— Садитесь во вторую машину. Там свободно, — распорядился офицер.
Доехали до села Ловашберень. Старший автоколонны доложил оперативному дежурному о прибытии. Указал на меня:
— Лейтенанта подобрали дорогой. Добирается из госпиталя в свою дивизию. Документы проверил. В порядке.
Я поблагодарил офицера за его доброе отношение ко мне. И пошел в штаб.
Конечно, если бы меня в пути застала ночь, пришлось бы где-то искать ночлег. Неизвестно, как отнеслись бы к одинокому русскому офицеру венгры. Правда, у меня с собой был мой ТТ с шестнадцатью патронами. В полевом госпитале офицерам разрешалось иметь личное оружие. Не изъяли у меня и мой пистолет.
Я зашел в штаб в тот момент, когда с передовой в оперативное управление пришло сообщение: к селу Ловашберень подходят немецкие танки. Дежурный подполковник, которому я представился, принял это сообщение спокойно. Сказал, чтобы я ждал его возвращения здесь, в его комнате. А сам на автомашине помчался на артиллерийские позиции, находившиеся где-то неподалеку. Кроме меня, в комнате находилось несколько офицеров оперативного управления штаба нашей 46-й армии.
Мы вышли на улицу. Все с тревогой всматривались и вслушивались в ночь. Вскоре за селом в поле загрохотало. Вспыхнули зарницы. А по другой дороге из села спешно выезжала колонна с боеприпасами.
Через несколько часов вернулся дежурный подполковник. Сразу же проверил мои документы. Меня накормили. Ночь я провел в смежной комнате, которая была отведена для отдыха офицеров.
Утром в Ловашберень из нашей 4-й гвардейской стрелковой дивизии прибыли машины за боеприпасами. С ними я уехал в дивизию. А потом с офицером связи добрался до штаба своего полка и сдал документы.
Когда я прибыл в свой полк для представления, в штабе на столе у делопроизводителя увидел документы погибших в боях в декабре 1944 года офицеров полка. Среди других лежало окровавленное удостоверение старшего лейтенанта Сурина, командира второй стрелковой роты.
Меня зачислили в резервную группу офицеров при штабе полка. Через двое суток меня направили в первый стрелковый батальон, в первую стрелковую роту к командиру старшему лейтенанту Кокареву. Он к тому времени тоже уже вернулся из госпиталя.
Офицеры резерва исполняли обязанности курьеров связи. За ужином, когда все собирались за стаканом венгерского вина, рассказывали разные истории, в том числе о том, как однажды они хотели женить своего товарища на венгерке по имени Мария. В резерве полка мы пробыли недолго. Бои шли жестокие. То в одном батальоне появлялась освободившаяся вакансия командира роты или взвода, то в другом. А я хотел вернуться в свою роту.
Перед уходом в свой батальон я вышел во двор покурить. Во дворе увидел старика. На протезе, без правой ноги. Поздоровался с ним по-венгерски:
— Сербус.
Он знал хорошо всех резервистов. Увидев во мне свежего человека, подошел и по-русски ответил:
— Здравствуйте.
Я спросил старика: где он потерял ногу? Старик мадьяр ответил, что в Первую мировую войну в составе австро-венгерской армии воевал на Юго-Восточном фронте. Раненного, его подобрали русские санитары, привезли в свой лазарет. Там русские врачи сделали операцию. У него уже началась гангрена. Ампутировали ногу. Дальше — плен. Сибирь. Там, в Сибири, научился говорить по-русски. Потом вернулся в родную Венгрию.
Поселился в городе Бичке. Я собирался уже уходить, когда из дома вышла молодая венгерка. Я понял, что это была его дочь Мария. Ее-то и хотели высватать офицеры за своего товарища. Конечно, это была шутка. Тот офицер уже отбыл на вакантную должность в один из батальонов 8-го гвардейского стрелкового полка. Я даже не поинтересовался фамилией того офицера, не стоило.
Венгерка обратилась к отцу на венгерском языке. Он, чтобы не вводить меня в смущение, ответил по-русски. Я понял, что она тоже знала русский язык. Одета она была затрапезно. Передник-фартук в пятнах. На голове черная грязная косынка, давно не стиранная. Лицо слегка испачкано сажей. Но была она стройна, высока, красива. Грязно выглядела она намеренно, чтобы к ней, замухрышке, не приставали со своей любовью русские солдаты и офицеры.
