Он прикинул разделявшее их расстояние. Метров пять, не больше. Может, воспользоваться замешательством? Перехватить ружье. Успеет ли толстуха выстрелить? И решится ли? Нортон поежился. Даже не помедлит – она уже перешла границу.
Нортон быстро взглянул на Теннесси. Девушка напряглась, как перед прыжком в холодную воду. А ведь о том же думает…
– Не стоит, – остановил ее Нортон. Теннесси едва заметно кивнула.
– Вивисекторы, – вновь зашипела толстуха. – Сумасшедшие чудовища. Ставите свои мерзкие опыты на беззащитном животном, которое и ответить не может! Нет, слишком долго я терпела, давно было пора покончить с вашим притоном.
– Успокойтесь, – сказала Теннесси. – Мы не причиним сурку никакого вреда. Он и сам будет рад…
– Ха! Все вы говорите одно и то же… Норкам совсем не больно, когда с них сдирают шкуры на шубы, а коровы просто умоляют, чтобы их порезали на бифштексы. Отпусти животное. Немедленно!
– Да ради бога, – вспылила Теннесси. Она вынула озадаченного сурка из аквариума и протянула толстухе. – Если вам надо – забирайте…
К подобному повороту Памелла оказалась не готова. Сурок же был совсем не рад. Он задергался в руках у девушки и возмущенно заверещал. К некоторому раздражению Нортона, в взвизгиваниях сурка прекрасно угадывалась мелодия «Help!»… Черт! Как бы толстуха не приняла это как руководство к действию…
Кошки с хозяйским видом разбрелись по сараю, с любопытством принюхиваясь и осматривая темные углы. Одна направилась к генератору – спина напряглась, уши плотно прижаты к голове. Небось учуяла добычу, вот и вообразила себя на охоте. Сурок на руках у Теннесси забеспокоился, хотя был заметно крупнее и массивнее.
Памелла шагнула к девушке.
– Теперь опусти его, – приказала она, кивнув на сурка. Девушка замотала головой.
– Он боится ваших кошек, – сказала Теннесси.
В ответ Памелла только фыркнула.
– Чушь. Нечего мне зубы заговаривать. Мои девочки и мухи не обидят.
– Они хищники, – попыталась объяснить Теннесси. – Страх перед хищником в крови у любого грызуна. И не важно, мышь это или сурок…
– Ха! – только и сказала Памелла, подтвердив тем самым давно известный факт, что защитники природы ничего в природе не смыслят.
Сурок прижался к девушке, всем видом показывая, что расставаться с ней не собирается. В отличие от Памеллы, Нортон его прекрасно понимал. Зверек продолжал испуганно верещать «Битлз». В ответ то одна, то другая кошка принималась громко вопить. Нортон не знал кошачьего языка, но и без того понял, что им не пришелся по душе репертуар сурка. Его выводы подтвердила и толстуха. Она отрешенно оглядела своих питомцев и покачала головой.
– Бедняжки… Они не любят современную музыку, – сказала Памелла. – Им нравится Моцарт.
Сурок не сдавался. Живи он в шестидесятые, у него были бы все шансы занять место в пантеоне легендарных хиппи-диссидентов.
Одна из кошек заскочила на крыло автомобиля-генератора, огляделась и прыгнула к открытому аквариуму. Долю секунды она балансировала на краю, решая, куда лучше падать, но в итоге нырнула внутрь.
В аквариуме ей совсем не понравилось. Кошка с яростью набросилась на солому, потом с силой ткнулась в стенку. Аквариум качнулся на креплениях и плавно встал на место. Генератор оглушительно чавкнул… и кошка исчезла. Растаяла, будто ее и не было.
– ЛЮСИ!!! – взвыла Памелла.
Сердце Нортона сжалось. Вот и все – такого толстуха точно не простит. Сурок сурком, но любимая кошка… Сейчас или никогда.
