вы позвали меня? - нарушил наконец тишину Бофранк.
- Я полагаю, настало время серьезно поговорить о том, что случилось в поселке.
- В самом деле? Отчего же вы не слушали меня раньше?
- Не упрекайте меня, хире Бофранк. Вы преследовали свою цель, я - свою, каждый полагал себя правым и каждый, возможно, был не прав. Давайте оставим прошлое. Я хотел бы знать, что сказал вам нюклиет.
- Нюклиет? Что ж, извольте.
И Бофранк рассказал грейсфрате все, что узнал от Бальдунга. Об изуродованном портрете святого Хольтса на монете, что нашел в лесу подле обезглавленного трупа несчастной Микаэлины. О двух квадратах, которые Броньолус, без сомнения, видел и сам. О заклинании, способном обращать человека в кошку. О шести разновидностях дьяволов: огненных, что обитают в Верхнем Воздухе и никогда не спускаются в низшие территории; воздушных, что обитают в воздухе вокруг нас и способны образовывать тела из него; земных, что сброшены с небес на землю за грехи; водяных, что обитают под водой в озерах и реках; подземных, что прячутся в брошенных копях и шахтах; светобоязненных, что особенно ненавидят и презирают свет и никогда не появляются в дневное время.
Рассказал он и о Люциусе, известном как Марцин Фруде, основателе страшной секты люциатов. Броньолус внимательно слушал, насупив брови, и лишь чуть слышно барабанил пальцами по подлокотнику.
- А ведь я уже решился предоставить все в ваши руки, когда осознал, что ничего не могу понять в происходящем. Но арест поселян, ваши люди, посланные за стариком смотрителем и нюклиетом... - задумчиво сказал Бофранк, окончив свое повествование.
- Моим людям дан был приказ не вредить ни одному, ни другому, промолвил Броньолус. - Вы о том, понятно, не знали; но теперь поздно, как я уже сказал. И спасибо вам за рассказ - он кое-что прояснил мне, хотя многое, не скрою, было известно и ранее. А где же монета, что была найдена вами?
- Наверное, валяется где-то дома. Что до семени, что я соскреб с тела несчастной Микаэлины, то оно принадлежит человеку - на то у меня есть заключение.
- В этом я и не сомневался, хире Бофранк, - сказал грейсфрате. - Добрый поселянин Фульде был обделен вниманием красивых женщин при жизни, так чтобы ему не получить его после смерти?