14 или 15 января, точно не помню, прибыл в штаб батальона. Там встретил своего связного Петра Марковича Мельниченко. Он находился там, выполняя какое-то поручение командира роты старшего лейтенанта Кокарева. Он рассказал, что после гибели лейтенанта Куличкова и старшего сержанта Менжинского из санбата вернулся командир нашей роты старший лейтенант Кокарев. Мы поговорили о гибели наших товарищей. Он подтвердил, что Куличков и Менжинский погибли одновременно, сраженные осколками разорвавшейся рядом мины. Рассказал, что первая рота стала малочисленной и двух полнокровных взводов нет. Вторым стрелковым взводом по-прежнему командует лейтенант Осетров. Остальными — сержанты.
Штаб батальона находился за городом Бичке на высоте 213,3. Ниже высоты шла холмистая гряда до самых сел Ман и Джалебек. На высоте стоял дом и капитальные постройки из красного кирпича. Перед грядой холмов вправо уходила большая впадина и тянулась 3–4 километра до села Ман и высоты с крестом. На юго-восточных скатах высоты 213,3, где мы находились, в сторону города Бичке шли сплошные виноградники. Там же были построены винные погреба. Много погребов. Протяженность этих виноградников с винными погребами составляла примерно 4–5 километров, а может, и больше. Вся земля, виноградники, фруктовые деревья, крыши погребов были покрыты снегом. Стояли трескучие морозы 20–25 градусов ниже нуля. Как в России. Где-то там, среди виноградников, проходила линия немецкой обороны.
В штабе я представился новому начальнику штаба. Сказал, что хочу вернуться в свою роту и возглавить свой автоматный взвод. Он выслушал меня, понимающе кивнул, но сразу ничего не ответил. Сказал, что со мной хочет поговорить исполняющий обязанности командира полка майор Зотов. Я зашел к нему. Представился:
— Лейтенант Ткаченко. Прибыл из полевого госпиталя после излечения…
— Понятно ваше желание вернуться к своим, — сказал майор Зотов, — но у нас появилась новая вакансия, очень перспективная. Ранило командира взвода полковой разведки.
Я с минуту подумал — больше мне майор Зотов не дал — и сказал, что хочу вернуться к своим. Вернется из госпиталя лейтенант. Он во взводе свой. А я там буду в любом случае чужой и временный человек. Снова начнется передача должности и новое назначение…
— Ну что ж, — сказал майор Зотов и пожал мне руку. — Удерживать не будем.
На КП первой стрелковой роты я застал всех офицеров, которые к тому времени остались в строю: командира роты старшего лейтенанта Кокарева и лейтенанта Осетрова. Увидев меня, они обрадовались. Сразу стали решать, что делать с ротой. Когда я убыл, мой автоматный взвод фактически расформировали, распределив моих автоматчиков и пулеметчиков частично между двумя стрелковыми взводами, а частично и между стрелковыми ротами, где были больше потери.
— Собирай свой автоматный взвод и принимай участок обороны, — сказал старший лейтенант Кокарев и указал на карте отрезок траншеи.
Потом пошли смотреть окопы. Оборона нашего стрелкового батальона тянулась по западным скатам холмов, обсаженных виноградниками. Везде внизу виднелись винные погреба. Старший лейтенант Кокарев сразу же ввел меня в курс дела: в погребах полно вина, до 24.00 их посещает наш батальон, а после 24.00 — немцы.
— Смотри, — предупредил он меня, — чтобы ночью — никакой стрельбы.
И правда, ночью на нейтральной полосе стояла поразительная тишина. Только иногда вдали поскрипывал снег под ногами солдат, отправившихся за вином. Ни немцы, ни мы, установив это негласное соглашение, не нарушали его ни единым выстрелом.
Так длилось до 13–15 февраля 1945 года.
Я собрал свой взвод. Но перед этим пришлось вновь побывать в штабе полка у майора Зотова.
— Я же предлагал вам хорошую должность, а вы отказались.
— Отказался. Хочу воевать со своими боевыми товарищами. — Я стоял на своем.
— Давно с ними на фронте?
— С осени сорок третьего. Вместе были и под Никополем, и на Днестре, товарищ майор, — сказал я.
И майор Зотов разрешил мне собрать свой взвод.
По пути я зашел к полковым разведчикам. Они уже пронюхали, что меня к ним прочат взводным. Некоторых из них я хорошо знал. Расспросил, как ранило их лейтенанта. Пожелал, чтобы он поскорее выздоровел и вернулся к ним назад во взвод. Покурили и разошлись.
Первым, кого я отыскал за пределами своей роты, был пулеметчик Иван Захарович Иванов. Обнялись, поговорили. Мы были рады видеть друг друга. Иван Захарович обрадовался еще сильнее, когда узнал, что я прибыл с приказом вновь восстановить автоматный взвод первой стрелковой роты. Сразу быстренько собрал свои вещички. А что солдату собраться? Как говорят, солдату собраться — только подпоясаться. Подпоясался Иван Захарович, перебросил через плечо свой ручной пулемет, навесил на плечо сумку с дисками и пошел за мной.