Он бросился вперед, налетел на Памеллу и толкнул ее к стене. Сбить с ног не получилось – с тем же успехом он мог бы двигать гору. Обеими руками Нортон схватился за ружье. Винчестер рявкнул, но Нортон успел отвести ствол в сторону от Теннесси. Кисти едва не вырвало из запястий – он и подумать не мог, что у ружья окажется такая отдача.
Пуля попала в генератор, во все стороны брызнули осколки стекла. С громким шипением на свободу вырвалась струя пара. Теннесси вскрикнула.
Нортон рванул ружье на себя, выкручивая его из рук толстухи. Но та, похоже, и забыла об оружии. Выпустив винчестер, она оттолкнула Нортона, так что тот покатился по земляному полу. Приклад впился под ребра, кисть вывернулась под неестественным углом. Боль отдалась во всей руке – ее точно пронзили раскаленным штырем. Нортон попытался подняться, но с первого раза не получилось.
Памелла подскочила к Сурковому Генератору и заколотила кулаками по бутылям.
– ЛЮСИ!!!
Прежде Нортон не видел столь глубокого отчаяния. Ему стало жалко несчастную женщину, но куда больше его озадачила Теннесси. Девушка прижалась спиной к стене. Ее трясло, на лице ни кровинки… Даже когда толстуха направила на него ружье, Нортон и вполовину так не испугался. Он на карачках подполз к девушке, волоча за собой винчестер.
– Что случилось?
– Кошка. – Теннесси проглотила ком в горле. – Генератор на обратном ходу… и кошка попала к суркам. Это конец…
– Успокойся! – Нортон взял ее за плечи и слегка тряхнул. – Ну что может сделать эта кошка?
Теннесси подняла голову и Нортон невольно отпрянул от дикого взгляда.
– Что?! – выдохнула она. – Она же хищник!
– Кошке не справиться даже с одним сурком. Здесь же семьдесят пять процентов массы Вселенной…
– Вот именно! Ты не понимаешь. Сурки коллективные животные. При малейшей опасности испуг передается всей колонии, и они разбегаются во все стороны. Цепная реакция. Семьдесят пять процентов массы Вселенной разбежится незнамо куда. Искажение гравитации, и точка. Вселенная станет плоской, как блин. Если ее не разорвет на части…
– Люси! – продолжала надрываться Памелла. Она повернулась к Теннесси: – Где она? Верните мне мою кошку!
Девушка и сама с радостью выполнила бы желание толстухи, если бы знала как. Памелла грузно шагнула в их сторону. В глазах смешались мольба и ярость, лицо пылало гневом. Нортон подумал: будь у нее сейчас ружье, она бы выстрелила, не помедлив и секунды. Впрочем, если Теннесси права, смерть от пули сумасшедшей – не самый плохой конец. Всяко лучше, чем быть разорванным на молекулы гравитацией испуганных сурков и растянуться по плоскости Вселенной.
Он приподнялся, заслоняя Теннесси и выставив перед собой ружье. Нервы звенели как перетянутые струны. К счастью для Памеллы, она остановилась. Сурок в руках Теннесси совсем очумел и свистел «Help!» что было мочи. Оставшиеся кошки, не вынеся издевательства над своим утонченным слухом, поспешили убраться из сарая. Бежали, как крысы с тонущего корабля. Вот только от растягивающейся Вселенной никуда не убежать…
– Люси, – проскулила Памелла. – Бедняжка моя. Когда я играла Бетховена, она ложилась у ног и мурлыкала в такт. Где она?
Люси в небе… Нортон нашел в себе силы усмехнуться. Опять «Битлз». Кошке, которая так любила Бетховена и Моцарта, должно быть обидно.
Моцарта?
Нортон посмотрел на сурка. Проклятие! Почему бы и нет? Терять-то нечего, а ждать бессмысленно. Уже сейчас Вселенная растягивается. Быть может, им остались считанные секунды. Теннесси ведь говорила, что сурки свистят в такт – им только дай мелодию. На кошку это должно подействовать. С ее вкусами она сбежит оттуда сломя голову. Шансов, конечно, один на миллиард, но все-таки есть вероятность, что сработает.
Нортон выхватил из рук девушки верещащего «Битлз» зверька. Сил и слов ответить на изумленный взгляд не хватило. Доковыляв до генератора, он бросил сурка в аквариум, в котором исчезла кошка. Двигатель чавкнул, и зверек пропал. Громко засвистел вырывающийся пар, заглушая звон бьющегося стекла. Один за другим бутыли и аквариумы лопались, рассыпаясь в блеске осколков. Острый кусочек стекла впился в руку. Оставалось только надеяться, что все это следствие выстрела Памеллы, а не растяжения Вселенной.
Нортон схватился за рычаг.
– Как переключить? – крикнул он и, не дожидаясь ответа, дернул рычаг в противоположную сторону.
Громко хрустнув, рычаг сломался и остался в руке. Нортон, растерянно моргая, уставился на бесполезную железяку. Черт бы побрал эти старые «форды» с их трехступенчатой коробкой…
За стенами сарая раздался оглушительный грохот. Нортон невольно обернулся. Из клубов пара и пыли в сарай вкатилась гипсовая жаба и замерла, лежа на боку, с видом изумленным и глупым. Проклятие! За грохотом удара следующей рухнувшей башни он не услышал крика Теннесси. Сердце Кинетического Дома лопалось, и он разваливался. Шалтай-Болтай свалился во сне…
Нортон вцепился в огрызок рычага и навалился всем весом, пытаясь сдвинуть. До крови прикусив губу, он пытался еще и еще… Сзади подскочила Теннесси, но и вместе у них ничего не вышло. Нортон обернулся на Памеллу. Толстуха так и продолжала стоять, тупо качая головой как болванчик. Помощи от нее ждать бессмысленно.
– Ружье! – крикнула Теннесси. – Плечо рычага…
Второй раз повторять не потребовалось. Идиот. Мог бы и сам догадаться. Схватив винчестер, Нортон прижал дуло к остаткам рычага и нажал что было сил. Рычаг с хрустом сдвинулся.
– Ружье! – крикнула Теннесси. – Плечо рычага…
Второй раз повторять не потребовалось. Идиот. Мог бы и сам догадаться. Схватив винчестер, Нортон прижал дуло к остаткам рычага и нажал что было сил. Рычаг с хрустом сдвинулся.
Мотор взвыл, заглушая прочие звуки. И все же краем уха Нортон услышал далекий свист. «Help!»… Музыку сфер. А может, ему только померещилось.
Раздался громкий хлопок, и на травяную подстилку упала пропавшая кошка. Выглядела она ужасно, будто вернулась из ада. Каждая шерстинка стояла дыбом, а глаза вываливались из орбит. Страшно подумать, что ей пришлось пережить. Нортон понял одно: если бы кошка могла хихикать, она бы хихикала.
Аквариум гулко лопнул, и кошка покатилась по полу.
– Люси! – взвизгнула Памелла.
Она бережно подняла обезумевшую кошку и прижала к груди. Та лишь поскуливала. Памелла зашептала что-то ей на ухо и, не оборачиваясь, направилась к выходу.
Генератор сорвался на тонкий визг. Нортон схватил Теннесси за руку.
– Быстрее, – крикнул он. – Пока…
Договаривать не пришлось. Держась за руки, они побежали, у самого выхода налетев на Памеллу. Толстуха явно не ожидала удара со спины – им удалось оттолкнуть ее достаточно далеко.
Как раз вовремя. От взрыва земля под ногами вздрогнула, и в то же мгновение на сарай обрушилась одна из башен, в падении разваливаясь на части. Нортон и Теннесси, не сбавляя хода, бежали прочь от сарая, пока не врезались в живую изгородь.
Развернувшись, Теннесси сползла на землю, прижимаясь спиной к кустам олеандра. Дышала она тяжело и громко. Сердце рвалось из груди – девушка прижала ладонь, словно пытаясь его удержать.