— Я же предлагал вам хорошую должность, а вы отказались.
— Отказался. Хочу воевать со своими боевыми товарищами. — Я стоял на своем.
— Давно с ними на фронте?
— С осени сорок третьего. Вместе были и под Никополем, и на Днестре, товарищ майор, — сказал я.
И майор Зотов разрешил мне собрать свой взвод.
По пути я зашел к полковым разведчикам. Они уже пронюхали, что меня к ним прочат взводным. Некоторых из них я хорошо знал. Расспросил, как ранило их лейтенанта. Пожелал, чтобы он поскорее выздоровел и вернулся к ним назад во взвод. Покурили и разошлись.
Первым, кого я отыскал за пределами своей роты, был пулеметчик Иван Захарович Иванов. Обнялись, поговорили. Мы были рады видеть друг друга. Иван Захарович обрадовался еще сильнее, когда узнал, что я прибыл с приказом вновь восстановить автоматный взвод первой стрелковой роты. Сразу быстренько собрал свои вещички. А что солдату собраться? Как говорят, солдату собраться — только подпоясаться. Подпоясался Иван Захарович, перебросил через плечо свой ручной пулемет, навесил на плечо сумку с дисками и пошел за мной.
Некоторые командиры рот не хотели отпускать моих автоматчиков. Но я настойчиво напирал на приказ исполняющего обязанности командира полка майора Зотова, и в первый день во взвод вернулись семеро автоматчиков и пулеметчик Иван Захарович Иванов.
Мы заняли оборону на правом фланге роты в окопах второго стрелкового взвода. Лейтенант Осетров сдвинулся левее. Ячейки роты сразу заметно уплотнились.
Когда я ходил по передовой, собирая своих автоматчиков, встречался со знакомыми офицерами из других батальонов. Как всегда в таких случаях, останавливались и обменивались новостями. Я всегда интересовался боем за Пакозд. Выяснилась такая картина. В наступление мы шли следующим порядком. Наш батальон наступал во втором эшелоне на правом фланге. Третий батальон — на левом. Нас поддерживала дивизионная и корпусная артиллерия, гвардейские минометы. Когда мы напоролись на немецкие танки, замаскированные в кукурузе, туда спешно перебросили часть ПТО. Они-то и разделались с «коробочками», не дав им выполнить никакого маневра, ни атаковать, ни уйти. Роты в это время отошли к озеру Веленце и укрылись в кюветах. Два батальона 11-го гвардейского стрелкового полка, которые шли в первом эшелоне, обнаружили замаскированные танки и обошли их. О танковой засаде из первого эшелона тут же сообщили во второй. Радиосвязь между штабом полка и наступавшими во втором эшелоне вторым и третьим стрелковыми батальонами была. Но что произошло дальше, никто ничего толком сказать не мог. То ли из штаба полка не передали в наш батальон. То ли передали, но из штаба батальона в роты приказ не пошел. Почему? Это еще один вопрос, на который уже невозможно было ответить.
Немцы все продумали. Перед нами справа было озеро, а слева выступал глубокий рукав канала. Мы, хочешь не хочешь, конечно же пойдем в естественную горловину между этими естественными препятствиями. Горловину они контролировали танками. Перед танками расчистили секторы огня, вырубили кукурузные стебли, открыли перед собой пространство, Когда мы вышли на расчищенный участок, приняв его за убранное крестьянами поле, немцы открыли пулеметный огонь.
Пока мы шли по кукурузе, ни один из немецких танков не произвел ни единого выстрела. Связные еще могли бы догнать нас и предупредить об опасности. Никто к нам не пришел. Командиры рот вели своих людей прямо на немецкие танки.
Эта история была единственной неприятностью, произошедшей в ходе боя за Пакозд.