Нортон рухнул рядом, жадно глотая воздух. Легкие пылали, готовые разорваться. Он посмотрел на руку, отрешенно отметив, что та вся в крови от многочисленных порезов. Теперь еще долго придется выковыривать осколки стекла…
Нортон взглянул на девушку. Несмотря на то, что у нее на глазах разрушался ее дом, Теннесси радостно улыбалась.
– Ловко, – сказала она. – Если ты не заметил, ты только что спас мир…
– Бывает, – улыбнулся в ответ Нортон. – Такая штука этот мир. Вселенная тоже как Шалтай-Болтай. И за ней тоже нужно присматривать. Иначе вся королевская конница…
Сотрясая землю, рухнула последняя башня. Круглое фанерное лицо покатилось, точно огромное колесо, подскакивая на ухабах. Теннесси помахала ему на прощание.
– Да, кстати. – Нортон глубоко вдохнул. – Мне показалось, или сегодняшний вечер у тебя не занят?
Карина Шаинян Жираф в шарфе
– Я буду Жирафом-в-шарфе.
Ривера не был похож на жирафа в шарфе. Он был похож на тореро – гибкий, резкий и опасный, сумрачно-красивый – уже не мальчишка, еще не мужчина. Он писал злые стихи, полные дымящейся крови и звона стали, – мы тоже писали стихи, кто их не писал, и отчаянно хвастались друг перед другом; но рядом с лезвийными строками Риверы наши слова казались фальшивым мычанием. Он чуть что, лез в драку и однажды на спор вскарабкался из окна на крышу ратуши – все думали, что он убьется, но он не убился. Он добрался до острого конька и стоял там, бледный, на трясущихся ногах и с кривой ухмылкой смотрел в небо. Он круглый год не вылезал из черной куртки и смотрел на мир исподлобья, хмуро и насмешливо. У него даже не было шарфа. Но кто стал бы спорить с Риверой? Я не стал. И Луис не стал – даже когда Ривера назначил его Свиньей-Копилкой.
Я был – Печальная Лошадь.
А Эме просто была, маленькая Эме с прозрачными серыми глазами, оливковой кожей и высоким птичьим голосом.
Мы – карандашные наброски на желтой бумаге, точные скупые штрихи, незаполненные контуры. Наш мир – такой же набросок. Он сгущается вокруг нас, как того требует сюжет; его границы размыты, штрихи там становятся реже, а потом и вовсе сходят на нет, оставляя лишь шершавую бумажную поверхность, белый шум, готовый стать фоном для новой части истории.
Когда Ривера разузнал, что на танцплощадке в парке приезжие молодцы продают грибы из Ибарры, он, конечно, не устоял. Он с таинственным видом зазвал нас с Луисом в гости и, подливая горький кофе с имбирем, долго рассуждал о том, что жизни не хватает объема, нового измерения – уже привычная нам телега. Луис ехидничал. Я зевал, особо не скрываясь. Наконец Ривера остановился, покусал губу и, глядя в сторону, небрежно сказал:
– Я вчера был на танцах…
– Что это ты делал на танцах? – с подозрением перебил Луис, но Ривера лишь раздраженно дернул плечом: не важно, мол, не сейчас. А я промолчал. Накануне вечером я звонил Эме, чтобы пригласить ее куда-нибудь; трубку взяла одна из ее сестренок и, подхихикивая, сказала, что я опоздал – Эме вот только сейчас вышла, а вернется поздно. Так что я не спрашивал. Я просто молча смотрел, как Ривера вытаскивает из кармана газетный сверток.
Он развернул бумагу и показал нам горсть темных перекрученных веревочек. Шляпок почти не было – то ли поотваливались, то ли рассыпались в труху.
– Я все разузнал, их надо заливать кипятком, – сказал Ривера.
Я подцепил одну уцелевшую шляпку ногтем – на нем осталась сухая пыль, пахнущая прелой листвой.
– Похоже на шапки дохлых эльфов, – сказал я, и Ривера одобрительно заржал.
– И что будет? – спросил Луис, с отвращением глядя на грибы.
– Будет интересно, – пообещал Ривера.
Тогда он все и придумал. Мне легче считать, что в случившемся виноваты грибы из Ибарры. С кем не бывает; просто для одних проходит бесследно, а другим… Просто нам повезло, а Ривере – нет.
– Скучно, – говорил Ривера. – У нас скоро отрастет брюхо – у Луиса уже отросло. Ты впариваешь домохозяйкам механическую дребедень, Эме учит сопляков, что дважды два – четыре, я, – он с отвращением сплюнул, – верчусь в мастерской. Лу и вовсе перебирает бумажки в папашиной конторе… Это жизнь? Что за дурацкий мир… Что за дурацкие люди кругом… Нажраться и поржать. И не думайте, что вы лучше других!
– Да мы не думаем, – улыбнулся я, но Ривера не слышал – как всегда, когда его несло.
– Думаешь, раз каждый вечер торчишь в библиотеке, можешь воображать себя Борхесом? Черт возьми, – Ривера ткнул пальцем в Луиса, – что ты сделал за последнее время?
– Я написал сонет, – важно ответил Луис.
– О-о-о! Сонет! – Ривера иронически зааплодировал, и толстые щеки Луиса покраснели. – Так прочитай нам его!
– Не буду. Это личное, – сказал Луис и покосился на Эме. Она не подняла глаз, и он со вздохом перевел взгляд на Риверу. – К тому же вы все равно его не поймете, – нахально добавил он.
Ривера коротко хохотнул и повернулся ко мне. Я развел руками и скорчил рожу.
– Понятно, – хмуро сказал Ривера. – Думаешь, я не знаю, как ты втирал Эме про башню из слоновой кости? Пошляк…
Это было предательство. Луис побагровел. Я, задыхаясь, посмотрел на Эме – но она с непроницаемым лицом глядела в окно: следила за проезжавшей по улице тележкой торговца кукурузой с таким вниманием, будто от него зависела жизнь. Мне захотелось ее ударить. Или заплакать. Или убить Риверу. Вместо этого я сказал:
– Ну и что ты предлагаешь?
– По-моему, ты чушь несешь, – сказала Эме. – Выдумки – это одно. А жизнь – совсем другое. Одно дело – писать истории, совсем другое – их жить. И тем более – жить стихи. Это плохо кончится.
– Где мы были, если бы лучшие из нас не смешивали выдумки с жизнью? – меланхолично заметил Луис.
– Женщина, чего ж ты хочешь, – пожал плечами Ривера.
– Осел, – ответила Эме и ушла. А мы с Луисом остались. Не потому, что нам нравилась затея, или мы что-то особое поняли – просто Ривера был нашим другом. Не знаю, что думал Луис, но, судя по веселой ухмылке и напряженному взгляду, он уже подводил под идеи Риверы философскую базу и вот-вот готов был разразиться очередным псевдоинтеллектуальным манифестом. А я думал, почему бы не поприкалываться за компанию? Игры в поэзию давно мне надоели, я продолжал их лишь для того, чтобы не обижать Риверу… ну и из-за Эме, конечно. А здесь что-то новенькое.
– И как мы это сделаем? – спросил я Риверу.
Вот тогда он и сказал:
– Я буду Жирафом-в-шарфе.
– Комикс! – выкрикивал Ривера, расхаживая по комнате и размахивая руками. – Сериал, где на нить нанизываются маленькие истории…
– А говорил – стихи, – не удержался я.
– Жизнь такая дурацкая, что ничего лучше тупого комикса из нее все равно не слепишь, – немедленно отреагировал Ривера.
– По ходу разберемся, – ответил Луис. – Это будет соответствовать…
– Избавь нас от теорий! – Ривера сложил руки в комической мольбе и снова заходил из угла в угол. – А нить будет такая: мы станем каждый вечер ходить на вокзал к прибытию скорого. – Ривера остановился и победно оглядел нас.
– На фига? – спросил я, не выдержав театральной паузы.
– Чтобы встретить того, кто нас нарисовал, когда он приедет, – сухо пояснил Ривера.
Луис крякнул. Мне идея показалась бредовой, но на всякий случай я сделал вид, что напряженно над ней размышляю.