Вся дивизия рассказывала историю, произошедшую в тот день, когда бой уже утих. Стрельба уже утихала. В очищенный от противника Пакозд входили свежие стрелковые и артиллерийские части. По дороге шли тягачи-«Студебеккеры», тащили на прицепе передки, нагруженные снарядными ящиками, и длинноствольные противотанковые орудия. По обочинам в село входила пехота. Когда последний тягач повернул в переулок, на шоссе со стороны Будапешта появились немецкие танки. Пехота, завидев опасность, мигом очистила грунтовую дорогу и хлынула в камыши озера Веленце. Офицер закричал артиллеристам. Те услышали. Быстро, в одно мгновение, отцепили 57-мм противотанковое орудие, развернули его в боевое положение. Танки тем временем замедлили ход. Орудие оказалось немного сбоку, так что расчету хорошо были видны бока немецких танков. Первым же выстрелом они подожгли головной танк. Огонь вели подкалиберными. На шоссе сразу возникла неразбериха. Немцы, видимо, не знали, что Пакозд уже оставлен их войсками, поэтому двигались без боевого охранения, открыто. После второго выстрела загорелся второй танк. Орудие стреляло из-за домов, и немцы не могли засечь вспышки выстрелов. Третий выстрел — и третий танк горит. Артиллеристы стреляли не спеша. Каждый раз командир расчета вносил поправки. Семь выстрелов — семь горящих танков на шоссе. Вся колонна была расстреляна за несколько минут. Немецкие танкисты выпрыгивали из горящих танков и бросались спасаться в камыши. А там, затаившись, сидела наша пехота. И вот когда танкисты достигли густых зарослей камыша, оттуда им навстречу с саперными лопатами выскочили наши пехотинцы. Ни одного не выпустили живым, всех изрубили лопатами. Семь танков горели. Остальные открыли люки. Танкисты вышли на дорогу и подняли руки. Их окружили пехотинцы. И в это время появился «Виллис» командира корпуса. Из машины вышел генерал-майор Бобрук, командир 31-го гвардейского стрелкового корпуса. Другие говорили, что это был командующий 4-й гвардейской армией генерал-полковник Захватаев. Одним словом, когда генерал влетел на своем «Виллисе» в Пакозд, расчет уже цеплял свое орудие к прицепу тягача. Им нужно было догонять своих. Основная колонна ушла. Они не заметили немецких танков и не услышали крика пехотного офицера. Генерал подошел к артиллеристам. Командир расчета, старший сержант, доложил ему. Генерал расспросил о подбитых танках, выслушал офицера-пехотинца и тут же, на дороге, возле орудия, вручил старшему сержанту орден боевого Красного Знамени, а остальным артиллеристам ордена Красной Звезды и Славы III степени.
О подвиге артиллеристов я слышал несколько раз. Память у солдат на такие случаи крепкая. Обманывать не будут.
Будапешт был уже в двойном кольце. Танковые бригады 18-го танкового корпуса добивали отдельные группы окруженных немцев, перехватывая их на дорогах. Эта колонна уходила из Будапешта. Единственная дорога на отход проходила через село Пакозд. Немцы рассчитывали, что Пакозд еще в их руках. Но наш полк, а также 11-й гвардейский заняли село и, таким образом, замкнули внешнее кольцо окружения на этом участке. За немецкой колонной уже по пятам следовала группа наших танков. Но участь немецких танкистов решили артиллеристы всего лишь одного расчета.
Моему автоматному взводу перед наступлением ночи часто приходилось выдвигаться на южную окраину города и занимать оборону на самой окраине города Бичке. Город был выстроен на холмах и во впадине между этими холмами. Все коммуникации на ночь мы перекрывали. Первый автоматный взвод перекрывал дорогу из города на высоту 213,3. Отдежурив ночь в окопах, утром мы снимались и уходили на высоту 213,3. Там занимали свои окопы. Рядом стояла 152-мм пушка-гаубица. На ночь наши окопы возле гаубицы занимал другой взвод. Утром, еще до нашего прихода, он уходил в свои окопы.
Стояли морозы. Иногда — до 25 градусов ниже нуля. Временами теплело и шел снег. В ротах шутили: на венгерскую землю вместе с нами пришла и русская зима…
Ночью в обороне на таком морозе никто не спал. Но если засыпали, то могли получить обморожение. И поэтому всю ночь приходилось ходить по траншее и беспокоить задремавших.
Днем было проще. Видимость отличная. Взвод мой теперь состоял из двух отделений. Одно я отправлял на отдых в подвальное помещение. Там было тепло. Солдаты заваливались спать. Другое отделение тем временем несло дежурство в окопах возле гаубицы. Потом, через несколько часов, производили смену.
Шли дни. Из госпиталей один за другим возвращались солдаты моего автоматного взвода. Постепенно собралось и третье отделение.
Еще одна 152-мм гаубица стояла на огневой во дворе, за кирпичной стеной.
Та стена помогала и нам. Мы выбивали два кирпича, и получалась удобная во всех отношениях амбразура для ведения огня из автомата или ручного пулемета.
Недалеко от гаубицы было замаскировано несколько танков. Танки американского производства — «Шерман».
Возле гаубицы лежали зарядные ящики. Зарядов у артиллеристов было мало, всего десять штук. Вес каждого из них — 43 килограмма. Увесистый «чемодан».
Немцы с Арденнского фронта, где наступали наши союзники, перебросили в Венгрию несколько танковых корпусов, всего шесть танковых дивизий. Несколько танковых дивизий сосредоточились на участке от Эстергома до Бичке, чтобы пробить внешнее кольцо наших войск и вырваться через наши порядки к окруженной группировке в Будапеште.